Русский Гамлет

Быть или не быть - вот в чём вопрос!

Пишу об искусстве, а людям кажется, что о политике, значит читатели видят в моих текстах что-то другое. Или я сам не знаю, что пишу и уже настолько свыкся с мыслями о революции, что перестал их замечать...
То есть революция, хотя бы сфере искусства, успела стать для меня каким-то фоном, эфиром! Перманентная революция.

Но честное слово, я не революционер! Творить новые миры при помощи революций это примерно то же, что забивать гвозди микроскопом, как говорили в старые времена.

Да, революция также есть инструмент сотворения миров, но самый простой, самый грубый. В этом плане Ленин - величайший революционер, можно сказать, эталонный! И недаром он стоит на строго материалистической базе марксизма, недаром! Ибо без Маркса нет Ленина, как и без Ленина нет, так сказать, Сороса. Но это уже троцкизм, товарищи, искажение содержания в угоду форме. Антибог?! Не знаю, наверно нет. Но это не наш путь - при всём моём уважении к Ленину, Марксу и всем прогрессивным силам, символом которых можно считать паровоз. Паровоз истории! Бронепоезд Пролетарий.

Лев Николаевич, к которому я постоянно возвращаюсь в своих мыслях, шёл иным путём, он не печатал листовок, не организовывал уличных шествий, не свергал проклятый режим. Он не желал Революции, но её зеркалом он всё-таки стал, здесь я согласен с Лениным.

Иду ли я путём Льва Толстого?! Нет, не иду. Но прослеживаю этот путь, эту линию, этот вектор. Толстой не готовил Революцию, зато он удобрял почву, на которой она росла - граф босыми ногами ходил по русской земле и косил траву-мураву, по которой скакали потом красные кавалеристы.

Но я не хочу революции, она слишком груба. Много Фрунзе, мало Луначарского, много Махно, мало Блока, много 12, мало Незакомки.

Нет, нет, нет - никакой политики!

Ведь когда я пишу о декабристах или о жестоком царе, я не выражаю своего мнения, тут другое, совсем другое. Меня волнуют призрачные образы литературных героев и мифические ландшафты в качестве декораций для кино. Мне хочется видеть князя Андрея и Пьера Безухова, Наполеона Бонапарта и короля Лира, Гамлета и Леонардо. Ди Каприо, например.

Сам не знаю почему так. Но когда весной я писал о Толстом, у меня была хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне, я думал, что напишу продолжение, разовью тему. Но вместо этого забыл о ней. И в этот раз начал писать продолжение, не думая и совсем не вспоминая о той вещи, начал писать, разогнался паровозом, влетел в ледяную метель страшной косматой Сибири, но в последнюю секунду дёрнул стоп-кран, упёрся в Иркутск, остановился перед Байкальской переправой, и только одна чудовищная нелитературная фраза как отцепившийся пустой столыпинский вагон на полном ходу АХНУЛА в воду, плюхнула, пустила пузыри и Титаником опустилась на дно океана под звуки голоса Celine Dion: Ди Каприо вместо того чтобы сойти на пристань Нью-Йорка окунулся в прохладные воды Гольфстрима. Все плакали, весь кинозал, и я громче всех, захлёстнутый массовым психозом, утопая в волнах сентиментальности. Теперь, вспоминая это, думаешь: Oh, mein Gott - когда же мы снова увидим это кино на большом экране...

Не на Самом Большом, а просто на большом.

Весной был оптимизм, была интрига, было Приключение. Сейчас - всеобщая растерянность. Надежды не оправдались.

А на дне Байкала стоит груженый золотым запасом Империи Столыпин. На неведомых человечеству частотах посылает он свои вечные три точки / три тире / три точки. И золотые слитки отражаются в глазах молчаливых рыб...

Не зря же Толстой отправил Пьера в сибирскую ссылку. И Наташа последовала за ним. И Достоевский побывал там, и Чехов, и Ленин со Сталиным - все они напитались силой, мощью Сибири. Солженицын тоже стремился туда, но промахнулся, и потом тщетно пытался исправить свою ошибку. Зато из Сибири вышел Распутин, вышел, чтобы найти свою гибель в холодных водах Невы совсем недалеко от печально известного отеля Англетер, где через несколько лет чекисты инсценировали самоубийство поэта.

Все погибли. Сибирь стала русским Шекспиром - кедровым, яблочным, маковым. Этот Шекспир писал свои драмы льдом и кровью, топором и свинцом, и народ-богоносец произносил его бессмертные диалоги на искрящихся морозных подмостках своей неповторимой и великой истории.


продолжение темы   http://proza.ru/2020/04/12/158