Изерброк. Глава XXV

XXV



Поиск Нади превратился для Мамушки в манию. Это означало, что он целиком и полностью включился в работу. Он думал о Наде днём и ночью, каждую секунду своего существования, и даже во снах мысли о Наде являлись к нему в образе масок и теней.

Надю искали не только сыскари департамента во главе с комиссаром Поцем. Найти её раньше других надеялись не только великие алхимики и генерал-бургомистр, но и, что не трудно было предположить, – третья ветвь власти: обер-прокурор Феликс Долороса при помощи своей тайной полиции. Долороса, как несколькими днями ранее генерал-бургомистр, удостоил Мамушку аудиенции.

Чёрная карета тайной полиции приехала за Мамушкой прямо к нему домой, ночью. Тайная полиция не отступила от своего традиционного стиля. Сыщик не спал, быстро собрался, спросил у пришедших за ним двух господ, нужно ли брать с собой тёплые вещи, получил отрицательный ответ и вышел из дома. Воспользовались они внутренней лестницей. В эту ночь Мамушка был только слегка пьян. Однако он не забыл прихватить с собой полную фляжку бренди "Брюг".

Люди, приехавшие за Мамушкой, естественно не сказали ни одного лишнего слова. Два безликих господина в черных сюртуках – сомневаться в том, что они от Долоросы не пришлось бы, даже если б они не предъявили по приходу серебряный орден тайной полиции – знак в виде щита со шпагой и мечом крест-накрест. Господа молчали; отвечали только по существу момента.

На карете не было никаких опознавательных знаков. Свет ацетиленовых фонарей был узко направлен вперёд. Пара служебных лошадей понесла карету в сторону Замка Справедливости в северной части Центральной Зоны на правом берегу Изера.

Был даже один такой момент, когда Мамушка подумал, что его везут куда-то, чтобы там быстро и без свидетелей казнить. Так было принято у тайной полиции ещё совсем недавно. Чёрные фиакры пугали чиновников и простых горожан. Да и сейчас никто с уверенность не мог сказать, что ночные увозы прекратились, и люди перестали исчезать без суда и следствия, а в застенках Замка Справедливости прекратились пытки. Просто в сравнении с тем, что происходило раньше, теперь можно было сказать, что страх исчез. Но ведь чёрные фиакры не исчезли; так же, подобно теням, продолжают скользить по узким улочкам Изерброка преимущественно в тёмное время суток. Сначала Мамушка не был уверен, что его везут именно в Замок Справедливости – основную резиденцию Долоросы. Но когда фиакр въехал на Мост самоубийц, чтобы переехать на правый берег Изера, Мамушка понял, что, да, его везут именно в Замок. А поскольку ему сказали не брать тёплых вещей, то, скорее всего, его или сразу убьют, или убьют после допроса с пытками, или допросят и отпустят домой, и даже отвезут.

Замок Справедливости возвышался в темноте неприступным ни для времени, ни для людей каменным сооружением с башнями, галереями, переходами, балконами, пристройками – всё было довольно компактно и окружалось стеной с зубцами и сторожевыми башенками. Раньше вокруг стены был ров, но ров засыпали. Подъемный мост переделали в стационарный. В общем, Замок, перестав быть средневековым убежищем феодалов, стал тюрьмой для политических преступников. Это была самая знаменитая тюрьма метрополии. В свое время здесь пребывал король Константин, до того, как ему отрубили голову на площади Принца Луи.

Со временем здесь нашли себе место главный штаб тайной полиции и кабинет обер-прокурора Долоросы. Долороса здесь работал, принимал посетителей, да, в общем, и жил большую часть времени. Если Долоросы не было в замке, то никто и не мог сказать, где он находится. Остальные его места пребывания, резиденции и особняки, были строго засекречены. Или, скорее всего, таковых у него никогда и не было. При необходимости он пользовался съемными домами и каждый раз разными. Говорили, что в собственности у Долоросы нет никакой недвижимости. И счет в банке у него один и невелик. Что несоизмеримо со степенью его влияния в Федерации.

 Фиакр проехал мимо постоянного поста без проверки. Стены замка обозначались редкими огоньками. На главных воротах горели два тусклых фонаря. Где-то в тёмной вышине светилось красным светом одинокое окно. Долороса работал по ночам. То есть главными своими делами он всегда занимался ночью. Днём он тоже не спал. Для сна ему хватало 4-х утренних часов.

Мамушка в последний раз приложился к фляжке с бренди, завинтил крышечку, вытер тыльной стороной ладони губы, спрятал фляжку в карман. В замке, вероятно, выпить ему не удастся, – так он подумал. Благодаря выпивке и, наверное, тишине самой ночи, Мамушка не волновался.

«В конце концов, всё-таки не верится, что меня привезли сюда, чтобы казнить. Не вижу никаких причин ни для пыток, ни для казни», – подумал он.
Немногословные господа ввели сыщика в замок, провели по узким каменным коридорам, по крытой лестнице – каменные ступени были истерты множеством ног за долгие века – коридоры освещались чадящими светильниками. Пару раз попадались караульные карабинеры.

