На розовом коне

ГЛАВА 1

- Смотри вон они: и Таня, и Зоя, и Филя, - сказала мама, одной рукой приподняв мальчика выше борта, а другой, указывая куда смотреть, - Во-о-он, -  и добавила удивленно, - А бабушка почему–то не приехала.

Мальчик старался  увидеть тех, о ком говорила мама. Но не мог. Мелкая мозаика встречающих, стоявших  внизу на причале, не позволяла вглядеться. А мама, долго держать его не могла и поставила на палубу. И пространство для мальчика снова задвинулось  толпящимися на палубе пассажирами. Оставалось ему смотреть на чемоданы, ноги, брюки и платья. И в  редком просвете между ними был виден борт, крашенный белой краской с контурами, проступающей через краску ржавчины.  Ждать  скучно.   

- Когда мы сойдем?  -  спрашивал мальчик.
- Сейчас спустимся, и всех увидишь.  Не канючь, нытик, ты не один тут,  - ответила  мама строго. Стоящие рядом обернулись и посмотрели на мальчика. И ему стало стыдно, как стыдно всякому, кому строго напоминают, что он не один на свете.

Когда  к ним  по мостику против движения спускающихся пассажиров пробрался дядя Филя, чтобы взять чемоданы, люди, которые слышали про нытика, уже продвинулись далеко к трапу. И мальчику уже некого было стыдиться. Но неприятный осадок, обида  оставались. Он не поднимал головы, уныло глядя на  побелевшие  от солнца и соли доски палубы. Печально  поздоровался с дядей Филей.

- А что с мамой? –  первым делом спросила мама мальчика. Мальчик понял, что речь о бабушке.
- Все в порядке,  - сказал дядя Филя, -  Готовит праздничный обед по случаю вашего приезда.
- Давай руку, - сказала мама, когда дядя Филя с чемоданами начал продвигаться к трапу, но мальчик выдернул руку и заявил:
- Я сам.
- Смотри, не потеряйся.

Пока дядя Филя вел путешественников вниз, в толпу мальчик размышлял, а что бы было, если бы он потерялся. Его бы искали, волновались. Звали бы. А между тем, он не такой уж беспомощный. Он прекрасно знает, как отсюда доехать до бабушки. Перешел через дорогу, и четвертый троллейбус подвезет тебя прямо к железнодорожному вокзалу. А билет ему еще не нужен, или почти не нужен. Он еще не школьник.
.
 
- Ну что, Александр, тебя не укачало? – Зоя оторвала его от размышлений.
- Неа, - сказал мальчик.
- Его не укачивает, - похвасталась мама.
- Настоящий  моряк, -  Зоя обернулась к дяде Филе, - Филипп, ты уже не нужен.  Несешь чемоданы  к Надежде  Ивановне. А у нас тут есть мужчина.
- Ну, как же ты вымахал с прошлого лета, - сказала Таня и посмотрела на часы, - У нас полтора  часа свободных.  Так что, можно позволить себе  небольшой променад.
- Что? - спросил мальчик, предвкушая, что-то вкусное, на манер мармелада.
-Променад – это прогулка,  - объяснила Таня, - Ты  предпочитаешь ехать фуникулером или пешком по лестнице?

И лестница, и фуникулер – одно привлекательнее другого, знакомо ему еще с прошлого лета. Он задумался и выбрал лестницу. 

Решили, что раз у Зои сердце не ахти, а маме мальчика, Нине, в ее теперешнем положении лестница не показана, Нина и Зоя поднимутся к бульвару фуникулером. Сашу оставили на Танино попечение с тем, чтобы встретиться наверху, у Дюка. Саша к Дюку не спешил, сигал по широким ступеням, полностью  игнорируя Танины попытки впихнуть ему в голову полезные сведения насчет  исторической лестницы. И к  прекрасному виду на порт  Саша  оставался равнодушен. Зато, едва поднявшись на бульвар, он разглядел под платаном продавщицу мороженого. Но Таня, ценившая во всем порядок, поставила условие: остыть от беготни, и остывание провести с пользой, осмотреть порт и памятник. Теперь он слушал про Дюка,  то и дело, спрашивая Таню, остыл он или нет.

Остывание оказалось неимоверно  длинным и нудным процессом. Но вот, наконец, дошло до мороженого. Дамы от лакомства отказались. Мама мальчика боялась потолстеть, Зое сладкое вредно, а Тане это помешало бы заниматься племянником, следить, чтобы он не измазался мороженым.

 Приморский бульвар  потому и приморский, что это только преддверие города. Море намного ниже бульвара, но оно тут главное. С бульвара широкий морской простор кажется  грандиознее, чем на обычной набережной. 

 Но люди только гуляют по набережным. А живут в городах. На  входе в город мальчика встречают незабываемой красоты здания, которые он, оказывается, прекрасно запомнил. Театр, музей. И дорогу  к троллейбусу запомнил.  Таня и Зоя то и дело  издавали  возгласы удивления.

А теперь можно сесть и на троллейбус. Но Зоя предложила: погода такая, что стоит прогуляться пешком. Пушкинская того стоит.

 Зое с ними по пути. Все объясняется просто. Зоя мамина школьная подруга. Они учились в одном классе. Она живет совсем недалеко от бабушкиного дома, куда они сейчас идут. В этом доме жила мама мальчика, когда она ходила в школу. Но мальчик может Зою называть просто Зоей. А дядю Филю, ее мужа – не может. Но муж Зои, дядя Филя мальчику вовсе не дядя.

А вот Таня  - тетя настоящая. Она мамина младшая  сестра. Хотя он тетей не зовет.

Принцем в окружении придворных дам, мальчик шел по Пушкинской. Он   пробовал читать названия улиц. Он это уже умел. Он знал не только цифры, но и двузначные числа. С Таниной помощью он одолел и такое мудреное  слово, как Роза Люксембург. Таня объяснила, что так звали революционерку. На улице славной революционерки  Зоины силы иссякли.  Зоя с мамой мальчика сели в троллейбус.

- Саша ты дойдешь до бабушки с Таней, - сказала мальчику мама.
У Тани имелись ответы на все Сашины вопросы. И про атлантов, и  про кариатид. Вот и площадь перед вокзалом, и слева бабушкин дом. На кованных чугунных воротах  висела фанерка с надписью.

- Туалета нет! -  прочитал мальчик
- Это чтобы люди знали, что во дворе туалета нет, – объяснила Таня, -  А то люди захотят  в туалет и  ищут. Так вот, написано, чтобы напрасно не искали.
 
Мама пробыла у бабушки неделю и собралась уезжать. К тому, что он проведет лето у бабушки, Саша отнесся как к должному. Перед отъездом мама предупредила бабушку, что от столбняка  и всего остального его привили. А вот если намотается на улице, а потом напьется  холодного, может схватить  ангину. Он на это горазд. И  на нем все горит, особенно обувь. И вопросов у него, как на Жучке блох.

 Бабушка помнила мамины предостережения. И когда, Саша, намотавшись  по двору с местными мальчишками, рвался к молоку в холодильнике,  бабушка заставляла  его сначала умыться, переодеться  и привести себя в порядок. Это было непросто. Воды в кране частенько не было. И бабушка поливала ему из ковшика.  И еще заставляла ополоснуть шею. За это время  он естественным образом  должен был остыть.

И настал день, когда: детство закончилось.  Впереди взрослая жизнь, школа. А Таня  видит пробелы в дошкольном  образовании. Их восполнением займется лично Таня. У бабушки от этого пухнет голова.

- Знаешь, - сказала Таня, - Жизнь вообще интересна. Все, что ты видишь вокруг, все представляет собой интерес, - Саша с удивлением огляделся. Бабушкина комната казалась абсолютно неинтересной, - Это тебе кажется, что не интересно, - продолжала Таня, - Вот смотри, на стене висит картина. Она висела тут с незапамятных времен.
- При Петре первом? –  имя этого царя он знал и знал, что тот жил давным-давно.
- Нет. Но, по крайней мере, до революции, когда в этой квартире, жила только одна семья. Мы о них ничего не знаем. От них только их картины и остались.
- А ты откуда знаешь? – спросил Саша, - Ты их знала.
- Как я могла их знать? Конечно, не знала. Я родилась гораздо позже революции. А они  еще во время революции уехали. А картины оставили. Не смогли их взять. Вот  эта картина - натюрморт. Натюрморт – значит мертвая натура.
 
 Услышав эти слова, Саша  стал тщательно разглядывать картину  в поисках чего-то похожего на череп и кости. Он вспомнил, мальчишки во дворе говорили, что в подвале дома есть особая толстенная железная дверь, которая закрыта на замок.  Специально от мертвецов. Потому что дверь ведет в катакомбы. Это такие пещеры. А в катакомбах мертвецы.

