1-я гаубичная

Алексей ЗАЙЦЕВ

1-Я ГАУБИЧНАЯ


… Всем, кто прошел дрянными дорогами Афганистана, посвящается.

        Он давно собирался положить на бумагу то, что чувствовал в провинции Газни. Этими записками из одиночества он хотел сказать и описать то, что чувствовал, участвуя в боевых действиях в чужой, исламской Республике Афганистан. Может, тогда он ничего и не понимал до конца, но с годами пришло осознание того, где был и что там делал. С тех пор много написано и поставлено художественных фильмов об Афганской войне, да и про военные конфликты, которые произошли после. Он убежден, что в них приукрашена вся эта война с ее грязью, вонью, голодом, холодом, обманом, тяжелым трудом и лицемерием. Вернувшись с нее, наши военнослужащие получали обманное ощущение  своей нужности и важности. Он помнит ночное дежурство с Варламовым и Дыней (Диденко). Для них оно было последним – завтра их дембель, вертушкой полетят в Союз. И между ними состоялся такой разговор.
         Варлам: «Вот ты, Леха, уже стал наводчиком, к дембелю научишься командовать орудием, а там гражданка, доучишься в институте, станешь начальником и тебе пригодятся навыки командования на войне.  На гражданке, где спящие и старые коммунисты руководят, я лично никогда не буду слушать их дурацкие распоряжения, а стану делать то, что считаю нужным, потому что больше их всех видел и чувствовал».
        Он: «Варлам, у тебя, конечно, счастья полный дипломат на завтра, но я не думаю, что нас пустят командовать без опыта работы, а на наш боевой опыт там плевать с высокой колокольни, все давно распределено. Что бы куда-нибудь пробиться, нужно попотеть больше, чем здесь».
        Варлам: «Ну посмотрим, жизнь длинная, хотя, думаю, никто с войны окончательно не возвращается».
        А возвращались они в перестройку, когда основная часть населения страны просто выживала кто как мог. По факту основной части населения России было по барабану, что они там испытали, – каждому свое. О них думали и переживали матери, отцы, родные. А они должны были осознать, что война закончилась и жить нужно как все, но не у всех получилось. Конечно, многие понимают, что попасть на войну из мирной жизни – трагедия для молодого человека, но он сам, в основном, это так не воспринимает. Молодости ведь все по колено – война дело молодых, лекарство против морщин.
«Когда я умирал в Республике Афганистан, думал, что дальнейшая жизнь прекрасна.  А оказалось, что дальнейшее – испытание нервов». …
        Сначала был призыв в армию в ноябре 1986-го. После разъездов по СССР их привезли на самолете в Душанбе. Пешком ночью дошли до ж/д вокзала. Шли как цыгане табором через спящий город. Из Минвод прилетели человек 100 – 120, ставропольские, краснодарские, ростовские пацаны. Он был с земляком из Ессентуков Чикишевым (кстати, потом нашел его в 2009 году благодаря редкой фамилии). На вокзале погрузились в поезд Душанбе – Ташкент. Еда у него была: родители и сестра привезли в Минводы, а алкоголь он тогда не употреблял, как и не курил. Да и вся их команда 20А была трезвой в связи с дисциплиной, которую поддерживал старший офицер, а помогали ему два сержанта.
        Приехали в город Термез, потом поняли, что город, скорее, похож на кишлак, где и были учебки.  Потом их кинули на какую-то пересылку, и Чикиша уже не было. Дальше была баня, переодевание в х/б, их отвели в учебный артдивизион, показали плац, столовую, учебный корпус, спортплощадку. Там у него отжали дедовские часы, которые тот давал в дорогу.
        Теперь из своего взвода он может вспомнить лишь 6 – 8 ребят. Также приехали 20 узбеков с сыном бая, направлявшем их по жизни, и один литовец-водила. Они потом вместе дослуживали в Приморье после вывода войск из Афгана. Он, кстати, там и сказал, что его сосед украинец (о нем – ниже) застрелился в Кандагаре.  Еще были двое ташкентских русских с чудовищным акцентом. Из 2 и 3-й батарей только Хафизов, земляк ташкентских, попал с ним в 1-ю гаубичную в Афгане и был там 13 месяцев, пока их не вывели на Камчатку. Из своего призыва он потом по Интернету нашел Стерликова, Диканева, Варламова и Терлецкого – вместе были в одной батарее.
