Однажды на планете Земля -15

Сергей Зарубин был немало удивлен и обрадован, когда, войдя в свой «почтовый ящик», увидел в списке отправителей новых писем имя Каролины Мелос. Когда Александр Феоктистович умер и все Мелосы вернулись в Ленинград, Сергей навещал их там несколько раз, встречался и с Екатериной Ивановной, и с Каролиной, и с Мишей. Его тянуло к этой необычной семье, с ними было о чем поговорить, было чему поучиться. Он и во Владивостоке был к ним близок: ходил с Александром Феоктистовичем и Мишей на яхте, посещал организованный Екатериной Ивановной английский клуб, а когда его старшая дочь взялась учиться игре на мандолине, а мандолин во владивостокских магазинах не оказалось, Каролина презентовала ему свой собственный инструмент, привезенный из Питера. Однако в последние годы, после того как Мелосы перебрались в Штаты (Сергей узнал об этом факте через третьих лиц), связь с ними оборвалась. И вот письмо от Каролины!

«Привет, Сережа! – писала она. – Давно хотела с тобой связаться, но не знала адреса. Узнала совсем недавно, через подругу, и вот пишу. У нас тут все хорошо. Мама здорова, радуется своей родной Калифорнии, много гуляет. Миша отправился в путешествие по Америке, хочет увидеть землю предков. Мы с Женей работаем в университете Беркли. Он по специальности, участвует в большом проекте, а я так себе – что-то вроде лаборантки при кафедре. Но что делать? С работой здесь туго. Как ты там? Как дела в папиной лаборатории?

Кстати, я помню, у вас в лаборатории работал некто Игорь Слуцкевич – толстяк такой импозантный. Я всегда считала, что он просто снабженец, а недавно узнала, что он с папой изобрел что-то, какой-то генератор энергии. На конференцию в Америку доклад прислал. Ты не в курсе? Мне что-то плохо верится. Если бы папа что-то такое изобрел, мы бы знали. У него от мамы секретов не было, а она говорит, что ничего не знает.

Как твоя семья? Как папина яхта? Тане от меня привет. Каролина».

Письмо это Зарубина позабавило. Менее пригодного к изобретательству человека, чем Игорь Слуцкевич, он представить себе не мог. Он видел диплом Слуцкевича – точнее, «дубликат, выданный взамен утерянного», - об окончании заочного факультета какого-то химико-технологического института, слышал его рассказы о «закрытых ящиках», в которых он якобы работал, и о проектах, в которых якобы участвовал. Но зачем бы такой специалист довольствовался ролью снабженца? Наверное, он – с его апломбом и наглостью - был хорошим снабженцем, поскольку прекрасно вписывался в советскую систему с ее закоренелым принципом «ты мне – я тебе», умел доставать и дефицитные приборы, и еще более дефицитную резину для автомобиля шефа, но причем тут изобретения? Курам на смех! Мелос прекрасно знал цену Слуцкевичу и использовал его исключительно по назначению.

Однако у Зарубина имелся и дополнительный повод для улыбки (или для усмешки). Дело в том, что он действительно был уже «в курсе». Два дня назад к нему приходил человек из «компетентных» органов и тоже расспрашивал о Слуцкевиче и об изобретении. И даже статью из газеты показывал, в которой об этом изобретении рассказывалось, как о гениальном, но, к сожалению, еще не признанном. Статья, правда, называлась странно: «Конец шахтерам». По-видимому, автор имел в виду, что источник даровой энергии сделает ненужным добычу углеводородов, и трудной профессии шахтеров (а также газовиков и всех прочих) придет конец, а в мире наступит всеобщее благоденствие. Но дело не в названии, хотя шахтеров оно могло задеть, дело в сути. Ничего дарового в природе не бывает, и от рассмотрения таких проектов (аналогичных проектам вечных двигателей) наука и техника давно отказались. А тут еще и личность изобретателя! Как сказал в свое время генералиссимус Суворов – «Максимум амбиции при минимуме амуниции!»

- Но у него есть патент! – пояснил «компетентный» сотрудник.

- Патент сейчас получить очень просто, - возразил Зарубин. – Вы платите деньги, вам выписывают бумагу. А дальше – ваши проблемы. Если изобретение действительно чего-то стоит, у вас его купят, и вы разбогатеете. А нет – можете стены в туалете обклеивать.

- Но он показывал нам свою установку, у себя дома. Течет токая струйка воды, а горит стоваттная лампочка!

- Если за стенкой работает СВЧ-генератор, то и киловаттная лампочка будет гореть. Я хорошо знаю Слуцкевича, он не способен что-то изобрести.