Мамушку завели в кабинет Долоросы и, не издав ни звука, оставили его там, напротив большого письменного стола. Долороса сидел спиной к столу, развернувшийся на 180 градусов, и смотрел в окно, полузанавешенное красными драпированными шторами. Он даже не шелохнулся, когда Мамушку ввели в кабинет, и теперь продолжал сидеть неподвижно. Голый затылок его, возвышающийся над спинкой стула, был абсолютно неподвижен. Вся голова его была голой и гладкой, как шар из слоновой кости. Контрастируя с бархатной чернотой кителя, голова отражала свет ламп. Зелёный абажур настольной лампы придавал голове мертвенно-бледный оттенок.
Созерцая абсолютную неподвижность Долоросы, Мамушка сам каменел. Ему чудилось, будто за столом сидит каменная голова, которую развернули лицом к окну несколько веков назад, и, вот, она сидит, а сам Долороса находится где-то в соседнем потайном помещении за портьерой. А может быть, его и вовсе не существует.
Мамушка, не мигая, смотрел в каменный затылок, будто силясь проникнуть мысленно внутрь неподвижной каменной головы, и вдруг обратил внимание на окно. Высокое готическое окно, красные шторы, опущенные полукружьями. В просвете штор в черном окне виднелся далёкий огонек – звёздочка, на которую герцог и смотрел не отрываясь.

Мамушка узнал этот огонёк – это был тот самый огонёк на Башне алхимиков, который он сам неоднократно наблюдал из окна своей кухни. Это светилось окошко на Башне алхимиков. Иногда оно вспыхивало ярким белым светом. Здесь, из кабинета обер-прокурора в Замке Справедливости, огонёк выглядел гораздо более тусклым и далёким. Сад Летучих Мышей находился на том берегу Изера, как и дом Мамушки на улице Сонной, кажущейся сейчас такой маленькой, тихой и далекой.

– Вы тоже любите наблюдать за этим огоньком? – раздался тихий с хрипотцой но отчетливо слышимый, будто говорили у самого уха, голос со стороны неподвижной головы. Долороса говорил не оборачиваясь. Голос его звучал устало, по-стариковски. – Вы знаете, этот огонь на Башне алхимиков для многих уже стал чем-то вроде путеводной звезды. Я часто смотрю на него по ночам. Я понимаю, что огонь этот бутафорский, свет его фальшив, и нет там никакой звезды, нет волшебства и никакой надежды, а есть только три пьяных клоуна в колпаках. Но я всё равно смотрю. Успокаивает, знаете ли.

Каменная голова поднялась над спинкой кресла, Долороса встал, развернулся и на секунду замер, глядя на Мамушку. Сыщик выдержал, сколько позволяли приличия, взгляд и опустил глаза. Шляпу он держал перед собой в руках. Физиономия Долоросы оказалась примерно такой, какой он себе и представлял: холодное, жёсткое лицо железного обер-прокурора. Усталый стариковский голос мало подходил этому лицу. Долоросе было около 60-ти лет. Однако, как позже понял Мамушка, утомленность в голосе была только кажущейся, возможно даже напускной. Суровые складки и морщины на худощавом длинном лице производили впечатление каменных. Как и затылок, лицо Долоросы мало походило на лицо живого человека. Выражение серых глаз свидетельствовало об уме и потрясающем самообладании этого человека; кроме того, было в них что-то от рептилии, живущей среди камней пустыни Тар. Долороса и в целом своей неподвижностью и внезапной быстротой точных движений напоминал рептилию. Точным быстрым движением он развернул кресло и уселся в него лицом к гостю.

– Присаживайтесь, прошу вас, – пригласил он Мамушку.

Сыщик подошёл и сел на стул, отодвинув его от стола.

– Что вы вообще о них думаете, господин Мамушка?

– О ком? О…, – сыщик чуть было не сказал «великих», но воздержался, – об алхимиках из Департамента Алхимии и Астрологии?

– Да. О трёх наших великих алхимиках. О триумвирате, иначе говоря, – Долороса откинулся на спинку кресла, прижался к спинке всем сухим и длинным туловищем, забранным, как в латы, в черный бархатный китель. Китель был застегнуть наглухо на множество мелких серебряных пуговиц до самого горла. Руки Долороса держал перед собой на коленях переплетя пальцы. В таком положении он сохранял неподвижность очень долго. Шевелились только его узкие губы, когда он говорил. Моргал он редко. И всё время неотрывно стеклянными глазами ящерицы смотрел куда-то в область сердца Мамушки, туда, где у него в наружном кармане плотно сидела фляжка с бренди.

Мамушка в целом пока сохранял относительное спокойствие. Удивительно, но в Башне алхимиков, он волновался гораздо больше, чем здесь, теперь, в Замке Справедливости,  наедине с самым мрачным и могущественным человеком Федерации в одном из самых зловещих мест столицы. Сыщик был спокоен. Возможно из-за того, что уже убедился: его сюда привезли не для того, чтобы тайно казнить, а вероятно даже наоборот – обер-прокурору, как и трём великим алхимикам, как и генерал-бургомистру, понадобилось сотрудничество с ним. Обер-прокурору, как и всем, нужна Надя. В этом всё дело. «И почему-то все они думают, что кроме меня, Надю никто найти не сумеет», – размышлял сыщик.