        Началось их обучение в артдивизионе. Было в учебке человек 300. Учились на дальномерах, что-то писали в учебке в полудреме, кормили неважно, поэтому вечно были голодными. Когда выезжали на полигон, а рядом был кишлак, там у  женщин выпрашивали лепешки. Жили в палатках с двухярусными кроватями. Он спал внизу, а сверху хохол, они подружились. Хохол до армии занимался бальными танцами, имел девчачью фигуру. Письма писал своей партнерше по танцам. Они делили посылки из дома. Но когда в строю его узбеки за зад хватали, он не мог дать по физиономии, а наши ребята за него заступались. Уже позже, когда их разбросали в Афгане по разным частям, узнали, что он застрелился в Кандагаре. Был один сын у матери.
         На полигоне им всем нравилось больше, чем в классах. Теоретические занятия были хуже каторги. Сидя в классах, они дурели (спали, глаза сами закрывались). Занятия вел лейтенант и постоянно их  как-то жестко будил. Поэтому обучение теории было хуже каторги.
       В феврале к нему приехали мать с сестрой. Он тогда был в наряде по кухне, как раз с мойки к ним выбежал… красивый.  Помнит, что до дурноты объелся домашних котлет и орешков. А самое яркое воспоминание – это абсолютно неожиданный приезд отца. Он даже не поверил, думал, что разыграли. Потом они с отцом были на уютной даче в оазисе, в чайхане, где была вкусная еда, передавали ночью через забор водку пацанам из его взвода, что сопровождалось невероятными сложностями: нужно было сначала уговорить отца, а потом сделать это так, чтобы никто их не увидел. Водку отцовскую они, конечно, выпили и решили из благодарности и его угостить. Напоили огуречным лосьоном, разбавленным водой. Белая муть, но какой эффект! Будто внутрь ему засадили тысячу чертей.
        На тот момент ребят из учебки стали по 50 – 100 человек увозить  в Афганистан. Дошла очередь и до них. Туда он летел  без опаски, был уверен – все будет нормально. Ил-76 привез их в Кабул на пересылку. Это было в мае 1987 года. Там  узнали, что дальше их отправят в провинцию Газни. Несколько суток они ждали вертушку. Наконец полетели, перевозили за один раз по 9 – 10 человек. Ему было страшно, так как впервые летел на вертолете и парашютов им не дали. Вскоре с воздуха увидел внизу жилой квадрат среди скалисто-гористой местности – это был их полк. Высадили их и снова отвели в какой-то модуль, сказали – курс молодого бойца. Рядом стояла штабная машина на базе БТР, и в ней оказался его земляк из Пятигорска Поплавко. Он его потом нашел в 90-е. Они встретились, пообщались, потом еще пару раз виделись, но интересы оказались разными. А тогда он смотрел на Поплавко как на пример: у того два Кандагара, Али-Хель, Паншер. Год в Афгане – ДЕД! Второй раз встреча была на КПП батареи. В сентябре на рассвете мимо него проходил взвод из засады, и там был Поплавко. К тому времени его поймали с «чарльзом» (опиум вместе с анашой), разжаловали из командиров машины и отправили в горную роту. Подробности не стал говорить, да и потом в Пятигорске так и не раскололся.
…
        Он знал о войне только по книгам, а в жизни оказалось все наоборот. Приехав туда, даже не почувствовал, что попал на войну. Та же служба, только без уставщины, которую испытал после вывода в Приморье. Это потом, с возрастом, понял, что война мутирует,  как и все остальное, и не в сторону добра. Даже там была не служба и не выживание, а скорей, ориентирование на местности с физическими, моральными и духовными изменениями. Тыла в Афганистане не было, повсюду передовая.
        Это была совсем не Великая Отечественная – другой театр военных действий. Духи были повсюду и в любой момент могли начать обстрел наших частей. Они были, в том числе, и под землей. Вдоль дорог шла так называемая «зеленка» - бывшие виноградники, уничтоженные войной. А под ней ирригационные системы, создававшиеся веками, и подземные ходы, тянущиеся от вершин гор по всей стране, глубиной иногда до 15 метров.
        Верхняя страна вся была заминирована, живого места не оставалось. Каждое советское воинское подразделение имело свою задачу – в его зону ответственности не должны были пройти душманы, не проникнуть караваны с оружием, а сидящие под землей мелкие группы духов не вылезли наружу и не пошли в наступление. Главная ответственность – за дороги, ущелья, по которым духи сползают с гор, за административные пункты.
