Мечта

Как обычно, утро началось с будильника.
Я часто меняю мелодии, но все равно раздражаюсь от этой музыки. Хотя даже гениальное творение достанет, если под него просыпаться. Может проорать: «Рота, подъем!» и добавить к мелодиям?

Подавив желание садануть айфоном об стену, встаю и запираюсь в ванной. Первым, чтобы успеть до того, как её оккупирует Аня. Эти все её баночки с тюбиками. Когда ты опаздываешь, а она там медленно вымазывает на себя годовой бюджет развивающейся страны.

На кухне Аня разбивает о край сковородки яйца и привычно бубнит под нос, что завтрак должен быть легким, но сытным и что невозможно питаться, как я. Что холестерин - это враг, с которым нужно бороться и вообще.
Что именно «вообще» я уже не слушаю, включив бритву.
Точно! Отличная идея проснуться завтра под: «Рота, подъем!», может Анька обидится и помолчит пару дней.

В сущности, она хорошая, но почему то не чувствует, когда нужно остановиться. И тон такой противный всегда выбирает. Пифия, блин.

Я хочу жить, как я хочу, а не как кто-то считает правильным.  Вся моя жизнь прочерчена пунктиром по ходу движения. Стрелки на поворотах, отбойники по сторонам и двойную сплошную не пересекать.  Отвратительная, прекрасно оплачиваемая жизнь менеджера. Боже, и я когда-то мечтал о такой!?

А как же.
Собственная квартира, машина, жена-красавица, пару раз в год выезд к морю, далекому и заграничному. Брендовые вещи, статусные безделушки.

И никто же не предупреждал тогда, в далекой прыщавой юности, что к этому набору прилагаются омерзительные коллеги, тупое начальство, женские хотелки с нотациями, завистливые приятели и самое главное - этот долбанный пунктир от точки А до точки Б и дальше по всему алфавиту.  Ежедневно.
«Ты туда не ходи, ты сюда ходи. Снег башка попадёт...»

А если я хочу под снег?
Хочу встать утром и не поехать на работу. Вот совсем. Забить. И ломануться на Камчатку?
С детства мечтал посмотреть. Но нельзя. Жди отпуска.

И полный треш на отдыхе. Мечтаешь о нем, думаешь, дни считаешь, а вспомнить потом нечего. Ну напились, ну купались, ну облезли. И  даже поездка на Камчатку с мужиками оказалась так себе, но я их всех хорошо знаю, поэтому не разочаровался. В отличие от круиза по Средиземке. Красиво, конечно, но выяснилось, что Санторини от Кипра или Миконоса мало чем отличается. Закаты - рассветы сначала даже фотографировал, радовался, а потом привык. Сошли с Анькой в Венеции. «О, Венеция, город влюблённых». Враньё. Жуткий город. Сыро, душно, вонь от каналов, а людей - как мух на помойке и гул стоит такой же.

Раздражает все, надоело.

Ехал на работу хорошо, без пробок. Если бы не туда - было бы ещё лучше. На удивление, на парковке полно мест. Даже настроение с критической красной отметки в сторону дернулось. «И чего завёлся с самого утра?», думаю, ожидая лифт. «Нет, только не это!» - Славик из соседнего отдела.

Почему-то решивший, что он мой друг. Пару раз выпили пива в спортбаре и теперь  я вынужден слушать про жену, двойняшек и собаку, когда Славик в хорошем настроении и про тещу, коммунальщиков и футбольную сборную - когда  в плохом. А когда Славик с апломбом вещает о политике и макроэкономике, я представляю, как мой кулак впечатывается  в небольшое  родимое пятно на его левой скуле.  И улыбаюсь. Это помогает.

Сегодня Славик доволен жизнью до тошноты. Я киваю, пока он перечисляет все аттракционы, на которых катал своих двойняшек в парке Горького. И даже умудряюсь похвалить его в нужном месте: «ну, они у тебя развиты не по годам, есть в кого». Славик привычно приглашает нас с Анькой в гости, я привычно отвечаю: «да, надо как-нибудь собраться.»

Интересно, а если я скажу: «Давай. В эту субботу». Что он ответит? Скорее всего, начнёт советоваться с женой и тещей и предложение засохнет в зародыше.
Я вспомнил, как он отпрашивался в бар у своей мелкой белобрысой жены и улыбнулся. Помогло. Не хуже кулака.

