Декабрьские фрагменты

       



        Экзамен по философии. Экзамен по философии сдают, если ее дают на занятии по философии. Сдают только то, что дают. Как можно дать философию? Конечно, никак. Вот это «никак» и сдают на экзамене по философии. На самом деле ее не знают ни экзаменатор-преподаватель, ни экзаменуемый студент. Но учителя философии думают, что знают, а студенты думают, что учат. Выходит, что думать, знать и учиться - это не одно и то же. Конечно, можно думать так, чтобы знать. Но это возможно только, если не учиться.
        Важные, серьезные преподаватели, которые уважают себя в философии, говорят студентам, что экзамен следует не сдавать, но держать. Держать как? Понимая под философией испытание студентом преподавателя философии, его болтологию, которой они сыты по горло еще на занятии. Держать за что? За болтологию. Экзамен – это последнее испытание тем, что представляется болтовней всем, кроме преподавателя философии. Почему же он свою болтовню представляет как философию? Только потому что уже заболтал себя. Его уже не колышет философия. Он философски к ней относится. Вот этого он и добивается на занятиях по философии и добивается философского отношения к философии в собственном лице, но только после экзамена. Теперь понятно, почему сдают экзамен по философии? Сдают философию, чтобы философски относиться к ней. Именно этого, такого философского отношения она и заслуживает. Кто она то? Учебная философия как болтология. Только учебная философия может научить философскому отношению ко всему. Если есть в философии что-то помимо болтовни, например, знание или мышление, - знание в науке, мышление в философии, - то к ним трудно относиться по философски. Почему? Потому что легче принимать знание и мысли за свои и дорожить ими как своими собственными. Между тем философское отношение к мыслям и знаниям предполагает расставание с ними как своими собственными, ибо мысли и знания важны сами по себе как всеобщие, а не свои собственные.


        Смысл жизни. В чем заключается смысл жизни? В том, чтобы этот смысл был живым. Живое живо, оно быстро меняется, но удерживается от полного изменения, ибо такое изменение привело бы к смерти как прямо противоположному состоянию.
        Следовательно, жизнь имеет границу. Что это за граница. Это граница жизни. Она ограничена сама собой, то есть, границей жизни является жизнь, обратной стороной которой является смерть. Что это означает? То, что смерть есть в самой жизни. Это та же жизнь, только наоборот. Смерть – обратная последовательность самой жизни. Поэтому в жизни следует быть последовательным в направлении еще большей жизни. Значит, смысл жизни в еще большей жизни и в еще меньшей смерти. Да, а что такое смысл? Смысл есть то, что противоположно ему. Это  бессмыслица. Она находится в смысле таким же образом, каким образом смерть находится в жизни. Бессмыслица или нонсенс имеет смысл. Только этот смысл не положительный, а отрицательный. Так же и смерть есть жизнь с отрицанием. И все же что есть смысл. Это «как значение», «как отношение к нечто или некто».
        Каким образом дается отношение или значение к вещи или лицу? Смысловым образом, образом смысла. Образ целого. Смысл есть целое. В целом, то есть, в смысле как отношении субъекта к объекту. Объект есть значение, а субъект есть сущность. Сущность есть значение в смысле. Смысл означает сущность. Он есть. Есть бытие. Сущее (субъект) есть или имеет смысл значения или сущности (объекта). Сущее, существующее или существующий имеет смысл сущности. Например, человеческий смысл заключается в человечности. Смысл жизни заключается в самой жизни как живость, жизненность. Смысл жизни человека со стороны смерти заключается в его смертности, конечности существования. Его конец определяет, ограничивает траурной канвой смысл того, для чего живет человек.


        Истина и ложь. По ту сторону истины и лжи. Истина есть отражение того, что есть. Что есть? То, что есть, то есть, бытие. Значит, истина есть отражение бытия. Отражение в чем? В бытии. Следовательно, истина есть отражение бытия в бытии или соответствие бытия самому себе. Итак, истина есть тождество бытия. Да, но не только, ибо моментом бытия является не-бытие, его отсутствие как отсутствия бытия. Это если речь идет о тождестве бытия. Другое дело, если речь идет о самом не-бытии и его сущности как ничто – противоположности сущности бытия – «что».  Бытие и не-бытие вместе составляют единство противоположностей в становлении бытия не-бытием и не-бытия бытием. Не-бытие становится бытием в рождении сущего. То есть, они сходятся вместе как противоположности, разрешаюсь от бремени возникающего напряжения рождением, возникновением третьего, производного от их суммирования, синтеза. Это третье, сущее обладает новым качеством – качеством синтеза не положительного и отрицательного, но старого положительного и нового положительного через отрицание их отрицания. По сю сторону является их синтез в сущем. По ту сторону бытия и не-бытия остается их абстрактное противопоставление.
        То же самое отношение наблюдается и в случае истины и лжи как отражения и искажения бытия. По ту сторону истины и лжи является их противостояние. Тогда как по эту сторону истины и лжи – сторону истины – является истина истины и лжи. В последнем случае истина лжи есть то, что ложь есть ложь, а не истина. В этом заключается ее истина – истина лжи. Следовательно, по ту сторону истины и лжи лежит их абстрактное противопоставление, не более.


        Отключение и переключение сознания. Большая разница состоит в том, отключается или переключается сознание. Сознание отключается, чтобы перезарядиться. Другое дело, когда оно переключается, особенно с нижнего уровня на высший уровень своей работы. Оно это делает последовательно, переходя через средний уровень. Средний уровень работы сознания необходим для управления самим сознанием. На этом уровне оно является самосознанием. Высший уровень сознания есть уже сверхсознание. Средний уровень сознания необходим для организации и концентрации всей энергии сознания, но не для самоуправления, а для освобождения от самого сознания, чтобы подняться над ним, взлететь и парить над сознанием и его содержанием. Такой подъем возможен, только если тяге сознания отвечает притяжение сверхсознания. Сверхсознание есть атмо-сфера разума. В ней живет мир идей – духовный мир. Духовный мир есть мир сверху вниз. Мир души есть мир снизу вверх. Еще ниже душевного мира сознания расположен мир плоти, мир телесного низа с бессознательным. Бессознательное подсознательно. Оно необходимо для перезарядки сознания, для его разгрузки для подзагрузки новым содержанием и хранения старого содержания сознания. Бессознательное – это архив сознания, его библиотека. В ей находятся весь материал сознания, не задействованный  данную минуту его работы.


        Закон безумия. Безумием правит желание. Желание для безумца – это закон. То, что для него желательно, то – законно. Естественно, тогда то, что необходимо, находится вне закона безумца. Необходима мера. Но именно она и нарушается безумцем. Он следует навстречу своему желанию, уклоняясь от меры, от разума, от ума как человек без ума.
        Возьмем идиота. У него, вообще, нет ума. Но есть чувство. Это чувство безмерно, неопределенно. Идиот даже не знает, что он чувствует. Он желает, но не знает что желает, суетится. Другие разновидности умственно неполноценных или кретинов, как то дебил и имбецил, обладают большей определенностью в чувствах. Поэтому они более своевольны, чем идиот. У них есть малая доля ума. Они больше поддаются, нет, не воспитанию, а дрессировке, как животные.
        Иное дело сумасшедшие. У тех есть ум. Но он не имеет меры. Другими словами, мера их ума ничтожна, а сам ум относительно это меры превосходен. Они еще более своевольны, чем кретины. Их желания ими осознаются, но как желания других людей или существ, которые в них живут, живут, по мнению сумасшедших, в их собственном сознании. Они думают, что в сознании находится бессознательное, а на самом деле их сознание находится во власти бессознательного.


