К читателю

К читателю

Здравствуйте!


Вы, читатель, а стало быть, фигура не менее, а, может быть даже и более значимая, чем писатель. Без вас никакая литература не состоится: то, что лежит у сочинителя в ящике письменного стола, или даже опубликовано, но никем не воспринято, это всего лишь факт его биографии. Литература — это когда «письмо вручено адресату» и прочитано им.


Для кого вы пишите, Ольга?

Запорожцы – султану,
Курбский – царю-Ивану.
Не тревожу пашу,
Радуге я пишу.

Дедушке – Ванька Жуков,
Местный поэт – в ЭКСМО,
А я водопаду звуков
Отсылаю письмо.

Ты лети, моя весточка,
Распахнется в небе калитка,
И улыбнется ласточка:
От Ольги пришла открытка.
       

Прошу вас оставить свой отзыв, и ничего не имею против, если он будет
критическим.

Хвалите меня или ругайте (только не забывайте мое имя). В сущности, похвала и
хула, это одно и то же — свидетельство произведенного впечатления. Отрицательные
отзывы, может быть, более лестны, чем похвалы.

Любовь-ненависть, единое амбивалентное чувство.

Вспомним классика: "он слышит звуки одобренья не в сладком ропоте хвалы, а в
диких криках озлобленья".

Но и: "сочувствие в толпе, как ропот волн, ласкает ухо..."

А самая верная примета — удивление.

Тексты мои, как бы к ним не относиться, вы не спутаете ни с чьими другими. У меня
своя интонация, свой язык, свой стиль. Способ взаимодействия со словом.

К этой авторской манере нужно привыкнуть.

Даже внешне эти тексты "отличные от других".

Каждую фразу (или 2-3) я выделяю отдельным абзацем. Одна моя читательница назвала
это «этажеркой», припомнив «лесенку» Маяковского.

Именно строка (не глава не смысловой период)  - основная смысловая единица моего
текста. Первокирпичик его, атом, кварк, клетка. Она важна сама по себе. 

Кроме того, в таком виде текст удобнее читать на экране монитора.

Это сближение прозы и стихов (пишу и то, и другое).

Пограничная территория между двух великих держав словесности. Иногда
стихотворения прямо включаются в прозаический текст. Иногда ритмически он
организован так, что это скорее верлибры или стихотворения в прозе.

Тексты написаны также на стыке фантастики и реальности. Не реализованная
фантастика, но фантастический реализм.

Мне часто пеняют на избыточную склонность к словесной игре. Но это не я играю с
языком, а язык со мной. Оказывает мне такую честь. 

Я несколько раз пыталась описать, как это случается.

Устами своих героев — Еремы («Повесть о Фоме и Ереме», «Златослов»), Ивана

Бесстужева («Эхо»), Платона Дурова («Три женитьбы профессора Дурова»). И в
стихотворениях - «Речь», «Клоуны», «Русские реки», «Язык», "Ода к языку").

Все происходит само собой, почти помимо моей воли.

Меня несет волна этой стихии, и главное удержаться, как на доске для серфинга.

Слова смеются и вьются,
Как ручные чертенята на блюдце,
Как маки алые,
Как маги и ангелы...

Может, пишу для того только, чтобы дать возможность русскому языку в моих текстах
резвиться и дурачиться — танцевать, ходить по проволоке, показывать фокусы.

Да, признаюсь, я словесная циркачка, эквилибристка, иллюзионистка.

Фокусница.

Но ощущаю себя также и смиренной служительницей Храма Русского Языка.

Великого и могучего. Правдивого и свободного.

Могучей, кипучей, летучей и блескучей, певучей и колючей, гремучей и неминучей, и
прочая, и прочая, речи.

Язык моя святыня (извините за высокий штиль, он тут уместен).

Слово мой главный герой. Приключения слова — главный сюжет.

Евангелие родной речи единственное, которое я могу проповедовать. Всю жизнь, а
особенно теперь, когда живу в другой стране. Так часто случается с уехавшими из
языковой среды писателями, они начинают русский язык обожествлять (собственно, к
эмигрантам себя не отношу, остаюсь гражданкой России.)

Я верю, что словом можно изменить мир.

Из всего написанного чаще перечитываю «Ледяной кубик».

Там заявлено новое пространство, которого раньше не было на литературной карте.

В истории и литературе  - Гиперборея, Межграничье,

Биармия, Ультима Туле,Лаппония... На официальном бюрократическом языке это Баренцев евро-арктический регион.

Синтез нескольких культур: норвежской, русской, саамской, ненецкой, шведской,
финской.

Противоречивый, парадоксальный.  Он процвел ненадолго, в 90-е годы, время бурного романа северной России со Скандинавией.Я успела собрать букет из этих цветов.

Теперь мы наблюдаем новый ледниковый период, но думаю, культурное сотрудничество (сотворчество!) на высоких широтах еще возродится.

Гольфстрим поможет. Теплая река в океане. Мне кажется, это не столько природное явление, сколько человеческое тепло, дыхание, пульс.

Крайний Север, край света, который поэты любят за крайности и за бескрайность. 

Страна преодоления холода, тьмы полярной, зла, вражды - и есть Гиперборея ("за севером").

