Поездка

           Я поехал домой.
           Долго планировал, сомневался, ленился, откладывал, и наконец поехал. На три-четыре дня. Забрать зимние вещи, потому что покупать их в любом случае дороже, повидать маму, сходить с товарищами в спортзал и вернуться. Ну, может, ещё прихватить книжку-другую.
           Сел в поезд Великий Новгород – Нижний Новгород (как сказал бы Набоков, какая прелестная (ненужная?) тавтология. Или не сказал бы?), занял свою нижнюю койку, прилёг, и вроде как закемарил.
           Времени пять утра.
           Напротив топил мальчик, на боковом месте – красивая тётка с сиськами.
           Проснулись все как-то одновременно. Мальчик попросил у проводницы чаю, тётка уткнулась в телефон, а я стал читать.
           А приехав, напялил маску и, подхватив лёгкий рюкзак, – ноутбук, книжка – минуя десяток патрулей и рамок, покинул вокзал и двинул на остановку.
           И вот тут-то на меня накатило.
           Я вдруг чётко понял, что выпью пива.
           Ни один аргумент не действовал.
           И так и эдак – бестолку.
           Ехал и знал – выпью.
           И выпил.
           Первая банка не произвела ни малейшего впечатления.
           Вторая тоже.
           И я взял ещё.
           Потом ещё одну.
           Потом полтора литра в бутылке.
           И проснулся утром с адской головной болью.
           В бутылке плескалось – и я допил.
           Дальше всё понятно – понеслось с дикой скоростью.
           Иногда я отдуплял действительность, но чаще – нет.
           Мешал: пиво, красное сухое, красное креплёное, какое-то марочное, шампанское (точно помню – купил по акции), а в один из дней – водку со старыми корешами Пьяного угла. И с каждым разом просыпаться? становилось всё хуже и хуже. Время условно трезвого утреннего состояния сокращалось до пятнадцати–двадцати минут, дальше – нирвана. Потом – ад.
           И я почти не понимаю, не могу технически воссоздать, как уехал обратно.
           Просто в один из дней, в совершеннейшем пьяном бреду, взял единственно – паспорт и, получается, добрался до вокзала. Билет купили друзья, которых, я не помню, как и когда об этом попросил.
           Свои деньги я пропил все.
           На вокзале меня сначала не хотели пускать – против была проводница в краповом берете, и вызвала старшего. Мы с ним о чём-то переговорили, и он ей сказал – пусти его, путь едет. Я забился на кресло к окну и отрубился.
           Проснулся почти в Москве.
           Точнее, меня разбудили пассажиры, покидавшие вагон. Собирающиеся покинуть.
           Выполз на Курский вокзал, не сумел вспомнить Венечку, порылся по карманам и, о, чудо! Нашел стольник.
           Выпил пива в буфете.
           На несколько минут как бы даже слегка протрезвел. Сильно пьющие люди знают такой эффект.
           Поплёлся на метро.
           Мне от Курской недалеко, и дома я был минут через сорок.
           На всё про всё.
           На следующее утро – началось.
           Первый день я просто лежал в жарком бреду, как в расплавленном сале, не шевелясь, и то отключался, то приходил в себя. Казалось, на мгновение. На самом деле – понятия не имею. Ни пить, ни ходить в туалет я не мог. В голове, как в сарае, бесновались все кому не лень.
           Депрессия была невыносимая.
           Я её чувствовал даже сквозь бред.
           Но я знал механику – всё было полностью разбалансировано. Три дня запоя выделяемый со страшной скоростью адреналин – кончился. И теперь оставалось только терпеть. Жаль, не было на это сил.
           На второй день я уже начал потеть и первый раз сумел выпить воды. Меня тут же вырвало. Водой и желчью. На несколько минут полегчало, потом накатило ещё сильнее. Болело всё тело – ощущение – страшно били ломами.
           Думать почти не мог.
           Сил повеситься не было.
           На третий стало совсем плохо.
           Третий день – самый страшный.
           Я умер, но по какому-то недоразумению ещё чувствовал ужас.
           И хотел я только одного – перестать чувствовать что-либо.
           У меня от паха до крышки черепа стремительно катался огненный шар, и всё никак не мог разорвать голову. Только в верхней точке выстреливал тысячью частей и тут же снова, целый, начинал подъём от паха.
           На четвёртый день я выпил воды, и она удержалась. Сумел почти умыться. Есть не рискнул. Да и не лезло ничего. Весь день пролежал, боясь пошевелить налитой свинцом и ухающей головой. Постоянно тошнило, но блевать оказывалось нечем.