        Сущность сознания. Что такое сознание?  Странный вопрос. Ведь все вопросы, если они имеют смысл, задаются человеком с этим сознанием. Поэтому сознание есть условие возможности самой постановки вопроса. Сознание – это часть реальности, в которой другие ее части находят свое отражение и выражение. Значит, сознание имеет рефлексивный характер или характер отражения и отображения; оно спекулятивно. В этом смысле сознание отражая одни части реальности в других, их связывает, является связующей нитью реальности в целом. Оно собирает части реальности в самой реальности как в целом и является реальной целостностью.
        Сознание не только актуально наличествует в действительности, но одновременно и потенциирует как свои возможности, аккумулирует, хранит их в бессознательном состоянии. Следовательно, есть не только сознание как состояние реальности реальности, состояние настоящего и настоящее состояние, но есть и сознание как состояние нереальности реальности. Это подсознание в качестве хранилища не только того содержания, которое исчерпало себя и стало прошлым, но и того содержания, которое еще не проявилось и ожидает своей актуализации в будущем.
        Однако если есть подсознание, то, вероятно, есть и надсознание или сверхсознание, сверхсознательное. То сверхсознательное, которое доступно сознанию, можно назвать самосознанием или сознанием сознания. Для появления самосознания необходимо отнестись уже не к реальности вне сознания, но к самому сознанию как объекту наблюдения (инспекции) в качестве субъекта и тогда сознание станет предметом уже не внешнего, но внутреннего созерцания (интроспекции). Другими словами, человек как субъект достигает в состоянии самосознания полного отождествления с сознанием, идентифицирует себя как сознательного субъекта. В результате все то, что в сознании является ему в качестве несознаваемого, непознаваемого и неописуемого, становится трансцендентным, потусторонним, чужим. Так самосознанию противопоставляется бессознательная часть сознания, вытесняется из самого сознания, цензурируется им. То, что самосознание не полностью покрывает то, что мы назвали сверхсознательным, то и в самом самосознании есть нечто такое, что не есть оно, но является им, скрывая свое превосходство над сознанием, что оно качественнее, больше, шире, выше, лучше его. Поэтому такого рода уклонение от осознания приводит к смешению сверхсознания с подсознанием в качестве несознаваемого, не определенного сознанием, и находится на периферии, на границе сознания и за его границей. Самосознание не трансцендентно сознанию, но ему имманентно сообразно его рефлексивной природе отображения, прежде всего, самого себя, а не только всего того, что есть вне сознания, на себе.

   
        Спасители. В нашу жизнь время от времени приходят спасители. Кто это такие? Люди ли они или пришельцы из неведомых мест? И зачем они посещают нас, если они не отсюда, не из этого мира? Наверное, они приходят  для того, чтобы закрепиться за этой территорией, освоить ее, сделать своей вотчиной, став близкими ее обитателям. Не только они интересны нам как неведомые существа, но и мы, вероятно, интересны им как диковинные создания.
        Последним на памяти спасителем был Иисус. Но и этот, как и тот, предыдущий спаситель Будда, спасал людей от их земной жизни, обещая им лучшую жизнь. А она у людей одна, единственная, земная и никакая иная. Иная жизнь дана иным существам. В иной жизни и человек иной, другой, чужой, не свой, Готов ли он измениться настолько, чтобы стать другим, иным в иной жизни, живя в этой жизни? Вероятно, к этому готовы те, кто тяготится этой жизни, считает ее недостойной себя.
        Будда спасал человека от самой земной жизни, понимая ее как жизнь в страдании, как сансару. Само желание жить он называл страданием, ибо она, в его понимании, была явлением этого страдания, следствием осуществления желания как ее причины, осознанием страдания. Поэтому и осознание человеком самого себя лично как человека в жизни как страдании было страдательным, не могло не вызвать у человека еще большего беспокойства, ибо он теперь боялся потерять то, что нашел и приобрел самого себя. Избавление от страдания стало бы избавлением от самого себя. Но и это избавление от самого себя вряд ли могло доставить радость, так как того, кто был радовался отсутствию страдания, уже не существовало бы. Выходило бы, что довольна была бы освобождением только пустота, полная собой. Пустота не жизнь, но и не смерть, ибо смерть есть не пустота, но переход к другой жизни. Однако другая жизнь ничем не лучше предыдущей. Она также полна страданием. Поэтому, по Будде, лучше остаться в переходе между жизнями. Казалось бы, такой остаток жизни и есть смерть. Но он был бы смертью, если бы отделял прежнюю жизнь от последующей. Однако в учении Будды в следующей жизни нет того, кто умер, так как он не вполне жил и в предыдущей жизни по причине ее непостоянства, то есть, был в ней непостоянен. Если даже в жизни он не был самим собой, то тем более как он может быть таким в следующей жизни в качестве остатка предыдущей. Что тогда остается? Ничто из жизни. Это что-то, но уже не из жизни. Из смерти ли? Но в смерти нет ничего своего без жизни. То, что является концом пути Будды по изживанию жизни как страдания, есть уже не жизнь, но и не смерть. В конце пути маячит выход из сансары как круга перерождения  в нирвану.   
        Другое дело Иисус. Тот предлагает не избавление от жизни и смерти в пустоте, но вечную жизнь, то есть, жизнь в жизни и смерть в смерти. Жизнью в жизни является не то, что он говорил, но то, что он сделал. Смертью в смерти является то, что он якобы говорил и что ему приписывается в качестве учения – христианство. То, что сделал Иисус, мог сделать только он. Так что он сделал? То же, что сделал Будда. Будда учил своих учеников молчанию. Но так как ученики Будды ничего не понимали в молчании, ему пришлось разговаривать с ними. Вот эти разговоры Будды с учениками и сочли его учением. Но это учение не Будды, а его учеников. В буддизме важен не сам Будда, а учение. Впоследствии его самого сделали одним из множества будд. Если в лице Будды человек стал богом, то в лице Иисуса Бог стал человеком. Объявив себя Сыном Бога, Иисус сделал людей близкими Богу, а его самого человечным. Что это возможно Иисус показал примером своей жизни. Потом придумали его учение и растворили в нем память о его жизни.

 
        Ширь, высь и глубина души.  Вширь, ввысь и в глубину душа превосходит размеры сознания человека. Глубиной души человека является его бессознательное, подсознание. Высь души человека составляет сверхсознательное. Ширь души дает возможность человеку выйти на сознание других людей, быть или представлять их сознание.

 
        Искусственный интеллект. Зачем искусственный интеллект, когда есть естественный интеллект и тем более есть сверхъестественный интеллект? Зачем искусственный интеллект человеку с естественным интеллектом? Не затем ли, чтобы бороться со сверхъестественным интеллектом, когда естественный интеллект не срабатывает?
        Что такое искусственный  интеллект? Это математическая машина, счетно-решающее устройство (СРУ) или художественное произведение, производящее автора, как творение произвело творца? Математическая машина есть не интеллект, а просто машина, которая делает сложное простым, то есть, делающая то, что делает математика как наука, занятая редукцией или упрощением. На большее она не способна. Современная математика занята сверхсложным, превосходящим возможности «голого человека» быстро и много считать. Только и всего. Математика как умение считать подменяет счетом способность думать, свойственную человеку, а не математике. Машина математики, как и сама математика, не способна думать. Способен думать человек, занимающийся счетом, математикой, ей ограничивающий свою способность думать. Для чего он занимается счетом? Для того, чтобы ограничить свой язык, состоящий из слов, имеющий не только значения, которые можно перевести в цифру, но и смысл, с целью избежать живого противоречия из своей речи с помощью цифр. Человек использует цифру, упрощая логику движения своей мысли до голой формы, иначе само содержание мысли по необходимости приведет его в мысли к противоречию самому себе.
        Однако человеческий интеллект или разум еще в древности нашел способ разрешить противоречие средствами самой логики, правда, не формальной логики Аристотеля, но диалектической логики неоплатоников. Если в самой мысли на языке понятия числа, его идеи как идеи триады можно разрешить противоречие, то что говорить уже о мире чувств, который просто невозможно обсчитать, но только воспроизвести с помощью числа то, что уже было прочувствовано? Искусственный интеллект не способен творить, но способен только копировать, подражать, причем подражать не органически, а только механически. Для того, чтобы подражание машиной было живым, машине следует ожить. Современная машина до сих пор живая. Да, человек способен искусственно создать жизнь, ее скопировать с живой. Но от этого такая жизнь не становится живой. Она по прежнему остается мертвой. В ней есть жизнь, но не от искусственности, а от изначально живой формы – формы самого человека. И тем более в машине нет ума, нет разума.
        Машина, пока она не живая, не способна на чувства; она только и может, что имитировать действие чувства, просчитывая ее алгоритм по двузначному модулю: 0-1. Однако душевный мир чувств-теоретиков и тем более такие феномены человеческой жизни, как стыд и совесть не в ее власти. Они просто ей не то, что непонятны (машина не знает, что такое понятие, концепт, смысл), но просто необъяснимы и неописуемы. Сведение морали (стыда, долга) и нравственности (нрава, характера, совести) как культуры поведения и убеждения к технике безопасности человека и машины по правилам кодекса роботов Айзека Азимова: 1) робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред; 2) робот должен повиноваться всем приказам, которые даёт человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону; 3) робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому или Второму Законам не имеет ничего общего не только с нравственностью, но и моралью, ибо машина не обладает свободой воли и тем более свободой как необходимостью самой себя.