 Таня пояснила:   
-  Мертвая натура – это неживые  предметы. Художник выбрал их, расставил так, чтобы краски заговорили.
- Заговорили?
- Ну, ты еще не все  поймешь. А вот, смотри, паркет. Видишь, какой узор. Это ведь нужно было так постараться, чтобы все паркетинки друг к другу подогнать.
 
 Паркет был Саше более понятен. Он и без Таниных подсказок заметил, что в этом старом доме  есть то, чего в  современных домах нет бывает. Взять, к примеру, подъезд: тут и мраморные ступени, и  витые чугунные перила, и высокие дубовые двери с красивыми медными ручками. А окна в подъезде!  Таня сказала, это сейчас они грязные, давно не мытые. А  когда-то в этих окнах стояли цветные стекла.  Витражи.  Они не дожили до наших дней.  Большие стекла  повыбило при бомбежках. После войны, в пустоты вставляли уже обычное стекло. Но маленькие  цветные стеклышки удержались. И до сих пор радуют глаз. И даже сейчас, когда на закате солнце бьет в окно подъезда, и свет от уцелевших маленьких цветных стеклышек падает на мрамор ступеней, - находит веселье.

- Можешь себе представить, какая красота  была раньше, когда узор  витража расцвечивал  ступени?  - сказала Таня

Таня рассказывала и про двор.  Редкий  двор  может похвастаться мраморным бассейном. Даже в Одессе. Да еще с мраморной статуей! Под статуей Таня подразумевала пухленького голого мраморного мальчика, который, с грустной улыбкой смотрел на бассейн. Говорили, что когда-то тут бил фонтан. От него сохранился лишь кран за спиной мраморного мальчика.

Оказалось, не просто так Таня налегла на племянника. В конце августа Саше сообщили, что в школу он  пойдет не дома у родителей, а тут, у бабушки в Одессе. Потому что мама скоро родит ему братика или сестренку. И ей будет не до Саши. А первый класс - это фундамент образования. И жить у бабушки ему пойдет только на пользу, потому что одесские школы на голову выше  провинциальных. И  по человеку сразу видно, в какой школе он учился.

Но одновременно с тем, как  начались занятия в школе, у Тани начались занятия в институте. И транспортная проблема легла на бабушку.

Дважды путь к школе пересекали пути трамвайные. И первые недели его водила бабушка. Такое конвоирование почти оскорбление. Он мог спокойно сам дойти от бабушкиного дома даже до Дерибасовской. Другие мальчишки с их дома ходили в эту же самую школу  вполне самостоятельно. Они, конечно, были постарше. Но  Яша Кофман из их дома тоже был первоклассником. А его отпускали в школу самого. Бабушка объяснила, что у Яши Кофмана просто нет бабушки. А родители работают. 

Но был в их доме еще один первоклассник, который не ходил,  а ездил в школу. И  самостоятельно. Боря Минский из  подъезда в глубине двора. Саша уже был наслышан, что Боря учится в особенной школе.  И  в эту особенную школу  ехать далеко, троллейбусом.  И Боря ездит.

Сколько Саша ни просил бабушку, чтобы она хотя бы  прощалась с ним на углу, а не у  дверей школы, она оставалась неумолима: вот наступит весна, и будет ходить сам.  Однако скоро вопрос решился проще.

Маша Полякова дочка соседей по коммуналке, ходила в эту же школу и тоже в первую смену. Она была девятиклассницей и чрезвычайно положительной, исполнительной и дисциплинированной девочкой. На нее можно было положиться.  К тому же Маша ходила в школу не одна, а с Мишей Минским, Бориным старшим братом, тоже девятиклассником и тоже очень хорошим мальчиком. Благодаря Маше, вопрос о доставке первоклассника в школу был решен. Маша ведет Сашу в школу, а забирает бабушка, потому что у девятиклассников уроков больше.

Но настал день, когда первоклассников отпустили раньше обычного. И Саша вернулся домой самостоятельно целый и невредимый. Бабушка немного поахала, но проведя несколько тестов по переходу через дорогу, дала добро на самостоятельное возвращение из школы.

Миша Минский, старший брат вундеркинда Бори, тоже рос  круглым  отличником. Он постоянно  побеждал на всевозможных школьных олимпиадах. Даже городских.  И даже пару раз ездил на республиканские олимпиады в Киев. Но там не побеждал. Как объяснял Абрам  Поляков, Машин отец, по понятной  всем  причине.
 Но бабушкина соседка тетя Лида говорила, что Боря, младший из братьев Минских, еще переплюнет старшего.  Боря - шахматный гений.

С виду он был  обычным мальчиком, даже немного полноватым и неуклюжим. Чтобы ездить в особенную школу в центре города, его ссужали деньгами на троллейбус. И ему, как гласила легенда, даже в голову не приходило проехать зайцем, а деньги употребить на что-нибудь неположенное. Хотя бы на газировку с сиропом. Боря не играл в футбол, зато нередко появлялся в  сквере за углом, где кучковались любители шахмат. И там он ради развлечения ставил мат всякому желающему с ним сразиться.

 Скверная  осень привела к тому, что Саша домотался во дворе с  мокрыми  ногами до  ангины. Его оставили дома. А вечером пришла тетя  Оля Минская, Борина мама.

Сыновьями  Минскими в доме гордились, а их родителей уважали. Они работали врачами. Ольгу Моисеевну, педиатра, уважали особенно. Детей в доме было немало, а врачом она была хорошим. И вот теперь ей в лапы попался Саша. Ольга Моисеевна слушала, как Саша дышит, а бабушка, стоя рядом, причитала, что нужно не гонять мяч, как оглашенный, а играть в шахматы, от которых никто не болеет.

Ольга Моисеевна, сказала, что Саше в поликлинику ходить не надо. Погода скверная. Пусть посидит дома. Она прописала Саше лекарства и  постельный режим. Его не выпускали во двор. И не жалко. Шел дождь. Но вместо футбола бабушка предложила выбор: или дополнительные  прописи и чтение, или шахматы. К шахматам в квартире привыкли. Абрам Поляков, муж тети Адели, и Машин отец, как он сам говорил, баловался шахматишками. Пусть Абраму до  Бори Минского, как до луны. Но Сашина бабушка считала, что Абраму по силам научить азам игры ее внука.

Скверная погода прогнала из сквера шахматистов. И того же Абрама. Тогда в квартире и стал вечерами появляться Боря Минский. Сашу это встревожило: может быть, тетя Оля после бабушкиных причитаний наслала сына донимать Сашу шахматами. Но  Саша волновался напрасно. Боря приходил к Абраму. Им выделялся угол на повороте длинного коридора коммуналки, где достаточно места для  двоих с шахматной доской. Они не мешали никому, и им не мешали. Лишь тетя Лида, проходя на кухню, или в туалет, или обратно, бросала несколько едких замечаний. Тетя Лида, сознавая полное Борино превосходство, все же  по-соседски болела за Абрама. Болела по-женски, стараясь приободрить Абрама.
-Лида, что ты все ходишь туда-сюда? – злился на нее Абрам.
- Я не смогу умереть спокойно, пока ты хоть раз не  выиграешь у Бори.
-Так я таки выиграю, чтоб ты  спокойно умерла и не мешала, - обещал Абрам. Но никак не мог сдержать своего обещания.
 
Абрам получал свой мат, и еще мат, и еще мат. Ни тени радости не появлялось на лице маленького победителя. Наверное, он считал это обычным делом. Абрам разгром  принимал стоически. Когда Боря уходил, он шел на кухню, и  долго задумчиво  глядел в окно.

Саша приходил на кухню, чтобы там прополоскать горло бабушкиным отваром. Увидев Абрама, печально глядящего в окно, Саша понимал, что сосед снова проиграл.

Постельный режим, частое присутствие на кухне приоткрыли Саше дверь в неисследованный мир непонятных разговоров. Много говорили о Маше и Мише Минском. О поступлении в институт. Саша многого не мог понять. И насчет поступления в институт. И о том, что Маша и Миша дружат.  Об этом,  как говорили на кухне, стало известно еще с прошлого года.  Как сказала тетя Адель, Машина мама, дружба – не преступление, но впереди поступление. Но дружба мешала поступлению.

Тетя Адель рассказывала на кухне, что Ольга Моисеевна говорила, как на прошедших летних каникулах ей пришлось чуть не на аркане тянуть Мишу в Киев в гости. Не развлечения ради. Ехали на разведку. Обговорить с киевской родней  возможность Мишиного поступления и все остальное.

- В Одессе  тебе  поступать немыслимо, - объясняла сыну тетя Оля, - Тут тебя зарубят, и не спросят, как зовут. Только глянут в паспорт, и привет. А Киев на виду.  Как-никак столица, мать русских городов.

