Развод

Возвращаясь с работы, Оля думала, почему она так держится за этот брак? И ответа не находила. Ей было тесно с ним. Они разные, очень.

Вечерами, когда Кирилл приходил с работы раньше обычного, они даже не разговаривали. Он не любил обсуждать свои проблемы и не хотел тратить время на сплетни. А о чем с ним ещё говорить, она не знала.

Они прожили десять лет и, казалось, Оля знает о нем все. Что ест, какие рубашки предпочитает, за какую команду болеет. Что он плохо разбирается в искусстве, но любит гулять по галереям и знаком с творчеством Рубенса и Караваджо, что у него отличный слух и голос, а по утрам он, ухая и рыча, принимает контрастный душ.

А он знал, что утром лучше не спрашивать её ни о чем минут двадцать после пробуждения, пока она пьёт свой кофе чашку за чашкой мелкими частыми глотками, бессмысленно уставившись на край стола. Что на работу она чаще всего ходит в брюках, любит обувь на каблуках и духи с запахом сандала. Читает мемуары, смеётся над не смешными шутками по телевизору и совсем не умеет рассказывать анекдоты.

Она даже знала, что он ей изменяет. Да он и не сильно скрывал это. Он знал, что она иногда тайком просматривает его телефон. А она знала, что он это знает. И они оба молчали, никогда не обсуждая эту тему.

Ей было страшно, что однажды, вернувшись с работы, она увидит пустые шкафы или, что ещё хуже, застанет его с кем-то. Тогда ей придётся самой что-то решать, поэтому она всегда звонила ему по дороге домой.

Однажды она рискнула спросить напрямую, любит ли он её, на что он ответил: «конечно, иначе зачем бы я с тобой жил.» Вот и она думала, зачем?

Она была обычная. Не яркая красавица, не гуру домоводства и не преданный соратник. А что не любит - она видела. Она часто читала мотивирующую литературу, статьи в журналах: «как вернуть угасшие чувства» и «как соблазнить мужа». Стыдно сказать, даже просматривала сайты, предлагающие курсы по ликбезу сексуальной неграмотности.

И не знала, как подступиться к Кириллу. Все статьи начинались одинаково: «поговорите с мужем откровенно», а это как раз у неё и не получалось.

Ну как начать откровенный разговор? Во время обеда, футбола, по дороге в гости? Или начать интересоваться, чего бы ему хотелось, когда он ночью вдруг неожиданно притягивал её к себе, пристраивался сзади и через какое-то время сыто откидывался на подушку? Она представляла эту картинку и хихикала от  осознания глупости выбранного момента.

И все же она предпринимала попытки поговорить. Он привычно отшучивался. А на вопрос: «все ли мужчины полигамны?» посмеивался, что даже мышка не любит забегать в одну норку. Тогда от его слов и самодовольного вида её чуть не стошнило.

Когда он задерживался, Оля сначала ждала, потом ходила по квартире, что-то собирая или протирая, а потом ложилась перед телевизором и щёлкала пультом. От первой кнопки до 136-го канала и обратно.

Однажды она мыла посуду, когда он вернулся. Оля понимала, почему он задержался и даже не вышла, продолжая натирать губкой чашку. Он зашёл веселый, спросил её, почему его никто не встречает, а на передней полочке его рубашки бронзовел след от тонального крема.
Оля повернулась к мужу, хмыкнула, выразительно посмотрела на его грудь и отвернулась.

Кирилл опустил взгляд и сказал прямо в Олину спину: «ой, а что это у меня?»
На что она также спиной  ответила: «ну ты же умный, придумай сам что-нибудь» и он... он вышел из кухни, а через какое-то время Оля привычно подала ему ужин.

Она даже не понимала, любит ли его сама. И однажды, читая о Бунине, нашла для себя отличное оправдание. Когда Бунина спросили, любит ли он свою жену, он ответил: «Любить Веру? Это всё равно, что любить свою руку или ногу». Тогда она решила, что Кирилл - часть её самой. И пусть в их жизни нет ни страсти, ни дружбы, ни взаимопонимания, но развод с мужем воспринимался ею, как ампутация.

Внешне они были гармоничной парой и хорошо смотрелись. Знакомые восхищались, когда видели их вместе. Он - высокий, брутальный и стройная невысокая Оля, всегда рядом, обращённая к нему.

Хотя в последнее время она как-то обрюзгла и ненавидела свои щёки. Толстые дрожащие щеки.

Они поехали в санаторий. Ему было нужно, а ей все равно. Они пили какую-то воду и сидели в столовой рядом с какой-то семейной парой.

Ещё они бегали трусцой по парку. Нравилось ли это ему - она не знала. Но, опуская ногу на гравиевую дорожку, ждала, когда он наиграется. Ей может быть и хотелось чего-то другого. Только она не понимала, чего.
А раз не понятно, чего хочешь - люби то, что предлагают другие.

Как-то, за завтраком, Кирилл сказал соседке очередной банальный комплимент. Что-то вроде того, как его радует блеск её глаз или что её глаза излучают радость... эта дура была с мужем. Но она была дурой и наличие мужа этого не меняло. Она стала жеманничать и щуриться, как будто была с Кириллом наедине, делая вид, что не замечает Олю. Было неприятно, но Оля терпела и ждала, чем же закончится этот цирк.

