Царевич Алексей -Тайны дома Романовых

Сын за отца
Петр Великий обвинил сына в государственной измене и заговоре, целью которого должно было быть свержение законного царя чуть ли не при помощи иностранных штыков. Однако на самом деле заговора против Петра не существовало, считает профессор Александр Каменский.

Был ли заговор?

– Каноническая версия событий состоит в том, что отец осудил сына на смерть за имевшую место государственную измену и готовившийся заговор. Почему, с вашей точки зрения, эта версия не выдерживает критики?

– Потому что дошедшие до нас документы показывают, что в реальности никакого заговора не было. Были недовольные люди, что в тех условиях вполне естественно, и они – разумеется, в узком кругу, непублично – высказывались соответствующим образом и о самом Петре, и о его преобразованиях. Вот об этом свидетельствуют многочисленные документы.

Возникшее тогда недовольство легко объяснимо: к тому времени страна на протяжении уже почти двух десятков лет вела тяжелейшую войну со Швецией, жила в состоянии крайнего напряжения всех сил, в условиях радикальных и весьма болезненных для самых разных слоев населения реформ. Тем не менее о заговоре как таковом, то есть о какой-то организованной оппозиции действующей власти, мы не имеем никаких сведений.

– Недовольных было много, а оппозиции не было вообще?

– Прежде всего нам надо определиться, что такое оппозиция. Есть целая книга американского историка Пола Бушковича, в которой он собрал все, что мог, чтобы обозначить наличие этой самой оппозиции в то время. Но мне представляется, что когда мы говорим об оппозиции, то это слово подразумевает существование чего-то более-менее организованного. А этого-то как раз и не было.

Ведь когда мы говорим, что царевич Алексей не готовил заговор против отца, то мы имеем в виду, что у него не было какого-то конкретного плана по свержению царя. Заговор существовал, например, в 1741 году, когда на престол взошла Елизавета Петровна, заговор был в 1762-м, когда императрицей стала Екатерина Великая, наконец, в 1801-м, когда был убит Павел I. Каждый раз собиралась группа людей, которая обсуждала возможность свержения монарха, разрабатывала планы относительно того, как это претворить в жизнь, кого посадить на его место и т. д. Но в данном случае ничего такого не было.

Да, существовали недовольные люди. Но можно ли этих недовольных называть оппозицией? Наверное, в качестве метафоры это слово употребить можно. Но не более того. Ведь количество недовольных властью может быть каким угодно, однако это вовсе не значит, что все они оппозиционеры.

– Почему, несмотря на множество недовольных, настоящая, организованная оппозиция так и не возникла?

– На этот вопрос могут быть разные ответы. Один из них сводится к тому, что петровские преобразования привели к такой дезорганизации политической элиты, что она в то время была просто не в состоянии консолидироваться и составить реальную оппозицию царю.

– Однако в исторической науке существует версия о том, что дело царевича Алексея стало следствием борьбы царя-реформатора с так называемой «старорусской партией» – теми, кто выступал за возвращение к допетровским порядкам. Откуда взялась такая трактовка?

– Что такое «старорусская партия»? В историографии, в том числе и советской, долгое время существовало представление о Петре I как о некоем «демократичном царе», который привлекал к себе выходцев чуть ли не из низших социальных слоев, отодвигая «старую московскую аристократию» от власти. Эта точка зрения давно пересмотрена современной наукой: если мы посмотрим на политическую элиту Петровской эпохи, на тех, кто окружал царя-реформатора, то увидим, что среди них было немало представителей древних родов, входивших и в состав политической элиты XVII века. При этом мы не сможем привести примеров, когда Петр Великий целенаправленно боролся со старой аристократией.

В частности, мы знаем, что русской армией командовал граф Борис Петрович Шереметев, представитель одного из старинных боярских родов. Да, фаворит царевны Софьи, князь Василий Васильевич Голицын, который также представлял один из крупнейших аристократических родов, отправился после 1689 года в ссылку. Но его двоюродный брат, князь Борис Алексеевич Голицын, был в числе ближайших сподвижников Петра. То же самое происходило с Долгорукими, Трубецкими, другими знатными фамилиями и прославленными родами.

Где же эта «старорусская партия»? Не очень понятно. Как и не очень ясно, кто в нее мог входить. Поэтому мне эта версия представляется несостоятельной.

Дела семейные

– Чем же тогда был вызван столь печально окончившийся конфликт между отцом и сыном?

– Здесь, мне кажется, следует выделить несколько аспектов. Во-первых, судя по всему, сам Петр верил в существование заговора, равно как и в преступный характер поступков царевича. Хотя бы потому, что с формально-юридической точки зрения бегство Алексея за границу, в Вену, уже само по себе по закону могло трактоваться как государственная измена. Напомню, что в России по меньшей мере с XIV века отъезд за границу рассматривался именно таким образом. В этой связи можно вспомнить историю князя Андрея Курбского, «отъехавшего» от Ивана Грозного в Литву и ставшего в силу этого изменником не только в глазах мнительного царя, но и в соответствии с бытовавшими тогда правовыми нормами.

Во-вторых, по-видимому, само следствие по делу царевича Алексея показало Петру, что недовольство в стране было гораздо более широко распространено, чем он это себе представлял. Это обстоятельство, вероятно, заставило его задуматься над тем, как устрашить недовольных, дать им пример того, насколько далеко он готов идти в противодействии их настроениям.

Но если говорить о глубинных причинах конфликта отца с сыном, то, на мой взгляд, в основе его все-таки лежало представление Петра о том, что Алексей не сможет стать полноценным продолжателем его дела. К 1718 году, как считают историки, Петр уже куда в большей степени, нежели в первые годы своего правления, размышлял о том, что он делает, зачем, что и как будет после него.

– Повлияли ли на его отношение к Алексею, сыну от первого брака, виды на власть со стороны новой супруги царя, будущей Екатерины I?

– Если исходить из того, что сам Петр не видел в Алексее продолжателя своего дела, то вполне естественно, что он задумывался о том, кто бы мог стать таким продолжателем и, соответственно, наследником престола. Конечно, искал такого человека в своем окружении.

Но при этом вряд ли он видел продолжателем своего дела Екатерину. Не думаю также, что сама Екатерина каким-то образом стремилась к высшей власти. Ее наверняка волновал вопрос о том, какой будет ее судьба в случае смерти мужа, но я сомневаюсь, что в 1718 году Екатерина всерьез задумывалась о своих шансах занять престол и править страной.

– К этому времени у них с Петром уже был собственный сын – Шишечка, как они его любовно называли…

– Сын Петра и Екатерины царевич Петр Петрович родился 29 октября 1715 года – через две с половиной недели после рождения сына у царевича Алексея Петровича. Полный тезка своего деда, царевич Петр Алексеевич (будущий император Петр II), появился на свет 12 октября того же года.

Сам факт рождения еще одного сына давал Петру I надежду на то, что его дело не останется без продолжателя, а значит, и добавлял аргументов в пользу иного, нового решения вопроса о наследовании престола.

