Словомаг

СЛОВОМАГ


Разрешите представиться:

Вертинский Дмитрий Федорович.

Ваш покорный слуга - доктор лингвистики, редактор-составитель Большого Академического словаря современного городского и интернет- жаргона.

Охотник за лексемами.

Настигавший и приобщавший к своей коллекции крылатые словечки на великих стройках и полях сражений, в рублевских особняках и бедняцких хатах, на стогнах мегаполисов и деревенских улочках, в академических кабинетах и замызганных кафешках, в монастырях, воинских частях, воровских  малинах и альковах красоток…

Вживлявший новые слова себе под кожу, в живую плоть.

Питавшийся ими.

Отравлявшийся, болевший ими.

Живший ими, умиравший от них.

Но не умерший.


Нет, я еще не умер, и как в известном анекдоте про Брежнева, не возят по Москве вместо меня чучело. Наоборот, вместо чучела возят  меня.

С Котельнической набережной, где обитаю, на Воробьевы горы, где преподаю, и обратно.

Вместо меня останется в мире чучело мое - четырехтомный словарь.

Хоть тушкой, хоть чучелком, лишь бы обрести бессмертие.


Всю жизнь приходится объяснять, что не родственник, нет, "тому самому" Вертинскому, который "в бананово-лимонном Сингапуре" и "ваши пальцы пахнут ладаном".

"И даже не однофамилец".

Хотя ариетки его люблю.

И даже предпочитаю.


Я мало кому известен.

Вернее, мало где.

Так сказать, широко известен в узких кругах.


Всего лишь собиратель фольклора.

Служитель в Храме русского языка.

Ловец слов-бабочек.

Главная моя забота - чтобы с их крылышек не осыпалась тончайшая радужная пыльца.


Я фонетик фанатики.

Ловец мемов (и мем ловцов).

Лирник лучистый.

Былинник речистый речи чистой.


Трендсетер я.

Вордмейкер.

Лексикофил.


Словоман.

Словоманьяк.

Словофаг.

Словофреник.

Словофрик.


Писатель слов руками на клавиатуре.

Словоплет.

Словоизвергатель.

Словомаг.

А словоложеством и словоблудием (а также славоблудием) не занимаюсь.



Хожу по городу.

Слоняюсь слоном.

Рыскаю рысью.

Мышкую мышью (растекаясь мыслью по древу).

Змеюсь (и смеюсь).

Порой взорлю.

А иногда и быкую.

Езжу, как водится, в маршрутках, автобусах, электричках, трамваях и на метро.

Всем видам транспорта предпочитаю трамваи - там тише работают механизмы, и люди говорят охотнее.

Но частенько передвигаюсь на 11-м номере.

Сижу на скамеечках.

На лавли лавочках.

В скверных сквериках, садических садиках (шучу, я их люблю).


Захожу в закусочные, кафешки, буфеты.

Страшно сказать, даже в "Шаурму" и "Пышки".

В "Национале", "Турандот" и "Белом кроле" тоже доводилось сиживать.

Всем пафосным местам предпочитаю распивочные.

Рюмочные.

Вот где лексикон, самый смак, извините, смарт.

Топ.

Бренд.

Тренд.

Шик.

Люкс.

Супер.

Супер-пупер.


Вселенная в процессе своего рождения.

Гэлэкси

Продиджи.

Синерджи.


Мем скажет все, что ты хотел и даже больше.

Круто.

Клево.

Кавайно.


Вслушайся в музыку революции, поэт.

Очуметь.

Банзай, кому надо - вылезай.

Зашибись.


Страсть моя - людской разговор.

Язык, губы, небо, горло, голосовые связки.

Слова, слова, слова.

Шепот, лепет, трепет.

Гомон, рокот, гвалт.

Гул, гам, крик.

Треп, трескотня, ор,

Хай, лай, тарарам,

Жу-жу-жу, джу-джание.


Кипеж, галдеж, базар,

Содом, шалман, кагал,

Тары-бары, шари-вари, шурум-бурум.