        Сознание и бессознательное. Бессознательное есть тот грунт, то дно сознания, на которое оно опускается для разрядки. Заряжаясь энергией бессознательного как резервуара своих возможностей, сознание всплывает на поверхность бессознательного, проявляясь как явление бессознательной жизни сознания. Так бессознательное становится материей сознания, душевной материей ментального. Фокусировка сознания на самом себе и есть Я сознания. В той мере, в какой человек идентифицирует себя сознательным, он является Я сознания.
 
        Жизнь и смысл. Жизнь не дает гарантии того, что будет так, как будет. Все может быть. Уж точно будет то, что рано или поздно тебя не будет. Вот на это есть гарантия. Не жизнь, но смерть в жизни обеспечена. Исходя их этого, можно полагать, что смысл жизни определяется смертью. Вот тогда становится понятным смысл стиха классика: «Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!».
        Нет ни будущего,  ни прошлого; память о нем не вызывает сожаления. Свобода и покой есть в настоящем. Они дают нам забвение во сне сознания от тягот и забот жизни.
         
        Экзамен и так называемые «испытания» для «спасения» от «мира». Для чего выдуманы экзамены? Неужели вы не знаете? Они нужны для того, чтобы убить вашу душу! Разумеется, приводится благовидный предлог начальства, что экзамен – это способ (образ) испытания духа ученика, последний аргумент против невежества, окончательное средство контроля его знаний, в общем (абстрактно) и в целом (конкретно), по предмету. Но все эти объяснения «от лукавого». Проверять знания, полученные на уроке или на лекции, можно тут же, на них же или на практическом (лабораторном) и семинарском занятии.
        В оправдание необходимости экзамена приводится безотказный аргумент от традиции, когда другие профессионально-технические аргументы не работают, и вспоминаются обряды лиминального перехода (символической смерти и рождения в новой ипостаси уже не несовершеннолетнего, но взрослого. В этом традиционном виде экзамен есть не просто контрольный срез знаний ученика, констатация факта наличия у него знания, а  суммарный (суммативный), итоговый отбор людей, прошедших испытание на прочность дисциплиной и показавших свое умение быть управляемыми с помощью предмета по профессии.
        Однако в результате такого испытания у человека не может не сложиться комплекс его неполноценности, несостоятельности перед коллективом людей (обществом) и им управляющими из его же среды представителями – начальством. Каждому человеку теперь нужно доказывать в течении своей жизни, что он не пустое место, не дурак, что на него можно положиться, на него можно надеяться. Вся его жизнь превращается в сплошной экзамен по поводу, а потом и без всякого повода, по инерции, по привычке, по традиции.
        Вообще, нужны ли нам такие «испытания», когда жизнь сама естественно находит нам испытания?  Зачем нам искусственно создавать себе трудности, а потом «героически» их преодолевать?  Ведь и животному, например, ослу или ежу, очевидно, понятно, что любой экзамен превращается в чистый формализм, в экзамен для самого экзамена. Это в лучшем случае, если в нем нет коррупционного момента.
        В экзамене, как и во всяком испытании, есть момент страдания, мучения души человека, проходящего испытание. Зачем же его испытывают, зачем его искушают знанием? Когда так задаешь вопрос, то, наконец, понимаешь, что в этих испытаниях для отбора избранных из массы призванных дает о себе знать не забота Бога о человеке, а дьявольское искушение человека для его погибели. В них, в этих испытаниях людей воспроизводится библейский комплекс неполноценности Адама и Евы. Мы, начиная с наших прародителей, находясь в этом профанном мире «грешной жизни» до самой смерти, вынуждены доказывать, что заслужили доверие. Вот почему нам не нравится сдавать или держать экзамен. Мы нутром, если не душой чувствуем, что нас разыграли, провели на этих испытаниях. Это почему? Потому что их никогда не достаточно, чтобы убедиться в своей лояльности, политической благонадежности, обеспеченности, материальной состоятельности в этом мире. В любом испытании, включая экзамен, дает о себе знать факт того, что тебе не пройти испытание, что оно специально выдумано, чтобы это доказать тебе, лишь в последний момент оказав помощь свыше с намеком: «ну, куда тебе»! Именно таким образом легко справиться с любым грешником, заключив тайный сговор с последним грешником, являющимся показательным примером того, что будет с тобой, если ослушаешься, будешь бороться, осмелишься, дерзнешь тягаться с тем, кто выше тебя и у кого иная природа, на самом деле, тебе чужая и непонятная. Но ты от него зависишь, и эта зависимость представляется тебе наказанием жизнью вне его.
        Это все наводит и не может не навести тебя на определенные размышления, которые утверждают тебя в мысли о сомнительности всего мира, в котором действуют такого рода испытания. Не иллюзия ли это все, не обман ли, которым тебя мучают? Или ты сам его выдумал для того, чтобы найти хоть какой-то смысл в этой бессмыслице?

        Бессознательное материально, сознательное  идеально, сверхсознательное реально. Бессознательное способно ставить сознание перед фактом того, что оно всесильно, как сама реальность. Именно благодаря бессознательному сознание способно исполнить то, что оно желает, даже то, что скрывает от себя самого. Причем такое исполнение делает желаемое реальным как материальное. То есть, произведения, продукты бессознательного неотличимы от материально данного. Оно налично.
        Сознательное же слабо. Оно не столько идеально, сколько идиллично. Сознательное как явление сознания идеально не само по себе, но в представлении, в представленности иного, что было, есть или будет материально помимо сознания. Как таковое сознание не есть идеал, с которым сообразуется материальная действительность, то есть, действительность с примесью, в смеси с иным. В этом смысле идеалом является сверхсознательное как настоящая реальность или материальная действительность бессознательного вместе с  ее идеализацией сознательным. Сверхсознательное есть единство и того, и другого, настоящее целое, состоящее из материального значения бессознательного и идеального значения сознательного и потому обладающее системным качеством, не сводимым (не редуцируемым) к качествам своих полярно противостоящих друг другу элементов. Качество сверхсознательного символично в том, что оно есть данность данности и не данности или заданности.
        Бессознательное становится нам доступным как данность нашего желания, материализованного в материале сознания. Сознание же является нам не как данность оного, но только как его заданность к исполнению. Бессознательное продуктивно, а сознательное рефлексивно. Оно отражает, выражает то, что производит, творит бессознательное. 
        Психоаналитик полагает, что сознание дает человеку чувство реальности. Но реальности чего? Разумеется, бессознательного, которое цензурируется сознанием. 
 
        Материалист, реалист и идеалист. Материалист ориентирован на данное, его интересуют вещи. Напротив, идеалист тешит свое воображение идеями, творит призрачный мир грез из идей. Реалист находит место вещам в своем сознании в качестве их понятия. Вещи становятся логически релевантными, уместными в сознании в качестве понятий. Благодаря понятиям реалист управляет вещами в самой реальности. Его интересуют не идеи, как идеалиста, и не вещи, как материалиста, а сама реальность как воплощение идей в материале вещей. Ему важно не тешить себя иллюзиями овладения реальностью в сознании и не овеществляться в материале, но прагматически использовать и то, и другое для извлечения максимума реальности из сознания и природы (мира). 