 Миша уперся, заявил, что  никуда не поедет. И поступать будет в  Одессе.  Они с Машей уже распланировали, куда будут поступать.

 И услышал такие слова, Мишина мама, Ольга Моисеевна, пошла к Адели. На консультацию. Узнать, известно ли Адели о подобных планах. Адели ничего не было известно. Поляковы никаких географических финтов не планировали. Маша будет поступать в Одессе.  Во-первых, зачем девочке куда-то ездить? Разве Одесса не годится для высшего образования?  А во-вторых, а может быть и, во-первых, Маша, хоть она и Мария Абрамовна, но она русская. Тетя Адель – русская. И все ее предки русские. Это ее в квартире Аделью кличут. А в миру она - Аделаида Игоревна.  Но тетя Адель вполне понимала опасения  тети Оли Минской.

 Тетя Оля была детским врачом, а тетя Адель – преподавала в школе.  Они знали, как вести себя с подрастающим поколением и были не из тех матерей, которыми дети могут крутить.

Минские поехали  в Киев всей семьей.  Двоюродный брат Ольги Моисеевны и его  жена работали инженерами. Обстановку примерно знали. Кое-что  дополнительно разузнали о киевских вузах, специально к приезду одесситов. Ничем порадовать не могли.

Адель, заметила, что две недели, пока  Минские гостили в Киеве, Маша ходит сама не своя. И заволновалась даже больше, чем тетя Оля Минская. И у нее  подскочило давление. Мать девушки имеет больше оснований для повышения давления, чем мать юноши. Поговорив серьезно с Машей, тетя Адель немного успокоилась.

  Когда Минские вернулись из Киева, тетя Оля пошла к Поляковым. Весь двор видел, как она вышла из своего подъезда и зашла в подъезд Поляковых. Весь двор видел, что она несла свою сумочку с лекарствами, фонендоскопом  и прибором для измерения давления.  Первым делом она пришла  как врач.  Давление тети Адели было уже терпимым. Но иногда разговор с врачом, а тем более, знакомым врачом, а тем более на тему, волнующую и врача тоже, лечит лучше всяких лекарств.  После долгого разговора  с Ольгой Моисеевной   у тети Адели окончательно отлегло от сердца.
 
А у  Ольги Моисеевны были свои причины для переживаний. Маша  Мише не пример. Для такой красотки оценки в аттестате – дело второстепенное.  Маша по паспорту русская. А Миша - извините. Маше, с правильной  пятой графой, красивыми глазками, длинными ресницами и фигуркой на загляденье, выцарапать пятерку куда легче. А будущее мальчика зависит только от знаний.

По обе стороны дома-колодца, и в семье Поляковых, и в семье Минских, шли обсуждения, которые неизменно заканчивались категорическим выводом: главное - поступление.  И оба старшеклассника шли к этому. Маша хорошо училась. А о Мише даже говорить нечего.

 Но вдруг на кухне тетя Адель сказала нечто такое, что  заставило тетю Лиду оторваться от мытья посуды.

- Мне не хочется недоразумений  с Минскими - сказала тетя Адель, - Но ведь что у этого Миши в голове? Говорят, что он  бассейн мыл. Вместо Сережки Анцилевича.
Саша, услышавший эти слова, не понял, причем тут бассейн. Но тетя Лида подошла к окну, посмотрела во двор, на бассейн и на окна Анцилевичей прямо над бассейном.

- И скажите, пожалуйста, зачем Мише с ведром бегать? – пожала плечами тетя Адель, -  Какое ему дело до бассейна, если у них окна наружу?

Пушкин в своих стихах подметил, что в Одессе с водой проблемы. Со времен Пушкина проблемы остались. Особенно плохо было летом. Летом  жарко, а воду в жару дают хуже. А летом гости наезжают. И воды нужно больше. А воду дают только по  вечерам. Ради социальной справедливости. Чтобы все могли набрать.

К шести вечера открытые краны начинали посапывать, нашептывать сладкие обещания. Но не верящие обещаниям жители верхних этажей дома, третьего и четвертого,  спускались с ведрами к кранику во дворе. Так надежнее. Вода в кранике появлялась на несколько минут раньше появления в квартирах, и струя била сильнее. На бельэтаж, - чуть приподнятый над полуподвалами  первый этаж,  -  вода доходила. И бельэтажникам у крана стоять вроде нечего. Но у тех несчастливых бельэтажников, у кого окна выходили во двор,  прямо на бассейн, имелась другая серьезная  проблема -  сам бассейн. Бассейн вонял. Особенно «везло» Анцилевичам и Гринько их окна по разные стороны дома-колодца заглядывали прямо в бассейн. Но что могла с этим поделать Берта Яковлевна Гринько, женщина тихая, слабая, и немолодая? Поэтому в свои молодые мозолистые руки все взял Сережа Анцилевич. Потому что его молодой жене Вере, особенно нужен был чистый воздух. А значит и чистый бассейн.

Собственно говоря, грязный бассейн противен даже негру преклонных годов. Но жильцы притерпелись. А Вера терпеть не хотела. Не было у нее  аллергии. Но была  профессия, требующая  чистого бассейна. По этой причине, не смотря на то, что вода к Анцилевичам на их бельэтаж доходила,  ее муж Сережа пару раз в неделю  становился с двумя огромными ведрами в очередь у крана. Сережу из очереди не гнали, хотя его появлению тут не радовались. Знали, для чего он спустился к крану. Когда подходила Сережина очередь, он, меняя ведра,  выплескивал их поочередно в бассейн. И так десяток раз. А ведь струя могла прерваться любую минуту, грозя превратить верхние этажи в Сахару. Жители четвертого этажа нервничали.

- Сережа, поимейте бога,  – взывала очередь,   - Оставьте людям.
- А мы не люди? Приходите понюхать, -   отвечала Вера Анцилевич,  следившая за процессом,  перевалив свой впечатляющий бюст через подоконник, - Мой, Сергунчик.

Контролировать,  процесс невысокой  и плотной Вере было непросто. Нужно было высунуться, перевесившись через нагретый летним солнцем широкий подоконник, и с этой высокой трибуны, убеждать возмущающихся, что им  еще нужно сказать Сереже спасибо за мытье бассейна.

. Стоявшие у краника во дворе, прекрасно слышали Веру, но  видели  только ее голову. Зато из окон противоположной половины дома можно было и слышать, и   полюбоваться на Веру, перевесившуюся через подоконник. Посмотреть было на что. И если подойти к окну кухни поближе, так как это делал Абрам, подоконник Анцелевичей оказывался как на ладони. И такой спектакль происходил регулярно все лето два-три раза в неделю в шесть часов вечера.

Заканчивался  он с осенними дождями. Бассейн вымывался естественным образом. И вода стала приходить в квартиры. Исчезла необходимость конфликтовать из-за  очереди к крану во дворе. Понятно, что летом Абрам мог любоваться Верой.  Но куда он смотрел осенью?

  Для выяснения  этого вопроса тетя Лида  не поленилась взобраться на табуретку, подставленную к окну. Наблюдала долго. И  Саше, оказавшемуся в этот момент на кухне, показалось, что тетя Лида увидела нечто  ужасное.


Вера Анцилевич работала маникюршей. В парикмахерской. И  немножко на дому.  Маникюр -  профессия художественная. Но если  художник зависит от отдела по культуре, Вера зависела только от клиенток. Дома Вера усаживала клиенток у окна, выходящего на  бассейн. Для столь тонкой работы нужен свет. Вера даже включала настольную лампу. И при освещении занималась своим ремеслом. 

Одно дело, когда женщина протягивает для маникюра руку. Руки есть руки. Там везде работают пальцы. И им нужен уход. А какой уход нужен  пальцам ног? А Вера занималась не только руками, но и ногами. Желающим делала педикюр.  А это не особенно приветствовалось. Зачем советской женщине педикюр?  Разве  Надежда Константиновна Крупская, например, делала себе педикюр? Даже название звучало подозрительно.

 И вот сидит  клиентка перед Вериным окошком у бассейна, оголяет и задирает поочередно ноги.  И ее ноги освещены еще и настольной лампой. Из некоторых окон дома можно разглядеть икры клиенток, лежащие на мягком пуфике, почти у подоконника. Разве это не вызовет любопытство?

 Может быть, глядя  на икры, отводил душу  Абрам, проиграв Боре? После того, как из окна кухни, с табуретки тетя Лида заметила  пикантные подробности, она стала называть Абрама старым развратником.

Старый развратник оправдывался, что и не помышлял заглядывать к Вере в окошко. Да и оттуда, где он стоит ноги клиенток не видны. Или едва видны. А на табуретки, как некоторые,   он не лазит.