Перепалка, перебранка, перестрелка,

Выясняловка, говориловка, терка,

Драка, рубка, сеча,

Брань, война, пря,

Флуд, троллинг, бла-бла-бла.



Смотрю грешный телеящик (эпитет "грешный" нам с телеящиком придется разделить).

Не избегаю ток-шоу.

И там встретишь истинные перлы (каша; жемчуг).


Ловлю крылатые мемы.

В помощь филологам будущего.

Чтобы лет эдак через 50 какому-нибудь студиозусу

было что скачать для своего курсовика «К вопросу об Интернет-жаргоне России 10-х-20-х годов II тысячелетия».

Или набрел на этот текст в сети автор монографии «Россия перед выбором: языковые аспекты эпохи» – и пару раз тонко улыбнулся (едко усмехнулся), читая набранные мной страницы.

Мне и того довольно.

Это ли не истинное бессмертие?

И никаких рецептов Макропулуса, цветков

Гильгамеша, Платоновых эликсиров, нектаров-амброзий и молодильных яблок не надо.

Будет Россия, значит, русский язык будет.

А будет язык, будем и мы.



Магия, чистая магия.

Волшебство, ворожба, волхование.

Покажу вам, как это делается, я, профессиональный манипулятор словами.

Лексический циркач - жонглер, акробат, войтяжер, клоун, фокусник.

Воздушный гимнаст под куполом лексической Вселенной.

Иллюзионист.


На лету выхватываю словцо из воздуха, из теплого чьего-то дыхания.

Подкидываю его ввысь и ловлю опять.

Слово лучится, искрится, расцветает у меня в руках.

Исполнят пируэт.

Исполняет антраша.

Исполняет сальто-мортале.

Слова смеются и вьются,
Как ручные чертенята на блюдце,
Как маки алые,
Как маги и ангелы...


Слово подвластно мне.

Оно садится мне на руку и замирает покорно, окольцованная пташка.

Его сердечко бьется у меня на ладони.


И я тонким лезвием филолога...

Острым лучом языковеда...

Скальпелем лингвиста...


Я убиваю слова?

Это они убивают меня.

Пронзают плоть мою, сердце, мозг.

Текут в крови, из капилляров в артерии, из артерий в вены.

Они становятся мною.

Я сам становлюсь словом.



Я ловил слова всю жизнь, с тех пор как помню себя.

В детстве, пришедшемся на начало ХХ века  - в поэтических петербургских парках и садах, а также хрестоматийных загородных имениях, наивным марлевым сачком, а ля Вольдемар Набоков.

Экспонаты - бабочки, добытые мной в те годы составляют ныне вполне себе уникальную коллекцию, с которой так и не осыпалась тончайшая радужная пыльца.

В юности - возил я (нацепив на соколиный нос круглые очки - интеллихент!) сдавшиеся мне в плен лексемы в седельной сумке, верхом на вороном из, на минуточку, конницы Буденного... А до того  в эскадроне барона Унгерна.

Я охотился за трепетными людскими речениями, громыхающей газетной лексикой на великих стройках коммунизма (Беломорканал, Магнитка, Кузбас, Братская ГЭС, Целина, БАМ - кто бы сомневался, эпохообразующие мемы).

На партийных съездах в Кремлевском Дворце и в камерах Лубянки.

В сталинском ампире сакральных высоток и в чертановских чертовских дворах, где младые мамы на лавочках кормили младенцев грудью, школьники играли в чижа, а старики за колченогими столиками стучали косточками домино.

Я берег шепоты и крики войны все четыре с лишним года, что она длилась.

В карманах выцветшей шинели рядового пехотинца ("письмо от матери и горсть родной земли") хранил я бесценную мою коллекцию.

В полевой сумке лейтенанта 10-го отдельного десантного батальона.

И в потайном кармане полковничьего мундира (я дослужился к концу войны до должности адъютанта вечно-славного маршала, был замполитом его - заместителем по литературе).

В застойные 70-е  я, бывало, заарканивал понравившееся словечко советскими плетеными авоськами, в очередях за колбасой и туалетной бумагой.

