Arbeiter Und Soldat - красное подполье в вермахте

1943 год, оккупированная вермахтом Бретань. По улице портового Бреста неторопливо шагает молодой парень. Достает сигарету, но вот беда! — ни одной спички: у кого бы спросить огоньку? Взгляд падает на случайно оказавшегося рядом немецкого солдата. Прикурив, француз бросает: "Scheisse Krieg hein!" — "Поганая война!". Солдат, осмотревшись по сторонам, кивает: "Ja, Ja!". Глаза парня вспыхивают: значит, можно продолжать разговор.

Француза зовут Робер Круо, и он заводит знакомства с немцами не из пустого любопытства. Его задача смертельно опасна: создать революционную организацию из гитлеровских солдат.

Робер Круо родился 12 марта 1921 года. Отец его был почтальоном; ту же профессию выбрал и сын. В конце 30-х Робер присоединился к троцкистам, а после оккупации Франции — принял активное участие в подпольной работе. До весны 1943 года он руководил троцкистской ячейкой в Нанте, а в марте 1943-го, чтобы избежать депортации в Германию, Круо переехал в Брест, где действовала ячейка Интернационалистской коммунистической партии под руководством 22-летнего электромонтера Ива Боденэ.

Летом 1943 года бретонские троцкисты приняли решение вести агитацию среди оккупационной армии. Они начали издавать пропагандистскую газету "Arbeiter Und Soldat" ("Рабочий и солдат"). Но вот беда: немцы почти не знали французского, а французы, за исключением Круо, — немецкого. Из-за это первые выпуски газеты выглядели довольно неуклюже. Подпольщики обратились к товарищам с просьбой прислать человека, свободно владеющего немецким языком. Тогда на тайном собрании появился человек, говоривший по-немецки как урожденный берлинец, и представился: "Виктор".

Настоящее его имя было долгое время неизвестно. Даже Дэвид Норт, кратко изложивший судьбу "Виктора" в своей книге "Наследие, которое мы защищаем", упоминает своего героя лишь под псевдонимом "Поль Виделен" (так он подписывал статьи). Лишь в 2018 году, когда историк Натаниэль Флакин опубликовал книгу "Мартин Монат: еврейский боец Сопротивления среди немецких солдат", человек, по праву заслуживший славу одного из величайших героев троцкистского движения, наконец обрел лицо.

Немецкий еврей по происхождению, Мартин Монат родился 5 января 1913 года. В юности он состоял в социалистической сионистской организации "Хашомер Хатцаир". Известно, что в первые годы гитлеровский режим терпимо относился к сионистам по такой примерно логике: почему нет? Мы хотим убрать евреев из Германии, но ведь и сионисты хотят того же! Так пусть агитируют за исход в Палестину и все вместе убираются прочь!.. Эта парадоксальная ситуация позволяла легально распространять в Германии сионистскую прессу, где перепечатывались даже статьи Льва Троцкого.

Ознакомившись с ними, Монат стал симпатизировать троцкизму, а после 1938 года, когда положение евреев в Германии стало невыносимым, бежал в Бельгию и там присоединился к троцкистскому движению. После начала войны включился в подпольную работу. В 1942 году он был делегатом Европейской конференции IV Интернационала, а год спустя — наладил издание немецкоязычной газеты "Arbeiter Und Soldat".

Поначалу троцкистам сопутствовал успех. Круо повстречал сержанта, чей отец в догитлеровские времена был функционером компартии Германии. Всего за пару месяцев сложилась тайная группа, куда вошли пехотинцы, моряки и служащие трудовой организации Тодта (по разным данным, от 15 до 50 человек). Ее работа не ограничивалась пропагандой. С помощью подделанных тодтовцами справок троцкисты спасали французских рабочих от угона в Германию; через моряков и портовых рабочих — разузнали и передали английской разведке места прохода гитлеровских подлодок (которые затем были успешно уничтожены авиацией).

Бывали случаи и комические. Один из распространителей листовок как-то вернулся к товарищам с огромным фингалом. Оказалось, завидев в бистро четверых немецких солдат, он решил раздать агитматериалы всем сразу. Завершилась отчаянная попытка неожиданно: один из немцев с размаху двинул ему в глаз и выбросил на улицу. "Наверное, антинацист", — резюмировал незадачливый подпольщик. "Почему?" — "Ну, нацист бы сразу арестовал..."

К несчастью, молодые рабочие, в основном составлявшие организацию, не имели серьезного конспиративного опыта: они не разделили организацию на автономные ячейки и часто собирались большими группами, приглашая на собрания по десятку немецких солдат разом (что не могло не привлечь чужого внимания). "Десять солдат вместе! — вспоминал Андре Кальве, один из выживших подпольщиков. — Это безумие. Никто этого не говорит. Все мы глупо верим, что всё обойдется". Поэтому, прознав об организации, гестапо быстро сумело внедрить в нее своего агента по имени Конрад Леплов. Хуже того: нацисты выследили не только брестскую группу, но и ее парижских товарищей.

В октябре 1943 года начались аресты. "Пропаганда среди немецких солдат — величайшее из преступлений!" — заявил гестаповский офицер одному из арестованных. Действительно, революционное (да еще троцкистское!) подполье внутри вермахта — это было самое немыслимое для нацистов. Ненависть побежденных к победителям — это еще понятно, так и должно быть, это даже укрепляет тевтонский дух; но общая борьба за социализм? Невозможно! Немецкие солдаты-подпольщики были казнены, французские троцкисты — отправлены в концлагеря, из которых далеко не все вышли живыми. В лагерях погибли Марсель Хик (лидер ИКП и глава Европейского секретариата IV Интернационала), Ив Боденэ, Жорж Бертомме, Андре Флок и другие.