        Посмертное существование. Судя по записям в тибетской «книге мертвых» и по показаниям очевидцев предсмертных состояний, которые сами испытывали их, находились в состоянии клинической смерти, если говорить обобщенно, они не столько видели белый свет, сколько сами становились им, то есть, ощущали свет, осязали его пощипывания, уколы. Другими словами, в их отмирающей телесной оболочке (так называемом «грубом», вещественном теле») раскрывалось, развоплощалось светоносное тело. Его развертывание совлекало, снимало вещественное тело (корпус, телесную) корпускулу, за ним рассеивалось так называемое «биополе» или «поле жизни индивидуума» («эфирное тело» или растительная душа), развязывалось «тело желаний» («астральное тело» или животная душа) и освобождалось «ментальное тело» или разумная душа (идея человека). Все они тонули, растворялись в мире света как мира без форм или становления одной формой света знания Я («атмического тела»). Именно белый свет как «буддхическое тело» несет Я в мир идей. Эмансипация от телесных оболочек сопровождается видениями в цвете. Остановка в пути в мир идей есть обретение Я себя в этом мире в качестве самого этого мира. Ясное наполнение себя этим миром, полное единение с ним как с «дхармическим телом».
        Но, как правило, пробуждение к вечной жизни умирающих оказывается мгновенной вспышкой, за которой следует тьма без времени как промежуточное состояние («бардо») не жизни, но и не смерти, продолжающее неопределенное время до нового рождения-возвращения в наш мир или мир подобный ему, но никак не идеальный мир идей ясного сознания-бытия Я.

        Смысл существования. Имеет ли смысл человеческое существование? Да, имеет, ибо оно конечно. Смысл всегда имеет только конечный размер, меру или разумный критерий. Смысл бытия человека заключается в том, что пока он существует, он имеет возможность быть человеком. Что значит «быть человеком»? Это значит быть любящим другого как самого себя. Человеческое отношение – это отношение к другому, положительно опосредствованное отношением к себе и предполагающее за другим его Я.
               
        Приручил. Был такой пижонистый летчик, как Антуан де Сент-Экзюпери (само имя этого заносчивого дворянчика чего стоит). Так вот оный крылатый петиметр «вляпался в историю» своей сказкой про «безобразного» принца-психопата. Ему принадлежит фраза, ставшая «общим местом» любителей скотного двора и зоопарка: В «Маленьком принце» хитро…умный лис соблазняет глупого принца словами: «Люди забыли эту истину, но ты не должен ее забывать. Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили». Для чего старый лис сказал это кретину? Разумеется, для того, чтобы высший был слугой низшего. В данном случае, чтобы принц обслуживал розу. Так он наказал принца-гордеца. К слову сказать, роза – это не зверь и не скот, хотя есть и «дикая роза». Дикая роза принца-дичка. Занесла нелегкая.

        Кошерное соперничество. Это что за соперничество такое? Эка невидаль. Обратимся к примеру. После того, как роль графа Альмавива в спектакле «Безумный день, или женитьба Фигаро» Бомарше, поставленном режиссером Валентином Плучеком в Московском театре сатиры, стал исполнять не Валентин Гафт, а Александр Ширвиндт обозначилось скрытое противостояние двух лицедеев. Чем известны эти именитые персонажи российской театральной сцены? Один – Валентин Гаф(в)т (Буратино), своего рода российский Плавт, - своим острым словом (, другой – Александр Ширвиндт (Артемон) – своим «тухлый глаз». Их яблоко раздора – Мальвина-Сцена.  Если перемешать способности артистов, то получатся интересные сочетания: «тухлое (матерное) слово» и «острый взгляд». Как удивительно им это шло. Ничего странного. Одного рода-племени, но соперники. Почему? Виноват талант. Одного: делать вид, другого – видеть дело. Ширвиндт смешил своей серьезностью, говоря глупости, Гафт писал умные вещи, играя глупые роли. Таким образом, он восстанавливал справедливость, возвращая себе право считать себя человеком, способным думать (этой способности еще недостаточно для того, чтобы мыслить), почему то приписывая его не себе, но своему племени. Странно это, господа, - признавать себя умным не благодаря себе, а благодаря принадлежности к известному роду-племени. Но если подумать, то в этом есть свой генетический смысл, ведь разум – понятие не личное, но родовое, общее.
        Говорят еще, с его слов из эпиграммы на всех старых актеров, что Гафт последний из плеяды театральных паяцев (масок) российской сцены. Не верьте, врут. К сожалению или к счастью, их еще немало. Не перевелись еще. И, правда, что не лицо,  то маска, например, Буратино, «от» или «из» театра кукол. Куклы, марионетки, понятно, но кто же кукольник? Неужели Карабас-Барабас?! Ну, нет, конечно, не Владимир Этуш. Тогда кто же? Некто с бородой (с бородой ли!) ниже колен.
 
        Несчастье актера и шпиона. Как трудно, наверное, играть не себя, а другого, прикидываться им. Такова судьбы актера и шпиона быть другим, чем ты есть. Не грозит ли человеку такое жизненное амплуа, как минимум, раздвоением, если не расщеплением, личности? Угрожает. И поэтому многие актеры и актрисы последовательно спиваются, топя свой человеческий образ в алкоголе. Что касается шпонов, то относительно их, самых закрытых людей, возможно только предположение о том, что они также тяготятся  свой фальшивой историей (легендой) и пытаются избавиться от нее, потворствуя своим слабостям, отвлекающим от правды жизни.


        Уровни бессознательного. Есть поверхность бессознательного, но есть и его глубина. На глубине бессознательного скрывается то, что всплывает на его поверхность – сознание самого бессознательного. Так что же скрывается в глубинах бессознательного? То, что вспоминается самим спящим во сне. Вспоминается то, что было во сне и опустилось на дно (грунт, основание) бессознательного, а потом снова поднялось и дошло до спящего, до его бессознательного сознания, когда он проснулся от прежнего сна. Это его пробуждение есть новый сон или сон во сне, точнее, наоборот, не сон во сне?

 
        Молодежная культура. Сейчас есть молодежная культура или культура (для) молодых. Раньше ее не было. Почему не было? Потому что людям разрешали развиваться. Когда люди достигли предела опасности для самих себя и других, более высших существ, то им перестали разрешать развиваться дальше. Это случилось в шестидесятые годы прошлого столетия в виде так называемой «кислотной и сексуальной революции», когда у молодежи прямо «снесло крышу и сортир». Для этого и была придумана молодежная культура. Это культура не обострения, а притупления творческих способностей человека.
        Первый гвоздь в гроб человека как творца был вбит массовой культурой, то есть, культурой масс в начале прошлого века. Народ стал массой. Прежде была, с одной стороны, высокая, духовная, интеллектуальная культура, или культура высоких чувств-теоретиков и, с другой стороны, культура телесного низа, или карнавальная, низменная, вульгарная (народная) культура.
        Второй гвоздь в гроб человека вбила молодежная культура, которая стала не только массовой, посредственной (мещанской или бытовой, буржуазной) культурой, но и низменной, ниже даже вульгарной культуры. То есть, эта культура стала культурой не то что не творческой, но даже не производительной, ибо превратилась, выродилась в культуру потребления. Причем культуру потребления «хамов», то есть, таких неблагодарных «маменькиных сынков и дочек», которые сидят на шее родителей-кормильцев, но брезгают ими и фальшиво протестуют против потребления, как это делали битники, хиппи, панки и прочие дегенераты. В этом смысле молодежная культура есть культура превращенного потребления и даже извращения тех молодых людей и молодых девушек, впрочем, и не очень молодых, которые не обременены интеллектом. Молодежная культура была специально придумана для понижения интеллекта подрастающего поколения. Для этого понижения непомерно был раздут средний сегмент молодежной культуры – сегмент отроков и отроковиц (подростков или тинейджеров) за счет прочих сегментов-элементов оной – детей и молодых людей (юношей и девушек), ибо дети еще подражают взрослым, а юноши и девушки уже знают свое место в качестве преемников взрослых. Подростки же тупеют от своей неуместности, от своего проблемного характера несостоявшейся человеческой личности. Они полны комплексов и не способны к творческим прожектам. Они завистливы, обидчивы и мстительны, агрессивны, а также ленивы и поэтому ищут одних развлечений, особенно запретных, ибо хотят сделать все наоборот.
        Молодежная культура, в отличие от высокой, классической культуры, есть культура не сознания и тем более не самосознания, но массового, коллективного бессознательного. Это телесная культура безделья, развлечения, жратвы, секса и господства (садизма) подавления, нет, не запретных желаний, но стыда и совести. Это дегенеративная культура извращенцев. Для того, чтобы в этом удостовериться достаточно посмотреть на ее, с вашего позволения сказать, милостивый читатель, «творцов», например, рокеров, которые до сих пор прыгают по сцене, как «молодые козлы», хотя им уже идет восьмой десяток.   
        Третий и последний гвоздь в гроб человека-творца был вбит цифровой культурой тотального отупления, превращения молодого человека в придаток гаджета, выполняющего роль внешнего мозга, контролирующего и управляющего его поведением, освободившего его даже от примитивных функций (операций) счета и письма, «думающих» по шаблону, двузначному алгоритму (0-1) как машины.
        Современная культура такая же грязная (в «мыслях», точнее, в глупостях), назойливая (в поведении) и липкая (своей кожей (декором) в прыщах и жировых складках (миметических наростах)), как «гадкий утенок», подросток.