- Но он говорит, что идея принадлежит Александру Феоктистовичу Мелосу, а он только соавтор.

- Врет он. Прикрывается. Александр Феоктистович ни разу о такой идее не заикался, а он, знаете, ложной скромностью не страдал. Он не упустил бы случая блеснуть в глазах подчиненных. Да и не делалось в лаборатории ничего подобного. Мы кремнием занимались, микроэлектроникой, а не источниками энергии.

- Но у Слуцкевича свое конструкторское бюро! Может быть, он действительно сделал изобретение, а имя Мелоса приписал для солидности, чтобы облегчить признание.

Тут Зарубин тяжело вздохнул и с грустью посмотрел в пытливые глаза настойчивого гостя.
- Вы же сами знаете, что сейчас открыть конструкторское бюро проще, чем банку консервов. Что только сейчас не открывается!

- То есть, вы можете дать ответственное заключение, что это изобретение, на которое получен российский патент, не имеет научно-технической ценности и может быть вывезено в Соединенные Штаты? - Взгляд гостя стал еще более пытливым.

Слово «ответственное» не было как-то выделено в этой фразе, но Сергей его ощутил, уловил его особый, многозначительный смысл, и внутри, где-то под ребрами, что-то екнуло и заныло. Но это продолжалось лишь короткое мгновение. Поверить в то, что Слуцкевич мог что-то изобрести, да еще и дельное, он был не в состоянии.

- Пусть едет! - сказал он с насмешливой улыбкой. - Если ему удастся охмурить американцев и они дадут денег на этот генератор, вы сможете честно отрапортовать, что совершили против США экономическую диверсию. Это я говорю ответственно.

И вот теперь — письмо от Каролины. Она пишет, что Екатерина Ивановна тоже ничего не знает об этом изобретении. Чудес не бывает! Как был Слуцкевич прохиндеем, так прохиндеем и остался. И сколько таких шарлатанов в нашей стране! То холодный термояд изобретут, то красную ртуть откроют, то торсионные поля... И все хотят денег, больших денег. А те, кто деньги распределяет, увы, полуграмотны и часто клюют на самую развесистую клюкву. Удивительно, как Слуцкевич, с его амбициозностью, не выбил себе под это замечательное изобретение пару-тройку миллионов. Не исключено, что их как раз газетная статья насторожила. «Конец шахтерам!» Надо же такое придумать! Поглядеть бы на этого журналиста!

Он ответил Каролине, что никакой работы по созданию источника энергии в лаборатории никогда не велось, что Слуцкевич через несколько месяцев после смерти Александра Феоктистовича был уволен за банальное воровство (присвоил и сдал в комиссионку импортный фотоаппарат), какое-то время работал в каком-то кооперативе, торговавшем электроникой, а  потом его следы затерялись. «Недавно, - писал Сергей, мне стало известно, что он открыл частное конструкторское бюро, но чем оно занимается и есть ли в нем люди, кроме самого Слуцкевича, я не знаю. В любом случае, могу дать голову на отсечение, что ничего путного этот человек изобрести не мог, и уж к твоему отцу его «творчество» никакого отношения иметь не может».

Потом он задумался: что написать Каролине о лаборатории? После смерти Мелоса тематика, которую тот развивал, в институте зависла. И при его-то жизни на нее смотрели настороженно — «Искусственный интеллект! Кристаллический мозг! В нашей-то провинции? Ну, замахнулся этот американец! Ну, наглец!», - а после его ухода дирекция уже не скрывала своего скепсиса, и финансирование экспериментов, худо-бедно поступавшее при Мелосе, резко иссякло. Слава Богу, что к этому времени в лаборатории уже имелась пара современных исследовательских установок и начали появляться достойные физические результаты, которые принимались к печати не только в советских, но и в зарубежных журналах. На них обратили внимание японцы, работавшие в близкой области, завязалось сотрудничество. Зарубин съездил в Японию пару раз, потом стал посылать туда молодежь, сотрудничество стало еще тесней. Японцы хорошо платили, да и оборудование у них было, мягко говоря, слегка получше, поэтому мэнээсы ездили в Страну Восходящего Солнца охотно, писали совместные с японцами статьи, становились сэнээсами, кандидатами и даже докторами, и никто уже не вспоминал о фантазиях и мечтах Александра Мелоса, которого когда-то его ученики называли отцом советской микроэлектроники, а сам он скромно и гордо именовал себя Инженером. Да что греха таить: Зарубин тоже смирился с отходом от тех идей, ради которых создавалась лаборатория, трезво оценивая свои силы и возможности. Говорить о создании кристаллического мозга без Мелоса было бы для него такой же самонадеянностью, как браться за построении машины времени. Он был простым физиком, физиком с маленькой буквы. Однако он не захотел расстраивать дочь Мелоса и поэтому написал, что в лаборатории все идет нормально, что идеи Александра Феоктистовича живы и продолжают развиваться, хотя, конечно, не так бурно, как хотелось бы, но (что поделаешь!) есть на свете незаменимые люди, и ее отец был одним из них.