Не случайно в том же октябре 1715 года Петр Великий впервые в письме к старшему сыну настаивал на том, что Алексею пора определиться: готов ли он («весьма на правление дел государственных непотребный», как охарактеризовал его отец) начать служить отечеству или по-прежнему будет манкировать своими обязанностями? Во втором случае, как недвусмысленно давал понять Петр, он расположен лишить Алексея права наследовать ему: «Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный». Уже тогда царевич отвечал, что готов отречься. «…Ослабел и непотребен стал к толикого народа правлению, где требует человека не такого гнилого, как я» – это его слова. Вскоре Петр опасно заболел, и, как только угроза жизни миновала, он вновь обратился с «объявлением» к старшему сыну, предложив ему на выбор либо активное участие в государственных делах, либо пострижение в монахи. «…Или отмени свой нрав и нелицемерно удостой себя наследником, или будь монах: ибо без сего дух мой спокоен быть не может, а особливо что ныне мало здоров стал», – писал царь. Алексей согласился стать монахом.

Однако в 1716 году под предлогом отъезда к отцу, позвавшему его с собой в Копенгаген, Алексей тайно выехал в совершенно другом направлении – в Вену, под покровительство императора Карла VI, который приходился ему шурином (он был женат на сестре скончавшейся вскоре после рождения сына супруги царевича). Петр I отправил за беглецом Петра Толстого и Александра Румянцева, которым путем непростых ухищрений, фактически обманом удалось вернуть Алексея в Россию.

31 января 1718 года он был доставлен в Москву, и спустя три дня был обнародован Манифест о лишении его прав на наследование престола. Алексей вынужден был отречься от наследования трона в пользу своего сводного брата Петра Петровича, которому не исполнилось еще и трех лет. А после этого началось следствие, итогом которого и стала смерть старшего царевича.

Между тем младший сын Петра I рос слабым: к трем годам он так и не выучился ни ходить, ни говорить. 25 апреля 1719 года Шишечка умер. У царя фактически не осталось прямых наследников: из потомков по мужской линии теперь был лишь внук Петр Алексеевич, отец которого к этому времени уже умер в тюрьме.

Династический кризис

– Зачем понадобилось решать вопрос с Алексеем так сложно: царь ведь сам мог осудить изменника, каковым считал сына, а он поручил вынесение приговора сенаторам?

– Уточню: Алексея судил не Сенат, а специально созданный для этого верховный суд, в который входили в том числе и сенаторы. Создание такой юридической конструкции объясняется тем, что Петру необходимо было показать законность и самого судебного процесса, и вынесенного приговора – иными словами, легитимировать всю эту историю.

– Как вы думаете, члены суда могли вынести иное решение?

– Теоретически, наверное, могли, но только теоретически. Ведь дело было представлено как государственная измена, заговор против царя, а законодательство за подобные преступления однозначно определяло в качестве наказания смертную казнь. В этом смысле формально речь идет о вполне легитимном решении. Вынесению приговора предшествовало следствие, по которому были схвачены многочисленные «сообщники» царевича. Судя по всему, аресты производились на основании признаний самого Алексея. «Дело сие зело множится», – писал Петр в самом начале расследования из Москвы в Петербург своему ближайшему сподвижнику Александру Меншикову, имея в виду прежде всего то, что с каждым днем изобличается все больше «изменников». Вряд ли судьи Алексея Петровича жаждали попасть в число тех, кого царь мог заподозрить в сочувствии заговорщикам, а может быть, и в причастности к заговору.

– Почему Петр решил, что необходимо физически устранить сына, а не заточить его в крепость или действительно постричь в монахи?

– Думаю, потому, что, как это ни жестоко прозвучит, смерть царевича давала стопроцентную гарантию того, что он больше не предъявит претензий на трон. Остальные варианты такой гарантии не давали. Как говорили в то время, «клобук не гвоздем к голове прибит».

– Что произошло с Алексеем в тюрьме? Он умер, не выдержав душевных страданий и нервного перенапряжения или пыток, коим его подвергали по приказу и в присутствии отца в дни суда – с 14 по 24 июня 1718 года? Или же он был насильственно умерщвлен?

– Есть все основания полагать, что Петр не хотел публичной казни сына, который еще недавно был наследником престола, и поэтому на второй день после объявления смертного приговора предпочел избавиться от Алексея, представив дело так, что царевич умер от раскаяния и переживаний. Однако никаких официальных свидетельств принятия царем такого решения не сохранилось. В журнале Петербургской гарнизонной канцелярии в записи от 26 июня 1718 года лаконично зафиксировано: «В 7-м часу пополудни царевич Алексей Петрович в С.-Питербурхе скончался».

– Петр изначально не рассматривал возможности возникновения династического кризиса, который в итоге и случился?

– Конечно, в момент следствия по делу царевича Алексея Петр никак не мог предвидеть, что его младший сын не проживет долго.

После смерти обоих сыновей, в 1722 году, он издал Указ о престолонаследии, отменявший обычай наследования трона по мужской линии и наделявший монарха (в 1721 году Петр I принял титул российского императора) правом самому выбирать себе преемника. Впрочем, сам Петр так и не смог воспользоваться этим правом. От изначального плана передать власть супруге Екатерине, коронованной им в мае 1724 года в качестве императрицы, он впоследствии отказался, уличив ее в ноябре того же года в измене с Виллимом Монсом. В итоге, умирая в январе 1725 года, Петр не определил своего наследника.

Вопрос о престолонаследии был решен силовым путем: гвардия во главе с Меншиковым поддержала Екатерину. А после смерти императрицы, наступившей в 1727 году, трон перешел к 11-летнему Петру II – сыну царевича Алексея, внуку царя-реформатора. Молодой император, вступив на престол, переехал в Москву, сослал всесильного Меншикова в Берёзов, но в начале 1730 года, накануне собственной свадьбы, умер в возрасте 14 лет, не успев, так же как и дед, назначить своего преемника. Мужская линия рода Романовых оборвалась.

«Что должен был чувствовать Петр»

– Насколько оправданными вам кажутся опасения царя относительно того, что в случае прихода к власти Алексея все реформы были бы повернуты вспять?

– Трудно сказать. Часто можно услышать, что если бы царевич Алексей пришел к власти после смерти отца, то русская история пошла бы по иному пути. Все-таки это были очень разные люди с разными взглядами на векторы и темпы развития страны.

Впрочем, история всей послепетровской России, в том числе и так называемой «эпохи дворцовых переворотов», показывает, что реформы Петра оказались необратимыми. Пути назад уже не было. Можно было что-то скорректировать, можно было что-то немного подправить, но в целом вернуть все к исходной точке уже не представлялось возможным. Хотя долгое время – целых полтора столетия – господствовало мнение, что царь пожертвовал любимым, но «непотребным» сыном исключительно в интересах страны, в интересах необратимости преобразований. Жестокость такого поступка оправдывалась словами самого Петра, взятыми из его переписки с сыном: «За мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя, непотребного, пожалеть?»

– Когда стал меркнуть этот образ?

– В 1859 году историк Николай Устрялов опубликовал шестой том своей «Истории царствования Петра Великого», до сих пор являющийся наиболее полной подборкой источников по делу царевича Алексея. Если первые пять томов Устрялова, изданные в царствование Николая I, были настоящим панегириком Петру, то шестой том оказался совсем иным. Примечательно, что самый суровый на тот момент критик самодержавия Александр Герцен писал по этому поводу: «Золотые времена Петровской Руси миновали. Сам Устрялов наложил тяжелую руку на некогда боготворимого преобразователя».