Но ясно, что и алхимики, и генерал-бургомистр и обер-прокурор – все желают найти Надю прежде других. К тому же фактически получается, что Мамушка через комиссара Поца, через сыскной отдел и обер-комиссра Клоппа уже сотрудничает с тайной полицией и, следовательно, с самим обер-прокурором. Долороса просто изъявляет желание побеседовать со своим сотрудником о том, как продвигается дело. Только и всего. Бояться нечего.

– Я думаю, что великие алхимики приносят и уже принесли много пользы отечеству, – тщательно подбирая каждое слово, ответил Мамушка.

– О, разумеется. В этом нет ни малейшего сомнения, – голос Долоросы опять сделался усталым, как у старика, – алхимики приносят неоценимые услуги государству. Без них и их астрологических сказок у нас было бы не общество, а дикое стадо. Люди, вероятно, в открытую ели бы друг друга. Вы знаете, что в зоне трущоб процветает каннибализм? В некоторых очаровательных местечках периферии открыто торгуют человеческим мясом.

– В Болотном? – спросил Мамушка и тут же подумал, что ляпнул невпопад, что со своими глупыми вопросами он выглядит нелепо и жалко, словно старый трясущийся алкоголик, желающий произвести впечатление серьёзного человека, но все его попытки похожи на издевательство.

Мамушка всё никак не мог подстроиться под тон своего могущественного собеседника. Интонации Долоросы были обычны, понятны; он говорил примерно так же, как другой влиятельный человек – генерал-бургомистр Леопольд фон Зайчек. В манере говорить обоих проскальзывали неколебимая уверенность в собственной исключительности и даже гениальности. Это было знание, подкреплённое опытом жизни. Оба не сомневались в том, что принадлежат касте людей избранных. Они никому не подчинены. Но при этом они умеют и знают, как разговаривать с простыми людьми.
Долороса, конечно, был сдержаннее фон Зайчека, жестче, суровее, но и с его губ порой слетала  усмешка, чаще всего ироничная. При всем при этом, при нормальной вроде бы в звуковом отношении речи, Долороса совсем не двигался. Или двигался очень мало. Он просто застывал на целые минуты и говорил; шевелились только его губы и немного глаза, когда он водил ими из стороны в сторону, подбирая очередной словесный оборот или о чем-то вспоминая. Но в целом он был ненормально, пугающе неподвижен, как ящерица. Иногда, правда, он совершал точное и быстрое движение: резко вставал, подходил к шкафу или книжной полке (в кабинете было очень много книг), брал книгу, возвращался, усаживался в кресло, впивался взглядом в центр тела грудной клетки Мамушки и  каменел, но при этом продолжал вести беседу. Складывалось странное ощущение, что тело Долоросы как будто живет своей автономной жизнью, изолированное от личности говорящего и словно находящееся где-то далеко. Это было изолированное от настоящего времени тело удалённого и не знакомого нам сомнамбулы, которое на самом деле не присутствует здесь материально – явлен только его образ, отражение, как бы телеграфированное через аппарат-имажинатор. Однако сама личность обер-прокурора, сам герцог Феликс Долороса был, кажется, здесь, спокойно говорил, смотрел и, кажется, не замечал, что его тело ему не принадлежит и вообще отсутствует.

Он был высок, сухощав, прям – его прямоту и сухость подчёркивал чёрный с серебряными пуговицами китель – точнее, это был бархатный сюртук полувоенного кроя. Но опять же, это как будто был не он, а некий строгий с лысой головой и глубокими морщинами на длинном неподвижном лице, не замечающий присутствия ни Мамушки, ни самого Долоросы, господин, занятый в привычном одиночестве у себя дома вечерними своими делами. Поэтому Мамушка не мог приноровиться к разговору, он всё никак не мог понять, с кем он разговаривает – и, вообще, этот второй человек… кто он? И не против ли он гостей? Возможно, вот этот Долороса, голос которого Мамушка сейчас слышит, является другом, или приятелем тому человеку. Но вот сам Мамушка, не чужак ли он здесь? Как и почему он здесь оказался? Он слышал, воспринимал хриплый голос герцога, иногда даже приобретающий любезные интонации, но всё равно чувствовал себя здесь лишним, хотя Долороса обращался к нему с уважением. Поэтому сыщику было трудно говорить. Кроме того, он не знал, как лучше обращаться к Долоросе. Обращение «ваше сиятельство» формально подходило, но почему-то казалось неудобным, неуместно помпезным.

– Возможно и в Болотном. Я хочу сказать, что великие алхимики имеют влияние, действительно, если не на движение планет, то на важнейшие движения и события в нашем государстве. Великие алхимики так или иначе обращают людей в сторону. Или в несколько сторон. То есть формируют нечто определённое из хаотичной массы. Прокладывают структуры, благодаря которым мы хотя бы можем видеть, где лежат границы.

