1965-й мог стать последним годом моей жизни

 
На фото – Григорий Александрович Шехвиц, 9 мая 2014 г.

1965 год едва не стал последним в моей жизни.
В январе на работе почувствовал боли в животе. Пошёл в рабочую поликлинику. Там определили обострение гастрита, выписали лекарств и отправили на работу. Гастрит меня донимал уже несколько лет – на почве постоянного питания в столовых. Но боли становились сильнее, и я отпросился домой.

Ночью поднялась температура до 40, начался сильный озноб. Утром вызвали участкового врача. Она меня осмотрела, но диагноза поставить не смогла. На следующий день пришла сама. Узнав, что лучше не стало, вызвала скорую и отправила меня в больницу. В инфекционное отделение. Там двое суток не могли поставить диагноз, только говорили:

– Вы не наш больной.

На третьи сутки пришёл хирург, заведующий хирургическим отделением Г.А. Шехвиц. Мы были знакомы – встречались на городских семинарах пропагандистов. Он быстро понял, в чём дело: аппендицит.

– Перитонита нет? – спросил я.
– Есть! – улыбаясь, сказал Шехвиц, словно речь шла о пустячке.
– И что теперь?
– Будем оперировать.
– Когда?
– Сейчас.

Меня сразу же перевели в хирургическое отделение, и уже час спустя я лежал на операционном столе. Конечно, такая оперативность мне кое о чём говорила.

Оперировал меня сам Шехвиц, ассистировали двое, в том числе Степан Полонский, моих лет, мы бывали с ним в одной компании. Под местным наркозом. У изголовья сидела сестра, которая всё время меня успокаивала. Надо мной висели часы, и я видел, как медленно-медленно течёт время. Шехвиц что-то показывал Полонскому. Несмотря на наркоз, было довольно больно. Я терпел, но час спустя не выдержал:

– Ну, скоро вы там?

Шехвиц отшутился:
– Вы не смотрите, что рабочий день закончился. Мы задержимся, так не бросим.

Операция продолжалась 1 час 40 минут. Позже Шехвиц рассказывал мне, что аппендикс лопнул, гной скопился в укромном местечке, а не разлился по брюшной полости. Это и спасло мне жизнь. Оперировать надо было в первый же день, когда начались боли. Всё продолжалось так долго, потому что они вытаскивали и промывали кишечник.

После операции меня привезли в отдельную палату. Мне сказали, что это делается из уважения к моей личности: в Рубежном я был человеком известным. Раньше мне не приходилось иметь дело с больницами, и я не знал, какие там порядки. Позже я понял, что мне просто вешали лапшу на уши: эта палата была реанимационной, где выхаживали самых тяжёлых больных. Шехвиц был не только отличным хирургом, он был психологом: нужно, чтобы я не сомневался в положительном исходе лечения, а моё состояние его не гарантировало.

В тот же вечер об операции сообщили в Ростов. Ещё один шаг Шехвица как психолога: он передал маме, что нужна пара лимонов. Это немного успокоило маму: раз ещё что-то нужно…

Мама приехала той же ночью, и уже ранним утром была у меня. Она выхаживала меня до тех пор, пока не миновала опасность.

Шехвиц сказал маме, что нужно поддержать меня морально. Нужно, чтобы я был уверен в том, что всё закончится благополучно. Мама осторожно начала разговор на эту тему. Но оба они недооценили мою медицинскую неграмотность: у меня и не было никаких трагических мыслей. Я до конца не понимал, что мне грозило.
– О чём ты, мама? Умирать я не собираюсь!

Ежедневные болезненные перевязки – из раны продолжали отсасывать гной. Меня держали на обезболивающих уколах. Когда уколы отменили, я два дня не находил себе места. Просил, чтобы сделали укол. В ответ получал таблетку анальгина, которая мало помогала. Почему они не объяснили мне, что со мной происходит? Мне легче было бы перенести эти дни. Много позже я сам всё понял: меня обезболивали наркотиками, и я переживал ломку. Психолог Шехвиц не хотел, чтобы я знал о наркотиках: их применение могло бы навести меня на мысль, что не всё так просто с моим состоянием.

Через неделю после операции начались осложнения – воспаление лёгких. Затем начались боли в боку – предположили воспаление межрёберного нерва.

В больнице я пролежал больше месяца, выписали меня в день рождения 19  февраля – очередной шаг психолога Шехвица. Потом я ещё месяц дома в себя приходил. Опасались последствий в виде туберкулёза.

Примерно две недели спустя после моего возвращения на работу в Рубежное приехал Николай Степанович Докунихин, научный руководитель моей диссертации. В московском НИОПиКе он курировал Рубежанский химкомбинат. Я вызвался сопровождать его по новым производствам. Вверх-вниз по лестницам – и я скоро перестал поспевать за пожилым профессором. Докунихин наверняка знал о моей болезни и понял, что я ещё не восстановился. Сказал, что обойдётся без меня и отправил в лабораторию.

Григорий Александрович Шехвиц. Врач, который не дал моей жизни завершиться в 32-летнем возрасте. Никто не сказал мне, что 13 февраля, когда я ещё лежал в больнице, Шехвиц отмечал своё 40-летие. Родился в селе Михля Каменец-Подольской области. В первые дни войны семья эвакуировалась в Саратовскую область. В 1942 г. окончил среднюю школу, Работал трактористом в колхозе. В феврале 1943 г. ушёл на фронт. Воевал на Курской дуге, где получил тяжёлое ранение. Три операции – инвалид Великой Отечественной войны. В 1952 году окончил с отличием Киевский медицинский институт. С марта 1959 года почти 30 лет работал заведующим хирургическим отделением городской больницы, главным хирургом города Рубежное. Имеет боевые награды: ордена Богдана Хмельницкого, Отечественной войны I и II степени, «За личное мужество», медали «За боевые заслуги», «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.», юбилейные медали. За свой мирный труд удостоен звания «Заслуженный врач Украины» и является Почётным гражданином города Рубежное.

С того памятного 1965 года прошло 55 лет – жив Шехвиц и ведёт активный образ жизни. «Григорий Александрович Шехвиц – один из ярких представителей нашего города». «Вы — наша гордость и наше достояние», «Золотой фонд луганщины». Такими словами характеризовала Г.А. Шехвица луганская пресса.

Я навсегда сохранил огромную признательность врачу, подарившему мне самое дорогое – многие годы жизни.