Опубликованные Устряловым документы произвели самую настоящую сенсацию. Кстати, именно под воздействием материалов Устрялова Николай Ге написал свою знаменитую картину «Петр I допрашивает царевича Алексея в Петергофе»…

– В чем состояла сенсационность этих материалов?

– До этого существовала только официальная версия событий, согласно которой царевич являлся участником заговора против Петра, за что и был предан суду. Ознакомившись же с материалами Устрялова, читатели приходили к неизбежному выводу, что так называемое «дело царевича Алексея», по сути, было результатом личного конфликта отца и сына и что первый фактически убил второго. Вдумайтесь: демиург Российской империи, отец нации, Петр Великий представал как убийца собственного сына!

Впрочем, не все поддержали такую оценку. Историк Михаил Погодин, трепетавший от одной мысли, что «император Петр Великий призывается к отчету в его действиях», попытался встать на защиту репутации царя-реформатора и если не реабилитировать его в глазах русского общества, то по крайней мере объяснить его поступки. Погодин написал пространную речь, с которой выступил на заседании в Академии наук и которая затем была опубликована в журнале «Русская беседа».

– Как он трактовал дело царевича Алексея и роль Петра в этом деле?

– Погодин не отрицал жестокости своего кумира. Но, стараясь уяснить причины этой жестокости, мотивы поступков Петра, он попытался проникнуть в его психологию, понять его как человека. В результате из-под пера Погодина – едва ли не впервые в истории русской исторической науки – вышло историко-психологическое исследование.

Погодин показал, как постепенно, под влиянием множества самых разных факторов, в том числе и стараниями Меншикова и второй жены царя Екатерины, в душе Петра зрели неприязнь к сыну и стремление убрать его со своего пути. Когда же в ходе следствия перед Петром открылась картина широкого, как ему казалось, заговора, он, по мнению историка, не мог не испугаться за судьбу своего дела. «Что должен был чувствовать Петр, – вопрошал Погодин, – со всяким новым показанием удостоверяясь, что никто, даже из самых близких, ему вполне не сочувствует; что никому из самых преданных он верить не может; что он один-одинехонек; что все огромное здание, им с таким трудом, успехом и счастьем воздвигнутое, может рухнуть в первую минуту после его смерти; что ненавистный сын, где бы ни остался, в тюрьме или келье, сделается наверное его победителем и всего египетского его делания как будто и не бывало. О, верно, в эти минуты Петр чувствовал такую муку, какой не испытывали, может быть, сами жертвы его, жженные в то время на тихом огне или вздерганные на дыбу!»

Именно тогда и только тогда, полагал историк, у Петра и родилась мысль о казни сына, «требуемой будто настоятельными государственными причинами, текущими обстоятельствами». Слово «будто» проскользнуло тут не случайно, ибо Погодин был убежден: «Напрасно он [Петр] боялся за прочность своих учреждений. Россия, двинутая Петром в известном направлении, не могла физически совратиться в другую сторону…» Иначе говоря, согласно Погодину, царь был уверен, что казнит сына ради спасения своего дела, но это представление было, по существу, заблуждением, поскольку в действительности делу Петра ничто не угрожало.

– Известно ли, как сам Петр воспринимал потерю сына?

– Увы, мы можем об этом только догадываться, потому что, как известно, Петр не вел дневник, в который мог бы записывать свои мысли. С одной стороны, трудно представить себе, что он вообще не переживал; мне кажется, такое просто невозможно представить. С другой стороны, мы знаем, что буквально на следующий день после смерти царевича Петр праздновал очередную годовщину Полтавской виктории и на этом празднестве широко гулял и веселился. Но что при этом было в душе у царя – об этом мы, к сожалению, знать не можем.

Что почитать?

Непотребный сын. Дело царевича Алексея Петровича. СПб., 1996

Каменский А.Б. Россия в XVIII столетии. Общество и память. СПб., 2017

(Фото: FINE ART IMAGES/LEGION-MEDIA, Наталья Львова)

 А был ли заговор царевича Алексея?


В нашей истории о Петре 1 написано много, но о том, за что же он приказал судить и казнить собственного сына – Алексея Петровича, довольно скупо. При этом, обвиняется Алексей, а царь-отец всегда оправдывается. А был ли на самом деле заговор против него со стороны Алексея ?

Алексей родился в 1690 году от первого брака Петра I с Евдокией Фёдоровной Лапухиной, и находился до 8 лет под её присмотром. Именно в этот период Пётр, будучи за границей, приказал свою жену постричь в монахини и отправить её в Покровский женский монастырь г. Суздаля.

Сам Петр, вступает в брак с Мартой Скавронской (Раббе), которая принимает православие и становится Екатериной Алексеевной. От их брака рождается еще один наследник Пётр Петрович. Всё это время его старший сын- Алексей учится у Никифора Вяземского, немцев: Мартина Нейсебауэра до 1702 г. и Генриха Гюйсенадо 1705 г. Изучал библию, французский и немецкий языки, историю и географию, арифметику и геометрию, основы политики, фортификации, верховую езду, музыку, танцы, фехтование. Выл способным к гуманитарным наукам и далёк от математики, техники и навигации, к тому же не любил фехтование и фортификацию.

С самого детстна боялся отца, который изредка приглашал к себе и устраивал экзамен по отдельным предметам. Заставлял чертить чертежи и производить расчёты. За незнания бил дубинкой.
В 12 лет Алексей получил звание солдата бомбардирской роты, присутствовал при всех операциях по взятию Ниеншанца. В 1704 году находился вместе с отцом в лагере войск, осаждавших Нарву. Был переведён в Преображенский полк. Военное дело не любил, "тянулся к книгам и беседам с умными людьми". Раздражал Петра нерешительностью и медлительностью.

С 17 лет был предоставлен самому себе, получая жалование 12 тыс. рублей в год. Именно в этот период была установлена переписка между ним и матерью, находящейся в монастыре с помощью личного духовника Якова Истомина и воспитателя Н. Вяземского. Позже состоялось тайное свидание матери с сыном, во время которого Алексей жаловался на жесткий характер отца и возможность и его ухода в монахи. В 1708 году по приказу Петра I он лично занимается формированием 5 новых полков для армии и ведёт их в январе 1709 года под Полтаву к отцу. Сам в битве не участвует, по причине болезни.

После разгрома шведов Петр отправляет сына в Дрезден учиться геометрии, фортификации, политике и языкам. После встречи с отцом в Карлсбаде он был повенчан 14.10.1711г. с Шарлоттой-Хрестиной-Софьей Бланкенбургской, внучкой герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского, сестра которой была замужем за герцогом, ставшим потом королём Австрии Карлом VI. Таким образом, Карл VI стал шурином Алексея Петровича. Невеста Алексея не приняла православия. Брак был заключён в Саксонии, в г. Торгау. После чего молодые выехали в Польшу, где Алексей стал заниматься вопросами снабжения, находившегося там русского корпуса. В 1712 году Петр приказал сыну вместе с супругой прибыть в Россию. Алексею было поручено принять участие в финляндском походе, а затем он был отправлен в Старую Руссу и Ладогу для контроля постройки судов.