        Батарея их состояла из четырех взводов – два огневых, ВУБ (взвод управления батареей) и взвод тяги. Когда они в конце мая 1987-го пришли туда, четыре орудия с батареи ушли на боевые в Кандагар. А остались командир огневого взвода, ст. лейтенант Перфильев, наводчик 2-го орудия, каптерщик армянин, водила МТЛБ Петруха, механик-водитель, каракалпак. Остальных он уже не помнит, но, наверное, человек 10. И их пришло – Гутаускас, литовец, Хафизов из учебки, сержант Котик, Стерликов, Малыш, Брыла, москвич Кузя и он. И еще был один – здоровый, но неуклюжий татарин, которого определили в огневой взвод, где он, неумело заряжая орудие, откатом сломал ключицу, его куда-то отправили, но потом привезли обратно и определили в корректировку, где он обморозил пальцы. Еще один был, он с ним дрался, того вскоре забрал родственник на минзаставу – халявщик. Были и такие – и службу несли не напрягаясь, и отлынивали от дежурства по кухне. По выходным играли в футбол, а все остальное время была караульная служба (1-я смена до 12 ночи, 2-я до 5 утра, потом суточный наряд). Дальше сон до 9 утра и батарейная (обучение стрельбе, наводки, окапывания, сворачивание орудия, куда входило и замешивание глины для кирпича. Дальше строительство из этого кирпича капонира на 3 – 5 тыс. ящиков. Так они осваивали артиллерийское дело до июля 1987-го.
        Для гаубичной батареи, как и для всей артиллерии, главная задача – стрелять! И чтобы стрелять могли все – от каптерщика до водителя. Так что с первого дня службы на батарее они днем строили, а ночью учились стрелять из пушек, так как все ходили в ночное дежурство 50/50. Из их молодого призыва огневиками были трое – расчет 2-го орудия - он, Стерликов и Малыш, а над ними старший (дед – Перфильев). Все остальные стреляли абы-как из другого орудия. А основная нагрузка была на них троих. Он и Брыла сильно не выделялись, просто выполняли свою работу без лизоблюдства. А вот Малыш, сержант, умничал перед Перфильевым и этим заслуживал поблажки: меньше заряжал орудие, реже чистил, а больше дед его натаскивал наводить. Он с Брылой все видели, но не рвались показать, что тоже не дураки – на другом орудии обучали остальных помаленьку, ведь у них были другие профессии.  Акцент в стрельбе поставили на их 2-е орудие.
         Малыш немного о себе возомнил, это продолжалось до того момента, когда Перфильев поймал его с хлебом в кармане и вместе с офицером стали воспитывать. Когда они приехали на батарею служить, их предупредили, что есть нужно только в столовой, ни в коем случае ничего с собой не уносить, обязательно мыть руки перед едой, так как есть большая вероятность подхватить какую-нибудь местную болезнь. Если кто-то уносил что-либо из столовой, это считалось парашничеством. Поэтому Малыша заставили консервной банкой выгребать батарейный туалет и таскать это подальше в ящике из-под снарядов.  Закончилось тем, что парень просто опустился – перестал мыться, менять одежду, не стремился искупить вину. В конце-концов офицер отправил его в полк с характеристикой – в артиллерии не годен. Там присутствовали методы: пехота – артиллерия, спецназ – артиллерия, а если нигде не смог себя достойно проявить – в полк на кухню.
        Вспоминает он иногда, как стоял на вышке в карауле в 50-градусную жару и стоя спал. В это время из кишлака на минку вышел ишак и, естественно, подорвался. Вот было «весело», когда через три дня то, что осталось от животины, разложилось и начало вонять на всю батарею. А ведь он как стоящий в карауле должен был дать предупредительный сигнал при появлении ишака, но проспал. Правда, ему тогда не попало, потому что почти вся батарея была на боевых.