– Границы чего? – спросил Мамушка и снова ощутил неловкость. Долороса был неподвижен, словно говорящая статуя.

– Границы разумного, наверное. Да, наверное, и так тоже можно сказать. – После этих слов Долороса резко встал, подошёл к шкафчику, точным движением открыл резную дверцу, застеклённую мини-витражом, вынул из шкафа графин с каким-то напитком, два хрустальных бокала и мгновенное поставил всё это на стол. Быстро и точно разлил напиток по бокалам. Предложил бокал Мамушке и взял свой в руки. Пригубив один раз, он долгое время просто держал напиток в руке – коньяк "Латакия" 10-летней выдержки – как уже понял по цвету, запаху и вкусу первого глотка сыщик.

Долороса опять принял неподвижную позу на стуле – теперь опёршись правым локтем о столешницу; в левой руке он держал коньяк – ни разу за долгое время, пока Долороса говорил, тихо и задумчиво, – поверхность коньяка в бокале не шелохнулась. Странный зелёный свет исходил от настольной лампы. Вернее, он только казался странным для Мамушки. Каким ещё мог быть свет от зелёного абажура? Половина головы Долоросы было бледно-зелёной, другая половина – телесной; телесный цвет не был тёплым.

– Вы верите в архонтов? – вдруг посреди монолога о философии государства спросил Долороса и, не дождавшись ответа, продолжил: – Это сборище выживших из ума старцев, дряхлых мудрецов, почивших на своей древней традиции. Трёхсотлетнее чучело короля на троне – вот прекрасный символ их власти. Архонты посадили на трон мёртвое тело и тысячу лет водят вокруг него хороводы. Пляска мертвецов, в сущности говоря. И все эти их тайные посланники с депешами. Вам ведь известно, что у великих алхимиков недавно побывал таинственный посланник от архонтов? Они всегда так общаются, при помощи страшно засекреченных курьеров. Но какая тут может быть секретность – смех один – если посланники, как и прочие немногое пассажиры, могут перемещаться из Мутанга и обратно только на дирижаблях. В данный момент постоянно курсируют только два дирижабля, "Рух" и "Людовик Второй". "Золотая Империя" временно на приколе. Каждый пассажир любого из дирижаблей у нас на учёте. На каждого у меня есть досье: кто, откуда и зачем летал. Если в Мутанг, то с какими целями и под чьим приглашением. Если оттуда к нам – то тем более. Более того, отсюда без моей персональной подписи ни один гражданин не взойдет на борт дирижабля. Это моё личное распоряжение. В целях государственной безопасности. Архонты в своём бреду, начитавшись "Книги мёртвых" возле мёртвого тела короля, решили, что пора начинать новый этап, новую тысячелетнюю эру. А повод  для грандиозных преобразований должен быть тоже грандиозным. И они решили, что приближается конец света, ни много, ни мало. Надо отдать им должное – дряхлые безумные старцы, но, когда надо, то такое выдумают, что хоть стой, хоть падай. Потом уже никому не отвертеться. Начинается это с двух слов какого-нибудь наиболее старого архонта. Ему уже лет сто пятьдесят, не меньше, он уже и говорит-то с трудом, бормочет что-то и шепелявит. Потом сказанное распухает и сползает с Сапфировой горы, спускается с Тагира, пересекает Тар и расползается по всему миру. И вот оно уже касается каждого. Каждый причастен. Вы сейчас не найдёте во всем Триполи ни одного человека, который не слышал бы о скором конце света и не болтал бы о некоей Наде. Коль скоро есть конец  света, должен быть и спаситель. Вернее, спасительница. Древние книги не оставят вас без спасителя, даже если вы очень этого захотите. Вы, вероятно, слышали о последнем пророке? Или, может быть, о герое-воине, сокрушающем темные силы зла? Самый известный и ожидаемый еще со времен трёх религий спаситель – это мессия, вочеловечившийся бог. Но выбрана была Белая Тара. Не могу точно сказать, почему именно она. Наверное, потому что сценарий с Белой Тарой разыграть проще всего. Нужно найти подходящую девушку, разумеется, чем-то выделяющуюся из толпы – это должна быть такая девушка, которая цепляет глаз. Многие говорят, что от неё как будто исходит свет. Но от любой юной, здоровой и красивой девушки как будто исходит свет на фоне наших городских ландшафтов под вечно безрадостным небом. Особенно если она проживает рядом с ПромСектором. Мы вообще живём в довольно мрачном городе. Тёмном. Не знаю, в чем тут дело. Газ что ли экономят? В общем, нужно найти подходящую девушку, подготовить её, убедить, что она спасительница мира и всегда ею была с самого рождения, что она в общем-то и рождена для этого. Можно сказать, послана богами на землю с небес. А дальше её можно использовать как угодно в своих политических целях. Таким образом, в лице Белой Тары, управлять которой так же легко, как удобным ручным инструментом, алхимики приобретают мощное орудие власти. И дальше, при помощи этого инструмента они становятся абсолютными властителями Триполи. Общественные катаклизмы, хаос, в конце концов, беспорядки, к этому моменту будут им на руку. Люди отчаются, взвоют от страха и беспомощности, и вот в этот самый момент алхимики преподносят Белую Тару, спасительницу. То есть она не просто там кто-то, а специально прилетела с небес, чтобы спасти род людской от гибели. Под её эгидой алхимики могут установить какой угодно политический режим. Это абсолютная власть. В реальной силе, в непосредственных исполнителях недостатка не будет. Жандармов у нас полно, прекрасно вымуштрованные мундиры, целая армия. И все будут рады служить Белой Таре.