Так что, соседи  понимали,  почему  мыл бассейн Сережа Анцилевич. Воняющий бассейн мог отпугнуть Вериных клиенток. А педикюр, как видно, давал в семейный  бюджет  не меньше, чем Сережин самосвал. Но зачем мыть бассейн Мише Минскому? Окна комнат Минских выходят не во двор, а наружу, и Минским не воняет? Зачем Мише мыть бассейн? Это серьезный вопрос.  Просто так бассейны не моют. Адели не столько было интересно, чем  Верка приворожила Мишу Минского, сколько обидно за Машу? Ведь Миша мыл бассейн на глазах у всего дома.


В город нагрянула весна. И снова когда улицы купались в   ароматах акаций, двор заполнила вонь из бассейна. Весной оживает Привоз. Возобновляется продажа мороженого.  Соседи по дому, посещая Привоз, знают, что у ворот со своим лотком стоит как на карауле Лида. Соседи, зацепившись у ее лотка, выкладывали  Лиде последние новости.  А Лида – активный переносчик новостей.

Саша ел мороженое пока  бабушка, слушала тетю Лиду, периодически повторяя «какой ужас».  Ужасом двора считался Вовка Милашенко, сын Тамары Ивановны из дальнего углового подъезда.

Он года два, как жил в приймах у Галки на Молдаванке. Но от мамы не выписывался. Потому что, если что, к кому ты воротишься, как не к маме. А это «если что» возникало регулярно по расписанию.  После получки.

Эти  дни Галка изучила.  Вовка появлялся у двери позже обычного.  Ковырялся с замком и не мог вставить ключ. И, наконец, звонил. Но она не открывала, а  отсылала его тепленького ко всем матерям. И изгнанник возвращался в родные пенаты. Он достигал родной двери с трудом,  оставляя за собой мамаев след.  Соседи, как и Галка,  изучили даты дней его получки.

Ход  Вовкиной мысли  был причудлив: дом и подъезд матери он находил, и даже знал, что ему нужно  на площадке в правую дверь. Но путал этажи.  Ему нужно было на второй этаж. Но  он большей частью плюхался под аналогично расположенной дверью на первом. Соседи по подъезду, особенно соседи с  первого этажа, многократно просили Тамару Ивановну в дни Вовкиной  получки никуда из дому не отлучаться.  Они и сами ждали, чтобы помочь Тамаре Ивановне перехватить сына на подходе. Причина простая: на голос матери Вовка шел на автопилоте. Тамара Ивановна выскакивала во двор, подхватывала Вовку  и тянула к родному порогу. Но случалось, что мать могла разминуться с сыном. Тогда  Вовка сам добирался до подъезда и шел по пути наименьшего сопротивления. Он звонил в дверь первого этажа, долго стучал. Но ученые его приходами соседи не открывали. И тогда отверженный укладывался рядом. Дверь в квартиры открывалась наружу. Сдвинуть здоровенного детину было непросто.  Жители квартиры, оказывались в блокаде.
 
За подпертой Вовкиным телом дверью, проживала среди прочих  и семья Гельман. В один прекрасный день юная Анечка Гельман, вернувшись из музыкальной школы, натолкнулась на лежащего мужчину. Девочка попробовала переступить через живую преграду, и ощутила на своем  непорочном бедре чужую ладонь. Вырываясь,  она оборвала чулок, выронила ключ и скрипку и, вся в слезах,  выбежала во двор. Родители были на работе. Соседи, откликнувшиеся на плач ребенка, застали Вовку за попытками вставить ключ в скважину. И в этот раз не выдержали. Негодяю накостыляли, ключ отняли.  Последнее событие переполнило чашу терпения всех и в первую очередь Гельмана - отца.  Не зря  на заводе он числился в рационализаторах. Он подошел к проблеме творчески.  Просверлил в двери на расстоянии пяти сантиметров от пола сквозное отверстие диаметром  с  карандаш.  На заводе заточил, как спицу, метровый  кусок каленой  проволоки. И стоило жильцам квартиры обнаружить, что враг прилег у порога, следовал короткий чувствительный укол, вынуждавший нежеланного гостя искать другое пристанище. Был, конечно, риск повредить какой-нибудь  жизненно важный вражеский  орган. Но на войне как на войне.  «Укольный» метод оказался эффективен. Вовка отползал.

Частенько уколотый выходил во двор  и ложился у бассейна. И весь дом заметил схожесть запахов его и бассейна. Отсюда последовал вывод, что Вовка и есть источник запахов. То, что  он появлялся во дворе не часто, не принималось во внимание. Слова Тамары Ивановны в защиту сына не доходили до сердец.

 Реалисты, понимавшие, что  вина Вовки не доказана, а он как пил, так и будет, подошли к проблеме иначе. Зачем современному советскому  человеку бассейн посреди двора? До революции эксплуататоры могли тешиться подобными излишествами. Какой-нибудь буржуй мог наслаждаться журчаньем фонтана. И дворника держал, чтобы гонять  всяких шляющихся. 

Но зачем бассейн во дворе дома при социализме?  Жилой дом - не ВДНХ. От бассейна одна вонь. Мимо идешь – затыкай нос. А иначе домой не попадешь.  Двери подъездов выходят во двор. Стыдно людей в гости позвать. Последней каплей оказалось нечто бесформенное вдруг появившееся на дне бассейна. Оно забило выходную трубу, и вода еле-еле уходила. С весенними дождями чаша бассейна могла переполниться. А чаша народного терпения переполнилась раньше.

 В один прекрасный день тяжелые чугунные ворота в арке дома открыли настежь.  Самосвал Сережи Анцилевича с трудом протискивался сквозь арку. Так повторилось несколько раз.  Рядом с бассейном выросли  терриконы грунта. Мужчины, жильцы дома, лопатами, сбрасывали грунт в бассейн. Под конец мальчишкам доверили трамбовать грунт – просто прыгать на нем до одурения. Была решена и судьба мраморного мальчика. Кому нужна статуя без  бассейна? 
 
И что примечательно, двор без бассейна и без мраморного мальчика только выиграл. Он казался просторнее. Он стал неинтересен ночным его осквернителям, переключившимся на другие архитектурные достопримечательности города. Был бассейн – были проблемы. Нет бассейна – нет проблем. И жильцы дома вздохнули спокойно, привыкая  к новому облику двора и к его новым возможностям.

Настали золотые дни. Двор теперь годился под  футбольную площадку. Немного мешала колонка, то есть, торчащая из земли труба с краном на конце. И не столько  колонка, сколько ненавидящая  футбол очередь за водой. Куда лететь мячу, как  не  в очередь?  Боря Минский, делающий безуспешные попытки  приобщиться к подвижным играм, врезался с разбегу в очередь, цепляясь за людей и ведра. В результате на футбол на время  подачи воды  ввели запрет. Печально! Самое время  для футбола.  Жара спадает и еще не темно.  Именно в эти часы на настоящих стадионах  проводят матчи.
 
 Но вето, наложенное на дворовый футбол, и безоблачная синь пробудившейся одесской весны повлекли изгнанников-футболистов к поискам необжитых земель.    Мальчишки, что постарше, повели всю компанию на настоящий стадион. Он был совсем недалеко. И, как ни странно,  оттуда их никто не гонял. Им хватало постоянно  пустующих баскетбольных площадок. Там произошло знакомство с  мальчишками из соседних домов.



Не успели  жильцы вдоволь насладиться раздольем обновленного двора,  привыкнуть к простору, как по двору разнесся звон колокольчика. Жильцы различали по высоте звуки колокольчиков. В одном случае  к арке дома приезжал мусоровоз.  В другом случае практически к тому же месту  подъезжал  молоковоз и оповещал о своем прибытии чистым мелодичным звоном. Но в этот раз звук был вовсе незнакомый. И шел он не из арки, а из центра двора, оттуда, где раньше находился бассейн. Бабушка послала Сашу  узнать, что там за колокольчик. Он вышел во двор и увидел, что  на свежей бетонной стяжке, покрывшей бассейн, прямо под окном Анцилевичей, потряхивая колокольчиком, стоит толстый гражданин. Увидев, что привлек таки внимание, он громко произнес.
- Граждане жильцы, я интересуюсь за  Амура?
- Вы из санэпидстанции?  - спросила из окна Вера Анцилевич.
- Почему из санэпидстанции? Я из ЖЭКа.
-Одно и то же, - фыркнула Вера, - Наконец-то мы вас увидели,  -  Вера Анцилевич  навалилась грудью на  подоконник, - Дайте хоть полюбоваться, какой вы из себя будете. А то вместо вас тут одни тараканы, да крысы по подвалу.
 Любоваться было, собственно,  нечем, товарищ из ЖЭКа был немолод, пузат и лыс.
- А зачем вам Амур? – поинтересовались из другого окна, - Укусил кого?
- Шуточки. Он у меня по описи, -  толстяк извлек из портфеля, как видно, заранее подготовленный листок, -  Вот! Амур мраморный.
-Вот оно что, - пропела Вера, сообразившая, в чем дело, - Спасибочки, объявились!  Как надо, их не дозовешься. Где вы были,  когда тут хулиганье ночью вашему Амуру  голову отвинчивало?
-У меня другие сведения, - человек из ЖЭКа вынул из портфеля еще один листок, надел очки, и замер как трагический актер, давая окружающим время  испугаться. Но, не стал читать и сказал,  - Так что, где  Амур?
- А что вы так раздухарились? – к окну подошел Сережа Анцилевич, - Вы что,   милиция?
- Надо будет, и милиция появится.


