Изерброк. Глава XXIV

XXIV




Личная карета генерал-бургомистра подвезла Мамушку к самому дому, к куче угля возле подъезда. Стояла темень, был вечер, но не поздний.

Мамушка поднялся к себе и сразу принялся растапливать камин – в квартире было прохладно и пахло сыростью. Сосновые щепки затрещали, ореховые дрова занялись и принялись разгораться. Мамушка зажег все свечи в комнате, снял макинтош. Вскоре пришла соседка, Августина Карловна. Мамушка совсем забыл, что в этот день каждый год Августина Карловна приходит к нему помянуть своего покойного мужа, умершего 15 лет назад от внезапной остановки сердца. Её муж был мелким конторским служащим в государственном учреждении при казначействе. С Мамушкой они знакомы не были. По рассказам Авустины Карловны у сыщика сложилось о нём впечатление как о тихом добропорядочном человеке, добровольно и полностью находящимся под каблуком своей жены. В последние годы Августина Карловна редко вспоминала о нём, но в этот день, в день его кончины, всегда приходила к Мамушке с бутылкой крепкого травяного ликёра или с бутылкой коньяка и какими-нибудь пирожками или салатом. Выпивая, они не говорили о покойном, а просто обсуждали новости Изерброка и разные житейские мелочи, как два немолодых человека, которые давно никуда не спешат. Иногда Августина Карловна бросалась в воспоминания и рассказывала о каких-нибудь событиях своей прошлой жизни.

На этот раз она принесла ликёр «Хубертмейстер» и половину рыбного пирога.
– Где вы были, господин Мамушка? Я сомневалась, что вы сегодня вообще появитесь. С вашим новым расследованием вы практически перестали бывать дома
Большой пуховый платок, скреплённый гранатовой брошью, пеленал объемное туловище Августины Карловны.  Губы, помазанные вишнёвой помадой, блестели. Седина в волосах, собранных в кокон, скрывалась темно-коричневой краской. Пудра на дряблых щеках придавала лицу пугающую неестественную белизну. Второй подбородок дрожал и колыхался как желе, когда Августина Карловна открывала рот. Но глаза её были остры, молоды, а ум бодр.

– Вы не поверите, милейшая Августина Карловна, у кого я только что был, – сказал Мамушка.

Он придвинул второе кресло к камину, поставил между креслами столик. Августина Карловна устроилась в кресле, и они начали беседу.

– Я ужинал у самого генерал-бургомистра.

Мамушка налил в стаканы зелёный ликёр.

– Ого! Но как такое могло случиться? Что вы там забыли? Рассказывайте.

Огонь в камине разошёлся вовсю. Мамушка встал и установил на пути огневого жара стеклянный экран.

– Я, конечно, не должен никому об этом рассказывать. Но вам, я думаю, можно доверять. Вы давний и проверенный мой конфидент, дорогая Августина Карловна.

Женщина коротко хохотнула, колыхнув своими телесами. Мамушка с улыбкой продолжил:

– Генерал-бургомистр пригласил меня по всё тому же делу, которым я занимаюсь.

– Он тоже озабочен поиском небесной девы по имени Надя? – спросила Августина Карловна.

– Более чем. Он даже хочет на ней жениться.

Августина Карловна рассмеялась так, будто услышала весёлый анекдот. Кресло под ней заскрипело.

– Вероятно, наше солнышко (так Августина Карловна иногда называла генерал-бургомистра) вознамерился забронировать себе местечко в более комфортном месте, чем королевство Мутанг или побережье Бонги. Партия более чем выгодна, – с этими словами она взяла стакан с напитком и понесла его к губам, оттопырив мизинец.

– Если Надя существо божественное, и генерал-бургомистр хочет на ней жениться, то он, скорее всего, сам планирует повысить свой статус до…  Куда он может возвыситься дальше,  ведь он уже находится на самой высокой ступени?

– На что вы намекаете? – старая женщина взглянула на сыщика лукавым и умным карим глазом.

– Ни на что. Просто хочу понять. Не сможет же он в самом деле стать богом, ну или ангелом, если женится на… 

– Ну, возможно, полубогом. Только вот пойдет ли она за него?