В учебке дедовщины не было, присутствовала уставщина, в основном у огневого взвода.   В полной мере отведали дедовщину уже в Афгане - это официальное название требования к солдату правильно и быстро выполнять команды. У них на батарее так и проходило, но не ради того, чтобы поиздеваться, а так было принято в артиллерии. Нужно было выбрать самых шустрых, сообразительных, физически выносливых. Потому что в начале той войны, если кто-то из огневиков тормозил, многие гибли. Отбор был жесткий – нужно было быстро думать, разбираться в технике и картах. А чтобы лучше доходило, деды пользовались досыльником (палка диаметром 6 – 8 см и длиной 2 метра), били монотонно по спине и  ногам. Досыльник в артиллерии нужен был для того, чтобы сначала дослать заряд в ствол орудия, а потом вставлялся снаряд. Также несильно били каской по голове. Если молчит, били сильнее или кулаком в районе солнечного сплетения, но так, чтобы не осталось следов. Заставляли делать бесконечные отжимания от пола, также молодые должны были находить дедам сигареты. Когда их привезли в Афган, в армии началась борьба с дедовщиной, принимавшая порой своеобразную форму. Например, их комбат делает разнос всему полку. После чего выпивший капитан Кабак, который, как бы сейчас сказали, гнал самогон на рабочем месте, начал «строить» батарею и рассказывать, кто кому отдает зарплату. Ему с Брылой больше всех досталось, и они молчали. И тогда Кабак их решил разговорить. С пяти метров с одной руки, надо отдать должное, стрелять он умел, пустил очередь из автомата им под ноги и поверх голов. После чего с ребятами в оружейке случилась истерика. Годы спустя он общался по Инету с афганцем, который там был комвзвода тяги, он писал, что у них дедовщина была сродни уголовщине. У них вместо каптерщика был прапорщик, который всячески унижал молодых. Служил там парнишка – спокойный, тихий, что говорили, то он и делал, только медленно: человек таким уродился, а прапорщика это бесило. В один прекрасный момент пьяный (тоже гнали сами самогон) он схватил автомат и застрелил парня. И поехал он в цинке к маме, а ей написали, что погиб при исполнении служебного долга.
         Деды сразу определили, кто из молодых кому из дембелей отдает 18 или 19 чеков (зарплата рядового). Это потом, через 6 месяцев, он стал получать 23 чека как наводчик 2-го орудия. ЗКВ-1 Варламов  вместе с Терлецким держали свой призыв в кулаке. А вот потом не нашли себя в этой жизни.
        В августе 1987-го первое орудие вместе со спецназом ушло на боевые. Что там произошло, никто не говорил. Но сначала Брылу отвезли на вертушке, потом и его  взяли вместо Варламова. Это была первая его засада – ожидание каравана. Из Пакистана караваны везли оружие.
        Прилетел туда с недельным сухпаем. Брыла уже освоился, были еще туркмен и кто-то из водил. Побыл он там дня 2 – 3, и стали сворачиваться. Выезжали ночью 5 - 6 БТРов с пехотой и они. Проезжали краем кишлака, и оттуда по ним стал стрелять крупнокалиберный пулемет. Колонна остановилась, развернули орудие под обстрелом без закрепления станин, вытащили ящик со снарядами. Оказалось, у орудия сломана гашетка, стреляли веревкой, как в старых хрониках. Не зря был разговор, что просто так нас оттуда не выпустят. Спецназ должен был идти на зачистку, но почему-то не пошел. Когда пулемет затих, они сразу свернулись и ушли. Второй раз он попал под обстрел РСов уже на самой батарее. Помнил, что была сначала тревога, потом взрыв, они по окопам бегут к орудиям, и тут два РС рядом с батарейным капониром ложатся. Добежали до пушек, начали палить из всех шести. Грохот стоял страшный. Единственный способ не оглохнуть – прикрывать плечом ухо и стоять боком к выстрелу.
…

        Когда он до армии читал про войну, представлял себе воинское братство, помощь, поддержку. Но, увы, разрыв времен оказался не в лучшую сторону. Хотя чего ожидать  – каждый за себя или  за семью. Идея сплоченности присутствует во все времена. В царское время в виде бога, царя и Отечества, в казачьих войсках – это сотня и станица. Струсил – вся станица будет знать, и не станет жизни там, да и стыдно. В Великую Отечественную присутствовала идея освобождения от фашистов, боязнь уничтожения как нации.
. . .

        Первый его боевой выход был через месяц. Перед рассветом зачитали приказ на плацу. Они уже вечером приготовили пушку, снаряды, УРАЛ и поехали встречать колонну. Остался в памяти танк с тралами и подрывы, и он подпрыгивал. Колонна прошла, они стрельнули из пушки пару раз для показухи, потом свернулись и вечером отправились на батарею.  Тогда же афганцы дали им очень вкусную дыню.
        И вот настала осень, жара спала, ночи стали холоднее. Деды ушли, а они стали собираться на операцию на Хост. Пошли два расчета – узбекский и их, огневиков. Под Гардезом встретили 19 ноября – День артиллерии, ярко, впечатляюще: стоял страшный грохот и было светло как днем. Непонятно было только, зачем нужно было окапываться, артиллерии у этих своеобразных жителей планеты все равно не было, разве только, чтобы их помучить. Хотя они и так уже были на пределе после разгрузки снарядов и стрельбы по горам. Новые деды только наводили или халявничали, а все остальное делали они. К последней стоянке он был вымотан и спал уже на ходу, один раз даже уснул стоя с автоматом, туркмен стукнул в грудь очень больно. С ним он пытался драться потом, но тот не дал себя схватить, на дистанции держал – подвижный и жилистый.