Робер Круо, опознанный Лепловым на улице, был арестован 6 октября и в тот же день застрелен конвоиром (возможно, при попытке бежать). Нацисты так и не узнали его настоящего имени, которое раскрылось только после войны.

Мартину Монату в течение года удавалось избежать ареста, однако летом 1944 года вишистская полиция схватила его в Париже и передала на расправу в гестапо. Монат героически вынес пытки, не выдав никого и ничего.

Когда стало ясно, что подпольщик не заговорит, с ним решили расправиться тайком: Моната вывезли в лес и несколько раз выстрелили в голову. Однако ему удалось выжить: раненого нашел полицейский и доставил в больницу. Прийдя в сознание после недельной комы, Монат смог передать своим товарищам весточку: "Я здесь, казненный гестапо". Троцкисты готовились спасти Мартина, однако гестаповцы добрались до него раньше: всего за несколько дней до начала Парижского восстания фашисты забрали Мартина Моната с больничной койки. Дальнейшая его судьба неизвестна. В те дни доведенные до паники фашисты без разбора расстреливали арестованных: почти наверняка был казнен и Монат.

Смертельно опасная работа бретонских троцкистов, вне всякого сомнения, достойна памяти и преклонения. Но чем она была — порывом индивидуального героизма наперкор историческому потоку или же невоплощенной, насильно задушенной потенциальной возможностью повернуть этот поток? Факт остается фактом: во время Второй мировой войны французские троцкисты так и не сумели разрешить задачу, поставленную Троцким — найти контакт с массами рабочих и создать руководящие силы для новой революционной волны. Следует признать, что сталинистская ФКП в годы войны избрала гораздо более успешную политику — парадоксальным образом, отчасти благодаря своему оппортунизму. Троцкисты с довоенных лет находились в плену догматической аналогии между Первой и Второй мировой: если в основе и та, и другая являлись империалистическими войнами за передел мира — то и революционный процесс будет развиваться одинаково, по модели 1917-18: через братания на фронте и революционные восстания в тылу воюющих армий. Соответственно формировалась и практика — также по аналогии с опытом большевизма. Невозможно ведь представить, чтоб большевики при царе, этак в 1915-16 годах, призывали к партизанской войне против немцев и австро-венгров; тогда это называлось "оборончеством".

Для сталинистов подобных историко-теоретических ловушек просто не существовало. Именно поэтому уже к концу 1940 года они без труда переориентировались с пораженчества на вооруженную борьбу за "национальное освобождение" — ту самую линию, которая принесла компартиям Франции, Италии, Греции огромный авторитет и героическую репутацию (всецело растраченные верхушкой этих партий на послевоенные компромиссы с буржуазией).

Лишь в декабре 1943 года европейские троцкисты приняли решение участвовать в партизанской борьбе, которая на тот момент приняла массовый размах, и создали свой "военный сектор". Его возглавил известный троцкист Анри Молинье, вскоре погибший во время Парижского восстания. Активно сражался с оружием в руках и Андре Кальве — один из немногих уцелевших бретонских подпольщиков. Но было уже поздно: при всем личном героизме их решение никак не поколебало позиций торезовско-деголлевского Национального фронта.

Могло ли быть иначе? Спору нет, "стартовые возможности" были разные: но не забудем, что и ФКП (после поддержки германо-советского пакта и контактов с гитлеровскими властями в первые месяцы оккупации) изрядно порастратила свое влияние, которое пришлось воссоздавать если не с нуля, то всё же с довольно низкой точки. Да и речь тут, собственно, не о создании "партийных армий", а о стратегической ориентации в условиях войны: бороться ли за освобождение страны от оккупации, поддерживая акты сопротивления и призывая к ним — иначе говоря: вести войну до победы революции — или ждать, пока сама революция не положит конец войне? Пусть даже ждать не пассивно, даже рискуя жизнью... Но сегодня мы знаем, что действительность оказалась сложнее: революционная волна поднялась — но судьба ее оказалась в руках тех, кто выбрал первый путь...

Надо сказать, что в последние дни своей жизни Троцкий начал нащупывать новую позицию в вопросе об отношении пролетарских партий к войне, "пролетарской военной политике": коммунисты, — писал он, — должны стать "социалистическими революционными милитаристами", они должны быть готовы сражаться за демократию вместе с рабочими, которые ненавидят фашизм, но не ради самой демократии, а для того, чтоб "идти дальше" — к пролетарской революции.

Вряд ли, конечно, история повернулась бы иначе, успей Троцкий развить свою идею и донести ее до сторонников. К сожалению, они оказались верны не столько методу, сколько букве своего учителя.

Это, конечно, ничуть не умаляет их отваги, как и отваги русских народовольцев или парижских коммунаров. Однако если мы хотим, чтобы борьба Ива Боденэ, Робера Круо и Мартина Моната была для нас не только примером, но и уроком — мы должны сделать выводы. И первейший из них — научиться отличать общетеоретическую схему от реальности (на что мы зачастую не способны и сегодня), не превращаться в пленников собственных лозунгов и уметь адаптировать их к меняющимся условиям жизни. Это — самая актуальная задача и главное условие будущего успеха.