   
        Цивилизация ангелов. В будущем рождаемость людей снизится и станет искусственной. Большинство людей потеряет свою естественную половую принадлежность. Мужчины и женщины станут большой редкостью. Они будут в диковинку. Их начнут показывать в цирке, как теперь показывают бородатых женщин, людей-слонов, карликов и карлиц. Люди перестанут быть агрессивными, сексуальными, животными людьми и превратятся в людей-ангелов. Речь идет о тех потомков людей, которые не стали потребителями массовой, молодежной и цифровой культуры, не стали любителями детективов, триллеров, ужасов, блокбастеров, музыки для «поп», глянцевых, модных журналов и прочей чепухи.


        «…на известной высоте душевной единство воззрений на жизнь не соединяет…». Читал Бориса Эйхенбаума. В его книге о Льве Толстом приводятся слова самого Толстого Николаю Страхову о встрече с Федором Тютчевым: «Это гениальный, величавый и дитя старик. Из живых я не знаю никого, кроме вас и его, с кем бы я так одинаково чувствовал и мыслил. Но на известной восоте душевной единство воззрений на жизнь не соединяет, как это бывает в низших сферах деятельности, для земных целей, а оставляет каждого независимым и свободным. Я это испытал с нами и с ним. Мы одинаково видим то, что внизу и рядом с нами; но кто мы такие, и зачем и чем мы живем, и куда мы пойдем, мы не знаем, и сказать друг другу не можем, и мы чуждее друг другу, чем мне или даже вам мои дети. Но радостно на этой пустынной дороге встречать этих чуждых путешественников» .   
        Если понимать Льва Николаевича прямо, то выходит, что на определенном уровне развития души единство воззрений не связывает, но развязывает их. Для чего? Для свободного развития в качестве независимой переменной развития. Получается, что чем более развитыми становятся люди, тем больше между ними возникает различий. Но если эта дифференциация будет продолжаться без интеграции, то они в том, кем являются, чем и зачем живут и куда идут, станут противоположными друг другу.
        Важно понимать, что является фактором интеграции на высоте души, когда она касается иных, уже духовных миров? Этот фактор интеграции есть свобода? Именно она делает ту дорогу, которой мы идем, пустынной? 

    
        Человек слаб. Любой человек слаб духом, ибо он не не духа, а душа в теле. Единственно чем может быть силен, крепок человек, так это телом. Правда, есть исключения, но именно они, а не обычные случаи, подтверждают правила, как границы их применения. Таким исключением, конечно, является не человек сильный духом, - это просто сказка, - а великодушный человек. Великодушный человек силен не телом, но душой. Этим он обязан не самому себе, - такое утверждение является типичным заблуждением глупых людей, несущих чушь про каких-то неведомых «святых», - но только высшей силой, использующей его в качестве пустышки, марионетки духов. Святых среди людей никогда не было, тем более нет и, разумеется, никогда не будет, ибо «святой человек» так же реален, как «умный дурак». Такое словосочетание можно употреблять со смыслом только в ироническом духе.


        Ночной гость – не званный гость, но он лучше званного. Чем лучше? Тем, что является не наяву, как званный, а во сне. От него никого убытка, а от званного гостя прибыток сомнительный, ибо он часто приносит то, что себе не гоже. Вот и приходится терпеть чужого и обвинять самого себя за глупость. В гости ходят только чужие. Свои в гости не ходят. Они заходят в дом, как к самим себе. Вот также нас, «наш дом», который мы носим в себе, посещают ночные гости. Но гости ли они, если они уже свои? Обычные гости посещают нас, но не в нас самих, а в нашем доме, в котором мы уже находимся, но он не есть мы сами. Правда, если не считать нас обывателями, которые живут домом.  Ночные же гости из сна посещают нас именно в нас, в нашем сознании, а не вне нас в пространстве домашних вещей, одной из которых является сам дом. За редким исключением они сотканы из наших чувств, реакций, рефлексии относительно тех существ, от которых мы зависим, или, в меньшей степени, напротив, они зависят от нас. Это не сами существа, которые живут помимо нас, и тем более не такие создания, которых уже нет с нами в этом мире ввиду их смерти, но мы сами, точнее, наше отношение к ним, отчужденное от нас и объективированное в их внешнем образе. Именно оно поднимается из глубин нашей памяти в бессознательном на поверхность сна – окно бессознательного в сознании.


        Преподаватель. Преподаватель или учитель – это такой человек, который знает то, что все знают, даже студенты. Не больше того. Это уже ученый знает больше того, что знает любой, в частности учитель.


        Воля и носитель воли. Если воля отрекается от человека, то человек обращается в ничто. Но если человек отрекается от воли, если воля отвращается в его лице от самой себя, то мир воли как мир нашего представления в виде «Млечного Пути» и всего того, что есть на нем, обращается, превращается в ничто.

 
        Учитель философии и философ. Учитель философии думает, что знает, а философ знает, что думает.


        Философ и ученый. Философ извлекает из мысли знание, а ученый извлекает из знания мысль.


        Декарт и Спиноза. Так что такое человек: мыслящая душа или мыслящее тело? Спиноза решил объяснить то, что Декарт понимал как нечто самостоятельное, а именно человеческую или разумную душу, которая идеальная. Конечно, можно описать и определить ее в качестве телесной машины, объяснив ее движения (душевные движения), воз-действием телесных (материальных) причин, в случае объяснений Декарта и Спинозы действием механических причин.   Для такого объяснения Декарт использовал модель «рефлекторной дуги». Но вместе с тем он оговорился, следуя принципу психофизического (физиологического) параллелизма. Для чего он оговорился? Для того, чтобы оставить за душой реальность, чтобы нельзя было свести (редуцировать) ее просто к символу тела, утверждая ее существование только на словах в качестве «бумажной души». Но она же есть, но есть нематериально, имматериально. Есть не растительная, не животная душа, а человеческая, разумная. Существование души как тела можно объяснить, если мы имеем дело с растительной душой или животной душой, но не человеческой, ибо в таком случае она оказывается реально пустой, чисто номинальной, поглощенной, с одной стороны, материальной психикой, с другой стороны, социальной материей и культурой.
        Обычно душа (или сознание) человека, интегратором которой полагается инстанция Я, понимается в качестве функции тела. Только позитивисты или «научные философы» считают ее функцией организма, в частности мозга, а марксисты (диалектики) или «философские ученые» функцией общества, социального тела не только как продукта естественной эволюции, но и социально-культурного развития. С точки зрения философских ученых, которых любят повторять «продвинутые» «ученые (миметические) философы» (учителя философии) или просто «мимы» (имитаторы мысли),  душа есть имя сознания, а сознание есть полная форма деятельности. Сознание социально и идеально. Оно социально, ибо есть сознание общества или общественное сознание в качестве инварианта для существования социальных индивидов, чьи сознания являются его вариациями. Такая марксистская модель дает возможность представить общественное сознание в виде поля волн, импульсное возбуждение которых носит точечный (частичный) характер в качестве индивидуальных капсул (корпускул) сознаний отдельно взятых индивидов, «поднимающих волну сознания» собственным усилием (напряжением). Тогда идеальная сущность социального сознания выражается в том, что оно является не веществом и даже не полем деятельности, которые материальны, но их средним элементом в качестве социальной программы, выполняющей роль релейного преобразователя.
        Однако такое объяснение жизни сознания или любое другое объяснение  в том же духе действующей подставки под материю для выражения выражаемого, представления представляемого предполагает понимание идеальной сущности сознания в психическом материале человеческого тела и культурном произведении в качестве представленности представлением (идеологией) представляемого, выраженности выражением выражаемого.
        Другими словами, идеальное описывается в качестве предела мыслимости души в качестве производной идеи как живого мыслящего существа или существа живущего мыслью и в мысли для человека как душевного существа, доступного ему в понимании именно в этом качестве. Идея доступна человеку не только в мысли, но и в вере, но уже в качестве духа, которого нельзя  не то что понять, но и описать. В него можно только верить. Тога понятно, что человеческая душа и дух в качестве идеи реально существуют, но как только ты попытаешься их описать и объяснить, то от них останется у тебя в имении лишь «дымка реальности», одни слова и материальные артефакты.