– А вы верите, что она ангел или спасительница, как все её называют?

– Верю. Точнее, я даже знаю об этом, – тоном спокойным и уверенным, как о вещи самого обыденного свойства, произнесла женщина и принялась вставлять в черепаховый мундштук крепкую коричневую сигарету манильского производства.

– Знаете?

– Да. Я же, оказывается, встречалась с ней позапрошлым летом. Я только недавно поняла, что это была именно она.

Женщина подкурила от свечи, глубоко затянулась – при этом небольшая сигаретка истлела почти на треть – выпустила долгую струю ароматного дыма.

– Правда, встречались? – от таких сведений Мамушка забыл даже выпить. Рука его с бокалом так и зависла в воздухе.

– Да. Она оживила мою кошку, Мими, царство ей небесное в кошачьем раю. Но я всё это недавно поняла. Когда отовсюду понеслись эти разговоры: Надя, Надя, спасительница, избавительница, царица небесная. Со всех сторон – истории о чудесных исцелениях и всё такое. Я и вспомнила. Позапрошлым летом моя Мими попала под экипаж. Это произошло совершенно нелепым образом. Я, производя покупку в мясной лавке, выпустила кошку из рук, отвлеклась. Мими, глупое создание, испугалась собак и побежала через дорогу. Из-за поворота выезжала четверка лошадей и прямо на кошку. Мими растерялась, заметалась. Она всегда у меня была какая-то глупая. Поэтому и сожрали её потом крысы. А тогда… В общем, я ахнуть не успела, экипаж умчался, а Мими лежит на дороге, не шелохнётся. Я в слёзы, подбегаю к ней. А в это время мимо по тротуару проходила какая-то девушка. Подошла. Я сижу над Мими и плачу. Девушку погладила неподвижную кошку. Всего один раз погладила. И Мими вскочила. Глаза выпучила, мяучет. Я тогда подумала, что просто повезло, кошку не задело ни копытами, ни колёсами, она лишилась чувств от страха. А теперь просто очнулась. А девушка улыбнулась и ушла. Я даже имени её не спросила. Только сейчас я всё поняла. Как прозрела. Мими была мертва. Не мог экипаж в четыре лошади проехаться по кошке и не задавить её. Естественно, она была раздавлена. Но мимо к счастью проходила Надя, эта девушка и была Надей, ангелом-спасителем, защитницей рода людского и хранительницей всего живого. Она и оживила Мими. Ведь ей это ничего не стоит, раз плюнуть, она – божество. Только вот Мими это всё равно не помогло. Через год её съели крысы. Видимо, на роду было написано, – женщина вздохнула и пододвинула к сыщику пустой стакан, указывая, что пора бы снова налить.

– Как она выглядела, та девушка, вы помните? – Мамушка налил в пододвинутый стакан порцию ликёра.

– Особо не запомнила. Я же не думала, что это она оживила кошечку. Просто девушка, проходила мимо, подошла к кошке, погладила, а кошка очнулась сама, так я подумала. А кто-нибудь на моём месте мог подумать иначе? Ну, в общих чертах мне эта девушка показалась очень юной. Лет пятнадцать, не больше. И лицо у неё было таким чистым, гладким, наверное, красивым, но каким-то незапоминающимся. А может, это я просто тогда не обратила внимания.

– А волосы у неё были какого цвета?

– Вот этого точно не скажу, не помню. На голове у неё был чепчик. А волосы вроде были светлые. А возможно каштановые. Не могу сказать.

– А в целом, рост, телосложение… Она высокого роста была?

– Не очень. Не выше меня. Обычная 15-летняя девочка. Ну мне так показалось, что 15-летняя. Теперь думаю, что ей всё же больше было. А рост обычный средний. Стройненькая. Помню, платье на ней было простое, в клеточку и с фартуком. В общем, обычная девица. Каждая третья так ходит летом.

– Да-а, – протянул Мамушка, – что же вы раньше не рассказали эту историю, Августина Карловна?

– А я вроде бы рассказывала. А может и нет. Вы просто сами позабыли. А я сразу рассказала вам, что мою кошку чуть каретой не задавило, но пронесло, и всё обошлось.