Целый день - звонки, документы, подрядчики и заказчики, совещания и переговоры. Хандрить некогда. В обеденный перерыв вышел в ресторан на углу. Популярный, вечером так просто не зайдёшь. Говорят, что там хороший повар, победитель чего-то.

Не знаю, не заметил. Еда, как еда. Бывало и вкуснее. Кофе замечательный, это да. А может и нет, просто официантка, поставив чашку, улыбнулась мне, задержав взгляд и машинально сдула со своей щеки прядь волос с таким сосредоточенным выражением лица, что подумалось, может ещё чашечку, но тут позвонила секретарша.

Вернулся в офис. И снова телефоны, письма, разговоры и переговоры до вечера.
Возвращался на автопилоте. Раздражаться не было сил. Но пару раз на светофоре рассказал, что я думаю о других участниках дорожного движения. Понятно, что все устали, но тупить не надо.

Дома тихо, Аня с чашкой чая и шоколадкой шуршит оберткой, сидя у компьютера. Поужинав, звоню маме.  Снова раздражаюсь и передаю трубку Ане, пусть пообщается со свекровью. Достал «Чивас». Выпил. Ещё. Фу, наконец-то. Внутри потеплело и в этой теплоте медленно растворяется металлический стержень, державший меня в напряжении весь этот долгий день. Расслабился. Ну, ещё чуть-чуть и пойду лягу. Завтра рано вставать. Засыпая, думаю, что так и не записал себе в мелодии: «Рота, подъем!» Ладно, запишу завтра.

В полной темноте и тишине я рывком вскочил с кровати и чуть не ударился обо что-то непонятное. Странное ощущение, кажется, что я не дома. Ни хрена не видно. Добрался до стены и, дотронувшись до шершавой поверхности, стал.. стоп. Шершавой? Где я? Сердце стукнуло в груди один раз, а потом жалобно забарабанило об горло. Продвигаясь вдоль стены с вытянутыми вперёд руками, нащупал железную дверь и попытался открыть, дергая на себя. Темно и тихо. Дверь не поддавалась и страх мокрой холодной простыней облепил меня полностью, мешая дышать. Я ослеп и оглох? Я умер? Что это?
Остановился. Отдышался. Собрался и отрыл дверь, толкнув её и оказался на улице.

Рассветное небо, впереди трасса, за ней высотные дома, вокруг пустырь и я в дверях какого-то сарая. Причём в модельных туфлях и в том же костюме, в котором хожу на работу. И почему-то лето. Не ноябрь, который был ещё вчера, а настоящее лето.

Я обернулся к дверям и увидел внутри сарая панцирную кровать, с которой вскочил пять минут назад и кучу хлама, валяющегося грудой в центре. Облокотившись на стену, я облегченно выдохнул. «Все-таки сон. Но реальный какой.» Перешагнув порог, зашёл внутрь этого то ли сарая, то ли гаража и сел на кровать. Ничем не пахло. «Точно - сон. Или нет? Если я буду и дальше думать об этом, сойду с ума или забьюсь в истерике.»  Поковыряв ворох вещей у кровати, заметил свой плащ и даже не удивился. Кто знает, может быть я вышел из комы или потерял память или давно сошёл с ума, а вся моя прошлая жизнь была бредовым сном и на самом деле вот она - моя реальность? А как меня зовут? Нет, я знаю, что я - Соколов Игорь Павлович, тридцати двух лет, менеджер компании, начальник отдела, лидер направления, женат, не привлекался, даже адрес свой помню. Но если сейчас не ноябрь, то может быть все, что я о себе знаю - плод моей больной фантазии?

В карманах нет ни документов ни банковских карточек, ничего, что помогло бы с идентификацией самого себя. Телефона я тоже не обнаружил, зато нашлось несколько тысячерублевых и пятисотенных купюр и мелочь. Ковыряясь в куче на полу, кроме плаща, увидел свой старый любимый свитер, который Аня выбросила уже очень давно. Я тогда сильно с ней поругался.  Черт... а ругался ли? И с кем? Может она мне приснилась? И где я? Это Москва или нет?

Появилась надежда, что я где-то напился, может быть меня обокрали и дали по голове? Но этой версии противоречил и свитер и лето. И если свитер ещё можно было объяснить похожестью, то как объяснить пропажу части моей жизни?

