Поздний вечер

Сквозь шелушащуюся зелень краски проступает мокрая ржавчина сварных перил. Труба давно провисла, редкие расплющенные столбики придорожной ограды сломаны и забор страдает от цинги.

Он сидит и курит в темноте. Раскачивается: капли росы и прогнившее железо осыпаются с шелестом. Опоры мягко стучат в земле. Иногда, вскакивает, начинает отряхиваться. Плюёт на разодранные ладони, трёт их о джинсы. Смотрит вверх: окно ещё подсвечено. И почти видит: там, за тяжёлыми линялыми занавесками стоит накрытая плетёным жёлто-синим пледом деревянная кровать. В изголовье, на струбцине, болтается настольная лампа. Светит в потолок. Их двое там, за теми занавесками.

– И что теперь? И что теперь. И что…
– Как глупо, странно. С детства учат, – Прыгай. Нет, не так – по клеточкам. Радуйся – должно быть весело.
И прыгаешь, и весело - Должно же быть.
Потом читаешь в книге: «Подарил цветок», – звучит красиво
– Да. Должно красиво быть.
Несёшь цветок и знаешь, всем красиво будет. За тебя уже почувствовали, оценили, рассказали.
Подарил.
- И почему не вижу красоты? И почему же нет того, что обещали? Может, не заметил, упустил? Помельче выбрать сеть?
И вот, наконец, попалось что-то. Обещали красоту.
- Оно ли это?
- Обещали – значит да, оно и есть.
Сейчас вон там за занавесками они. Она. И он.
- Но почему не чувствую того, что должен? Где ненависть, где обещанное горе, где тоска? Почему нет слёз? Должны ли быть? Не помню. 
– Что со мной не так?! Я ничего не чувствую.
Окно теперь погасло.
Только пустота, которую так хочется заполнить дымом.
– Сигарет купить, – встает, отряхивается, оттирает руки.
Джинсы чёрные, на них совсем не видно. Медленно уходит. Труба давно провисла. Блестеть остались липкие следы на острых струпьях краски.