– Вполне возможно, что и рассказывали, – Мамушка, наконец, выпил. – А почему вы не рассказали, когда догадались, что это Надя была?

– Да я собиралась рассказать. Просто вас не поймать. Ну вот сейчас рассказываю.

– И вы уверены, что это была именно Надя? Уверены, что это она оживила кошку?

– Да. А кто же ещё? Сами рассудите, разве могла кошка выжить после такого наезда? И эта девушка случайная, уж больно подозрительно она себя вела. Это я потом вспомнила. Она улыбалась всё время. Подошла с улыбкой, погладила кошку и сразу ушла. А кошка ожила. Нет, тут сомнений быть не может. Эта девушка, кем бы она ни была, прикосновением своей руки воскресила погибшее животное.

– И поэтому вы думаете, что она ангел? – Мамушка раскрыл портсигар, чиркнул спичкой и раскурил папиросу.

– Я думаю, что она – совершенная природа мира.

– Как-как?

– Совершенная природа мира. Божественный дух всеобщего существования. Она не то что одну глупую кошку может оживить, она может, если захочет, воскресить всех мёртвых кошек, когда-либо живших на земле. Давайте выпьем за неё, дорогой Мамушка. Она существует, можете не сомневаться. Я верю в неё. Точнее сказать, знаю, что она есть и явилась на нашу землю как почётная посланница богов, чтобы спасти мир.

– Ну давайте, раз так.

Они чокнулись и сделали по паре глотков терпкого ароматного с запахом смешанных лесов напитка.

Камин уютно потрескивал. Огоньки свечей колыхались. В комнате стало тепло, хорошо. Рыбный пирог был вкусен, ликер превосходен. Покой повис над столиком. Августина Карловна, как и Мамушка, уже много лет будучи одинокой женщиной, понимала цену домашнему уюту, покою неспешных вечеров. Всё, что у них было, это они сами, и те немногие вещи, которые их окружали в повседневности. Никто не избавит их от уныния, и поэтому они сами не должны его допускать. Минуты, часы, всё время принадлежит им, и только они, больше некому, должны наполнить его теплом, огнём камина, мягким светом и благоприятным размышлением.

– Я давно хотела у вас спросить, мой друг, почему вы не женитесь? – прервала блаженную тишину Августина Карловна.

Мамушка задумался. Никто не торопил его с ответом. Он глядел на отсвет огня на каминном экране, затем перевёл взгляд на огонёк свечи. «Почему, почему, почему…, – размышлял он про себя. – Почему я не женюсь, – мысленно он проговаривал каждое слово по отдельности, как будто внутри какого-то одного слова или даже буквы надеялся найти ответ».

Пригубив ликёра из стакана, словно ополоснув голосовые связки, он заговорил:

– Когда я был моложе… Да, десять лет назад, или двадцать, я не мог себе представить, каково это быть женатым. Я просто не мог вообразить картину своего семейного существования. Не складывалось в голове. Я жил свободно, бесприютно, стараясь ни к чему не привязываться. Да у меня ничего и не было. У меня была только старенькая мама в бараке, пальто и пара смен сорочек. Сам я довольно рано начал жить отдельно. Выехал из ПромСектора, работал, жил в рабочих общежитиях, иногда в ночлежках, в каких-то клоповниках, подвалах или на чердаках. Работал кем только придётся. Жил в криминальных кварталах на периферии бок о бок с закоренелыми преступниками, ворами, сутенерами и убийцами. Занимался нелегальным бизнесом, мелкой контрабандой. Всё это известно. Вся моя биография находится в департаменте. К суду ни разу не привлекался. Но в участок пару раз попадал. Позже поумнел. Стал больше жить в Средней Зоне, снимать нормальные квартиры. Занимался торговлей антиквариатом, был коммивояжером, работал даже на одного банкира. Всё пытался разбогатеть. Раз в неделю навещал свою матушку в бараке, покупал ей всё, что только мог, оставлял деньги. Я всё делал только для неё, ведь у меня из родных никогда никого не было, кроме неё. Всегда мы были только вдвоём. Я помню, как она старалась, пока я был маленький, старалась всё сделать, чтоб я не чувствовал себя обделённым, чтоб ни на минуту лицо моё не омрачилось печалью. И когда я вырос, я тоже самое делал для неё. Но я никогда не чувствовал себя привязанным к одному месту. У меня не было своего дома. Барак в ПромСекторе я, конечно, считал местом своего рождения, но я довольно рано решил, что такое место не может считаться домом. Я мечтал разбогатеть, купить настоящий дом или квартиру в Средней Зоне и перевезти туда матушку. А до той поры я не чувствовал себя способным создать семью. Я не представлял, как это… Я свяжусь с какой-нибудь милой хорошей девушкой, и она вынуждена будет мотаться со мной из одной меблированный квартиры в другую, из одного сомнительного прибежища в другое ещё более сомнительное. И всё это без ясных перспектив на будущее. Я думал, что она в конце концов начнет мешать мне со своим бытом, шляпками, сундуками, кастрюлями, со своим желанием свить семейное гнёздышко. Любая женщина в том месте, где оказывается, вскоре начинает вить семейное гнездо. Нет, позволить такие узы я себе не мог. Я всё отодвигал на потом. Потом… когда я что-нибудь сделаю, сорву большой куш, вот тогда у меня наконец появится свой дом, уютный домик с занавесками и плюшевыми диванами, с дверным молоточком или колокольчиком, и фонариком над крыльцом. Вот тогда я перевезу в него маму, и тогда, может быть, подумаю о женитьбе. Но время шло. Разбогатеть у меня не получалось. Я всё более входил во вкус свободной, неприкаянной жизни. Вступал в связь только с непристойными женщинами. В то время я начал заниматься сыском. И случайно обнаружил, что у меня неплохо получается. Появились деньги. Потом несколько крупных дел. Я получил большие гонорары. В то время я мог купить себе небольшой дом. Взять кредит в банке. Мог устроиться на государственную службу в Полицейский Департамент. Но… я словно пошёл в разнос. Я думал, что если привяжу себя к чему-нибудь, к дому, к государственной службе, то потеряю ту свободу, а главное, то внутреннее состояние, что позволяли мне успешно заниматься моей работой частного детектива. Не знаю, наверно, я всё-таки прав: чтобы распутывать безнадёжные дела, на которые департамент плюнул, – другим способом жить нельзя. Можно было попробовать найти компромисс. Как-то научиться держать равновесие. Заниматься своей работой каждый день, спокойно, как это делают сыщики из департамента, не дёргаться. Вечером строго в определенный час заканчивать работу и напрочь забывать о ней до утра. А не валяться сутки напролет где-нибудь на окраине в трущобах, отслеживая ниточки, ведущие к разгадке преступления. Я уже начал постепенно приучать себя к размеренной жизни, стал меньше пить. Присмотрел домик в Средней. Мне не доставало пары сотен тысяч. Умерла моя мама. Я начал пить. То есть я и раньше пил, но тут я начал пить до забытья, до умопомрачения. Сначала отказался от одного дела. Потом от другого. Я думал, что вскоре вернусь к работе. Нужно просто подождать, сделать перерыв. Но перерыв затянулся на семь лет. Деньги закончились. Я постарел. Живу в съемной квартире. У меня по-прежнему ничего нет. Теперь и мамы нет. У меня есть вы, любезная Августина Карловна и мой дражайший Умберто Перона, такой же одинокий старик, как и мы с вами. Я, как и раньше, не способен вообразить картину своей семейной жизни. Я не могу представить, что какая-нибудь милая хорошая женщина войдет в это сумрачное убежище и начнет свивать здесь уютное гнездышко с занавесками и кружевными накидками на подушках. А перспективы мои ещё более туманны, чем раньше. Денег немного появилось, я получил аванс. Но честно вам скажу, дорогая Августина Карловна, я не знаю, где мне искать Надю и найду ли я её когда-либо вообще.

– Не унывайте, дорогой. Я знаю, я всею душою уверена, что вы найдёте её непременно. Иначе и быть не может. Надя – спасительница миров. Если вы её не найдёте, то кто же в таком случае предотвратит конец света? – благожелательным и уверенным тоном произнесла Августина Карловна и пододвинула стакан к бутылке, давая понять, что пора снова налить.