Монолог мудреца Менделя

- Если младенцев, родившихся сегодня с ноля часов по…
Мендель мечтательно закатил глаза. Его взгляд упал на маленькое окошко, забрызганное струями кипящего рисового отвара. В правой четверти оконной отдушины мудрец увидел распустившуюся в вечернем небе звезду. «Первая!..» - подумал он.
- Дора, сколько сейчас времени? – спросил Мендель. - Сколько?.. Не может быть! Очень, очень поздно. Ещё столько работы!
Дора, почтенная еврейка, не спешила отвечать мужу. Она знала, любая, даже самая неотложная проблема буквально через минуту теряла в глазах супруга остроту, и новое, очень важное обстоятельство занимало всё его внимание. 
Так случилось и на этот раз. Философ Мендель беззаботно переступил черту, за которой ещё несовершённое действие обретало смысл вполне случившегося обстоятельства, и тотчас последовал дальше. В таком случае говорят: «если не я, то кто?»
 
Вдруг мудрец сдвинул брови.
- Всемогущий Яхве, верни мне разум! Дора, повтори, пожалуйста, что ты сейчас сказала. Двадцать два часа? Благодарю Тебя, всезнающий Яхве! И тебе, Дора, спасибо! Итак, пишем: двадцать два. Значит, с учётом двадцати двух часов у нас в итоге получается…
Нет, это невозможно! Теперь я забыл начальную цифру.
- Дора!..
Мендель прикрыл рот ладонью, смущённо оглянулся на Дору, присевшую в дальнем углу комнаты, и перешёл на шёпот:
- Мендель, ты совсем из ума выжил, ну как она может знать, откуда ты ведёшь счёт?
Его совестливое чувство приняло патетическую форму, свойственную глашатаям истины. Он поднял вверх руки и продекламировал:
- Ах, Дора, прости, я совершенно зря тебя побеспокоил. То, о чём мне хотелось спросить, следует помнить мне самому. Да-да, именно так. Ступай, Дора, оставь меня. Я должен сосредоточиться.
Дора встала с сундучка, пожала плечами и послушно удалилась в спальню. Мендель некоторое время смотрел ей вслед. Затем растерянно произнёс:
- Хм, ушла...
Уход жены почему-то расстроил его. Он как-то неопределённо крикнул вслед:
- Дора!..
 И тотчас удивился собственному произведённому действию.
- Мендель, ты зовёшь Дору, но тебе не следует её звать. Она ушла, потому что поступила так, как ты хотел. Не надо ничего менять.

Мудрец встал из-за стола, подошёл к окну, облокотился на подоконник и принялся разглядывать ночное небо. Казалось, он ищет какую-то очень важную в данный момент звезду. Через пару минут Мендель отвернулся от окна и продолжил декламировать вслух собственные мысли:
- Что плохого в том, что Дора мне помогает? Наливает чай, говорит время, а вечером раскинет свои каштановые волосы по подушкам и смотрит, как Луна на Землю, будто ждёт меня и хочет что-то мне сказать… Зачем ждёт? Я столько раз объяснял ей, что траектории Земли и Луны находятся в определённом планетарном состоянии, и никогда, слышишь Дора, никогда не пересекутся. Так нет же! Ничего не хочет понимать глупая женщина! Что только ни читал я ей про космос! Энциклопедию Майлса и Смита читал, Атлас звездного неба Ридпата показывал, даже Занимательную астрономию Перельмана под матрасик стелил, думал, почувствует - откроет!.. Нет! Лежит непокрытая в тонкой рубашечке до самой полуночи и глядит на меня во все глаза. Потом скажет в сердцах: "Ах, Мендель, чтоб тебя!", отвернётся и спит. А я смотрю на неё спящую и думаю: "Дорочка моя, какая же ты невнимательная!.."

Бог Единый, я так разволновался!