Обер-прокурор прервался, устремил взор на янтарный напиток в бокале, некоторое время неподвижно смотрел на его искристую поверхность. Мамушка ожидал, что Долороса сделает глоток. Сыщику самому не терпелось выпить коньяка – в горле у него пересохло. Но обер-прокурор не стал пить. Не меняя позы, не шевелясь, не отводя взора от янтарного напитка, застывшего в бокале подобно мёду, он продолжил свои рассуждения:

– Схему они выдумали беспроигрышную. В целом, не важно, сами архонты или алхимики. Идею, я думаю, дали архонты, а всю механику разработали алхимики. В любом случае, при любых потрясениях является Белая Тара и всё улаживает. И никому даже в голову не придёт, что Белая Тара – марионетка в руках триумвирата, что она – их собственная креатура. Жалко, конечно, девушку. Жила себе и жила своей маленькой жизнью со своими мелкими радостями и горестями. В чём она виновата? Просто ей не повезло: она стала избранницей тайных агентов триумвирата. Она стала разменной фигурой в большой политической игре. Конечно, из неё сделают гомункулуса. На людей им вообще плевать. Вы же слышали про их опыты с гомункулусами? Якобы они научились алхимическими методами получать искусственных существ из колб, смешивая разные элементы. Это неправда, не из колб. Они используют живых людей. Они нашли способ полностью лишать людей собственной воли и собственного разумения. Мышления такой человек вроде бы не лишается, у него сохраняется кое-какой ум, чтобы выполнять задания алхимиков, даже довольно сложные. Гомункулусы могут говорить, составлять длинные фразы, имитироваться самостоятельную умственную деятельность. Я вам расскажу, как из людей они делают гомункулусов. У них есть реликтовая рыба Лота. По всей видимости, мутант. Несколько нервных каналов человека соединяют золотыми проводами с усиками этой рыбы, и через трое суток гомункулус готов. Человека при этом полностью погружают в аквариум с водой, вставляют в рот дыхательную трубку и всё. В соседнем аквариуме находится рыба. Нервы для контакта обычно обнажают на руках или ногах, рассекая плоть. Операция болезненна. Но присутствие рыбы каким-то образом успокаивает пациента, обезболивает. Иногда с усиками законтачивают голову, предварительно надев на неё специальный серебряный шлём с усилителем. И ещё… Алхимики через особый рупор во время операции наговаривают рыбе в аквариум слова – читают специально составленный алхимический текст. Это как бы они, значит, заговаривают рыбу, берут её мозг под своё управление, подчиняют её себе таким образом, а через неё и пациента.После таких процедур человека обратно уже не вернуть. Он становится абсолютно послушной куклой в руках своих кукловодов. Причем куклой говорящей, на первый взгляд разумной, а иногда производящей впечатление неординарно мыслящего человека.

Долороса наконец пригубил коньяк. Подержал во рту напиток, проглотил. При этом его неподвижное лицо ещё более окаменело, а зеленоватая в свете абажура половина лица ещё более позеленела, а телесная – побледнела. Однако в стальных серых глазках заиграл огонёк. Мамушка отхлебнул и опустошил бокал сразу наполовину. В этот раз ему не важна была изысканная терпкость выдержанного коньяка и его тонкий букет – он просто очень хотел выпить. Кроме того, он всегда считал, что бренди "Брюг", находящийся у него во фляжке, ничем не уступает дорогостоящей "Латакии".