Из-за страха перед отцом, который продолжал проверку его знаний, полученных за границей, Алексей прострелил себе правую ладонь из пистолета, чтобы не чертить чертежи. Начал пить. В пьяном виде ругал жену, обзывая её чертовкой, навязанной ему отцом и мечтал о том времени, когда наступит его время царствовать. Алексей не был уверен, что он может стать царём, поскольку претендентов на трон было много, включая родственников и фаворита Петра - А. Д. Меншикова. Зная отношение к нему отца, он полагал, что в любой момент будет оправлен в монастырь, как и его мать В 1714 году выехал в Карлсбад, где активно начал изучать церковные летописи Барония о царях и папской власти. Алексей надеется, что духовенство, обиженное Петром, окажет ему поддержку в борьбе за престол после смерти отца.

Участившиеся болезни Петра, подталкивают Алексея к активным действиям. Он устанавливает переписку с матерью через своих прежних наставников Кикина и Вяземского. Но ситуация меняется, отец выздоровел, а в 1715 году у Алексея рождается сын, а супруга умирает. Сына он также называет Петром в честь деда, и отдает его и первую дочь Наталию на воспитание Екатерине Алексеевне.
Он один - без матери, жены и детей. Участь его предрешена. Отцу, который уехал долечиваться в Голландию, он не нужен - целый год о нём никто не вспоминает. Это подталкивает Алексея к принятию совета Кикина - уехать в Вену, к своему шурину. Что он и делает.

Петр I вспоминает о царевиче во время празднования Нового 1717 года и требует возвращения сына в Россию. Капитан А. Румянцев нашёл Алексея в Эренберге и передал письма отца. Алексей, написал, что отказывается от прав на престол в пользу своего брата малолетнего Петра Петровича. Вместе с тем, опасаясь расправы над собой, тайно уезжает в Неаполь в замок Сан-Эльмо. Вместе с ним и его фаворитка Евфросинья, которая уже находится в положении.

Посланцы Петра, А. Румянцев и П. Толстой вновь передают письма Алексею от отца, который писал так: "Обнадёживаю тебя и обещаю Богом и судом Его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, если ты воли моей послушаешься и возвратишься". Алексей вновь отвечает, что не видит необходимости возвращаться в Россию, поскольку он отказался от всех своих прав на наследство. Он путешествует, посещая г. Бари, Неаполь, Рим, Венецию. Здесь он вновь получает письмо от отца и выезжает в Петербург.

31 января 1718 года он приехал в Москву. Прилюдно Петр лично встретил Алексея обнял и увёл в комнату на беседу. Там Алексей рассказал о причинах своего нахождения за границей и назвал имена людей, которые ему советовали туда уехать. Кикина, Вяземского, царевну Марию Алексеевну, Долгорукого и Афанасьева. Затем Петр объявил манифест, по которому Алексей лишался прав на престол, а наследником объявлялся Пётр Петрович. Царь начертал "Прощаю, а наследия лишаю". В Успенском соборе Алексей целовал святой крест и подписался под документом об отказе от всех своих прав и борьбы за наследство и престол. Одновременно признался перед Богом в своих преступлениях перед отцом.

Затем был пир. На другой день Алексею было приказано письменно изложить всё о своих сообщниках. Царевич написал о тех, что рассказал ранее отцу и добавил епископа Досифена и генерала Глебова. Всех их схватили и начали пытать. Взяли и фаворитку Алексея - Евфросинью. Последняя, рассказала о тайных планах Алексея после смерти отца занять престол, опираясь на народ, сместить Меншикова и царицу Екатерину. В Неаполе Алексей обращался за помощью к Швеции. В тех кругах намеревались пригласить его в Стокгольм и удерживать, как выгодный залог при переговорах с Россией.

Пока шёл допрос, выданных царевичем лиц, он вместе с отцом отпраздновал пасху и просил Екатерину помочь ему вступить в брак с Евфросиньей. Та обещала. Однако Пётр после получения материалов допроса, решился на созыв особого верховного суда над всеми "заговорщиками", включая и его сына, "умышлявшим на жизнь отца, грозившим неисчислимыми затруднениями государству". 12 июня 1718г. об этом было объявлено духовенству, генералитету, сенаторам и министрам. Пётр предложил взять Алексея под стражу, пытать и получить новые показания для подтверждения слов Евфросиньи.

При пытках присутствовал лично Пётр и сам бил кнутом. Главным дознавателем был назначен А.Д. Меншиков. Ему, фактически соправителю России, и тоже мечтавшему в тайне о короне, не нужен был конкурент. Меншиков также участвовал в пытках Алексея и докладывал обо всем Петру. Главная вина царевича была в том, что он якобы посягнул на трон и просил помощи в этом у Австрии. Хотя ещё до суда, он официально отказался от короны в пользу своего сводного брата Петра, и сам хотел избрать монашество, ему это не помогло. Никто не напомнил Петру его письменную клятву помиловать сына. Ни один голос не был подан в защиту царевича. Своё решение к процессу вынесла и церковь. Она заявила: "Сердце царёво в руке Божией: да изберёт то, к чему рука Божия его преклоняет".

Суд состоял из 144 человек, разбирательство длилось 5 месяцев. Царевич был признан виновным. Пётр заранее лично продиктовал приговор судьям. Вина Алексея была в том, что он
1. Возвратился в Россию не совсем добровольно.
2. Клятвенно обещал всё открыть, но не исполнил... посему достоин смерти."

Приговор был вынесен 24 июня 1718 года, Решение суда первым подписал Меншиков, а 26 июня Алексей неожиданно скончался в застенке Трубецкого раската, после посещения его группы офицеров во главе с тем же Меншиковым. Похоронен царевич был в Петропавловском соборе рядом со своей супругой.

8 декабря этого же года на Троицкой площади в присутствии царя и двора казнили "заговорщиков" по делу царевича Алексея. По завершении дела Пётр приказал выбить особую медаль. На одной стороне был его профиль с надписью "Император Пётр I", а на другой - изображена корона, лежавшая на высокой горе, вершина которой выходила из облаков, её освещает солнце, а кругом располагалась надпись: "Величество твое везде ясно 1718. 20 декабря".
ПРИСОЕДИНИТЬСЯ

Царевич Алексей: Изменник или несчастный сын деспотичного отца, преданный любовницей?


27 июня 1718 года в Санкт-Петербурге, по обыкновению торжественно и пышно, отмечалась девятая годовщина победы в Полтавской битве. И самым невероятным было то, что вечером, буквально накануне празднования, трагически оборвалась жизнь сына Петра I, царевича Алексея,имя которого и обстоятельства гибели до сих пор окружены массой домыслов и слухов…



Царевич с детства был обделен родительским теплом. Его мать, Евдокию Лопухину, Петр отправил в монастырь в Суздаль, где ее постригли в монахини. Свою законную супругу, к тому времени уже нелюбимую, царь без сожаления променял на любовницу Анну Момс, немку. Общаться сыну с матерью Петр категорически запретил, а у него самого времени, чтобы повидаться с сыном, почти не оставалось.