Мендель вышел на крыльцо и стал смотреть поверх забора в иссиня-чёрное, искрящееся звёздной кутерьмой небо. Сегодня звёзды казались ему особенными. Потеряв неподвижную значительность, они перемещались, будто разбегались друг от друга. Даже Полярная звезда, всегда торжественная и неподвижная, кружила в мякоти ночного бархата и мерцала, будто подмигивала Менделю, приветствуя его новые мысли.
Охваченный внутренним восторгом, философ вернулся в дом и подсел к рабочему столу.
- Итак, - он обмакнул перо в глиняную чернильницу, специальной палочкой стряхнул с кончика пера излишек чернил и замер перед начатой фразой:
- Если всех младенцев, родившихся сегодня от ноля часов до… (Мендель сосредоточился) до ноля часов будущего дня запеленать в одинаковые пелены, положить под бочок друг к другу и сказать родителям: «Разбирайте!» - вот толкотня-то начнётся!
Он представил образовавшуюся толкотню: правоверные мамочки перебегают от одного младенца к другому и воздевают руки, готовые принять малыша себе. Но потом они вдруг опускают руки и бегут к соседней колыбели. Потом кажется, слава богу, матери определились, и можно выдохнуть. Но нет – там (по соседству) происходит то же самое.

Конечно, лет через десять проблема детской идентификации потеряет шарм неопределённости, и родителям не придётся так поспешно и так безуспешно отыскивать свою кровиночку. Перепутать детишек будет не просто. И рост разный, и голос, и размер.
Всё это так, но получается странная вещь - рассыпается единое новорождённое тело будущей жизни на тысячи разнообразных величинок. И это множество крохотных атлантов и кариатид (вы только представьте!) призвано в недалёком будущем держать на своих юных плечиках огромное небо жизни - с ума можно сойти! Более  того, эти милые крохотные детки со временем превратятся в крупных бородатых мужчин и вечно недовольных сварливых женщин...

Мендель послюнявил кончик пера.
- Да-да, вырастут не все. Кто-то умрёт в детстве, кого-то убьют на войне, кто-то погибнет по неосторожности. Их очень жалко.
Но общая диалектика жизни всё равно продолжится в оставшемся количество людей. Всё равно биологический геном всякого, даже самого несчастливого поколения реализует главное своё назначение – продолжение рода.

И вот тут-то мы подходим к главному!
Ах, как не хочется об этом писать и даже думать! Опять этот Дарвин, этот несносный вездесущий Дарвин! Пора бы ему успокоиться, Миллионы лет все живые организмы исправно поедали друг друга в борьбе за личное выживание и комфорт. Хватит уже!
Так нет.
Стоит только поколению людей выполнить свою репродуктивную функцию, оно становится исторически не нужным.
Вы только представьте себе – не-нуж-ным…
Почему?! Почему самые яркие интеллектуальные свершения по мнению безжалостной теории Дарвина уступают в своём эволюционном значении простому акту репродукции?
(Кстати, Дора наверняка согласилась бы с Дарвиным, но она спит).

Мендель вновь вышел на крыльцо. Он уже не смотрел на звёзды. Обхватив голову руками, философ бормотал себе под нос, на первый взгляд, бессмысленные фразы. Но фразы эти не были бессмыслицей. Они выражали естественный протест человеческого сознания против всего, что принижает значение сакрального видения мира.
- Говорят же: «Нет старика – купи»! – Мендель стоял с непокрытой головой, забыв о первой необходимости всякого еврея, покидающего жилище, надеть шляпу. – Я расцениваю эту фразу как трещину в граните Дарвиновской теории вида. Ведь что получается. Старик, ставший ненужным в развитии биологической цепочки, оказывается совершенно необходим как хранитель разумных истин. А это означает, – Мендель в порыве восторга воздел к небу руки, - это означает отсутствие смерти как таковой – истины не умирают!