А в отстойные 90-е  черпал в мутной воде бандитско-компьютерно-наркоманское словотворчество браконьерскими рыболовными сетями.

Как потом сетями виртуальными...

Великие времена!

Что все лолы и мемчики тырнета рядом с бессмертной классикой:  в едином порыве... твердой поступью... коммунистическое завтра... советское значит - отличное... миллиард тонн зерна в закрома Родины... наши корабли бороздят просторы Вселенной... в Петропавловске-Камчатском - полночь...

Я первым поймал, оприходовал и перевел в вечный статус мем Перестройка.

И мем Оттепель.

И мем Застой.

И мем Пост-труф.

И мем Ковидобесие.


Беспредел, Погугли, Пиндостан, Суши, Крымнаш, Порнушка, Хайли-лайкли, Ботокс, Хайпануть, Обнуление...

Это ж алмазные кристаллы бытия! Маяки культуры и цивилизации. Альтаиры, Веги, Сириусы лексического космоса.

Не мной были впервые произнесены слова эти, но мною обнаружены в языке и надежно оприходованы.

Как говаривал Михаил Глинка, создает музыку народ, а мы, композиторы только аранжируем ее.



Генерал от филологии.

Член-корреспондент Небесной канцелярии.

Старший жрец Храма русского языка.

Доктор языкознания.

Медбрат лингвистики.

Санитар орфоэпики.

Ветеран гибридной войны.

Инвалид ее, всю жизнь залечивающий раны от словесных баталий.


Бывало…

На ДнепроГЭС...

На Беломорканале...

На "Челюскине"...

На ХХ-м съезде...

На Байконуре...

На Фестивале молодежи и студентов...

На БАМе...

В Крыму...

Добывал я крылатую бессмертную добычу.


Эх, сколько ловлено-переловлено!

Какие слова! Каждое - эпоха.

Поэма.

Классика советского мема.

Мема перестроечного!

Мэма пост-советского.

Мема милениума.

И мема, так сказать, пост-крымских реалий.


Без малого 170000 слов, за 170 лет трудовой деятельности пропустил я через себя.

По тысяче в год.

Они в меня вонзились, внедрились, вросли - в Большой академический словарь.

Стали мной.

Плотью и кровью моей.

Кожа моя пошла им на переплет.

Ветхий пергамент у меня взамен мускулов и мышц, бицепсов и трицепсов.

Вместо печати избранничества на лбу  - библиотечный штамп.


И довольно.

Не могу я больше.

Не вмещаю.

Нужен новый словарь.

Незатрепанный, незасаленный, мухами незасиженный, червячком книжным не подточенный.

Аппетитно хрустящий страницами.

Пахнущий свежей типографской краской.

Пусть молодые дерзают.

А меня пусть они положат.

На полку.
 
Положь, где взял. Возьми, где положил.

На меня пусть положат с пробором.

И повесят.

Портрет мой на гвоздик в стене.

Я со стены подмигну вам, новые словоманы!


Что толку хвалиться заслугами, няшками, фишками и мульками.

Спор - спорт всех старперов.

Всё впереди только у дам с большим бюстом.


С другой стороны, всё позади — у дам с бразильскими ягодицами.

Э, нет. Последняя гастроль примадонны никогда не наступает.

Мы еще погоняемся с сачком за крылатыми мемами.


У нас все настоящее - не гелевые импланты.


С наилучшими пожеланиями к читателю, ваш покорный слуга:


Замполит (заместитель по литературе) Великоросского военно-информационного округа.

Ветеран I, II и III гибридно-лексических войн.

Старший Сокольничий национальной Мем-охоты.

Заслуженный дрессировщик слов Российской

Федерации.

Ловец лексем ее местностей и окрестностей.

Дед-буквоед.

Граф орфографии.

Орфей орфоэпики.

Словесный эмир Русского мира.

Шах по мату.

Янычар по чарам.

ПашА от слова пахать.

А бей от слова бить, жрец от слова жрать и спец от слова спать - это не про меня.