Но к сыну изначально Петр относился нормально. Он старался привлекать его к государственным делам, давал ответственные поручения, брал с собой в военные походы. Проявлял Петр заботу и об образовании сына. Учитель Алексея Гюйссен отмечал, что царевич «разумен далеко выше возраста своего, тих, кроток, благочестив». Он освоил несколько языков, изучал богословие, интересовался историей, филологией, математикой. Но был совершенно равнодушен к военным походам и сражениям, чем весьма огорчал отца.

Вскоре Петр надумал женить сына на иностранке и сам подобрал ему невесту - принцессу Шарлотту, приходящуюся родственницей австрийскому императору.


Алексей не решился идти против воли отца, и в 1711 году состоялась их свадьба. Конечно, это был брак по расчету, и он не принес молодоженам счастья.
Шарлотта, переехав в Россию, так и не смогла здесь освоиться, вела себя весьма отчужденно по отношению и к мужу, и ко всему двору. «Как к ней ни приду, все сердитует и не хочет со мною говорить», — жаловался царевич.



Вскоре Алексей обзавелся любовницей – ею стала крепостная девушка Ефросинья Федорова. Вот ее-то он действительно любил, и очень сильно.

Несмотря на то, что отношения между Алексеем и Шарлоттой не складывались, свое главное предназначение принцесса выполнила – родила сначала дочь, а спустя год – сына. Но через 10 дней после родов в возрасте 21 года Шарлотта умерла.

 


К тому времени Петр, оценивающий своего сына в качестве преемника престола, окончательно в нем разочаровался, наблюдая его полное равнодушие к государственным делам, и особенно к делам военным.

В день, когда хоронили Шарлотту, Алексею передали письмо от отца. Петр писал сыну: «Горесть меня снедает, видя тебя наследника весьма на правление дел государственных непотребного... Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный», угрожая тем самым лишить его права на престол.

А буквально через несколько дней после похорон разрешилась от бремени и новая жена царя Екатерина (Марта Скавронская), родив на этот раз сына, которого назвали Петром.




После рождения "Шишечки" (так домашние ласково называли сына Петра и Екатерины), требования Петра к старшему сыну еще более ужесточились. Он принял твердое решение сделать престолонаследником своего новорожденного сына, а от Алексея стал требовать отречения от престола и пострига в монахи. Алексей дал свое согласие на постриг.

Но Петр боялся, что после его смерти с актом об отречении царевича никто считаться не будет и Алексей по закону унаследует престол, как старший сын. Выехав по военным делам в Копенгаген, он отправил оставшемуся в Петербурге Алексею письмо, в котором просил его срочно уведомить, постригся ли он и если постригся, то в каком монастыре. Если же нет, то требовал срочно, в течение недели, приехать к нему в Копенгаген. Видимо, все-таки Алексей не горел желанием ни постригаться, ни отказываться от престола. Письмо отца поставило его в безвыходное положение, и в отчаянии Алексей решил пуститься в бега. Сказав, что выезжает к отцу в Копенгаген, он уехал в неизвестном направлении в Европу вместе со своей любимой Ефросиньей, с которой мечтал пожениться.

 


Понимая, какую опасность представляет сбежавший сын, Петр отправляет в Европу двух надежных людей - дипломата Петра Андреевича Толстого и тайного агента Александра Ивановича Румянцева. Им предстоит найти царевича и во что бы то ни стало уговорить вернуться.

Вскоре Румянцев узнает, где скрывается царевич. После этого пускает в ход свой дипломатический талант Петр Толстой. Убедив австрийские власти, предоставившие убежище беглому царевичу, не вмешиваться в личные отношения русского царя со своим сыном, подкупив всех, кого только было можно, он приступает к переговорам с Алексеем. В ход идут и угрозы, и обещание отцовского прощения. И все-таки обманным путем посланникам Петра удалось добиться казалось бы невозможного – царевич согласился вернуться к отцу, которого он и боялся, и ненавидел. Единственным его условием было, чтобы ему разрешили жениться на Ефросинье и отпустили жить с ней в деревню. Конечно же, ему пообещали это.

Встретившись в Москве с отцом, Алексей подписывает свое отречение от престола в пользу малолетнего брата и просит отца простить его. «Я окажу тебе милость, - сказал Петр, - но только с тем, чтобы ты объявил о своих согласниках, которые тебе присоветовали бежать к цезарю». Не дав царевичу опомниться, перевели его в камеру Петропавловской крепости и начали организовывать судебный процесс.

Петр, не веря в организацию сыном заговора против него, считал, что всему виной примкнувшие к нему смутьяны. В ходе проводимого процесса было арестовано около 60 человек, многих из них пытали и казнили. Казалось, дело «царевича Алексея» близилось к завершению. Алексея освободили и отправили в Петербург.

Н. Н. Ге.«Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе»,1871 г.

Н. Н. Ге.«Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе»,1871 г.


Но вскоре для допроса в Петропавловскую крепость привезли Ефросинью. И хотя к ней не применялись никакие пытки, она дала такие обличительные показания против царевича, после которых дело пришлось возобновить. Именно ее предательство и решило судьбу царевича.

«Писал царевич письма по-русски к архиреям и по-немецки в Вену, жалуясь на отца. Говорил царевич, что в русских войсках бунт и что это его весьма радует. Радовался всякий раз, когда слышал о смуте в России. Узнав, что младший царевич болен, благодарил Бога за милость сию к нему, Алексею. Говорил, что «старых» всех переведет и изберет «новых» по своей воле. Что когда будет государем, то жить станет в Москве, а Петербург оставит простым городом, кораблей держать не станет вовсе, а войско — только для обороны, ибо войны ни с кем не желает. Мечтал, что, может, отец его умрет, тогда будет смута великая, ибо одни станут за Алексея, а другие — за Петрушу-шишечку, а мачеха глупа зело, чтобы со смутой справиться…»

Алексея вновь арестовали, на этот раз на допросах к нему уже применяли пытки.

Что же случилось, почему Ефросинья так подло повела себя по отношению к царевичу, который без ума ее любил? Возможно, ее заставили это сделать, угрожая в случае отказа убить сына, который недавно родился у них с Алексеем. Или же она стала жертвой обмана. Ей обещали, что после суда царевича приговорят к изгнанию, и они отправятся туда все вместе.

Есть еще одна версия, весьма печальная. Ефросинья уже давно была завербована графом Толстым и была его тайным агентом. И ей была обещана в случае успеха щедрая награда. И, действительно, после суда Ефросинья получила немалое вознаграждение, а также ей была дарована свобода.

Суд приговорил Алексея к смертной казни. Однако приводить приговор в исполнение не пришлось – царевич скончался. Было ему всего 28 лет. Что послужило причиной смерти – так и осталось неизвестным. По официальной версии, которая была озвучена, царевич скончался от апоплексического удара, возможно, не выдержав пыток или приговора. Однако, можно также пред положить, что Алексея тайно убили по указанию царя, чтобы избавить Петра I от позорного клейма убийцы собственного сына. Но то, что случилось на самом деле – так и осталось неизвестным.

В продолжение темы петровской эпохи мы решили вспомнить 10 великих неудач Петра I - великого реформатора, который вытянул Россию из затянувшегося Средневековья .