- Однако, - руки Менделя, как два оборванных судовых каната, упали вниз, - последователи Дарвина совершенно не хотят признавать этой очевидной интеллектуальной парадигмы и делают всё, чтобы не допустить божественный миропорядок к рычагам диалектики. Они смеются над седыми носителями мудрости и видят в них только немощных стариков. Они собирают их в «богадельни» и через чёрный ход дружно гонят на погост. Разве это справедливо?
Да, – это говорю я, Мендель – не справедливо!

Он вернулся в дом и подошёл к кровати спящей Доры.
- Спи, Дора, спи. Я знаю, ты хочешь иметь детей, и ты злишься на меня за то, что я равнодушен к деторождению. Но это не так! Просто я смотрю наперёд. К чему приводят светлые мысли – мне известно. А вот кем вырастут наши дети – не знаю. И это пугает меня.
Впрочем, - он улыбнулся, - в жизни всё может случиться с точностью до наоборот! Разве Оппенгеймер и Курчатов знали, что результатом их гениальных разработок станет несчастная Хиросима? И разве мои родители, наказывая меня за проступки, знали, что из их сына вырастет мудрейший из людей?
 
Мендель стих и стал похож на кота, обмакнувшего в сметану свой розовый язычок. На самом же деле он обмакнул перо в чернильницу и продолжил запись:
«Мудрость миру не нужна. Он вынужден её терпеть, чтобы не прослыть схоластом, и готов при первой возможности от неё избавиться. Достойный тому пример – судьба Сократа…»
- Ума не приложу! - сокрушался Мендель. – Эта мировая нищенка Старость бросает в котёл времени тысячи замечательных людей. Растворяет их дивные разнообразия, сковывает немощью силы, опускает до безумства возвышенные умы. И в конце концов эта пакостная старуха обращает в прах неповторимые житейские индивидуальности. А ей вторит вечно молодая Диалектика. «Меняемся, меняемся! – кричит она зазевавшимся старикам и старухам. – мрём, не задерживаемся!»
Мендель нахмурился.

- А теперь спрашивается: зачем мы любили, страдали, писали книги… Зачем мечтали и строили воздушные замки? Зачем всё наше интеллектуальное преимущество перед дикой природой, наработанное бессонными ночами, время топчет и сбрасывает в ничто? Из столетия в столетие оно нам твердит: «Не высовывайтесь! Преимущество разума – это беспредельная пустота».
Мудрец сверкнул глазами.
- Нет, тысячу раз нет! Мы пишем книги, создаём произведения искусства, короче говоря, материализуем наши мысли в форме звука, цвета или печатного листа. Из наших разрозненных листов складываются великие книги жизни. Да-да, после нас остаются книги, воспоминания. Всё это – культурный слой, факт человеческого присутствия в этом мире...

Выходит, материя, взятая из праха, возвращается в прах не вся! Часть её продолжает существовать в трёх-мерном измерении в виде произведений искусства? А это значит...
Мендель задрожал в сладком предвкушении огромного интеллектуального открытия.

- Спи, Дора, спи, я ещё попишу с полчасика. Мне пришла в голову замечательная мысль!
Всё, что в нас рождается естественным образом – наше тело, наши чувства и ощущения – всё это подлежит закону естественного отбора и обращается в прах по истечении срока годности. Звери это знают лучше нас и принимают роковую весть спокойно и «рассудительно». Птица спускается с ветвей на землю, волк (Акела) – уходит в одинокие странствия. И только человек цепляется за жизнь: замораживает себя, крадёт живое сердце у другого, пичкает себя таблетками.
Но то, что неподвластно «хищнику Дарвину» - интеллектуальный осадок человеческой жизни (конечно, не весь, но хотя бы тот, который человек успел материализовать в предметы искусства), с окончанием биологической жизни не умирает. Он продолжает жить, независимо от смерти его "родоначальника". Более того, он выступает в качестве его представителя в вечных покоях времени.
О, это дорогого стоит!..
Мендель поставил точку, отложил перо и направился к спящей Доре.
- Она прекрасна! – шепнул он сам себе, задувая светильник.