Поэзия - Ультима Туле, последний остров в мире, последний маяк спасения.

Такова прерогатива романтики, ее традиция.

Я романтик. Неисправимый наивный романтик.(даже дипломную работу написала по истории этого литературного направления).

Для меня из всей триады: добро, красота, истина, - красота дороже всего.

Сильнее всего.

Мир прекрасен.

При том что он, конечно, трагичен.

Ужасен, конечно, что уж там говорить.

Но не столь наивна, нежизнеспособна фигура романтика, как это многим
представляется.

Вопреки всем "свинцовым мерзостям", влюбленного в красоту.

Больше любящего ее, чем себя.

Искусство доказало, что оно возможно даже после Освенцима.

Поэзия - пресволочнейшая штуковина, существует, и не в зуб ногой.

Тезис о превосходстве, первородстве красоты опровергнуть невозможно.
 

Поверьте, я к себе отношусь с достаточной долей иронии.

Дело ведь не в достоинствах и недостатках того или иного произведения.

И не для того авторы пишут, чтобы демонстрировать миру, какие они единственные и
неповторимые.

"Я не такая, я иная". Глупо.

Не для того, чтобы красиво выразиться (круто, клево, кавайно, зашибись).

А для того, чтобы сказать правду.

Высказать то новое, что пришло в мир, и что изменяет судьбы многих людей.

Но и привнести новую реальность, в которой самому тебе находится место.

Не отобразить окружающий мир, а именно создать свой. Тот, в котором можешь
существовать ты сам и твой текст.

Такое удается очень немногим (они-то и есть истинные избранники).

Они останутся.

Критерий такой удачи — опять-таки, слово. Слово — всему основа. Когда
цитаты из произведения, авторские словечки входят в язык, в фольклор: байку,
анекдот — какого еще вам надо бессмертия.

Интересных писателей, конечно, России не занимать, блестящих, своеобычных, даже
гениальных. Нам не стать привыкать, богаты мы на таланты. Одни открыты критиками,
растиражированы, отмечены престижными премиями, а другие никому, кроме
узкого круга, неизвестны.

Широко известны в узких кругах.

А то и вовсе никем не прочитаны.

Невидимые звезды на небосклоне.

На особом положении избранники. Их двое-трое в

каждом поколении.

Ну, человек 7(сакральное число).

А больше и не надо.

Больше народ не запомнит.

В наше время это, видимо, Пелевин, Сорокин, Прилепин, Петрушевская, Улицкая…

Коли не согласны, можете поставить другие имена, но их, точно, не будет слишком
много.

Человек не в состоянии запомнить больше семи имен современных писателей.

Какие есть, товарищ Жданов, других писателей для вас

у нас нет.

И с точки зрения вечности разницы между лауреатами 

«Букеров» и «Больших книг» и графоманом из провинциального ЛИТО, в большинстве случаев, нет решительно никакой.

Не стал классиком — извини, подвинься.

Таланта ли не хватило или прилежания, денег или удачи, божья благословения или
конъюнктуры — не важно.

Кануть тебе в ту же Лету, куда все канули.

Кому память, кому слава, кому темная вода.

Великий писатель не обязан быть хорошим. Привести

примеров  плохих, но великих
романов можно немало.

С другой стороны, хороший писатель не обязан быть великим.

В экологической системе литературы найдется ниша всем - и серенькому воробышку, не отличимому от тысячи других, и какому-нибудь корольку лесному, который королевствует только на своей полянке.

И райскому Сирину.

Мы как птичий парламент из восточной притчи: сто птиц - это и есть одна Птица.

Сто тысяч поэтов - и есть один поэт.

Только все вместе и составляем искомое.

Зависть весьма эффективный двигатель творчества, как нам это еще Юрий Олеша в
своем одноименном произведении показал. Но я по ночам, ей богу, не рыдаю в
подушку от того, что кого-то напечатали в журнале, а меня нет, кого-то внесли в
шорт-лист, а меня не внесли (я, впрочем, и не подавалась никогда ни на какие
конкурсы). Не люблю быть в центре внимания, это для меня огромный стресс, мне бы
сидеть в своей раковине. Это, конечно, плохо для самореализации.

Честолюбие, самолюбие, высокий уровень притязаний, высокий уровень самооценки,
— как не устают повторять нам психологи, альфа и омега всякого успеха. Дурной
писательский характер - самое сильное, неуничтожимое в писателе. Главное - ужасный характер, если он у тебя есть, остальное приложится.

Художник должен стремиться к славе любыми средствами? Мы это видели. Станцевать
ламбаду в храме. Прибить свои гениталии гвоздями к брусчатке на Красной площади, а потом поджечь парижский банк (но при этом еще, все-таки, надо рисовать уметь).

А вообще, менеджмент обретения известности в нашем веке хорошо разработан, это
чисто технический (и финансовый) вопрос.
 
Но творчество (эти минуты, когда вдруг стало получаться... тому, кто испытал,
объяснять не надо, а кто не пережил, желаю попробовать) само по себе такую
приносит эйфорию, вне всяких социальных и финансовых бонусов, с которой ничто
не сравнится.

Нам остается только любовь.