Источник: https://kulturologia.ru/blogs/011018/40709/


Царевич Алексей и его сообщники

Царевич Алексей и его сообщники
----------------------------------------------------------

На допросах Алексей назвал имена более чем пятидесяти своих подлинных и мнимых сообщников, и розыск начался сразу в трех городах: Петербурге, Москве и Суздале, там, где находились названные царевичем люди.

В Суздаль был направлен капитан-поручик Преображенского полка Григорий Скорняков-Писарев с отрядом солдат. 10 февраля 1718 года в полдень он прибыл в Покровский монастырь, оставив солдат неподалеку от обители.

Скорняков сумел незамеченным пройти в келью к Евдокии и застал ее врасплох, отчего она смертельно испугалась. Евдокия была не в монашеском одеянии, а в телогрее и повойнике, что потом ставилось ей в вину, ибо было сугубым нарушением монашеского устава.

Оттолкнув бледную и потерявшую дар речи Евдокию, Скорняков коршуном бросился к сундукам и, разворошив лежащие там вещи, нашел два письма, свидетельствующие о переписке Евдокии с сыном. После этого в Благовещенской церкви найдена была записка, по которой Лопухину поминали «Благочестивейшей великой государыней нашей, царицей и Великой княгиней Евдокией Федоровной» и желали ей и царевичу Алексею «благоденственное пребывание и мирное житие, здравие же и спасение и во все благое поспешение ныне и впредь будущие многие и несчетные лета, во благополучном пребывании многая лета здравствовать».

14 февраля, арестовав Евдокию и многих ее товарок, а также нескольких замешанных в ее деле священников и монахов-мужчин, Скорняков повез их всех в Преображенский приказ в Москву. 16 февраля начали строгий розыск, прежде всего обвиняя Евдокию в том, что она сняла монашеское платье и жила в монастыре не по уставу – мирянкой. Отпираться было невозможно, ведь Скорняков самолично застал Евдокию в мирском платье. А дальше дела пошли еще хуже, – привезенная вместе с другими монахинями старица-казначея Маремьяна рассказала о том, что к Евдокии много раз приезжал Степан Глебов и бывал у нее в келье не только днем, но и оставался на всю ночь до утра.

Показания Маремьяны подтвердила и ближайшая подруга Евдокии монахиня Каптелина, добавив, что «к ней, царице-старице Елене, езживал по вечерам Степан Глебов и с нею целовалися и обнималися. Я тогда выхаживала вон; письма любовные от Глебова она принимала, и к нему два или три письма писать мне велела».

После этого Глебова арестовали, и проводивший арест и обыск гвардии капитан Лев Измайлов нашел у него конверт, на котором было написано: «Письма царицы Евдокии», а внутри оказалось девять писем.

Во многих из них Евдокия просила Глебова уйти с военной службы и добиться места воеводы в Суздале; во многих, проявляя ум и практическую сметку, советовала, как добиться успеха в том или ином деле, но общий тон писем таков, что позволяет утверждать об огромной любви и полном единомыслии Евдокии и Степана.

«…Где твой разум, тут и мой; где твое слово, тут и мое; где твое слово, тут и моя голова: вся всегда в воле твоей!»

А теперь, сохраняя и слог, и орфографию подлинников, приведу несколько отрывков из писем Евдокии Глебову, равных которым я не встречал в эпистолярном любовном наследии России. Может быть, я и не прав, ибо за тысячу лет томлений и вздохов сколько было сказано разных фраз и сколько и каких было написано слов, и все же письма Евдокии Глебову, безусловно, – выдающийся образец этого великого жанра.

Впрочем, судите сами.

«Чему-то петь быть, горесть моя, ныне? Кабы я была в радости, так бы меня и дате сыскали; а то ныне горесть моя! Забыл скоро меня! Не умилостивили тебя здесь ничем. Мало, знать, лице твое, и руки твоя, и

все члены твои, и суставы рук и ног твоих, мало слезами моими мы не умели угодное сотворить…»

«Не забудь мою любовь к тебе, а я уже только с печали дух во мне есть. Рада бы была я смерти, да негде ее взять. Пожалуйте, помолитеся, чтобы Бог мой век утратил. Ей! Рада тому!»

«Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя! Знать уж злопроклятый час приходит, что мне с тобою расставаться! Лучше бы мне душа моя с телом разсталась! Ох, свет мой! Как мне на свете быть без тебя, как живой быть? Уже мое проклятое сердце да много послышало нечто тошно, давно мне все плакало. Аж мне с тобою, знать, будет роставаться. Ей, ей, сокрушаюся! И так, Бог весть, каков ты мне мил. Уж мне нет тебя милее, ей-Богу! Ох, любезный друг мой! За что ты мне таков мил? Уже мне ни жизнь моя на свете! За что ты на меня, душа моя, был гневен? Что ты ко мне не писал? Носи, сердце мое, мой перстень, меня любя; а я такой же себе сделала; то-то у тебя я его брала… Для чего, батька мой, не ходишь ко мне? Что тебе сделалось? Кто тебе на меня что намутил? Что ты не ходишь? Не дал мне на свою персону насмотреться! То ли твоя любовь ко мне? Что ты ко мне не ходишь? Уже, свет мой, не к кому тебе будет и придти, или тебе даром, друг мой, я. Знать, что тебе даром, а я же тебя до смерти не покину; никогда ты из разума не выйдешь. Ты, мой друг, меня не забудешь ли, а я тебя ни на час не забуду. Как мне будет с тобою разстаться? Ох, коли ты едешь, коли меня, батюшка мой, ты покинешь! Ох, друг мой! Ох, свет мой, любонка моя! Пожалуй, сударь мой, изволь ты ко мне приехать завтра к обедне переговорить кое-какое дело нужное. Ох, свет мой! любезный мой друг, лапушка моя; скажи, пожалуй, отпиши, не дай мне с печали умереть… Послала к тебе галздук (галстук, т. е. шейный платок. – В. Б), носи, душа моя! Ничего ты моего не носишь, что тебе ни дам я. Знать, я тебе не мила! То-то ты моего не носишь. То ли твоя любовь ко мне? Ох, свет мой; ох, душа моя; ох, сердце мое надселося по тебе! Как мне будет твою любовь забыть, будет так, не знаю я; как жить мне, без тебя быть, душа моя! Ей, тошно, свет мой!»

«Послала я, Степашенька, два мыла, что был бы бел ты…»

«Ах, друг мой! Что ты меня покинул? За что ты на меня прогневался? Что чем я тебе досадила? Кто мя, бедную, обиде? Кто мое сокровище украде? Кто свет от очию моею отьиме? Кому ты меня покидаешь? Кому ты меня вручаешь? Как надо мною не умилился? Что, друг мой, назад не поворотишься? Кто меня, бедную, с тобою разлучил?… Ох, свет мой, как мне быть без тебя? Как на свете жить? Как ты меня сокрушил!… Ради Господа Бога, не покинь ты меня, сюды добивайся. Эй! Сокрушаюся по тебе!»