- А Амур, наверное, за углом с Василием Михайловичем в шахматы играет, - сказал Саша. 
- То есть как? – удивился человек из ЖЭКа.
-А они всегда ходят с Василием Михайловичем в шахматы играть, - объяснил Саша.
- Ты, мальчик, шутишь? – улыбнулся человек из  ЖЭКа, и, шагнув к нему, взял за плечо и сказал, - А ну объясни толком.
- Ничего я не шучу, - Саша  несколько обиделся, - Василий Михайлович его всегда  берет в сквер играть в шахматы.

Человек из ЖЭКа   покачал головой и сурово сказал
- Ну, пошутили, и хватит. Кто такой Василий Михайлович?


  Саша был поражен, как это пришелец с колокольчиком не знает такого серьезного человека, как Василий Михайлович. Мальчишки во дворе говорили, что Василий Михайлович когда-то служил на границе, пачками ловил шпионов и диверсантов, что у него  нюх на шпионов, как у собаки. И что он сразу может шпиона заметить. И на границе у него была собака, которую шпион смертельно ранил. И даже самого Василия Михайловича ранило, но не смертельно. Собака, умирая, так впилась шпиону в руку, что он не смог точно выстрелить. Собака даже мертвой не разжимала челюсти. И шпион не смог убежать. И подоспели наши. Собаку похоронили как героя. А Василий Михайлович поправился. Но врачи сказали, что на границе он уже служить не может. И он вернулся в  Одессу. И пограничники дали ему щенка, похожего на ту собаку, которая погибла.

Такова была легенда. И вот этот самый человек-легенда появился на крыльце подъезда. Он, оказывается, был дома и уже кто-то успел доложить ему, что  во дворе назревает конфликт, в который замешан Амур. 

- В чем дело? -  спокойно произнес Василий Михайлович.  Человек из ЖЭКа, показал ему листок, но в руки не дал,
- Ну и что? – презрительно усмехнулся,  Василий Михайлович,- У меня в туалете пачка таких висит.
-Таких, да не таких, - покачал головой человек из ЖЭКа, - Дело касается Амура.
- Он что, укусил вас?
- Мраморного Амура.
- У меня пепельно-серый, - сказал  Василий Михайлович.
-  Мраморной статуи, - стал терять терпение товарищ из ЖЭКа, - Вот он по описи, - он снова полез в портфель за листком.
- Опись у вас дореволюционная? – спросил Василий Михайлович.
- А это что!? - потряс товарищ из ЖЭКа вторым листком
-А это, как я понимаю,  анонимка, - сурово и спокойно ответствовал  Василий Михайлович.
- Это сообщение,  звонок, - возразил человек из ЖЭКа.
- Дайте почитать,  - сказал Василий Михайлович.
- А на каком основании я вам должен это давать? Это вам писали? Вы кто такой, чтобы я вам давал?
-  Ну, нет, так нет, -  усмехнулся Василий Михайлович, повернулся к подъезду и позвал, - Амур. 

Из подъезда вышла большая серая овчарка. С первого взгляда можно было подметить сходство  собаки и хозяина в суровом, жестком блеске глаз, в крепком  подбородке и благородной седине. Амур почти всегда сопровождал Василия Михайловича, когда тот заглядывал в маленький сквер за углом. Там на лавочках собирались местные шахматисты. Именно на этих любителях оттачивал мастерство юный Боря Минский.  Василий Михайлович садился за доску, а Амур стоял рядом. Если хозяин выигрывал, собака спокойно, медленно водила глазами по сторонам, зевала и изредка лениво повиливала хвостом. Но если хозяин  проигрывал, собака нервничала, не отрывала взгляда от доски, и водила ушами, словно знает правильный ход. И теперь эта собака стояла у ног Василия Михайловича и  сурово смотрела на товарища из ЖЭКа.

- Дайте почитать? –  повторил Василий Михайлович. Товарища их ЖЭКа скривил губы, повел плечами и дал листок.
-Амур, последи, чтобы мне никто не мешал, - сказал Василий Михайлович,  указывая на товарища из ЖЭКа, взял бумагу за уголок и стал читать, чему-то усмехаясь.
 Амур повернулся в сторону пришедшего, изучающе посмотрел  на него и чуть наклонил голову. Не того  Амура  искал товарищ из ЖЭКа. 

- Та-ак,   понятно, -  сказал по прочтении листка Василий Михайлович.  Человек из ЖЭКа протянул было руку, чтобы забрать листок, но собака зарычала. И он оставил эту мысль. Василий Михайлович наклонился к собаке, дал понюхать листок и сказал, - Амур, след.
Амур невозмутимо и решительно двинулся к  подъезду, откуда он только что вышел, у двери остановился, ожидая хозяина.
- Что и требовалось доказать, – твердо произнес Василий Михайлович, глядя на человека из ЖЭКа -  Амур дело знает.  Идете со мной?
- Что я там не видел?  - нерешительно ответил человек из ЖЭКа, - Мне нужен не тот, кто писал, а Амур. Мальчик, - он  по-отечески положил руку на Сашино плечо, - Ты ведь знаешь, куда дели Амура.
- А ну отойдите от мальчика, - повысила голос  Верка, - Ходят тут всякие, а потом мальчики пропадают. Саша иди домой.
- Поосторожнее, дамочка. Я буду жаловаться, - сказал человек из ЖЭКа
- Жалуйтесь на здоровье, –  посоветовала  Верка, -  Это мы будем жаловаться. И уж поверьте, нам есть на что жаловаться.

Товарищ из ЖЭКа понял  бесперспективность разговора. Амура ему не найти. И действительно статуя  мраморного мальчика,  который  по  описи  ЖЭКа был окрещен  Амуром, отдыхала уже далеко на шестнадцатой станции, на даче у Шмулевича.  Сережиного завгара. Он подписывал путевки на машины. Сережа предложил ему честный и выгодный обмен: за несколько рейсов обычного бросового грунта мраморную статую для дачи. К сожалению, статуя  немного пострадала, мальчику отвернули голову, но у Шмулевича, столько друзей,  способных привинтить голову на место. Жил себе Амур посреди двора – поживет и на даче у Шмулевича. Там ему будет только лучше.

ГЛАВА 2

  Перед новым учебным годом родители забрали Сашу домой. Он все меньше вспоминал Одессу. Только по праздникам отсылал поздравительные открытки. Несколько лет он не ездил к бабушке. Сначала помогал смотреть за сестренкой, потом Таня в Одессе, как говорила мама «вроде как вышла замуж», и в бабушкиной комнате поселился еще ее муж, дядя Саша.  Потом Таня с ним  поссорилась, и дядя Саша ушел. А потом  бабушка заболела. А потом умерла. 

И вот  Таня  написала, что ждет племянника на летние каникулы. С того времени, когда он был первоклассником, он так вымахал, что последняя  отметка на дверной коробке, которую делала еще бабушка, пришлась ему чуть выше пупка.  Достаточно окреп,  чтобы  наносить из их чулана в подвале хоть тонну угля. А со двора хоть тонну воды.  Но теперь этого не требовалось. Топили теперь газом. И старый камин стоял для мебели. И  большая вода пришла в  квартиры. Кран  во дворе исчез. Незачем стало собираться у крана.  И даже на кухне обмен мнениями стал суше. Все расходились по своим  телевизорам.

 Мальчишки - соседи, все поуезжали в лагеря. Стадион, тот на котором он играл прежде, был пуст. Хорошо, что до моря недалеко. 

И вдруг вечером пришла на чай тетя Зоя. К ней  завтра приезжает племянница из Тирасполя. Там родители ее посадят, а она в Одессе ее встретит. Племянница вполне самостоятельная дама для такой поездки. Одна беда, Зоя с ней на пляж пойти не может: и опасно для сердца и занята. А девочка для того, чтобы ходить на пляж самостоятельно, слишком юна. И все-таки девочка. В связи с этим у тети Зои деловое предложение: почему бы Саше  не взять над ней шефство, ходить с ней на море. Наташа чуть моложе Саши. Но разве молодость порок? Девочка она симпатичная, и развитая, и начитанная.