        В декабре на Хосте ночи стали совсем холодными – предгорье. Пехота поднималась на вершины, брала укрепрайоны и дзоты, там на тропе торчал кол, а на нем болталась голова человека (душмана с бородой), и все горные мотострелки, идущие в гору, это видели – воспитательный прием - вот что будет с тобой, если попадешь в плен. Или постоянная байка про то, если возьмут в плен или с автоматом, отрежут половые органы и засунут тебе в рот или уши отрежут. Впечатляющая правда для той местности, для пацанов, которым по 18 – 20 лет, оторванных от цивилизации. В палатке было тепло, топили буржуйку, дров хватало. Азиаты на их расчете ездили как хотели. Стреляли беспрерывно, даже откат навернулся. Кабак пытался сделать, но беглым пушка уже не могла стрелять. Так они ее потом и оставили в Кабуле правительственным войскам.
…
       В один прекрасный день не дали ему поспать перед ночной сменой. Пытался спрятаться, нашли, сдали комбату, тот разрешил поспать, а потом отправил в полевой госпиталь. Там ему подлечили руки и ноги, они гнили и не заживали после повреждений ящиками со снарядами. У них был медик – Котик, парень неплохой, но лечить совсем не умел, кроме как помазать йодом. За неделю он хорошо подлечился, пообщался с каким-то подполковником -  и на батарею. А там была самая натуральная армада: 2 их орудия, 3 – третьей батареи, гиоцинты, грады, еще какие-то пушки – целый фронт с километр длиной. Там он отравился, расстроился кишечник. Их с Кузей отправили в госпиталь в полк, а оттуда  переправили в Кабул, там встретили 1988 год. Полежал он трое суток на белых простынях, поел по-человечески, и все нормализовалось. Их выписали. Кузю там земляк придержал на «теплых» харчах, а он вернулся на свою батарею. А они в это время были на боевых в Хосте, отправились их встречать и подорвались на фугасе, разворотило у Урала весь передок, да и тем, кто был в кузове, досталось. Там он получил вторую контузию. А первая была, когда попал под ствол пушки на ночных стрельбах.
На последнюю засаду они пошли в марте 1987-го. Попали в какую-то грязь, хорошо, что был танк. Сели все в БТРы, УРАЛы, БМП. Вся эта засада была с какими-то трениями: подрывы, движения пехоты в кишлак, обстрел нас РСами, приход старейшин из кишлака, стрельба по похоронной процессии мирных афганцев. А потом в Женеве подписали договор о выводе советских войск, и наконец-то они ушли из-под этой горы. А еще ему там молодой летеха рвал зуб, а двое держали – яркое, незабываемое впечатление. По прибытии они начали готовиться к выводу – одни закрепляли снаряды, другие выстреливали их в белый свет. Ну и, конечно, продавали все, что могли купить духи. Даже, говорили, через минки носили. Он в распродажах не участвовал. Но деды затаренные в мае уехали домой. Один Петруха остался на вывод – нашу пушку тащить.               
        Их 191-й полк выводили побатальонно. Афганцам оставили газнийский гарнизон вместе со всем, что там было: хлебозавод, банно-прачечный комбинат, оборудование, медчасть. А также дороги окрестные, которые привели в порядок, две школы построили в Газни, Дом пионеров, от наших движков провели электролинию, и в ближние кишлаки свет подавали.  Газни – Гардез – Кабул прошли за двое суток. На зарплату накупили печенья и конфет. Потом прошли Полихумри, Хайратон. В общей сложности за четверо суток в четыре перехода вышли на Термез. Там царило приподнятое настроение – гуляй Вася, никто особо не контролировал. Он звонил домой, телеграмму послал. С Хафизом разъезжали на такси по городу. Было незабываемое ощущение свободы, когда поддаешься чувству всеобщего ликования, позже это у него больше никогда не получалось ни при каких массовых сборищах. Это, видимо, свойственно молодости – дали повод для радости, и ты радуешься жизни. Потом был мост через Аму-Дарью, а за ним оркестр, цветы, встречающие…
Половину их батареи вывели на Камчатку, а их на китайскую границу под Уссурийск. Их призыву дали сержантов, пару учений и караулы. Пушки были уже 152-мм с двумя станинами. На морские стрельбы он возил 76-мм пушку, которая казалась игрушечной. А еще вспоминал потом, как ему захотелось покупаться в Тихом океане, а тут начался отлив, и он замучился грести к берегу. За залеты он ушел в ДМБ последним, в декабре. Замполит даже домой письмо написал, какой он непослушный, переживал за него как отец родной. Но тогда это было в порядке вещей.