«Радость моя! Есть мне про сына отрада малая. Что ты меня покидаешь? Кому меня вручаешь? Ох, друг мой! Ох, свет мой! Чем я тебя прогневала, чем я тебе досадила? Ох, лучше бы умерла, лучше бы ты меня своими руками схоронил! Что я тебе злобствовала, как ты меня покинул? Ей, сокрушу сама себя. Не покинь же ты меня, ради Христа, ради Бога! Прости, прости, душа моя, прости, друг мой! Целую я тебя во все члены твои. Добейся, ты, сердце мое, опять сюды, не дай мне умереть… Пришли, сердце мое, Стешенька, друг мой, пришли мне свой камзол, кой ты любишь; для чего ты меня покинул? Пришли мне свой кусочек, закуся… Не забудь ты меня, не люби иную. Чем я тебя так прогневала, что меня оставил такую сирую, бедную, несчастную?»

Эти письма были приобщены к делу в качестве тяжкой улики против Евдокии и Глебова. Мне кажется, не имеет ни малейшего смысла их комментировать, ибо они лучше кого бы то ни было, – будь то средневековые судьи или современные ученые-историки, – говорят сами за себя устами и сердцем несчастной царицы-инокини.

…20 февраля в селе Преображенском, в застенке, была учинена очная ставка Глебову и Евдокии. Сохранились протоколы допросов и описание следственной «процедуры».

Глебова спрашивали: почему и с каким намерением Евдокия скинула монашеское платье? Видел ли он письма к Евдокии от царевича Алексея и не передавал ли письма от сына к матери и от матери к сыну?

Говорил ли о побеге царевича с Евдокией? А также спрашивали и о мелочах: через кого помогал Евдокии? Чем помогал? Зачем письма свои писал «азбукой цифирной» – то есть шифром?

И затем следует меланхолическое замечание:

«По сим допросным пунктам Степаном Глебовым 22 февраля розыскивано: дано ему 25 ударов (кнутом). С розыску ни в чем не винилося кроме блудного дела…» (А от «блудного дела» при наличии писем и показаний десятков свидетелей отпереться было невозможно.)

Тогда приступили к «розыску». Глебова раздели донага и поставили босыми ногами на острые, но не оструганные по бокам деревянные шипы. Толстая доска с шипами была пододвинута к столбу, и Глебова, завернув руки за спину, приковали к нему. Глебов стоял на своем.

Тогда ему на плечи положили тяжелое бревно, и под его тяжестью шипы пронзили насквозь ступни Глебова.

Глебов ни в чем, кроме блуда, не сознавался.

Палачи стали бить его кнутом, обдирая до костей. Считалось, что после этого любой человек скажет все, что от него ждут. Недаром у заплечных дел мастеров в ходу была поговорка, в верности которой они не сомневались: «Кнут не Бог, но правду сыщет». Кожа летела клочьями, кровь брызгала во все стороны, но Глебов стоял на своем.

Тогда к обнажившемуся окровавленному телу стали подносить угли, а потом и раскаленные клещи.

Глебов, теряя сознание, сползал со столба, но вину оставлял за собой.

Сегодня это может показаться невероятным, но майора Преображенского полка, богатыря и великана Глебова, пытали трое суток, лишь на некоторое время давая прийти в себя.

И все это видела Евдокия.

В первый день допроса после трехкратной пытки в протоколе против первого вопроса появилась запись: «Запирается».

И такая запись стоит против всех заданных Глебову вопросов. А было их шестнадцать. И каждый из этих вопросов касался участия Глебова, Евдокии и ее родственников в заговоре, против Петра с целью возвести на престол царевича Алексея. Следователи во что бы то ни стало хотели представить Евдокию государственной преступницей, злоумышлявшей против государя и государства.

Но Глебов отрицал все и не дал палачам ни малейшей возможности обвинить Евдокию в чем-либо, кроме очевидного греха – блудодеяния.

После трехсуточного розыска Глебова отнесли в подвал и положили на шипы, которыми были усеяны пол и стены камеры. А потом снова повели на правеж, но так ничего и не добились.

И тогда в дело вмешались врачи. Они вступились за Глебова, предупреждая, что он почти при смерти и может скончаться в течение ближайших суток, так и не дотянув до казни.

Вняв их предупреждению, 14 марта Глебову был вынесен приговор, в котором не говорилось, как он будет казнен, но указывалось: «Учинить жестокую смертную казнь».

О казни Глебова и его сообщников – Досифея, Федора Пустынника и других, знавших о его любовной связи с Евдокией, – сохранилось свидетельство австрийского посланника Плейера императору Карлу VI.

Плейер писал, что Глебова привезли на Красную площадь в три часа дня 15 марта. Стоял тридцатиградусный мороз, и, чтобы наблюдать длительную и мучительную казнь до конца, Петр приехал в теплой карете и остановился напротив места казни. Рядом стояла телега, на которой сидела Евдокия, а возле нее находились два солдата. Солдаты должны были держать ее за голову и не давать ей закрывать глаза.

Глебова раздели донага и посадили на кол.

Здесь автор приносит извинения за то, что должен будет пояснять вещи, относящиеся к инфернальной, то есть адской, сфере.

Кол мог быть любых размеров. Мог быть гладко обструганным, а мог быть и шершавым, с занозами, мог иметь очень острый и не очень острый конец. Мог быть смазанным жиром и, наконец, мог быть либо достаточно тонким, или же толстым.

И если кол был острым, гладким и тонким, да к тому же смазанным жиром, то палач, должным образом повернув жертву, мог сделать так, что кол за несколько мгновений пронзал казнимого и входил ему в сердце. А могло быть и все наоборот – казнь могла затянуться на продолжительное время. И все же то, что здесь было сказано, относилось к колу «турецкому». А был еще и кол «персидский». Последний отличался тем, что рядом с колом с двух сторон аккуратными столбиками были сложены тонкие дощечки, достигавшие почти до конца кола.

Приговоренного сначала подводили к столбу, заводили руки назад и сковывали их наручниками. Потом приподнимали и сажали на кол, но кол входил неглубоко, и тогда через несколько минут палачи убирали две верхних дощечки, после чего кол входил глубже. Так, убирая дощечки одну за другой, палачи опускали жертву все ниже и ниже. Опытные искусники-виртуозы следили при этом, чтобы острие проходило в теле, минуя жизненно важные центры, и не давали казнимому умереть как можно дольше.

По отношению к Глебову Преображенские каты сделали все, что только было можно. Его посадили на неструганый персидский кол, а чтобы он не замерз, надели на него шубу, шапку и сапоги. Причем одежду дал им Петр, наблюдавший за казнью Глебова до самого конца. А умер Глебов в шестом часу утра 16 марта, оставаясь живым пятнадцать часов.

Но и после смерти Глебова Петр не уехал. Он велел колесовать и четвертовать всех сообщников его и Евдокии, после чего их, еще трепещущие, тела подняли на специально сооруженный перед тем помост вышиной в три метра и посадили в кружок, поместив в середине скрюченный черный труп Глебова.

Плейер писал, что эта жуткая картина напоминала собеседников, сосредоточенно внимавших сидящему в центре Глебову.

Однако и этого Петру оказалось мало. После смерти Глебова он велел предать своего несчастного соперника анафеме и поминать его рядом с расколоучителями, еретиками и бунтовщиками наивысшей пробы – протопопом Аввакумом, Тимошкой Анкудиновым и Стенькой Разиным.