        Философ и писатель.  Какими качествами должен обладать человек, чтобы быть хорошим философом и (или) писателем? Для философа важно уметь, то есть, иметь ум, способный развиваться. Знание обо всем, в том ччисле и о том, как стать философом, начинающий философ получает из ума, из его опыта мысли. Говорят, что философ, прежде чем научиться думать, обязан научиться познавать и знать, узнавать знаемое из знаемого; и лишь потом он может извлечь уже не из знаемого, а, напротив, из незнаемого знаемое, узнать его как знаемое, зная незнаемое как незнаемое.
        Не знаю, но думаю, что в случае с философом действует обратная последовательность: он сначала узнает из мысли то, что знает помимо нее, не думая, как это делает подавляющее большинство людей, не затрудняющих себя размышлениями, ведь люди созданы не для того, чтобы думать, а для того, чтобы питаться, расти, властвовать и размножаться. Думают они только тогда, когда не могут не думать не в силу своего желания, а как раз, напротив, в силу своего нежелания, да и неумения думать. Их вынуждает к деятельности ума потребность не думать, а выживать в такой социальной жизни, которая отличается от животной жизни только тем, что приходится использовать все средства, в том числе и себе подобных, для естественного существования.
        И только потом философ, набравшись сил, начинает заниматься тем, что, вообще-то, является не мыслимым, а , наоборот, немыслимым. Его соблазняет как раз немыслимость этого нечто, желание именно его сделать мыслимым.
        Что до писателя, то для него важным является не сама мысль, а то слово, которым он овладевает для ловли мыслей. Мысли писателю нужны только для того, чтобы удостовериться в том, что он осмысленно пишет. Писатель сосредоточен не на мышлении, а на письме. Ему важно выстроить композицию из слов и показать свое умение рассказывать истории. Лучше будет, если эти истории он выдумал сам. Так будет понятно, что у него есть если не ум, то хотя бы чувство воображения. Правда, чувство ли это только?


        Представление учителя. Как ученики воспринимают учителя? Изменяется ли его восприятие в ходе роста, развития ученика? Конечно. Сначала, когда ученик мал и только начинает учиться, он воспринимает учителя как родителя, но не своего, а чужого. У него вырабатывается амбивалентное отношение к учителю: он доверяет и не доверяет ему. Тот ученик, что доверяет учителю, способен познакомиться с той информацией, которой владеет учитель и овладеть ею. Тот же ученик, который не доверяет учителю встречает учение, как учителя, в штыки. Это первый этап учения. На этом этапе ученик только знакомится с учением. Он не способен еще научиться учиться. Но на первоначальном этапе обучения у него должно сложиться устойчивое желание учиться. Оно не сложится, если ученик не будет доверять учителю. Доверие является залогом, предпосылкой субъективной возможности ученика учиться. Такое желание еще не воспринимается самим учеником, ибо является естественным его состоянием, которое как если бы случается само собой, бессознательно, без всякого усилия ученика из свободной игры его сил. Единственно, что может мешать этой естественной, инстинктивной настройке ученика на учение, так это его упрямое сопротивление (сопротивление материала), обусловленное недоверием учителю. На первоначальном этапе учитель представляется ученику чисто номинально, только как имя, стоящее в одном миметическом  ряду с именем родителя как его образцом в качестве копии. Учитель есть внешняя копия родителя для ученика.
        Следующий этап ученического восприятия учителя связан с переносом внимания ученика с фигуры учителя, сотканной из его слов, на их значение. Таким образом ученик снимает образ образ учителя с учения, условно говоря, он отвлекается от «кто» представляет учение для того, чтобы сосредоточиться на том, «что» представляет собой это учение. Кризис, естественный для перехода от одного уровня образования к другому, в данном случае связан с тем, что ученик отходит от слепой веры в учителя, от доверия к его внешнему виду и приходит к зрячей вере в само учение, озвученное и продемонстрированное учителем.
        Кто преодолевает это кризисное состояние в образовании и формировании сознания, тот становится совершеннолетним. Ему уже не нужен учитель как авторитет, как идол, которому он поклоняется. Но ему еще нужен учитель как путеводитель, проводник к знанию по миру незнания. Осваивая мир с помощью учителя зрячий ученик  узнают его, а вместе с миром и учителя в нем. На этапе образования совершеннолетнего через учителя как пример познания ученик начинает изучать, познавать себя. И здесь, как и на предыдущем этапе он попадает в капкан неведения, тупик незнания самого себя. Не всем совершеннолетним удается из него выйти. Это тупик самопознания.
        Кто из него выходит, тот становится личностью, которая уже не нуждается в учителе. Теперь ученик сам становится учителем – учителем самого себя. Другие учителя являются ему уже в образе друзей по знанию и собратьями по незнанию.

   
        Для чего нам нужны слова? Вот это вопрос! Они нам нужны хотя бы потому, что мы живем в мире слов, мы есть сами слова. Конечно, мы есть не только слова, но и слова тоже, - они части нас, как и мы их части. Как мы могли бы общаться без слов? Без общения не было бы общества как нашей среды обитания, человеческого существования.
        Слова нам нужны для понимания других людей, нас самих. В них мы находим себя, свое собственное место – место для своих мыслей, желаний, мечтаний, надежд.

 
        Можно ли управлять сознательно бессознательным изнутри него самого? Вероятно можно. Благодаря чему? Естественно сну, как окну, в которое мы смотрим, чтобы увидеть то, что для нас скрыто под «крышей сознания». Тот, кто не теряет сознания себя во сне, вот тот и может овладеть бессознательным в нем же самом. Во всяком случае он может понять это бессознательное настолько, насколько оно само себя понимает. Им, сознающим, и станет бессознательное, когда тот превратит бессознательное в сознательное.


        Ритуал. Для чего люди совершают ритуал? Естественно, для того, чтобы стать машинами жизни, полностью отупеть. А еще для чего? Для того, чтобы достичь того состояния сознания, которое характерно для мастеров ритуала. Что это за ритуальное состояние сознания? Это состояние сознания самого ритуала. Повторю: состояние сознания не человека, а уже ритуала. Достичь такого состояния ритуала способны только мастера ритуала. Это возможно сделать путем стирания собственной личности, собственного Я. На самом деле, такого стирания совершить нельзя. Стирание личности – это условная процедура. Ритуал – разновидность такой процедуры. Полностью стирают личность только те, кто ее никогда не имел, а значит, стирают то, чего нет, но выдается за личность, за Я, ее фальшивка.

 
        Спис(ыв)атель. Кто это? Это тот, кто списывает. Чем списатель отличается от писателя? Тем, что он пишет с чужого листа, то есть, с того листа, который уже написан.
        Возьмем для примера того человека, который списывает на экзамене. На кого он похож? На того, кого мы обычно считаем честным человеком, то есть, того, кто не списывает с листа, а пишет то, что запомнил. Но на самом деле он тоже списывает, только не прямо с книжки, которую зазубрил, а с листа собственного сознания. Его сознание – есть список листа из учебника. Все остальное мешает ему написать ответ на экзамене. Поэтому он стирает все лишнее из своего сознания, кроме указанного списка. Так чем же зубрила отличается от списателя? Ничем, кроме материала, с которого он списывает. У списателя этот материал материальный, а у зубрилы он идеальный. Кто наносит больший вред своему сознанию? Конечно, зубрила. Это почему? Потому что он «мечет бисер перед свиньями», он использует высшее – идеальное – для низшего - материального, а не, наоборот, низшее для высшего.
        Конечно, у списателя «рыльце тоже в пуху», ибо он занят подменой, выдает чужое за свое, приписывает путем воровства то, что не сам сделал, сочинил.
        Вот писатель пишет то, что сам сочинил и несет своим произведением полную ответственность перед читателем.