Я вышел на улицу, закрыл дверь сарая и даже прихватил плащ. Свитер остался там, внутри. «Он не может быть моим. Он просто похож», рассуждал я, пытаясь выстроить логичную версию. У дороги я долго стоял с поднятой рукой, но все проезжали мимо и только минут через двадцать у обочины затормозили старые «Жигули» и пожилой армянин согласился довезти меня до Баррикадной за пятьсот рублей. Как же я обрадовался! Всему! Что это Москва, что я сейчас окажусь дома и все разрешится, что я, наконец, узнаю, где я был с прошлого ноября.

По радио бодрый голос ведущего зачитывал новости, и выяснилось, что сегодня - 16 июня.

Набрав в подъезде код домофона, я, не дожидаясь лифта, взлетел на свой четвёртый этаж и стал стучать и звонить в знакомую дверь, надеясь, что Аня дома. Из-за закрытой двери перепуганный женский голос спросил, что мне нужно.
«Аня, открой! Это я, Игорь!»
«Аня здесь не живет. Они с мужем сдали квартиру и уехали»
«С каким мужем? Я её муж!»
«Мужчина, не кричите. Аня Соколова вместе с мужем и ребенком уехала, а квартиру сдала мне.»
«Но этого быть не может! У нас нет детей! Я её муж!»
«Мужчина, разбирайтесь с Аней сами. У меня все законно. Если вы не перестанете орать и биться в двери, я вызову полицию.»

Полиция? Точно! Мне нужно пойти в полицию и все объяснить. Хотя что я им объясню? Что вчера был ноябрь, а сегодня июнь и у моей жены ребёнок?
К тому же у меня нет никаких документов. Так что обезьянник до выяснения личности гарантирован.
Ничего, потерплю.

А если я не тот, кем себя считаю? Это хуже. Тогда в психушку отправят. Нет, полиция подождёт. Нужно на работу зайти. Если я - это я, то там меня вспомнят.

Автобус медленно тащился от остановки к остановке и я так нервничал, что выскочил из него, пробежав остаток пути, сжимая в кулаке тонкую ткань дорогого плаща до потных отпечатков. Остановился перед нашим офисным зданием и еле отдышался, пытаясь унять дрожь в пальцах и холод в животе. Медленно и, надеюсь, вальяжно постарался дойти до крыльца.
Офис был закрыт. Мало того, он был опечатан.

Холод в животе стал подниматься выше и выше и меня вдруг вывернуло желчью прямо на газон.
Я побрел к остановке и, сев на скамейку, застыл в полном оцепенении. Не знаю, наверное, я долго так сидел. Потом зашел в ресторан на углу. Официантка мне улыбнулась, сдула с лица прядь волос и предложила бизнес-ланч.
Ясно, она меня не помнит. Но это еще ни о чем не говорит. Ежедневно она видит десятки лиц, а меня не было полгода.
Нужно найти хоть кого-то. Жаль, что я так и не побывал у Славика в гостях.

После опечатанного офиса мысль пойти в полицию больше не возвращалась.
Ужасно, что я не помню никаких номеров телефонов. Хотя, почему? Мамин домашний то я помню.
«Простите, я забыл телефон. Можно позвонить с Вашего?» спросил я официантку, оплачивая счёт. Она стрельнула глазами и улыбнулась. Наверное, подумала, что я так пытаюсь познакомиться. Но телефон дала молча.
Набрав знакомые цифры, я замер в ожидании гудка. В трубке раздалась мелодия и грудной голос проворковал: «вы позвонили в компанию «Вектор права». Ваш звонок очень важен для нас. Подождите соединения с оператором».  Я вдруг понял, что не дышал все это время. И, отдав телефон официантке, молча развернулся и вышел.

Придётся объезжать адреса всех, кто может меня знать, начиная с ближайших. Сашка Березняк, институтский друг. Раньше мы ежедневно созванивались и часто встречались на выходных. Правда, общение постепенно сходило на нет и последние пару лет мы не виделись и не разговаривали. Меня повысили, дел стало больше, а времени меньше. Но он жил в нескольких кварталах отсюда.

Дверь мгновенно отрылась на мой звонок и мужчина в коридоре, прошелестев: «закройте за собой», повернулся спиной и пошёл в комнату. Я за ним. За накрытым столом тихо сидели люди, зеркало шкафа было завешано белой простыней, а на стене висела Сашина фотография в чёрной рамке.
Какая-то женщина усадила меня на свободный стул и стала накладывать в тарелку закуски. А мужчина в чёрном, чем-то смутно смахивающий на Сашку, налил водки.