Сидя за столом эта дура буквально нацелила на Кирилла декольте и громко дышала ему в лицо. Так дышит врач скорой помощи, когда пациент не может сам.

Она разрезала грудью пространство и упорным ледоколом придвигалась к Кириллу все ближе, совершенно не обращая внимания ни на своего мужа, ни на Олю. Оля сидела молча, а внутри неё медленно разрывалась граната.

«Кирилл, вы такой тонкий человек» - говорила эта болезная. Кирилл млел, а её муж громко сопел в кофейную чашку.

Она рассказывала Кириллу, что они только что вернулись из Парижа. И что Париж - это город любви. Что там нет запаха порока, как в Амстердаме или в Гамбурге, нет Лондонского разврата и бездушного секса венгерского Будапешта. Что они ходили на Монмартр и гуляли по Латинскому кварталу.

- Кстати, вы знаете, Оля, почему Латинский квартал называют Латинским?

Конечно, Светочка. Там нет латиносов. Просто там находится Сорбонна, в которой студенты изучают латинский язык.

Да, правильно. А откуда вы это знаете?

Светочка! Запомните навсегда! В нашей паре он - тонкий, а я - умная!

Света заткнулась и молчала весь завтрак, забывая громко дышать и направлять грудь в сторону Кирилла.

В номере Кирилл орал на Олю, что она поставила его в неловкую ситуацию и выставила придурком. Что ни один мужчина не потерпит, когда его женщина строит из себя всезнайку и делает из мужа дурака. Что он тоже знает про Латинский квартал, но теперь в глазах соседей выглядит «тонким» педерастом рядом с умной и образованной женщиной. И что это была последняя капля его терпения. Что с этого дня Оля будет...

Оля не слушала. Она веселилась. И знала, что с этого дня она будет жить так, как захочет сама.

«Да пошел ты нах@й!» Сказала Оля и стала собирать чемодан.

Кирилл онемел. Десять лет рядом с ним была спокойная и умная женщина. Романтичная и понимающая. И эта хабалка никак не ассоциировалась у него с такой знакомой и привычной, правильной женой.

Он растерялся. Впервые в жизни он не знал, что ей сказать. Наблюдая, как она кидает в чемодан вперемешку лифчики и туфли, он почему-то спросил: «ты же останешься на ужин?». Она засмеялась, «обязательно. Этот цирк я точно не пропущу».

На ужине за столом было удушающе тихо. Как будто кто-то умер и незримо летает над скатертью. Света не разговаривала со своим мужем, Оля не разговаривала с Кириллом. Они молча жевали все, что подавала официантка. В какой-то момент Кирилл извинился и вышел из-за стола. А Света стала выговаривать своему мужу, что он «не умеет жить».

Оля молчала, удивленно разглядывая эту дуру и её мужа, который бледнел  с каждым словом и сжимал вилку до синевы в пальцах. И молчал.

Света тоже видела это, отчего все больше распалялась. «Да, Оля, вам хорошо. Вы удачно нашли правильного мужа. Понятно, что вам приходится его охранять, как собаке на сене. Правда, хороший фильм?»

И тут Оля вдруг выпрыгнула из-за стола и, взлетев, опустилась рядом с этой дурой. Она удивленно разглядывала свою руку на затылке Светланы, уткнувшуюся носом в тушеную рыбу. Оля не понимала, как это получилось, но её рука заставляла Свету елозить лицом по тарелке, разбрызгивая томатный соус по всему столу. «Извинись сейчас же, дрянь, иначе я не знаю, что я с тобой сделаю». Света что-то бубнила, но Оле было мало: «не передо мной, дура, перед мужем» и Света сначала затихла, а потом попыталась вырваться. Её муж молчал и не сдвинулся ни на миллиметр.

В этот момент вернулся Кирилл, подбежали ещё какие-то люди. Они стали отрывать Олину руку от чужого затылка. Света орала, что посадит Олю надолго, а Оля молчала.

В номере Кирилл рассказывал ей, что её могут посадить. Что он её любит и будет ждать столько, сколько нужно. Оля удивленно взглянула на него, засмеялась и сказала: «Я хочу поговорить. Вот скажи, ты знаешь меня десять лет. Скажи, я сова или жаворонок? И ещё, чего я боюсь больше всего? Мне нравится ходить босиком? Какие сказки я помню? Скажи, тебе нравилось, когда я дула тебе в ухо? Что ты любишь больше, зиму или лето? И вообще, какие женщины тебе больше нравятся?". Кирилл растерянно молчал. Оля попросила вызвать такси. Он, облегченно вздохнув, вызвал.

Дома Оля сразу легла спать. Как будто ничего не произошло, а утром стала собирать вещи. Она собрала все, вплоть до маловатых ей старых тапок с меховыми помпонами и позвонила приятельнице: «Катя, выручай. Ухожу от мужа. Срочно нужна квартира в районе Сокольников.»

Никто её не посадил. Она отделалась штрафом. Даже на работу не сообщили.

А развод? Развод был мучительным.