– Я пригласил вас, господин Мамушка, не взирая на поздний час и ненастье, для того, чтобы раскрыть вам планы великих алхимиков и показать, как смогу, всю картину, которую они нарисовали у себя в башне, раскрыть их планы и прояснить, какая роль в драме, которую они затеяли, отведена искомой вами девушке, простой, несчастной, ни о чём не подозревающей девушке из рабочей семьи из Пограничного района. План этот под условным названием «конец света» имеет многолетнюю историю. Теперь не важно, кто был автором концепции, архонты, сами алхимики или кто-то ещё. Четверть века назад я занял пост обер-прокурора. В то же время я стал председателем тайной следственной комиссии, так называемой тайной полиции. По сути, я являюсь её создателем. И уже в то время план алхимиков существовал. Тогда основным смыслом плана было глубокое преобразование системы на всех уровнях, но в то время мне ещё не были известны конкретные механизмы преобразования: каковы детали плана, как и в какой последовательности всё произойдет. Сейчас же мне известно практически всё вплоть до мелочей. Всё начнётся – а по сути уже началось – и закончится в предстоящем году, до конца июня – начала июля следующего лета. Мир по плану алхимиков изменится неузнаваемо. Всё встанет с ног на голову. В конце зимы, начале весны, в 1-й сезон туманов, мне думается, будет пик катаклизмов. Чудовища, о которых говорится во всех книгах предсказаний и в "Книгах Пророков" в том числе, поползут из болота в город. Там в недоступных местах болота алхимики уже давно выращивают страшных существ, мутантов и опасных тварей. Алхимикам в этом помогают болотные жители, секта отверженных трупоедов. Алхимики с самого начала тайно сотрудничают с запрещёнными мистическими сектами. Впрочем, это обычная практика властей: строжайше запрещать для граждан то, что самими тайно используется для укрепления власти. Наги имели тайные связи еще с архонтами. Сейчас, думаю, непосредственных контактов между нагами и архонтами не существует. Так вот, разнообразные мерзкие чудовища и опасные твари выползут из болота и поползут в город, в центр. К тому моменту морально-психологический климат в обществе будет расшатан до пределов. Уровень преступности резко вырастет. В ПромСекторе начнутся производственные стачки. На заводах и фабриках действуют свои дестабилизирующие группы. В группы радикальной оппозиции уже давно внедрены агенты влияния алхимиков. Экраны имажинаторов, повсеместно установленные на заводах, много лет исправно исполняют свою функцию подготовки мозгов к часу Икс. В определённый момент на экранах появятся соответствующие картины. Раздастся голос агентов влияния в группах радикалов, и рабочая масса взбунтуется – она пойдет на улицы, в Среднюю и Центральную зоны. Жандармерия попытается их остановить, прольётся кровь, начнутся настоящие беспорядки и хаос. Группы радикалов будут действовать вразнобой и друг против друга. Множество мелких религиозных сект внесут свою разноголосую лепту в общую сумятицу.
Алхимиками подготовлено несколько крупных устрашающих акций, о которых мне пока ничего конкретного не известно. Но это будет что-то потрясающее воображение, после чего ни для кого уже не останется сомнений в том, что конец света пришёл и вступает в свои права. Случится нечто кровавое, недопустимое, ужасное. И некоторое время спустя – что? Правильно. Алхимики вводят в игру спасительницу, Белую Тару, Надю. Она уже подготовлена соответствующим образом. Слова её, а особенно облик, должны будут снова потрясти публику. Что уж там на этот счет придумано алхимиками, мне неведомо. Но у них есть фантазия, химия, механика и самое главное – средства. А там подключатся тщательно подготовленные, но до сих пор сдерживаемые отряды правопорядка. Всё продумано превосходно. Согласитесь?

Мамушка кивнул. Он понимал, что и сам постепенно ко всему этому приходил, и сам обо всём этом думал. Может быть, из-за этого он слушал обер-прокурора буквально раскрыв рот. Он вдруг обнаружил, что в своей проницательности сыщика почти в точности совпал с тем, как видит картину при всех его исключительных источниках информации обер-прокурор Долороса.

– Всё подготовлено отлично. Много лет они шли к началу, к тому, что ознаменовалось днём начала Эры Красоты. Этот день тоже был частью плана. Всё хорошо. Всё идёт как надо. За исключением одного: девушка пропала.

– Но почему они не могут найти другую девушку, и назначит её Белой Тарой? – почти воскликнул Мамушка.

Долороса улыбнулся. Улыбка его была почти незаметна. Он просто слегка приподнял концы бедных тонких губ и немного расширил глаза.

– Да, да… Закономерный вопрос. И почему у них не было подготовлено дублёрш на подобный случай, – Долороса устало вздохнул. – Девушка исчезла в тот самый переходный момент, когда уже никакой другой девушкой, дублёршей или не дублёршей, её уже не заменить. Если б она пропала чуть раньше, буквально на два месяца, когда еще ничего не началось, когда слухи о конце света и о Наде ещё не начали расползаться стихийно, тогда можно было заменить её другой подходящей и хорошо подготовленной девушкой. Гомункулусов они научились делать быстро. Но… момент упущен. Любая друга девушка почти наверняка будет принята за подмену, именно за фальшивку, подсунутую властями, чтобы успокоить народ. В таких случаях всегда оригинал подделки, первая кукла, – это подлинник, всё остальное – фальшивка. Народ не обманешь. И, кстати говоря, легенда готовилась не один год, чтобы вот так вдруг заменить её другой девушкой. Вы уже были в Приюте Святой Барбары? Поинтересовались, как она попала туда?

– Что вы хотите сказать…

– Да. В приют её подкинули алхимики. Спасительницу выращивали с самых первых дней. Формировали вокруг неё необыкновенную ауру, скрытно организовывали чудесные события, чтобы позже всё это вспомнилось и всплыло. Понимаете? – Долороса опустил свои малоподвижные и редко мигающие глаза на поверхность напитка, слегка покачал бокал в руке, жидкость заколыхалась по кругу.

– Вы полагаете, что с самого начала… Надя… – Мамушка уже не думал, как ему правильно и удобно обращаться к обер-прокурору. Он был захвачен услышанным.