  Предложение было принято без обсуждения. Сашино мнение никого не интересовало. Да он и не возражал. Начитанность его не интересовала. А вот то, что симпатичная – это заманчиво. Тетя Зоя сказала, что племянница - копия она в юности. А Саша  слышал от мамы, что Зоя в молодости была писаной красавицей. 
 
Тетя Зоя и Таня решили, что Саше девочка  обузой не станет.  Даже на  пользу пойдет.  Всего-то следить, чтобы не утонула, - она не умела плавать, - не порезалась, не перегрелась, не перекупалась. Чтобы ее медузой не обожгло,  чтобы мороженое ела маленькими глоточками. Он справится. В его четырнадцать лет, Гайдар полком командовал.

Когда Саша увидел эту племянницу, понял, как его купили. Перед ним стоял заморыш, клоп, микроб. Саше по пуп. Такой  недолго  и утонуть, и  перегреться, и переохладиться, и ангину от мороженого схватить, и медузой обжечься.

Заморыш  точностью не страдал.  Саша заходил за ней  к девяти и долго ждал, пока этот микроб, которому  в трусиках купаться  не зазорно, в другой комнате напялит свой купальный костюм, потом выйдет в гостиную оценит наряд, глядя в большое зеркало, поправит все лямочки-бретелечки, чашечки, в которых ветер гуляет. Купальный костюм у нее – с толкучки. Такое в Детском мире не продают. А к купальному костюму черные зеркальные очки, которые у нее с носа спадают. Саша о таких и заикнуться не мог. А к очкам еще  шляпа из  цветной соломки, босоножки.

 На подходе к пляжу эта малявка оправляла наряд, подтягивала очки к переносице, готовилась к торжественному своему явлению народу.  Народ ее явление игнорировал. И она срывала на Саше злобу, капризничала. То ее из воды ее не выгонишь, то от киоска не оттянешь. Нырять она не умела и боялась ходить на мостик, откуда нырял Саша. Жаловалась, что мальчишки столкнут. Кому нужна эта тюлька с надувным кругом? Кроме этого, она боялась, что у нее сгорит нос, что если она не вытрет сразу плечи, то от капелек воды у нее будут ожоги. И при этом, с пляжа ее метлой не выгонишь. Саша разрывался: волейбольная площадка недалеко, а бросить девочку опасно.

 На третий день он все-таки решился немного поиграть. А когда он вернулся с площадки, застал девочку уже одетой. По ее побледневшему личику, по опустившимся краешкам рта, по печальным смоченным слезой синим глазам Саша понял:  ребенку  плохо. Он собрался в миг.

Море коварно. Спускаться к нему легко. А обратно в горку. Подъем  крут. Сначала Саше пришлось тянуть поникшего ребенка за руку. Но скоро он просто подсадил ее на спину, как рюкзак, и понес. Не сложно. Она и весом с рюкзак. Наконец, наверху, там, где уже ощущался городской дух, он опустил ее. И вовремя. Девочку вырвало. Саша испугался. Им в лагере рассказывали про солнечный удар. Рвота  – явный  признак солнечного удара. От удара человек может и умереть.  За солнечный удар его по головке не погладят. Наташка, бледная, даже зеленая, с выступившей на лбу испариной, шла медленно, постанывая. Саша не смел ее торопить. Хотя чтобы ей помочь, хоть холодный компресс на лоб положить, не мешало бы поторопиться. Он совсем забыл, что делают в таких случаях. И тут ему пришло в голову: отсюда две  остановки трамваем - и больница, где работает тетя Оля Минская. Она поможет. Наташка покорно, как овечка  подчинилась.

В приемном покое Саша попросил, чтобы позвали тетю Олю Минскую. Пока ее искали, вышел другой врач. Он уложил Наташку на кушетку, прощупал живот, посчитал пульс, прослушал с фонендоскопом, посмотрел язык. Ей  сунули под мышку градусник, и даже пришла медсестра  и взяла кровь из пальца.  Дали ей  какие-то капли и сказали лежать и ждать результата анализа крови. Стали допрашивать, что она ела. Тут то и выяснилось, что пока Саша отсутствовал, она съела два эскимо,  порцию сахарной ваты, порцию воздушной кукурузы, пирожок и бутылку ситро. Правда все поглощенное  и изверженное обратно осталось в кустах в начале спуска к пляжу. Саша помнил это подозрительное ситро. Наташка в прошлый раз порывалась его выпить, но Саша не дал.  Бутылки в киоске стояли на солнце. Как в инкубаторе.

Значит, когда он ушел играть, заморыш дорвался. Ее уже не рвало, она  пластом лежала на кушетке. Казалось, в прохладе приемного покоя, от близости помощи, она успокоилась и приходит в себя. Прибежала взволнованная тетя Оля. Когда вызывают конкретно ее, значит, что-то случилось. Сашу она знала. И к Наташке, хоть видела ее впервые, отнеслась как к своей знакомой. Вернулся тот врач, что ее осматривал, и сказал, что, по всей видимости, легкое отравление. Раз девочка знакомая Ольги Моисеевны, он бы посоветовал положить ее на  денек-другой для контроля.  Тетю Олю куда-то позвали, и она, уже успокоившись, ушла.  Врач смотрел на Сашу, как на старшего, который должен принять решение. 

- Ну что, оставляешь сестренку? – спросил врач, – сейчас поговорю с  Ольгой Моисеевной. Вы ей кем приходитесь?
Только Саша решил  объяснить,  Наташка сказала:
-  Это моя тетя.
Сопля зеленая, а врет, не краснеет, подумал Саша.
- Ну, ладно,   сейчас позову Ольгу Моисеевну. Пусть решает она, -  сказал врач.

Врач ушел. Саша сидел около Наташки и ждал Ольгу Моисеевну.  Ему уже было понятно, что заморыш не умрет, а перспектива оставить ее в больнице  не улыбалась. Но и уйти было страшно.

Неизвестно, как пошло бы дело, спустись тетя Оля в приемный покой быстро. Но ее не было уже десять минут. Наташка, встав с кушетки, двинулась к выходу. И Саша пошел за ней. Они шли тихо, чтобы медсестра, склонившаяся над бумагами, не заметила побега. Получалось, что это настоящий побег. Саша на него бы не решился. Но оставить подопечную в больнице – не весело.

 Пока шли к дому, Наташку снова скрутило. Но  вернуться в больницу она  не хотела ни в какую. У дома тети Зои она прибавила шаг, стрелой пролетела в туалет. Саша слышал только стоны. Так жалобно не позволяли себе стонать даже герои,  погибающие от вражеской пули. Она вышла и рухнула на диван. Саша укрыл позеленевшую девочку коричневым покрывалом.  Он  не знал, что делать, что ей дать, поэтому сел на стул рядом с ней. Может быть, сбегать к соседке тети Зои. Анна Марковна женщина пожилая, опытная. Должна знать, чем Наташку отпаивать. Но  Наташка держалась за  его руку, как больной ребенок держит руку мамы. И Саша не двигался. В ее глазах стояли слезы. Тот ли это ребенок, который  еще утром  на пляже строил из себя королеву? Саша не имел иного лекарства, чем погладить захворавшего ребенка по головке. Саша и торопил приход тети Зои и боялся, и надеялся, что к тому времени Наташке немного полегчает. 

Он сдал девочку с рук на руки. О больнице он не сказал ничего. Тетя Зоя переполошилась. Она недоумевала: все продукты только с Привоза. Чем может ребенок отравиться?

И Тане он  сказал, что Наташка отравилась. Но зачем говорить о больнице? Но нет худа без добра. Наташкино недомогание  принесло ему свободу. Завтра она  уж точно на море не сунется. Но вечером к ним пришла тетя Оля Минская и все испортила. Выплыл эпизод с больницей. Когда Таня  сказала тете Оле, что девочка – племянница Зои, ее подруги, та заявила, что не успокоится, пока не убедится, что ребенку ничего не угрожает. Саша не имел никакого желания сопровождать тетю Олю к тете Зое. Но куда денешься.

Наташке было уже легче. Но теперь и тетя Зоя узнала насчет больницы.  Ругать Сашу она не могла, зато сказала, что Наташкины походы на море закончились и в ближайшее время  она отошлет ее домой. Перед Сашей  замаячила эра полной свободы.