…

        Когда он до армии читал про войну, представлял себе воинское братство, помощь, поддержку. Но, увы, разрыв времен оказался не в лучшую сторону. Хотя чего ожидать  – каждый за себя или  за семью. Идея сплоченности присутствует во все времена. В царское время в виде бога, царя и Отечества, в казачьих войсках – это сотня и станица. Струсил – вся станица будет знать, и не станет жизни там, да и стыдно. В Великую Отечественную присутствовала идея освобождения от фашистов, боязнь уничтожения как нации.

. . .

      Попав в ДРА, он тоже был идейным – шел Родину защищать от зажравшихся капиталистов. И что же там увидел? Среди войны исхитрялись жить остатки мирного населения, еще не разбежавшиеся куда глаза глядят. Жизнь как-то теплилась вдали от дорог. Забитый, бедный народ, которому элементарно есть было нечего. Виноградом и дынями ведь сыт не будешь.  Какая могла быть помощь «братскому» афганскому народу, когда они этот народ видели в прицел и на мусорной свалке? Там с утра до вечера копались старики и старухи, они что-то извлекали, осматривали и снова рылись, надеясь найти съестное. Свалка также служила и местом для игр ребятишек той округи, больше играть им было негде. С криками и визгом, словно голодные воронята, налетали они со всех сторон, когда прибывала машина или телега с мусором. Полуголые, в лохмотьях, с кривыми ножками, большими животами и уродливыми головками, обсыпанные сине-бордовыми гнойными язвами, они проводили там весь день. Голодные, они готовы были подраться за найденный в мусоре кусок арбуза или корку заплесневелого, грязного сухаря.
        В других частях поступали иначе: наши ребята, отправляясь на задание, разбрасывали по дороге сухпайки в надежде, что их подберут местные, – и подбирали. На тех же помойках дети играли в сыщиков и бандитов, ругались, гоняли собак. И те тоже были там какие-то несчастные: грязные, покалеченные, тощие, они бродили, еле волоча лапы и поджав хвосты. О школе дети не имели понятия. Никогда в жизни не было у них игрушек и немногие знали, что такое конфеты. Ничего, кроме своего кишлака, они не видели, хотя в их магазинах (дуканах) было полно косметики, которой девчонки (до первых месячных) разрисовывались как куклы – прямо артистки из индийских фильмов. Жили местные в жуткой антисанитарии, с малым количеством воды, было такое впечатление, что они вообще никогда не моются. Детишки их бегали за нашими БТРами, БМП и как галчата кричали «бакшиш», а наши им «чарльз». Они  предлагали пятак или кругляк, а наши ребята взамен банку тушенки или каши.  Разживались у местных и «чарльзом». Многие пробовали. Из 40 человек у всех была разная реакция на эту коричневую гадость. Лично он не находил в ней удовольствия.

…
       Перевал Саланг – много о нем ходило рассказов в Афгане. Он его проходил один раз, при выводе. Запомнился тем, как к нему подходили. Выехали из Кабула на рассвете. Он завалился сразу в десант МТЛБ, так как в Кабуле потратил все чеки и объелся печенья и конфет, а здесь такая халява – пушки отдали (поломанный откат) вместе со снарядами. Брыла звал его: «Посмотри, как красиво!» Он выбирался иногда, показывали поворот на Баграм, какую-то щель, а вокруг все время горы и отвесные скалы. Для того чтобы увидеть небо, нужно голову задрать, как у зубного. И ничего интересного вверху не находишь. Дорога узкая, две машины не везде разъедутся, но, правда, заасфальтированная. Внизу узкая река, и по всей дороге в этой речке ЗИЛы, наливники, танки, БТР, МТЛБ, даже Т-34 – помнился по фильмам. По дороге встречали наши блок-посты, кишлак, прилипший к скале. Перед Салангом – тоннель длиной в 5 – 6 километров, надели противогазы. Были случаи, когда в этом тоннеле ломалось транспортное средство, и гибли люди, находящиеся там же, от выхлопных газов.   Проезжали группами по 5 – 10 единиц. До Саланга памятники погибшим как-то не отразились, а после – один за другим. Понятно было, что погибших там ребят увозили в цинке на Родину, а сослуживцы ставили им памятники из подручных средств. И было их там порядка 30. К ночи доехали до большой площадки, там переночевали. Потом  сказали, что это было Полихумри, но жилья они там не видели.