– Да. Это известно точно. Агенты алхимиков сопровождали Надю с самого начала, буквально с её рождения. Следили за нею сначала в приюте, потом в семье. Люди, удочерившие её, тоже, я думаю, не случайны. Всё просчитано, подобрано и подогнано.

– Но это же… невозможно, – тихо произнёс Мамушка и вдруг одним махом допил остатки коньяка.

– Вы слабо себе представляете возможности триумвирата. Вся их алхимия, боюсь, в этом  и заключается. Они манипулируют людьми. Управляют их помыслами, мечтами, планами. Что им судьба конкретного отдельного человечка? Им так же легко создать, слепить судьбу отдельного человека, как и разрушить её. Они управляют судьбами целых народов.

– Но при этом девушка исчезла у них из-под самого носа. Этого они не смогли проконтролировать, – Мамушка совершенно по-свойски протянул пустой бокал Долоросе. Тот, не задумываясь, наполнил его янтарным напитком.

– Да… Этого, наверное, никто не смог бы предугадать. Возможно, они недооценили личностные качества девушки. Они пестовали её с самого рождения и, естественно, то, что однажды она ускользнёт из их рук, не приходило им в голову. Как такое возможно? Ведь, по сути, она их создание, их творение. И вдруг… Возможно, она что-то заподозрила, почувствовала. Ощутила, как это бывает, что она не является хозяйкой собственной судьбы. Но ещё не поняла, кто хозяин, кто держит ниточки в руках. И просто решила сбежать. В таком случае найти её будет не трудно. То же самое, я уверен, полагают и алхимики. Девушка сбежала под воздействием некоего импульса, внутреннего порыва. Она не знает от кого и от чего бежит. Просто вдруг почувствовала свою фундаментальную несвободу и решила одним махом от неё избавиться. Я лично придерживаюсь именно этой версии. Поэтому я считаю, что искать вам её осталось недолго. Найти её будет не сложнее, чем недоросля, сбежавшего из дома прочь от родительской опеки. Алхимики тоже рассчитывают, что вы вскоре приведёте к ним беглянку за руку. И тогда их многолетний план будет спасён. А я надеюсь, что девушка никогда не попадёт к ним в руки. Конечно, если это произойдёт, участи её не позавидуешь. Она лишится своей личности. Бедное, наивное дитя. Мне, конечно, жаль её. Но вы же понимаете, способность жалеть, не самая моя сильная черта. Скорее наоборот. При прочих обстоятельствах, если бы речь шла только о судьбе девушки и ни о чём другом, я бы думал о ней ровно четверть минуты, а потом бы забыл навсегда. Это не жестокосердие, а просто свойство ума. В общем, это не моё дело – судьба какой-то там девушки из Средней, одной из тысяч ей подобных. Но когда дело касается государства, я не имею права оставаться в стороне. Если алхимики не найдут её с вашей помощью или без вашей помощи, то мы выигрываем время, получаем отсрочку. Реализация плана «конец света» откладывается, поскольку пропала ключевая фигура – нужно её найти, или заменить новой, на что потребуется время. И за это время я кое-что смогу предпринять. Я сумею им помешать. Федерации нужны преобразования, безусловно. Я всю жизнь об этом размышляю. У меня есть план. В нём есть свои слабые и сильные стороны. Но то, что задумали алхимики, – настоящее безумие. Они просто сошли с ума вместе со своими архонтами. Архонты спятили от старости и от горного разрежённого воздуха, от вечной медитации на мёртвого короля, а эти – от беспрерывного пьянства и загадочных посланий с Сапфировой горы. Они могут ввергнуть страну в хаос. Именно поэтому Надя не должна попасть в руки алхимиков. Есть вариант, что она сама рано или поздно вернется домой. В этом случае она опять попадает в Башню алхимиков. Около дома её круглые сутки подкарауливают агенты именно на случай её самостоятельного возвращения домой. У неё практически нет иного пути: или она остаётся вечно затерянной, не возвратившейся и никогда не найденной, или попадает в Башню алхимиков, а оттуда в подземные лаборатории. Есть, правда, еще один вариант. Существует место, где она может укрыться. Замок Справедливости. Да, здесь. Здесь до неё никто не доберётся, ни командоры алхимиков, ни их агенты, ни барон фон Зайчек. Замок Справедливости – это последний приют гонимых, неприступная обитель, подобная тем убежищам, которые в эпоху Трёх религий существовали в некоторых удалённых монастырях.

Долороса замолчал и глубоко задумался, глядя в бокал. Он думал о Замке Справедливости, своём многолетнем прибежище, в сущности говоря.

В этот момент Мамушка вдруг понял, какое обращение лучше всего подходит Долоросе; ни Ваше Сиятельство, ни Ваше Преподобие или Превосходительство, а Ваше Одиночество.

Долороса был одинок по-настоящему, и внешне, и внутренне. Он уже много лет был одинок, и другого способа существования для себя не представлял. Может быть, на вершинах власти, продуваемых ледяными ветрами, и нет никакого иного способа существования.