Утром он пошел на стадион. Пятеро мальчишек гоняли мяч на баскетбольной площадке. Сашу взяли  шестым. Как раз - по трое в команде. Но скоро у баскетбольной стойки  возникла  Наташка. Она, оказывается, за ночь полностью оправилась и готова к морю. Как она его нашла? Сам ей говорил, что он тут играет в футбол. Саша  проклял себя за болтливость, и снова пожалел, что не сдал ее в больницу. Сказал ей, что сегодня он вообще на море не собирается, а завтра спросит тетю Зою. Пусть она подтвердит, что отпускает Наташу с ним на море. Он надеялся, что тетя Зоя этого не позволит.

В это утро Саша с утра пошел к Минским и предложил Боре сходить на пляж. Боря согласился. Он и раньше предлагал себя в пляжные компаньоны. Но тогда, еще до Наташки,  у Саши  были другие ориентиры.

.  Тетя Зоя ушла на работу. Сашу ждала записка. Тетя Зоя  позволяла Наташке ходить на море.  Подозрительная записка. С грамматическими ошибками.

И осталась бы она дома, если бы  Боря не заступился.  Саша предупредил, что за этой девочкой нужно смотреть в оба. Но Боря этого не боялся. В оба так в оба.

Пока они ждали, что  Наташка соберется, Боря рыскал по  полке с  книгами.  Он извлек  сразу несколько томов Джека Лондона и листал один из томов, когда в комнату вернулась Наташка и стала вертеться перед зеркалом.  В зеркало она увидела, что Боря держит в руках книгу.

- Читала? – спросил Боря. Саша удивился, насколько Боря не знает девочку, за которую заступается. Ясное дело, она не читала.
- Что, интересная? – с сомнением и даже недоверием спросила Наташка, и Боря уставился на нее, как на папуаса.
- Приключения, - сказал Боря, - У нас дома двухтомник, но я все прочитал. А в библиотеке не достать.
- Ты ей не объясняй, - не скрывая ехидства, усмехнулся Саша, - Она еще про  Буратино  читает.
- Сам ты  Буратино, -  Саша не обиделся. Человек, который не знает про Джека Лондона,  умнее ответить  и не может.

В первый же день Саша ощутил выгоды от Бориного присутствия. Появился человек,  ответственный человек, которому можно поручить Наташку. Вот пусть и  лепит ей про Джека Лондона да Вальтера Скотта. И у Саши выкраивалось время на волейбол.  Площадка рядом. Можно подойти проверить, все ли в порядке. Прекрасно! На следующий день, Боря сам нашел Сашу на площадке и сказал, что они с Наташкой накупались и собираются домой, а Саша, если хочет, может оставаться.  Боря сам ее проводит. С этого дня так и повелось. Саша с Борей утром заходили за Наташкой. И  на этом  Сашины обязанности заканчивались.

Теперь они заходили за Наташкой, а с пляжа Боря с Наташкой уходили сами, когда им захочется. Они всегда уходили раньше. А Саша мог спокойно играть. Он не волновался. Куда ходит шахматный гений? Где ему зацепиться? Только у книжного шкафа? Саша был уверен, что Боря довел девочку до самого порога.

-Как там Наташа? – после Наташиного  отравления  Таня спрашивала, каждый раз. И каждый раз Саша отвечал:
- К сожалению, пока не утонула. 


Очень скоро она поднесла Саше и Боре хорошую свинью. Ей  оказалось мало пляжа. И они с Борей стали возвращаться пляжа с проходом через парк.

Там она покупала мороженое и каталась на качелях. Но там были не только аттракционы. Там приютился  уголок любителей шахмат. Сюда Боря раньше не ходил. Заглянул из чистого любопытства и увидел, что уровень мастерства в парке выше, чем в сквере около их дома. Наташка, которой Саша рассказывал о Бориных талантах, насела на своего спутника. Сыграй! Боря выиграл пару партий. И один азартный и самоуверенный гражданин предложил мальцу, раз он такой шустрый, сыграть на деньги. Боря, не играющий на деньги в принципе, отказался. У него и денег не было. Но Наташка заявила гражданину, что Боря его обыграет в два счета, и посмотрела на Борю так, что тот не мог отказаться. Наташка поставила на кон свои невеликие капиталы. Через полчаса они их удесятерили. Гражданин поняв, с кем связался, обозвал в сердцах их змеенышами и ушел. Разбогатевшие змееныши могли теперь  кутнуть на полную катушку. Это означало  сходить  в кафе - мороженое.  Там же, в парке. У них теперь был общий капитал. Именно общий, каждый имел к нему отношение.

Змей – искуситель, слепя блеском  злата, кружил  голову. Мама, отправляя дочку к тете, к морю, дала ей денег на мелкие  расходы. Мелкому ребенку – мелкие расходы. У родной-то тети ребенок на полном обеспечении. Деньги нужны только для кино да мороженого. Эти маленькие деньги лежали в ее маленьком чемоданчике. Наташкины грандиозные  планы  прожигания денег многогранностью не блистали: реки газировки, конфетные ладьи, горы мороженного. Боря, которого шахматы научили все обдумывать, подумал не о сладостях жизни, а о том, что ему за это будет, узнай родители о его делах.

  Борю учили, что место, где играют на деньги, следует обходить за три версты. В то время как тетя Зоя,  школьная учительница немецкого языка, вела группу в летнем пионерском лагере продленного дня, ее племянница, вдыхала своей цыплячьей грудью дурман наживы. Павлиньим хвостом лежали разноцветные купюры. И в единый миг змееныш забыл, что совсем недавно торжественно обещал перед лицом своих юных товарищей, когда на ее груди заалел галстук. Незрелая молодежь, свернув  с праведного пути,  направилась к запретной полянке в зарослях сирени. Они вошли в заросли с куцыми деньгами,  а вышли  с такими, что  не слабо бы взять такси, чтобы укатить  подальше от злачного омута. Но они пошли пешком. Даже  не пришло в голову взять такси. Да и зачем? Все рядом. Боря не мог дома держать такие деньги. А Наташка денег не боялась. Купюры были  отданы  Наташке. Как в банк. В следующий раз все было поставлено на кон и капиталы увеличились. За три дня они стали обладателями  нешуточной для школьников суммы.

Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Они рискнули. Однако их напиток - газировка. Но газировка, даже развлечения наподобие комнаты смеха и колеса обозрения спокойного Борю не зажигали. И сладкого он не любил. А дальше лакомств их вожделения не  простирались. И деньги мертвым грузом лежали в тайнике. Они не знали, как прокутить эту сумму.

Но деньги - это шило в мешке. В квартире тети Зои не было места и соринке.  Она подмечала мельчайшее отклонение от порядка. Она  уже подметила, что том Джека Лондона чуть–чуть выпирает из общего ряда. Племянница взрослеет. Такого интереса к серьезному писателю  она от Наташи не ожидала. Что же она читает? Тетя Зоя не знала, что Джека Лондона листал Боря Минский.

 И в  роковой  вечер,  когда тетя Зоя вернулась  с работы, а Наташка  играла с девочками  во дворе, взор  хозяйки квартиры снова прошелся по  книжной полке.  В этот раз был сдвинут том Голсуорси. Однако! Приятно удивившись, тетя Зоя потянулась к классику.  Не успела она  раскрыть книгу, как банкноты спорхнули к ее ногам. 

Пораженная  женщина  забыла о  котлетах. Все мысли были о происхождении денег. Филина заначка? Для чего? Он не пьет. Приберег для любовниц? У тети Зои поднялось давление. Когда явился со службы дядя Филя, квартира уже пропахла  сердечными каплями, подгоревшими котлетами и неприятностями. По оторопелому взгляду, каким муж глядел на купюры, тетя Зоя  поняла,  что он чист, как агнец, и этот тайник  – не его рук дело. Кликнули Наташку со двора и потребовали объяснений.

И племянница, наивно моргая глазками,  проблеяла, что это мальчики оставили  ей деньги на хранение. Откуда деньги она не знает. Она согласилась по дружбе. А что за деньги – разве она имеет право требовать у старших мальчиков отчета? То есть,  мальчики говорили, что это Боря выиграл в шахматы. Он шахматист. Саша стал приходить за ней с этим мальчиком.
 Взлеты души достигают звезд. Но пропасть разочарования бездонна. И это их племянница?! Это та Наташа, которая училась на хорошо и отлично?! И это тот Саша, сын ее школьной подруги, в которого она так верила? Своими руками она, учитель со стажем, вручила племянницу преступникам.  Сашу она даже заочно не могла  так называть. Она знала, что Саша воспитанный мальчик из приличной семьи.   А вот, Борю она не знала. И решила, что все дело в Боре, играющем  на деньги. А доверчивый Саша свел девочку с преступником. Конечно, ее наивная племянница была обманута. Ее уговорили, чтобы она хранила у себя грязные деньги, о криминальном происхождении которых она и не догадывается. А там где грязные деньги там и грязные устремления, разврат. Хорошо, что цела осталась.