А Евдокию Федоровну собор священнослужителей приговорил к наказанию кнутом. Ее били публично в присутствии всех участников собора и затем отослали в северный Успенский монастырь на Ладоге, а потом в Шлиссельбургскую тюрьму. И все же, пережив и Глебова, и Петра, и смертельно ненавидевших ее Екатерину и Меншикова, которых многие считали главными виновниками ее несчастья, опальная царица умерла на воле, в почете и достатке шестидесяти двух лет от роду

* * *

А теперь снова вернемся к Алексею с тем, чтобы и проститься с ним.

14 июня царевича привезли из Москвы в Петропавловскую крепость и посадили в Трубецкой бастион. 19 июня его начали пытать и за неделю пытали пять раз, а потом убили. Больной, слабый духом и смертельно напуганный Алексей признавался и в том, чего не было, стараясь, чтобы пытки прекратились как можно скорее. Он даже сознался, что хотел добыть престол вооруженным путем, используя армию императора.



24 июня Верховный суд, состоявший из 127 человек, единогласно постановил предать царевича смерти. А то, каким образом следует его умертвить, суд отдал на усмотрение отца.

Уже после вынесения смертного приговора Петр приехал в Трубецкой бастион, чтобы еще раз пытать сына.

По одним данным, при последней пытке были Петр, Меншиков и другие сановники. По другим – только Петр и его особо доверенный человек, генерал-аншеф Адам Адамович Вейде.

Немец Вейде начал карьеру в России в первом потешном полку – Преображенском. Он сразу же был замечен Петром и вошел к царю в такое доверие, как никто другой. Вейде сопровождал Петра почти во всех походах и путешествиях. Он был и в обоих походах под Азов, и под Нарвой, где попал в плен к шведам.

В 1710 году его обменяли на шведского генерала Штремберга, а в 1711 году он был уже в Прутском походе, командуя дивизией. В 1714 году Вейде командовал галерой в сражении при Гангуте. На этой галере был и сам Петр, наградивший Вейде орденом Андрея Первозванного.

В 1718 году Вейде стал Президентом Военной коллегии и принял деятельное участие в процессе царевича Алексея, присутствуя при всех его допросах и пытках. Иной раз Вейде был единственным, кроме палачей, кто находился в застенке во время пытки.

Существовала версия, что Вейде присоветовал Петру отравить царевича. Петр согласился, и Вейде заказал аптекарю очень сильный яд. Но тот отказался вручать отраву генералу, а согласился передать ее только самому царю. Вейде привел аптекаря к Петру, и они вместе отнесли яд Алексею, но царевич наотрез отказался принимать снадобье. Тогда они повалили Алексея на пол, оторвали половицу, чтобы кровь могла стекать в подпол, и топором обезглавили его, упавшего в обморок, истощенного мучениями и страхом.

И все же трагедия на этом не окончилась: на авансцене истории появился еще один персонаж – Анна Ивановна Крамер, которой Петр доверял не меньше, чем генералу Вейде.

Анна Ивановна Крамер – дочь купца, члена Нарвского магистрата, – в 1704 году была увезена в Казань, где стала любовницей местного воеводы. Затем воевода перевез ее в Петербург и там ввел в дом генерала Балка – мужа Матрены Ивановны Монс. Однако и здесь Анна Крамер задержалась ненадолго, перейдя в дом фрейлины Гамильтон. Здесь-то и увидел ее Петр, очаровался ею и, чтобы часто видеть Анну и беседовать с нею, определил ее камер-юнгферой Екатерины.

Анна была в особом «кредите» у Петра. Он доверял ей то, чего не мог доверить никому другому. Именно Анна Крамер приехала вместе с Петром и Вейде в Петропавловскую крепость, где одела тело царевича в приличествующий случаю камзол, штаны и башмаки и затем ловко пришила к туловищу его отрубленную голову, искусно замаскировав страшную линию большим галстуком. Но это – лишь одна из версий.

Есть свидетельства, что 26 июня на последнюю трехчасовую пытку приехали Петр, Меншиков и другие сановники, а через семь часов после этого, и именно от пытки, Алексей умер. Есть свидетельства, что по приказу Петра Алексея удушили подушками четверо офицеров, а руководил всем этим уже известный нам Александр Иванович Румянцев.

Один из самых серьезных исследователей дела Алексея Петровича, академик Н. Г. Устрялов, посвятивший изучению жизни царевича четырнадцать лет непрерывного труда, приводит десять версий его смерти. Наиболее достоверной ему представляется смерть от апоплексического удара (инсульта), наступившего в результате пыток.

Но нельзя полностью игнорировать и другие объяснения произошедшего.

В любом случае, 13 декабря 1718 года Румянцев был пожалован сразу двумя чинами – майора гвардии и генерал-адъютанта, а кроме того, были ему даны две деревни, ранее принадлежавшие сторонникам убитого царевича.

Царского благоволения за особые заслуги была удостоена и Анна Крамер. Она стала фрейлиной Екатерины, а затем и первой дамой при принцессе Наталье Петровне – младшей дочери Петра и Екатерины, скончавшейся, впрочем, сразу же после смерти своего отца. Забегая чуть вперед, скажем, что как только Петра похоронили, Анна Крамер уехала в свою родную Нарву, где и прожила до 1770 года, умерев на семьдесят шестом году.

Желая показать, что смерть Алексея для него ровно ничего не значит, Петр на следующий же день после казни сына пышно отпраздновал девятую годовщину победы под Полтавой. В официальных бумагах все чаще стало появляться имя единственного сына Екатерины, трехлетнего Великого князя Петра Петровича. Родители видели в нем законного наследника престола и радовались тому, что мальчик растет крепким, веселым и разумным. Но судьба решила иначе: после недолгой болезни 25 апреля 1719 года ребенок умер. А на следующий день, на траурной службе по умершему, неосторожно рассмеялся родственник Евдокии Лопухиной Степан Лопухин. Причину произошедшего объясняли тем, что не угасла еще свеча Лопухиных, ибо их семья – царевич Петр Алексеевич, бывший всего на полмесяца старше своего умершего дяди Петра Петровича, был жив и в глазах очень многих имел все права и основания на наследование российского престола.

Разумеется, последовал розыск, и были пытки, но были и выводы – Петр I решил сделать все, чтобы трон не достался ни Лопухиным, ни их родственникам, ни их сторонникам и единомышленникам.

Однако только через три года царь сумел воплотить задуманное в жизнь, издав официальный документ – «Устав о наследии престола», в котором право на трон переходило к любому угодному Петру человеку. Но прежде чем этот «Устав» появился, произошло несколько событий, важнейшими из которых было победоносное окончание войны со Швецией, принятие Петром титула Российского императора, еще одна война – с Персией и наконец коронация Екатерины, состоявшаяся 7 мая 1724 года.

Однако за два года до этого весьма важного события произошло еще одно – в Петербург возвратилась племянница Петра, Мекленбургская герцогиня Екатерина Ивановна.

https://history.wikireading.ru/63128

Тайны дома Романовых
Балязин Вольдемар Николаевич