Три встречи с поэзией

                ТРИ ВСТРЕЧИ С ПОЭЗИЕЙ…
                (эссе – воспоминание)
     Мы жили в Москве на улице Сивцев-Вражек, а монтажное управление, где я ра-ботал, располагалось на Арбатской площади.
     Моя покойная супруга трудилась тогда в институте «Гипропласт» - переводила чертежи с английского. Лара люто ненавидела свою работу. Выпускница иняза имени Мориса Тореза, - она болта от гайки не могла отличить, она и в жизни их не видела – а тут, извольте, чертежи переводить: пояснения к чертежу, пояснительные записки к проектам. Об учительствовании в школе она не помышляла, как помню, предложений не было. Работала в отделе переводов – одни женщины. Курить научилась, плохие слова узнала и часто рассказывала об одной рыжей переводчице с английского, жаждущей стать начальницей этого отдела. Эта женщина говорила так: - «…вы сделайте меня начальницей, а сволочью я стану сама».
    Одна из двух её школьных подружек, Людмила (имя вымышленное, потому как она, дай бог ей здоровья, жива и я с ней не так давно разговаривал) тоже училась в инязе и тоже на английском отделении.
    У выпускников иняза в те годы были проблемы с работой. Золотая медалистка Людмила закончила иняз с превосходным знанием английского языка, а работы – нет. Людмиле повезло устроиться лит секретарём то ли в СП Союза, то ли в детскую секцию к С. Михалкову. Не помню теперь, сколько времени она там поработала, но именно это осталось в памяти.
       Дом литераторов – там часто выступали писатели, поэты, проходили юбилей-ные торжества. На такие события в Доме литераторов у Людмилы была возможность достать билеты. В этом случае она звонила своей подруге Ларе, а она мне, чтобы я взял билеты. Арбат не так уж далеко от СП Союза. Я приходил к Людмиле и забирал билеты. 
        Приёмная, где работала Людмила невелика, её стол у окна, она – лицом к вход-ной двери. Типичная советская приёмная для двух кабинетов. Я пришёл – она раз-говаривала по телефону, что-то помечая карандашом. Присел в ожидании. Внезап-но дверь кабинета, к которой я сидел лицом, резко открылась – оттуда, к моему изумлению, вышел почти двухметровый человек с известным лицом. С лицом автора «Дяди Стёпы». Настоящий живой Сергей Михалков. Людмила продолжала разговаривать по телефону, не обращая внимания на босса. Михалков понял – разговор важный, резко удалился. Не успела Людмила положить трубку телефона, как входная дверь приёмной открылась - вошёл высокий человек в сером одеянии. Я увидел его боковым зрением, не обратив на него внимания. Людмила сильно обрадовалась:
   - Жень! Как тебе не стыдно! Ты уже три месяца не платишь комсомольские взно-сы!
Этот человек подошёл к столу, а я, сидящий, снизу-вверх посмотрел на этого стоя-щего Женю. Я не помню теперь моей реакции на явление самого Евгения Евтушен-ко. Ничего себе - в течение пяти минут увидеть двух знаменитостей. Евтушенко уже был хорошо известен среди молодёжи. К тому времени я читал его только в перио-дических изданиях. Сборники его стихов быстро раскупались. Пока диалог двух комсомольцев продолжался, я успел рассмотреть известного поэта. Он был высок и худощав. Довольно аскетичное лицо, аккуратный пробор и одежда – естественно, не фабрики «Большевичка». Элегантный серый костюм, белая рубашка с галстуком, короче, как тогда говорили – шмотки заграничные. И запах – абсолютно чужой, не «ШИПР». Тем временем беседа перешла в дружескую перебранку. Сборщица комсомольских взносов Людмила, выполняя поручение комитета комсомола, обязана знать, с какой зарплаты или дохода платятся взносы. Именно этого поэт не знал, публикуясь в во многих периодических изданиях, сборников в издательствах, даже в газетах. Этот разговор стал мне не интересен, и я дал знать об этом мимикой лица. Людмила, не прерывая комсомольской беседы с нерадивым поэтом, про-двинула ко мне по столу долгожданные билеты, и я успешно ретировался. По дороге я вспомнил и про автора «Дяди Стёпы». Эту книжку про доброго милиционера, друга детей, я никогда не читал и мне маленькому её не читали. Тогда она была ещё на слуху. А теперь?.. Какая ирония – милиционер в новой России вовсе не ге-рой и не образец для подражания. Вряд ли детишки читают Михалкова, взрослые вряд ли читают его патриотические басни. Думаю – мало кто знает об их существовании. А эти басни были, клеймили, как помню, космополитов, по радио их читали. Две строчки одной из них я помню по сию пору «С умилением глядят на заграничное, а сало русское едят». 