Я молча выпил, мне снова налили. «Сорок дней, как не стало нашего дорогого Саши, он был замечательным человеком. Очень открытым и дружелюбным. Мы все будем помнить его улыбку, поддержку и любовь. Он любил жизнь. Царствие ему Небесное!», проговорил седой благообразный человек в очках.

За столом сидели одни незнакомцы и только Любовь Георгиевна - Сашина мама могла помочь мне понять.
«Любовь Георгиевна» - начал я: «мы с Сашей дружили с института. Вы же меня помните?»
«Простите, нет. У Саши было так много друзей, к нему постоянно кто-то приходил, он был такой добрый», Любовь Георгиевна заплакала.

Я сидел, как дурак. Скорби не было. Была тупая ноющая боль и уныние. Всепоглощающее, серое и мертвое уныние. Я вдруг понял, что идти ещё куда-то - бесполезно. Где бы я ни оказался, я не найду никого, кто бы меня знал. И если человек не умер, то переехал. А может быть и не рождался.

Я пил.  Много. Но напиться не получалось. Рассказал несколько историй, связанных с Сашкой. Кто-то пьяненько захихикал и сразу стыдливо смолк. Кто-то подхватил эстафету и тоже стал рассказывать истории про Сашку. А я думал, что скоро ночь и мне нужно где-то спать, а завтра что-то есть.

Попрощавшись с Сашиной мамой и клятвенно пообещав помнить, не забывать и обязательно заходить, я пошёл к двери.

На улице серел вечер и нужно было возвращаться в свой сарай. Такси брать не стал. Добирался долго. На метро, затем автобусом и ещё пару километров пешком. Всю дорогу я думал. Ведь должно быть что-то хорошее во всей этой истории?

Хотелось плакать. Но кто пожалеет?
Хотелось кричать и драться. Но с кем? Самому себе рыло не начистишь.
Хотелось молиться. Но зачем? Этот незримый Кто-То не будет менять своих решений по щелчку моих пальцев.

Может быть все, о чем я думал, звучит бредово. Ну так и обстоятельства были соответствующие. И я брёл, не зная, что делать дальше. Оказалось, что все мои пунктиры были путеводной нитью, а не тюремной оградой с колючей проволокой.

Внутри сарая кто-то был. Я осторожно приоткрыл дверь и увидел двух бродяг, расположившихся на полу около огонька свечи. Один из них протянул мне бутылку и представился: «Лёня. А это Лысый. Он не помнит, как его зовут». Я сел на кровать и виновато спросил: «мужики, я устал. Можно я прилягу?»
«Ложись. Деньги есть?» я протянул тысячу. Лёня довольно крякнул. Постучалась мысль, что как только я усну, этот Лёня, в поисках денег, прирежет меня, не задумываясь. Постучалась и исчезла. Может быть это был бы лучший вариант.

«С женой поругался? Бывает», философски произнёс Лысый. И я вдруг начал рассказывать, что всегда тяжело работал, а жена, родители, друзья и начальство этого никогда не ценили. «Ну так оставайся с нами», сказал Лысый. «Свобода. Я сейчас здесь, а после на юга метнусь. А деньги что? Пыль. Сегодня нету, а завтра - король.»

Сквозь меня словно разряд тока пустили. «Твою мать! Это же исполнение всех моих желаний... нет, не может быть, чтобы так. Но все же весь сегодняшний день был ответом на все мои мечты.

Во-первых - свобода. От всех пунктиров. Абсолютная свобода и отсутствие отбойников и двойных сплошных.
Во-вторых, я всегда любил лето. И ненавидел ноябрь.
И свитер. Я сильно психанул, когда Аня его выкинула.
Теперь у меня есть свитер, лето и свобода.

«Мало получить свободу. Нужно ещё понимать, что с ней делать.» Когда-то я прочёл это в соцсетях и подумал, что написавший - полный дебил. Сейчас бы я подписался под каждым словом. Я был сыт, пьян, одет, свободен. И никто. Меня попросту не было. "Хорошо, если Лёня поможет мне умереть. Это даже не убийство. Это эвтаназия..", и я спокойно заснул под бормотание моих новых друзей.

Как обычно, утро началось с будильника.
Я лежал рядом с Аней, а рядом надрывался телефон. Я смотрел на спящую жену и меня захлестывала нежность.

Где-то на задворках сознания промелькнуло, что надо позвонить Сашке Березняку, пусть сходит к врачу на всякий случай.