           Ночью сумел немного поспать – в общей сложности полтора-два часа.
           Пил воду.
           Депрессуха добивала, если бы были силы – завыл.
           Потел страшно.
           На пятый день днём выполз на улицу – хотел подышать свежим воздухом. Потел так, что толстая зимняя куртка промокла насквозь. И не снаружи, как, допустим, от дождя, а изнутри. Куртка медленно и неохотно впитывала пот и выпускала его на поверхность. При известном усилии, её можно было отжать.
           Голова кружилась.
           Тошнило.
           Я походил по двору, понял, что сейчас потеряю сознание, и вернулся домой.
           Лёг.
           Руки тряслись, не мог попасть ключом в скважину.
           Позвонила мама, и я устроил ей дикую, жалкую и похабную истерику по телефону. Что-то кричал, плакал матом, обзывался, угрожал, шантажировал, тут же извинялся, ещё больше плакал, опять матерился, кричал на всю квартиру и весь этаж.
           Сердце ухало под самым горлом.
           Руки ходили ходуном.
           В поту я уже не лежал, а плавал.
           Перед глазами было красное поле. Бесконечное и такое же горячее.
           Потом, вроде бы, заснул.
           Во сне мне стало невыносимо стыдно, и я принялся оправдываться перед любимой. Перед мамой оправдаться я уже не рассчитывал. Или надеялся, что мать опять и всегда простит. Не знаю. Не помню. В голове всё перемешалось, и я переносил с одного человека на другого, а с него на третьего, а с третьего на двадцать пятого, события, откровенный путаный бред, непонятные фантазии и бесконечные слёзы.
           А оправдываясь, я защищаюсь и нападаю. Скорее всего.
           Как многие.
           Вот, что у меня получилось:
           «Моя истерика была похабна, жалка и отвратительна – всё так и ещё хуже.
           Но повторюсь – я прощу любимой, то есть тебе, – всё.
           Убей, растли, запей, измени, истери каждый день – прощу.
           Для меня любовь и дружба – абсолютны.
           А вы, так называемые, нормальные люди, похоже, любите любить, только когда вам комфортно.
           От этой любви…
           Но ты прости меня…
           И ещё одно.
           Если я поэт, как утверждают мои собутыльники – прекрасные ребята, почему ты решила, что меня можно судить по стандартным меркам?
           Как ты судила своих бывших.
           Ты не допускаешь, что у меня кожи нет вообще, и я с огромным трудом взаимодействую с миром?
           И всё – от хамства на какой-нибудь задрипанной бензоколонке, до перекладывания, святого для мужика (да, я умнее этого «святого», но я специально загонял себя в стандарты, не без помощи всех окружающих – общества), – инструмента на верстаке гаража, способно довести меня до самоубийства.
           Когда я бьюсь, допустим, за «моё» расположение чашек с зубными щётками на полке в ванной комнате, я просто борюсь хоть за какой-то понятный мне и устойчивый порядок мира.
           Я и этой брутальности вшивой, с братковскими словечками и манерами набирался, чтобы спастись от жизни.
           Я и пью поэтому.
           Тока всем похуй.
           Все считают что, я просто алкаш»…
           Прошло ещё сколько-то времени, сейчас не вспомнить,  и я, как интернет-зависимый стал испытывать тоску без компа.
           Сидел по уши в депрессухе, пил воду мелкими глотками – от больших меня всё ещё тошнило, и пытался ни о чём не думать.
           Потом и потихоньку стал входить в нормальный ритм жизни.
           Но до полной нормы было и ещё очень и очень далеко.
           Переиначивая чьи-то слова, можно сказать, в юности пьёшь три дня, болеешь день. В зрелости три пьёшь – три болеешь. После пятидесяти – пьёшь один – болеешь три, в лучшем случае. А ещё дальше – выпил – умер.
           Что ещё добавить?
           В первый день моего запоя, собака, которую я оставил знакомым, легла на пол и пролежала сутки, не притрагиваясь к еде, которую её уговаривали съесть и совали под нос. А надо знать мою собаку – за еду она родину продаст.
           Но, видимо, не меня.
           Сейчас мне её вернули, и я попросил у неё прощения.
           И у мамы.
           И вообще у всех.
           А ноутбук я, конечно, забыл, как и всё остальное. Так что пришлось учиться писать с планшета, который мне подарили добрые люди.
           Спасибо.