       Сборник стихов Евгения Евтушенко и сейчас при мне. Я его иногда читаю, так же, как и многих других поэтов. На длинную прозу у меня и здоровья нет.   
       Третье знакомство с поэзией произошло летом или осенью 1970г. Я ещё рабо-тал в монтажном управлении на Арбате. Мой коллега Сергей Николаевич Кочетов воевал в Белорусских лесах и болотах в партизанском отряде под командованием командира – известного Героя Советского Союза. Каждый год на 9 мая, оставшиеся в живых бойцы отряда собирались вместе. Иногда их показывали по телевизору. Сергей Николаевич - человек серьёзный, немногословный. Дело своё знал и я, вроде как его начальник, в его дела - начальника гаража, не вмешивался. Автомашины – не моя профессия. Однажды Сергей Николаевич как-то невзначай спросил:
   - Мне сказали ты стихи пишешь?..
От удивления я промолчал, а он, не замечая, продолжил:
  - Мы можем показать твои стихи Максимову. 
 С ним в партизанским отряде воевал будущий поэт Максимов (простите – не помню имени).  Стихов Максимова я не читал и о нём не знал.
      Свои стихи я писал периодически с 15 лет – только, когда вдруг “наезжало”. В те времена, да и всегда, я не садился за стол с пером и бумагой с целью – написать стихи. Когда они прилетали – оставались в голове, потом вдруг всплывали, редактировались там же. Я никогда их не записывал, но помнил все. В семидесятых моей жене Ларе удалось купить нужную ей, столь дефицитную тогда, чешскую пишущую машинку. Она хорошо знала, что есть в башке мужа и стала требовать выложить это на бумагу. Пару страниц я надиктовал – и всё.
      Целую неделю я размышлял о том, каким образом о стихах могло стать извест-но моему коллеге. Лара никого с моей работы не знала, я никому не рассказывал. Откуда?! Я очень охранял свою тайну от сотрудников.  И всё же, в утечке виноват был сам. Помню я спросил у Сергея Николаевича:
   - Когда поедем к Максимову?..
   - В пятницу, в часа три.
 С двумя бутылками водки мы доехали на метро до ст. м. Ждановская (теперь Вы-хино). Оттуда на электричке в сторону ст. Быково. Куда мы приехали, теперь не помню – может в Удельную, может в Малаховку, - там по всей дороге дачи. Максимов почему-то мне не запомнился, возможно по причине большого возлияния. Мы познакомились с Максимовым и его женой у них на даче за небольшим столиком, окружённом замечательными кустами и деревьями. Просто шикарно, на природе. Максимов вспоминал былые партизанские дела, Сергей Николаевич наливал. Слушать их было интересно – я с детства любил слушать разговоры фронтовиков. В детстве, мы, мальчишки, ловили каждое слово о войне. Так неспешно вчетвером выпили две бутылки. Супруга Максимова не отставала и сразу принесла бутылку коньяка. Распили и её. Тут Сергей Николаевич вспомнил зачем мы здесь:   
   - Давай стихи!
Он передал их Максимову и показал пальцем на меня:
  -  Посмотри. Это его!
Максимов положил перед собой мои две страницы и стал что-то искать глазами на столе. Сергей Николаевич понял:
   - Дай ему авторучку?