        Общество будущего. Есть два варианта развития в будущем общественной жизни. Один вариант-сценарий дистопический – есть вариант регрессивного развития общества назад в родовую эпоху, близкую животной жизни. Другой вариант утопический – вариант прогрессивного развития мирового сообщества в космическую цивилизацию людей, становящихся сначала разумными существами в условиях социального общества (социализма), а потом лично свободными существами в условиях уже собственно не общества, а гуманного человечества (гуманизма). В социальном обществе вещная зависимость людей, их зависимость от вещи всех вещей – капитала, сменяется социальной зависимостью друг от друга. Они уже не зависят лично друг от друга, как это было до капитализма, но зависят от всех по схеме/правилу: «один за всех, все за одного». Эта зависимость носит не родовой/телесный, но разумный характер.
        При гуманизме же люди освобождаются и от такой зависимости, располагая уже не социальным, но личным, своим собственным умом. Этот ум проник настолько глубоко в душу человека, что она полностью транформировалась в разумную душу.
        При  дистопическом же сценарии люди вернутся к родовой зависимости друг от друга, ибо только такая зависимость позволит им иметь хоть какой-нибудь шанс на коллективное выживание в условиях неравновесной экологической среды, испорченной последствиями разрушения буржуазной цивилизации.
        Прогрессивное развитие жизни возможно только при условии появления в ближайшее будущее через сто-двести новых людей, вернувшихся на землю из космоса. Земляне уже полностью выработались. Но для того, чтобы вернуться из космоса на землю, необходимо еще отправиться в космос. Это будет возможно, если наука и техника достигнет такого уровня, что станет возможно жить в околоземном космосе в условиях искусственной гравитации и на ближайших планетах Солнечной системы. Улет в космос обернется для космических людей ностальгией по подлинной человечности в ее естественном виде на Земле. Эта ностальгия вызовет устойчивую потребность людей космоса в человечности, в гуманизме, без которого человеческая жизнь в жестких условиях космоса просто невозможна. Эту человечность они принесут как «ангелы неба», спустившись на землю как спасители землян.
         Для чего обывателю нужно бессознательное? Для того, чтобы  жрать, пить («быть пьяненьким»), спать и гадить без всякого стыда и зазрения совести.
        Удел ангелов. Люди дорожат тем, чего лишатся, а именно жизни. Кстати, поэтому они, прежде всего, есть живые, а не разумные существа, короче говоря, животные, но социальные. А вот ангелы, другое дело, - они вечно живут и поэтому им любопытны люди, как раз тем, что они живут не вечно и умирают. Такой интерес удовлетворяется разумным освещением ангелами как идеями (идеальными, мыслимыми существами)  неразвитого интеллекта людей.

 
        Двусмысленность «Старых песен о главном» («Новых пародий на старое»).  Проект «Старые песни о главном» был задуман как пародия на советские песни под благовидным предлогом их осовременивания.  Но даже в пародийной форме исполнения «музыкальной тусовкой» советские песни взяли верх над их либеральным глумлением.

 
        Сознательное в бессознательном. Можно быть в уме, в сознании и во сне как в образе, в окне бессознательного. Но все равно это будет превращенная форма Я, превращенная форма сознания. Превращение связано с тем, что сознание в такой форме внимает (интендирует) не миру вне сознания, но миру в сознании, в той его части или, лучше сказать, том его профиле (аспекте), который обычно находится вне сферы внимания сознания и тем самым образован путем отвлечения сознания от самого себя.


        Идеологическое искушение (читая идеологическую брошюру «Достоевский и его христианское миропонимание» Николая Лосского). Примером идеологического искушения является одержимость «русской идеей» туземных (доморощенных) мыслителей, вроде Федора Достоевского и прочих «почвенников», «славянофилов», «русопятов» и прочих «философов», как Николай Бердяев или тот же Николай Лосский.
        Другое дело, когда мы видим в Федоре Михайловиче не русского мыслителя, но русского писателя. Как писатель он хорош и универсален. Не он сам, но его герои выражают идеи, - причем не «русские идеи», а, собственно говоря, идеи в обычном словоупотреблении «мыслей». И там,  на страницах романа, например, «Братья Карамазовы», они уместны в устах такого героя, как Иван Карамазов. Слава Богу, что Федор Достоевский не высказывается от себя лично на страницах романа, как это делал Лев Толстой. Но Толстой настоящий мыслитель и как настоящий мыслитель, а не просто литератор, стесняющийся высказываться лично и потому интеллигентски оговаривающий свои собственные мысли как чужие, однако уже не могущий прятать свои слова (неологизмы), вроде Михаила Бахтина, пишет то, что думает сам.
        У Федора Достоевского выработалась такая манера писания, возможно, обусловленная его тюремным сроком, когда он писал от своего имени, то у него получалось нечто не философское, а идеологическое, верноподанническое, что в устах его героев звучало уже как глупость.
        Федор Достоевский, как и все идеологи, которые у нас носились и, на удивление, до сих пор еще носятся с этой пресловутой «русской идеей», откровенно завирается, а если нет, то явно по своему недомыслию заблуждается, выдавая особенное за всеобщее. Достаточно почитать его статьи из «Дневника писателя». Видите ли, оказывается, русское православие спасет мир?! Это же надо такое сказать и написать!  Оно русского мужика то не спасло. Но наши идеологи метят во все человечество, подменяя его русским мужиком.
        И чем это русское православие может спасти все человечество или хотя бы христиан? Тем, чем оно спасло русского мужика, отвечает писатель и ему вторит философ «серебряного века» русской литературы. Так чем же? Как чем? Конечно, молитвой, а не проповедью. Так что у католиков и протестантов есть одна проповедь и нет молитв? Естественно, есть. Но у них есть проповедь. Ну, и что? Так это проповедь «насильственного единения человека» у католиков и «бесконечная свобода совести и исследования» у протестантов при их отрицании насилия через протест. Что к чему? У нашего писателя и его присных в голове каша. Конечно, русскому мужику не нужна проповедь. Он спасается одной молитвой и трудом. От чего, кстати, спасается? От себя самого? Если так, то понятно. Но не понятно, когда это средство спасения, сводящее жизнь человека к упрощению, предлагается всему человечеству для спасения. Ладно, Лев Толстой как барин порой чудил. В результате чего опростоволосился. Но мы любим его не за это. И все же как одна молитва мужика, которая по слову Достоевского «всемирно отозвалась» в поэтическом слове Александра Пушкина,  может спасти человечество? Такая молитва как славословие Богу является единственным занятием спасенного в раю. Что остается говорить еще о «вечной жизни» святошам непросвещенному народу, этому русскому мужику, а не п-русскому юнкеру?!
        Мыслимое зло любой идеологии, как и «русской идеи» заключается в том, что она всеобщее подменяет особенным. Спасает человека не православие, но Бог, который приватизируется верующими, вера которых не соединяет их, но разделяет по вероисповеданиям. Всякая идеология иллюзорна, в том числе и религиозная. Во всем этом мало божественного, но зато больше, чем надо, собственно «человеческого» в дурном смысле слова.


        Жизнь и смерть. Жизнь стоит ровно столько, сколько ее есть. У человека есть ее немного. Но помимо жизни у него ничего нет, кроме смерти. Так как человек живой, то ему нет резона умирать. Резон быть мертвым есть только у мертвеца. Поэтому даже такая малость как человеческая жизнь, которая в любой момент может случайно оборваться, является для него большой ценностью, опять же если говорить, по причине того, что помимо нее у него ничего нет. Сама по себе она не имеет ценности, ибо ценность имеет лишь вечная жизнь. Смертная жизнь имеет ценность только в сравнении с ее отрицанием в качестве смерти. Следовательно, человеку следует дорожить жизнью, пока она есть. Когда жизнь заканчивается, естественно, заканчивается и ее ценность. Она не стоит большего, чем смерть. Вот именно тогда смерть становится предпочтительнее жизни.
        Напротив, когда жизнь только начинается она стоит дороже смерти. Тому, кто растет, предпочтительна не смерть, а жизнь. Но тому, кто увядает, лучше отмучиться, ибо жизнь становится скучной и горькой затеей, не имеющей особого смысла. Другое дело, что не следует самому торопить смерть. Не имеет большой ценности не только человеческая жизнь, но и его смерть. Лучше оставаться безучастным по отношению к жизни и к смерти, как будто не ты живешь или умираешь, но кто-то другой, чужой тебе. Таким образом повышается в цене смысл уже тебя, твоему безразличию к самому себе. Именно так можно стать лучше себя, преодолеть то, что народу мне написано.