Что касается Тани, супруги Сергея, которой Каролина дипломатично передавала привет, то о ней он ничего писать не стал. Семейная его жизнь складывалась криво, Таня то уезжала на родину, в Уральск, то опять приезжала, и Сергей старался никого в свою личную жизнь не посвящать, берег семью ради детей.

И про яхту он писать не стал. Яхта сохранила название - «Каролина», - но сменила капитана. Новый капитан пригласил Зарубина в команду, но Сергей отказался. Не ради моря и гонок ходил он с Мелосом, а потому что тянуло его к этому человеку, без него море стало пустым, плавания по нему потеряли смысл. Однако же была и другая причина, почему он не захотел откликаться на вопрос о яхте. Ему почудилось, что Каролина хочет напомнить ему их  нечаянную встречу на пирсе яхт-клуба... А он и не забывал.


Небольшая прогулочная яхта класса «капелла» стояла на массивном деревянном кильблокею Мачта ее была опущена, шверт поднят. Зарубин укрывал яхту брезентом, готови к скорой зиме. На белом выпуклом борту большими алыми буквами было выведено имя «Каролина». Так назвал ее Мелос, в честь дочери. Из стоящего на бетоне пирса транзистора лилась негромкая мелодия. Сергей не заметил, как появилась Каролина.

- Привет! -  сказала она весело. - А папы здесь нет?

Сергей оторвался от работы и с интересом посмотрел на девушку. В легкой курточке и джинсах, с пышной курчавой шевелюрой, она была бы похожа на мальчика, если бы не огромные, карие, выразительные глаза — глаза юной, но уверенной в себе женщины.

- Нет. Он в Президиуме. Надеется попасть на прием к нашему новому Председателю.

- Да? - По лицу девушки пробежала легкая тень. - Точно, он говорил что-то такое... А я вот шла мимо. Дай, думаю, зайду. Вас, кажется, Сергей зовут? Папа говорил.

- А вас Каролина? Красивое имя. Как у нашей яхты.

Каролина невозмутимо пожала плечами:

- Красивое. Мне нравится.

- Да, я помню, - улыбнулся Сергей, - мы сидели, ломали голову, придумывали имя. И вдруг входите вы и говорите: «А что тут спорить? Назовите просто - «КАРОЛИНА»! Действительно, что может быть проще — имя дочери капитана!

Каролина пожала плечами:

- Да нет! Я просто подумала: «Хорошее имя для яхты! Красивое». А можно я поднимусь наверх?

- Конечно! Только осторожней. Держите руку!

Каролина поднялась по приставной лесенке, и они оказались совсем рядом на крошечной палубе яхты.

- А давай на «ты»! - вдруг предложила она и посмотрела ему прямо в глаза. - Мы почти ровесники, у нас дочери в одном месяце родились.

«Надо же! Про мою дочь знает!» - приятно удивился Зарубин.

- Ну, я, положим, слегка постарше, у меня еще и сын есть — пяти лет. Но это, собственно, не важно. - Он тоже посмотрел на нее изучающе. - А ты забавная!

- Я не забавная. Я естественная. Я веду себя так, как хочу вести. Думаешь, зачем я сюда забралась? - Каролина повернулась в сторону залива. - Отсюда далеко видно. Как бы я хотела оказаться там, далеко-далеко отсюда! Увидеть другие земли, другие города!.. Папа говорил, ты занимался альпинизмом. Ты поднимался на Эверест?

Сергей смущенно усмехнулся:

- Так уж сразу и Эверест! Эверест — это супер-класс! На него единицы поднимаются. Это все равно, как стать чемпионом мира!..

- А я бы хотела подняться! - вздохнула Каролина. - Наверное, оттуда весь мир видно, все страны!..

- Сомневаюсь.

- Но ты же на нем не был!

- Я бывал на других горах: ничего особенного оттуда не видно. Только такие же снежные горы во все стороны, до горизонта. И больше ничего.

- Все равно красиво.