Максимов взял мою авторучку и стал делать какие-то пометки на первой странице. Тут, как раз, пришла супруга поэта и принесла бутыль самогона. Максимов отодви-нул в сторону страницы, сверху положил ручку. Сергей Николаевич налил понемногу. Я и первые тосты не помню и эти – последние. С самогоном у меня и прежде были встречи, когда ещё жил в Киеве, в общежитии. Я ненавидел самогон из белой свёклы, в народе - «Мария Демченко». Я посмотрел на цвет - пить можно. Пытались допить бутыль. Супруга поэта первой покинула нас. Потом как-то обмяк поэт, и я то-же сломался. Сергей Николаевич оказался единственным среди нас стойким бойцом. Он прямо и сурово смотрел на нас, одновременно во всём участвуя.  Мне кажется – всё закончилось, когда Сергей Николаевич положил мне в боковой карман страницы и авторучку. Он встал – прямой и несгибаемый, взял меня под локоток и мы – пошли не спеша и твёрдо на станцию. Мне кажется, я не шатался, доехали на электричке до ст. метро «Ждановская». В метро пьяных не пускали, нас впустили, стало быть с нами было всё в порядке.
Дальше, как в том анекдоте: - «тут помню, а тут не помню». Помню расстались с моим коллегой на ст. метро «Рязанский проспект». Я вышел, а он поехал к себе до-мой, на Таганку. Помню, как пришёл к своему дому, поднялся на лифте на седьмой этаж, своим ключом открыл свою, а не чужую, дверь… и дальше – не помню.
            Утром проснулся в своей квартире, на своей не расстеленной постели -  в одних трусах, но в рубашке с галстуком. Чувствовал себя вполне приемлемо, пони-мая, что это впервые… Лара вышла из комнаты дочери, где проспала всю ночь. Во-прос был вполне ожидаем:
   - Ты помнишь, что было вчера? 
   -  Помню – пришёл домой.
   - А дальше?
   - Не помню!
   - Напомню тебе. На мой вопрос, где ты был, ты ответил, - тут она со свойственным ей умением подрожать голосам, процитировала меня почти моим голосом, только с заплетающимся языком:
   -  Я встречался с советской поэзией…
Воспроизвести себя точно, как она, на бумаге я не могу. С поэзией я встречался всю жизнь, и сейчас постоянно, но с живыми поэтами больше никогда, только если со сцен, где они выступали. Об одной встрече в Доме Литераторов я всё же коротко.
   Был юбилей Михаила Светлова – пятьдесят. В Д.Л. собралась вся московская ли-тература, возможно и культура. На сцене стол, президиум, ведущий большой, разу-меется, литератор. Рядом с ним – маленький, щупленький Михаил Светлов, почти классик сов. литературы. С края стола - Евгений Евтушенко. Выступали по регла-менту, по статусу и с восхвалениями, иногда покусывали. Через минут пятнадцать от начала, Светлов поднялся и тихо, как лодочка поплыл за сцену сквозь занавес. Почему-то весь зал стал очень тихо хихикать и ухмыляться. Светлов был там не-долго и такой же лодочкой приплыл к своему причалу за столом. За время вечера Светлов сплавал туда и обратно раза четыре. Реакция зала всегда была такой же, как и в первый раз. Я по-прежнему ничего не понимал. Мне объяснили потом – за сценой был буфет, там наливали. В отличие от меня, провинциала, интеллигенция знала – Михаил Светлов выпивает. Он был юморист, в основном по поводу себя. Две московские байки тех лет от Светлова. Первая, по поводу его пристрастия к спиртному: – «Я могу обойтись без самого необходимого, но не могу обойтись без лишнего». Вторая относится к тому времени, когда он лежал в больнице с диагнозом – рак. У него была отдельная палата с телефоном. Даже в таком положении он шутил с кем-то по телефону: - «Принесите мне пиво – раки у меня уже есть». Тогда было модно пить пиво с раками. И то, и другое было в дефиците. Вот такие три встречи с поэзией. Другие – глубокие и содержательные - в книгах…
                Цфат. 2020г.