…

        В свое время в армию он пошел только из-за того, что не хотел оставаться один в общаге. А сложившийся за первый курс коллектив отправился туда по призыву в связи с новыми веяниями в Правительстве СССР. С кем жил в комнате, он списался в армии между воинскими почтами. Рыба служил в Венгрии с мадьярами, тоже в артиллерии, а Макс, их отличник, написал ему в Приморье и уговорил вернуться в тот же институт. Он согласился, хотя не хотел быть железнодорожником никогда. И не пожалел, так как в институте жизнь была деятельной: тренировки по карате, мотоцикл «Ява», поездки летом домой на практику, строительство отцовской дачи. Как всегда в молодости, на будущее возлагались большие надежды, и была уверенность, что у него все будет в шоколаде. Но жизнь и любовь, а также семейные отношения, складываются не так, как мечтается, а как нужно твоей судьбе. И он на нее не в обиде, потому что неплохо прожил эту жизнь, только не сложилась семья.
        Больше всего из  афганцев он общался потом с Евгением Дьячковым, 1966 г/р., мотострелок, лейтенант. Игорь Сомов, 1966 г.р., призван был в 84-м весной. Сначала был в учебке в Грозном, горная подготовка курсантов ВДВ, спортом занимался со школы, окончил курсы водителей. В июне 1984-го попадает в Баграм, Паншерское ущелье, смена караулов и точек по дороге на Саланг. 1985 год, весна, попадают в засаду на Саланге перед тоннелем. При тяжелых потерях взвода духи пошли в штыковую, переходящую в рукопашную. Остался жив. В конце 1985 года участвовал в бою в Паншере. Там был убит его лучший друг и земляк. И у Сома сорвало башню - из автомата положил всех пленных, которых они захватили, а потом ходил добивал, пока не закончился боезапас. Те были в гражданской одежде и не признавались, что участвовали в засаде. Был осужден на 8 лет строгого режима. По амнистии М.С. Горбачева вышел в 1989 г. Стал много пить. У пьяного крышу сносит, а трезвый отличный мужик. В течение 30 лет они встречались несколько раз, а потом связь потеряли.
        Федор, гагауз, 1966 г.р. С этим он познакомился давно, в 2007 г., в клубе ветеранов, тот даже жил какое-то время у него на даче. Человек замкнутый, неразговорчивый. Рассказывал про одну операцию под Кунаром.. После учебки был механиком-водителем у десантников.          Вспоминал, как заносили в его БМП убитых и раненых, как они орали и кровь хлестала. Еще полгода потом запах крови ничем не отмывался – ни соляркой, ни бензином. Сейчас живет где придется – то в клубе, то у афганцев, свое жилье оставил бывшей жене. Варламов, ЗКВ-1, командир 1-го орудия, ДМБ-87, осень, место призыва – Иссык-Куль, Омская область. Служил рядом с его 2-м орудием  в течение 6 месяцев. Награжден орденом Красной Звезды за то, что закрыл комбата от пули снайпера. Сейчас бомжует в деревне под Иссык-Кулем. Он проведывал Варламова в 2016 году. Вспоминали Афган. Тот был его первым учителем на орудии, и он потом без проблем стрелял в Приморье из 152-мм, гаубиц и даже из 76-мм пушки. Варламова он уважал и не боялся в Афгане, так как он был справедливым и зря над молодыми не измывался от скуки, как другие.
        Об остальных, с кем судьба сводила, мало что знает. Но Афган всем перевернул жизнь, в основном молчаливые, замкнутые, несчастные. Два года или около того находиться среди минных полей, в постоянном напряжении и смертельной опасности – это не забудется никогда. Потом часто вспоминал поездку на пароходе Ростов – Волгоград в 1990 г., когда он был студентом, плыли вместе со студентками какого-то училища. Афганцы перепились, устроили разборки, драку. И он после этой поездки держался от братьев по оружию стороной. Встречал их в течение жизни. Славян, призыв – осень 1987 г., в Афгане с 15 мая 1988-го. Водил в колоннах наливники-смертники. На 4-й колонне «сняли» из гранатомета, вылетел на двери КАМАЗа – кома, контузия, ранение не зачли, получает как все 4 куска на хлеб, чтоб не помер с голода. Или другой афганец,  Баглан, того же призыва, ессентучанин, бомжует у кабардинцев.
         9 мая ездят по могилам, традиция, только один погиб там, остальные здесь, в основном от пьянки. 15 февраля собираются в ессентукском Клубе ветеранов Афганистана, пьют единицы, а приходит все меньше.