Леопольд фон Зайчек и три алхимика, безусловно, не были одиноки. Алхимики не были одиноки внутри своего герметичного круга. Фон Зайчек, возможно, и сознавал своё внутреннее одиночество высокого политика, но в общем вёл жизнь далёкую от одиночества. При образе жизни сибарита и невозможно быть одиноким: бесчисленные любовницы, собутыльники высочайшего света, адъютанты, фавориты, графья, всевозможные выезды, рауты, театры и балы… Нет, даже о своем внутреннем одиночестве при таком образе жизни генерал-бургомистр задумывался нечасто.
Мамушка подумал о себе, о своей жизни. Более ли он одинок, чем герцог Долороса? И сразу же почувствовал: нет, он, старый холостяк и нелюдим, гораздо менее одинок, чем Долороса, напоминающий в своем неприступном замке одинокого грифа на вершине скалы.

«У меня есть старый друг Перона, есть господин Херцог и господин Якоб, с которыми я знаком ни один год – прихожу в трактир, вижу их тёплые лица, и вот я уже не одинок. Есть добрая соседка Августина Карловна. Есть Абдель Салем. Есть… Если захочется иного тепла, то я  могу пойти на Бульвар Магнолий, где мадам Жужу подыщет мне весёлую фройляйн на ночь, которая на какое-то время вовсе развеет моё одиночество. А Долороса… О нём даже никогда не ходило слухов, что у него есть любовница. Разумеется, Долороса гораздо более одинок, чем я. Даже сравнивать невозможно. Ну а в принципе мы, конечно, оба одиноки. Двое немолодых мужчин, повидавших жизнь, сидят в каменном замке; за толстыми стенами – ненастная ночь, пьют не спеша коньяк, вдумчиво разговаривают; на столе горит керосиновая лампа с зелёным абажуром. Оба облачены в своё привычное одиночество, как в глухой строгий сюртук – никто даже верхнюю пуговку не отстегнул».

– Надеюсь, вы понимаете, господин Мамушка, какое развитие ситуации наиболее благоприятно для государства? – прервал своё молчание Долороса. Говорил он тихо, но при этом невозможно было не расслышать каждый звук в каждом его слове:
– Кроме удачи, мы можем надеяться на ваш опыт, интуицию и чутьё. Найти девушку нетрудно, гораздо труднее потом сделать так, чтобы она не попала в руки алхимиков, или в руки фон Зайчека. Только здесь, в Замке Справедливости, она может обрести защиту. Вы понимаете меня?

Мамушка кивнул. Он вынул из кармана портсигар, достал папиросу, но закурить не осмелился, вернул папиросу на место, потом вновь достал… Занимая руки чередой этих бессмысленных движений, он лихорадочно соображал. Долороса неподвижно глядел на суетливые движения рук сыщика.

– Вы уже заметили, что за вами сейчас ведётся как минимум тройная круглосуточная слежка?

Мамушка перестал вертеть папиросу и удивлённо взглянул на собеседника.

– Неужели ничего не заметили? Они ждут, внимательно следят, когда вы найдёте девушку. Либо же наведёте на верный след. Поэтому будьте осторожны. Когда вы уже определите, где нужно искать её, постарайтесь не раскрыть этого тем, кто за вами следит. А лучше всего пустите их по ложному следу, а сами немедленно свяжитесь со мной. Незамедлительно обращайтесь сюда, в Замок Справедливости. Или лучше сразу, минуя и родительский дом, и тем более Полицейский Департамент, везите девушку сюда. Здесь о ней позаботятся.

Долороса неожиданно встал, поставил бокал с недопитым коньяком на стол. Мамушка тоже встал.

– Закуривайте. Сейчас, – Долороса вынул из карманчика небольшие, напоминающие стальной шарик, часы на шнурочке, отщелкнул крышечку, взглянул, – через четыре минуты начнётся смена караула. Мы с вами пройдем вниз, в самое сердце Замка, туда, где по доброй воле ни одно живое существо не оказывалось. Впрочем, почти никому, кто по каким-то причинам там оказался, не удалось вернуться обратно, на свободу, так сказать. Но что такое свобода? Вы знаете?

– Гм, – промычал Мамушка, подкуривая папиросу от спички.

Долороса ответил сам:

– Одна иллюзия. В общем, я хочу вам показать, насколько толсты стены у этой обители. Никому не удастся, не только выбраться отсюда, минуя официальные пути, но и войти сюда без моего ведома. Пойдёмте.

Мамушка засуетился. Он не находил на столе пепельницы, чтобы затушить едва начатую папиросу. Долороса быстрым и точным движением открыл ещё один шкафчик, соседний с коньячным, достал из него обеими руками огромную чугунную пепельницу, абсолютно чистую, с грохотом поставил её на стол перед сыщиком. Мамушка вдавил окурок с самого краю и отвёл глаза, непонятно чего застыдившись. Долороса тем временем открыл третий шкафчик, вынул из его тёмного нутра четырёхгранный светильник на кольце, водрузил светильник на стол рядом с пепельницей, отворил стеклянную дверцу на одной из стенок – внутри стояла короткая толстая свеча. Герцог поджёг её длинной спичкой, захлопнул дверцу и поднял светильник за кольцо. Отсветы пламени весело заиграли на гранях светильника.