- Красиво. Но на вершине о красоте не думаешь. Думаешь о том, что до непогоды надо успеть вниз спуститься. Живым и целым.

Каролина обернулась к нему.

- А сейчас в горы тянет?

- Тянет. Но здесь гор нет. Здесь море. Поэтому занялся яхтой. А ваш... твой отец, Александр Феоктистович, в Ленинграде тоже ходил на яхте?

- Ну что ты? В Ленинграде мы его и дома-то почти не видели, неделями в своем КБ пропадал. Или в командировках. Особенно, когда Зеленоград строил!

- Зеленоград? - Зарубин еще мало знал о своем шефе, тот не был любителем мемуарного жанра. - Александр Феоктистович строил Зеленоград?

- Ну, конечно! Это была его идея создать советскую Кремниевую Долину. У нас дома есть фотография, где он забивает первый колышек.

Сергей помолчал некоторое время, «переваривая» услышанное, потом сказал задумчиво и негромко:

- Ты знаешь, мне страшно повезло, что я поступил работать к твоему отцу. Он уникальный человек, гений! Я всего лишь простой, заурядный физик, я никогда и не мечтал, что буду заниматься искусственным мозгом…

- Я знаю, - согласилась Каролина. - Мне тоже повезло — что он мой отец. Таких людей на Земле очень мало.

- А почему же он не стал директором Зеленограда?

- А ты не знаешь? Хрущева сняли, а папа слыл его любимчиком, вот на нем и потоптались. И КБ отняли. Поэтому мы здесь, а не в Ленинграде... Но я оторвала тебя от работы. Ты что-то делал?

- Да вот тайфун ожидается... Александр Феоктистович попросил меня укрыть лодку.

- Могу помочь, - предложила Каролина.

- Не женское это дело, -ответил Сергей снисходительно.

- Глупости! - фыркнула дочь Мелоса. - Мужчина и женщина различаются только в постели. Папа меня всему обучал — и сверлить, и паять, и гвозди забивать.

- Ну, ладно. Тогда натягивай брезент, а я буду вязать оттяжки.

Вдвоем они быстро укрыли верх яхты брезентом. Сергей спрыгнул на землю и протянул руку Каролине, помогая ей спуститься по лесенке. Транзистор заиграл танго.

- Я видел однажды в Доме ученых, как ты танцевала, - сказал он. - Ты очень пластична.

- Спасибо за комплимент. Это, наверное, от мамы. Хотя сама себе я всегда кажусь неуклюжей.

- Мне не кажешься. Я вот вообще танцевать не умею. Даже танго.

Каролина посмотрела удивленно:

- Что значит «даже»? Настоящее танго — это очень сложный танец! Его мало кто умеет танцевать. Но я могу научить тебя нескольким простым фигурам. Хоть прямо сейчас!

- Прямо сейчас? - переспросил Сергей.

- Конечно! Вот и музыка подходящая. Бери меня за талию... Я кладу тебе руки на плечи... Вообще-то, в танго главный — мужчина, женщина ему подчиняется, но сейчас я буду вести, а ты имей в виду, что это ты должен быть на моем месте. Итак, первая фигура. Я — мужчина — делаю правой ногой шаг назад, а ты — женщина — левой ногой шаг вперед. Раз!.. Затем я делаю шаг влево левой ногой, а ты — вперед правой ногой. Два!.. Замечательно! Теперь я шагаю правой ногой мимо тебя и увлекаю тебя за собой. Ты идешь спиной вперед — то есть назад. Три!.. Я продолжаю движение вперед левой ногой. Четыре!.. Приставляю правую ногу. Пять!.. Делаю поворот на левой ноге и одновременно поворачиваю тебя вокруг себя на сто восемьдесят градусов. Шесть!.. Правой ногой иду вправо. Семь!.. И приставляю левую ногу. Восемь!.. Все! Фигура закончена мы вернулись в начальную позицию, но с поворотом на сто восемьдесят градусов. Все понятно?

- Честно, говоря, не очень. Давай повторим.

Они повторили.

- Отлично! - сказала Каролина. - А теперь попробуем наоборот: ты — мужчина, я — женщина. Раз! Два! Три!.. Замечательно! Ты просто прирожденный тангеро!

- Уж прямо! - смутился Сергей. Он интуитивно догадался, что означает слово «тангеро».

- Не прямо, а на самом деле! Хочешь еще фигуру?

Конечно, он хотел. Ему было приятно держать в руках ее упругую талию, чувствовать запах ее курчавых, пышных волос. И приятны были несбыточные мечты.