        Философ и ученый. Философ думает о чем-то или ком-то и мыслью, нацеленной на идею (мысль как цель), узнает то, что прежде не ведал. Ученый же считывает, вычисляет, измеряет информацию о чем-то или ком-то и извлекает из нее знание. Он как ловец  использует мысль только как средство извлечения, выковыривания из раковины информации жемчужины знания. Философ же видит в мысли что, сущность своего занятия. Но для мысли необходимо идея, в свете которой мысль обретает осмысленность.


       Тайник бессознательного. Что такое бессознательное? Это место, которому нет места в сознании? Или состояние без сознания?  Это состояние сознания без сознания и вне сознания. Бессознательное есть чулан, в котором таятся чудовища, скрываясь от пытливого луча сознания. Вероятно, главным чудовищем, пожирающим наше сознание, и является то, что не является, что прячет от нас нас самих. Это бессознательное.
        Бессознательное необходимо сознанию, когда оно замкнулось на себе и отключилось. Оно нужно ему для того, чтобы переключиться с одного режима работы на другой режим, перейти из одного состояния в другое, подняться или опуститься с одного уровня на другой уровень сознания. В этом смысле бессознательное есть своего рода ментальное реле, остановка в мысли для смены позиции, отвлечения внимания от раздражения системы сознания.

 
        Куда уходят мысли, когда мы ищем их?  Причем они уходят, не оставляя в памяти никаких следов, уходят бесследно. Какая жалость.

 
        Рабочее место – интернет. Теперь многие люди вынуждены тратить время, которое было прежде предназначено цели на средство его достижения. Например, для чего нужен интернет? Для того, чтобы сообщаться друг с другом. Не столько общаться, сколько сообщаться. Ударение в этом слове падает на приставку «со». В этом смысле интернет есть не само общение, а приставка к нему, усилитель, амплификатор общения. Поэтому он занимает такое важное, уже доминирующее положение в обществе, подменяя его собой. Наша работа, связавшись с интернетом, становится работой в интернете. Теперь место работы определяет содержание работы. Интернет как место работы становится определяющей инстанцией нашей жизни. В нем протекает не только наше рабочее время, но и свободное время тоже. Поэтому интернет не только место, пространство нашей жизнедеятельности, но и время нашего покоя и отдыха. Интернет становится нашим бытием, определяющим наше сознание, задающим тон жизни.

 
        Вспоминая Марселя Пруста. Что искал Марсель Пруст и что нашел читатель на страницах его романной эпопеи? Утраченное время? Значит, читатель не зря прочитал роман, не зря потратил на него свое время? Обрел ли самого себя читатель, потратив на роман время? Нашел ли самого себя сочинитель, Марсель Пруст, находясь в поисках времени, которое утратил? Ведь он потратил время на поиски самого времени. Теряет ли человек время, когда ищет его? Парадокс.

 
        Субъективный взгляд и объективная оглядка. Мы оглядываемся вокруг, когда видим, что нас не понимают, что не способны выразить то, что думаем про себя. Запись самого себя в интернете открывает глаза на то, какими мы являемся не самим себе, но другим. То, что мы другие с другими, чем наедине с самими собой, отчуждает нас от них, делает нас чужими. Объективное – это не просто не свое, а ничье, тогда как субъективное, например, субъективный взгляд, это свое. Освоение объективного как того, что ничье, начинается с его приватизации. Приватизация есть идеализация того, что не является идеальным, что материально. Но присваивая объективное себе, субъективируя его, мы подменяем то, что существует само по себе, собой. Оно становится для нас субъективным, оставаясь объективным для других, пока они тоже не займутся его приватизацией.
        Но если объективное понимать как адекватное отношение, то является ли это отношение отношением только к материальному? Не может ли идеальное заслуживать такое же адекватное, объективное отношение, как и материальное? Может, но заслужить такое отношение не просто. Объективному отношению мешает наше отождествление с идеальным через процедуру идеализации как субъектив(из)ации, когда мы принимает существование за имение. И все же порой нам нужно посмотреть, оглянуться на самих себя, посмотреть на себя глазами другого человека и увидеть в нас то, что мы не замечаем, занятые самими собой. Что это «то», что мы не замечаем? Это не «что», а «кто». Так кто же? Другой в нас. Он есть и в нас, а не только вне нас. Это наше второе Я, которое не присваивает, а отнимает нас у нас самих. Поэтому нам трудно посмотреть на самих себя со стороны. Посмотришь и сразу увидишь, что нас уже нет, а есть неведомое нам и неприятное существо, которое вырядилось нами.

   
        Тайна женщины. Что чувствует женщина, вздыхая в волнении, когда из нее «выходит дух»? Свою грудь. Она хватается за грудь и сладострастно ощущает свою плоть. Здесь грудная инстанция является замещением вагинальной инстанции ввиду ее срамоты. То, что вагина берет, то грудь отдает. Горько женщине, когда хватаясь за грудь, она испытывает не сексуальное наслаждение, а физическую боль от таящего в ней чудовища, - рака. Мигом весь мир обращается в одно место, которое рифмуется с раком. Вот именно с ним. Плоть болеет, она материальна и не вечна. Как, впрочем, и удовольствие имеет свой предел, свой конец. Поэтому в любом удовольствии, включая и сексуальное удовольствие, есть конец, который причиняет боль до такой степени, после которой человек больше ничего и никогда не почувствует. Именно плотское, материальное убивает, убивает тем же самым, каким дает жизнь. Тайна женщины – это тайна материального. Напротив, тайна мужчины – это тайна идеального, точнее, идеализации материального, естественного, воплощением которого является женщина.  Женщина пользуется этим, притворяется идеальной для того, чтобы присвоить мужчину как материальную силу для материализации, продолжения жизни.
        Разоблачение тайны приносит чувство стыда. Поэтому так неприятен цинизм в интимных вопросах. Для этого и нужно бессознательное, - для утаивания постыдного. Гиперболизация стыда вызвана развитием сознания и тем более с его совершенствованием. Таким образом из стыда и рождается совесть как весть сознания сознанию же о бессознательном.  Поэтому для приятного обхождения не следует лазить в душу женщине, а следует сосредоточиться не на ее душе, на том, что она тоже человек, тоже личность, но на ее внешности, на ее походке, на ее болтовне. Иначе ты найдешь в женщине вместо искомой души одну плоть, жаждущей еще большей плоти. Не заводи с ней душевные разговоры, «не буди лихо, пока оно тихо», напротив, очаровывайся красотой женщины и соблазняй ее, чтобы для полной кондиции иметь представление, но никак не знание, о наличие у нее души. Имей в виду, читатель, что имеет душу не женщина, а человек, который есть в женщине тоже, но не она сама, когда женщина является женщиной.  Дело в том, что женщина не всегда бывает женщиной. Вот когда она не бывает женщиной, тогда она может быть человеком и не только человеком, а таким, что лучше тебе не знать. Намеком на то, чем может быть женщина, является один из главных персонажей сказки – ведьма, баба-яга. Это и не человек и не женщина, а то, кем может быть женщина. Не дай вам Бог. Это сук-куб, короче, «сучок» (инкуб), только женского рода, второе женское Я, точнее, Оно, уже не человеческое, а демоническое. Данного демона как нечто не данное можно вызвать при разоблачении женщины, ее тайны.

 
        Мифология Нового Года.  Как можно истолковать такую фразу: «Как встретишь Новый Год, так и проведешь его» (весь год)? Разумеется, как магическую. У светского, атеистического человека тоже есть мифология – это мифология Нового Года. Уже с порога Нового Года начинается суеверие современного человека. У верующего человека есть хоть Рождество. Но у неверующего человека есть свой магический круг – это круг Нового года, годичный круг, первый поворот его колеса. Человек, каким был примитивным существом, таким и остался. Даже больше: в современной редакции он стал еще примитивнее, чем был, потому что это уже не естественная простота, таящая в себе будущую сложность,  а искусственное упрощение, скрывающее утраченное сложение.