        Клуб благодаря М.Л. Попову сильный, сплоченный, имеет вес в городе за счет охранного предприятия. Михаил Львович, 1962 г/р., окончил Тбилисское артиллерийское училище. В Афгане при очередном боевом выходе в районе кишлака без названия с ротой спецназа попал в засаду. Был авианаводчиком с бойцом-артиллеристом, при корректировке огня батареи ранен снайпером, вытащили в бессознательном состоянии с поля боя и отправили в Ташкент в госпиталь. Сейчас занимается альпинизмом, является председателем Клуба ветеранов Афганистана в Ессентуках. Отличный офицер и мужик – любит афганцев, какими бы они ни были.
        Трагедия многих афганцев не в том, что они плохие или экстремалы. Их так научили боевые действия, в которых пришлось участвовать. По тем, кто был в жестких столкновениях с духами, и сложилось общее мнение об афганцах, но таких были единицы. В основном это тяжелая физическая работа, как и в ВОВ. Не все же они беспредельничали и расстреливали друг друга на Ваганьковском кладбище.
         Лично он считает, что сейчас трагедия происходит и со многими молодыми людьми. Они видели, как живут их родители, а тут другой век, иные возможности. Можно с помощью Интернета заработать неплохие деньги. Но он склонен думать, что русская классика, рожденная А. Пушкиным после войны 1812 г., описывает и высмеивает это. Жить мирной жизнью очень сложно, и тогда появляются Хлестаковы, Чичиковы, Коробочки. В этом и заключается водоворот жизни.
«Чтобы постичь окружающий нас мир, нужно знать его во всех подробностях, а так как этих подробностей почти бесчисленное множество, то и знания наши всегда поверхностны и несовершенны».
Ларош Фуко
…
        У него было босоногое счастливое детство с футболом, хоккеем в замечательном общем дворике в г. Пятигорске рядом с Пушкинскими ваннами. Яркая спортивная юность в Ессентуках, как в школе, так и на санаторских волейбольных площадках. Он мечтал стать офицером-пограничником, но не получилось. А первый студенческий курс в РИИЖТе тоже прошел ярко и запомнился на всю жизнь.  Потом был Афган, а после он вернулся в институт. Армию вычеркнул, забыл – так думал, или, скорее, жизнь стала насыщеннее. Увлекся мотоциклами, спортом, горными лыжами.
        Потом пришла любовь, женился, родились сыновья. Поглотили домашние строительные заботы. А вот после 35 лет его стало периодически накрывать, - все, что делает, пустое, а вот Афган был настоящим. До этих лет жить было интересно, многое делал для семьи, многим помогал. А к 50 годам совсем потух, да и алкоголем стал злоупотреблять. Сейчас даже уже и не верится, что когда-то был счастливым хотя бы моментами. Два его брака закончились разрывом. Он часто думает, неужели по его вине? Скорее, это комплекс причин, в которых нужно разбираться еще живя вместе и постараться прийти к соглашению, а не к разрыву. Сказываются и последствия двух контузий, особенно под действием алкоголя, порой совсем отключает память.
        Вспоминает еще одного афганца, кавалера медали «За отвагу». Был руководителем минераловодского отделения «Союза ветеранов Афганистана». Познакомились они в 1985 году в Ростове-на-Дону в РИИЖТе, а четырьмя годами позже 15 февраля, день вывода наших войск, назвал победой. Какая победа? Наши уже просто не справлялись с внутриполитической ситуацией в ДРА. После вывода наших войск гражданская война разгорелась с новой силой. К власти пришли талибы и стали строить исламское государство по драконовским законам шариата. С конца 80-х начался масштабный рост производства наркотиков. После терактов 11 сентября 2001-го США и страны НАТО ввели туда свои войска. Гражданская война продолжается до сих пор с их участием. А население страны живет в ужасающей бедности, более половины неграмотные. Вот и задумаешься, ради чего погибли 15000 наших военнослужащих? И снова сомнения будут мучить всех причастных к той войне – нужно это было или не нужно? Такова история. Ее можно не принимать, но нужно понимать, что та война была трагедией и нашего народа, и афганского.  И волнуют вопросы: значит, там был сильнейший выброс адреналина или война – это раковая болезнь, которая тебя все равно найдет сразу или через 10, 20, 30, 40 лет, влезет внутрь и будет пожирать. Может, и глупо, но с ним именно так и происходит. Или просто сейчас время одиночек, если нашим детям родители не так важны, как их умные друзья-компьютеры. Ответа нет и не будет.
               

    Литературная обработка дневников                автора Галины Журавлевой.