Тетя Зоя на минуту вообразила, как бы она оправдывалась перед  своей сестрой, приключись  что серьезное. Ей стало совсем плохо. Она приняла дополнительную дозу  капель, повязала голову повязкой с ромашками, которая помогала при мигренях, и легла на диван. И думала, думала, думала. А дядя Филя пристроил вентилятор, чтобы дуло на жену и чтобы выдуть из ее головы печальные мысли и из груди спазмы. Струи горячего августовского воздуха наплывали с балкона,  овевали рыхлое молочно-белое тело тети Зои, теребили ее льняные локоны. Марля от комаров, занавешивавшая проем балконной двери слабо и неровно трепетала, как бедное сердце обманутой женщины. За марлей, за балконом, за брусчатой мостовой с трамвайными рельсами, за  кронами акаций, за высоким каменным забором с обваленной местами штукатуркой,  простиралось пространство стадиона. На  этих залитых солнцем  площадках, бывало, гонял мяч  Саша. Нет, Саша не виноват. Всему виной этот неведомый Боря. И тетя Зоя, плюнув на больное сердце, оставив Наташку на Филю, пошла выводить преступника на чистую воду. 

Но Таня  сходу  и категорически отвергла ее версию. Боря – абсолютно не тот мальчик, который может иметь отношение к тайным капиталам. Гений, пусть шахматный,  и коварство несовместимы.  Кроме того, Боря – это сын той самой Ольги Моисеевны, в больницу  к которой Саша водил девочку и которая потом приходила проверить девочку. У такой мамы не может быть плохого сына. У тети Зои все  в голове смешалось: Наташа, Саша, Боря, Ольга Моисеевна.
 
Все стрелы, предварительно направленные в  Борю, были перенаправлены в Сашу. Он пока не вернулся со стадиона. Но Таня сказала, что не заметила в нем никаких признаков обладания большими деньгами. Сашины развлечения не изменились: море и  мяч. А эти удовольствия бесплатны.  Проверили его вещи и книжный шкаф. Пусто. Стали ждать Сашиного возвращения.  Тем временем  была отточена тактика допроса.

 Тете Зое было не впервой разбираться с драчунами, обидчиками девочек, хулиганами, нарушителями дисциплины, тайными курильщиками,  и даже разоблачать мастеров подделывать оценки в дневнике. Ее вопросы должны были сразу прижать Сашу к стенке. И Саша признался: да ходили на море втроем, да Боря с Наташей уходили с моря раньше. Когда Саша услышал про игру на деньги, он был так удивлен, что обе женщины поняли:  он тут ни при чем. И пошли к Минским. На очную ставку!

Проступок, если не преступление, выложили перед дядей Намиком, Бориным отцом, как на блюдечке. Дядя Намик был сторонником  намыленной  шеи. Только это ведет ребенка нужным путем. Старший, Миша эту школу прошел. И вышел человеком. Теперь, видно, шея  младшего плачет по тому же методу. Но  Ольга Моисеевна сказала, что бить детей непедагогично и даже жестоко. Она, как педиатр, нередко сталкивается с тяжелыми последствиями такого обращения с детьми. И  скупо заметила, что у девочки прекрасно  развито воображение и, чувствуется, имеется тяга к приключениям.  Джеку Лондону даст фору. 

У Минских тоже прошел тотальный обыск. Однако не было найдено ни одной неучтенной копейки. Только в какой-то книжке была обнаружена припрятанная фотография Маши Поляковой, еще школьницы с ее надписью «Мише на память».

Маша теперь училась в медицинском институте в Ленинграде. На фотографии Маша выглядела той красавицей, какой ее помнил Саша. Тетя Оля, повертев в руках фотографию, усмехнулась. Теперь ни к чему. Миша, еще учась в институте, женился на москвичке, и, кстати, из очень хорошей семьи и благодаря тестю, остался, несмотря на пятый пункт, в Москве на очень хорошей работе.

Тетя Зоя попросила чего-нибудь от сердца. Тетя Оля Минская пощупала ей пульс, и измерила давление. А потом выгнала Сашу и Борю в другую комнату и занялась  тетей Зоей. Отношения взрослых стали более доверительными. И теперь они, сделав вывод, что высокое давление тети Зои есть прямое следствие случившегося, лавиной обрушились на провинившихся. Наташка даже не упоминалась. Приговор был суров: на две недели обоих отлучают от моря. А вместо моря Боря учит Сашу шахматам. А чтобы даже не помышляли ни о чем другом, у них  отобрали плавки. А без плавок ты ноль. Не будешь же светить трусами, как колхозник. Нейлоновые плавки дефицит страшный. На плавки денег нет. Конечно, сыграй Боря  еще несколько партий, и  можно на толкучке купить плавки и себе и Саше. Но после всего Боря на это не пошел бы.


Была аннексирована  самая большая Сашина ценность, самое серьезное одесское приобретение - настоящий ниппельный волейбольный мяч. Человеку, далекому от волейбола качество мяча по барабану. Он не видит в выборе мяча проблемы. А это не так просто. Саша купил мяч незадолго до Наташкиного приезда, в ГУМе на Пушкинской. И лелеял его, как великую ценность. Потому что, если ты идешь на площадку с собственным мячом – ты король. Как гармонист в деревне. Не нужно ждать у моря погоды: вдруг кто появится с мячом. Саша даже несколько раз рискнул взять мяч на пляж. И боялся за него куда больше, чем за Наташку. Вот уж у мяча больше факторов риска. Рядом кусты с колючками. Но мяч выжил. А теперь Наташка поступила хуже колючек на кустах. Таня, которая и ссудила его на покупку, решила мяч у него отнять. Временно? Но ложка дорога к обеду.

Покупка мяча – это драма.  Хотя  мячей в спортивном  отделе было достаточно, купить  хороший мяч не так просто. Мяч может оказаться огурцом. А как узнаешь, если на прилавке все мячи спущены? Мяч нужно накачать, покрутить в ладонях,  подбросить, несколько раз ударить о пол. А если к покупке мяча подходить серьезно, необходимо накачать мячей пять, а то и десять, и затем выбрать.  Но продавщица сказала ему:
- А кто потом скачивать их будет? Пушкин?
- А  у нас в городе мячи продают уже надутые, - Саша приврал. У них в городе купить ниппельный мяч было практически невозможно.
-Это где? В Рио-де-Жанейро? Ну, так там и покупай себе мячи. Тут тебе Одесса. Тут все мячи, какие надо. 
 
И Саша вернулся домой без мяча. Тетя Лида, которая видела, как Саша собирался за мячом,  узнав, в чем дело,  сказала,
 - Сейчас  мы купим мяч. Я сама продавец и не люблю этих фокусов.
 
. На подходе к спортивному отделу Саша немного оробел, притормозил. И тетя Лида вышла в авангард.   
- Вы почему мальчика обижаете? – спросила она
-А чем мы его обидели? – удивилась продавщица.
-А почему вы не даете ему накачать мяч?
-А почему я должна давать ему накачать мяч?
-А потому, что этот мальчик  - спортсмен.
-Ну и что, что он спортсмен? Он что чемпиен?
- Он  такой чемпиен, что вам и не снилось, - сказала тетя Лида.
- Шо бы мне это снилось.  Вы хотите, чтобы мне ночью мячи снились? Больше мне нечему сниться,  - в глазах продавщицы, неожиданно оторванной от размеренной, болотной дремоты спортивного отдела, недоумение, пока преобладало над раздражением, - Вот тебе мяч, чемпиен,  а вот насос, - и она дала Саше  насос и мяч.

Тетя Лида наблюдала, как  Саша  качает мяч. Мяч оказался  таким яйцеобразным, что даже продавщица, посмотрев на свой товар, скривила губы.

-Дайте другой мяч, - потребовала тетя Лида.
-Они все такие, - еще раз пожала плечами  продавщица, но дала еще один мяч. Когда продавщица услышала, что второй  мяч  не лучше, она сказала, - Я же вам говорила.
- Дайте еще один мяч, - настаивала  тетя Лида.
- Знаете что, тут вам не Рио-де-Жанейро, - возмущение стало побеждать недоумение.
- Мадам,  скажите спасибо, что лично вас качать  не заставляют.
- А кто будет  следить, чтобы ваш чемпиен из Рио-де-Жанейро мяч не спер, или насос. В такой путанице не уследишь.
- Больно ему надо. Не хотите давать мяч, дайте жалобную книгу, - сказала тетя Лида.

Продавщица в очередной раз пожала плечами и положила на прилавок сразу пять мячей. Тетя Лида поняв, что тут дело не на пять минут, сказала:
- Ты пока качай, а тетя Лида пойдет, посмотрит, что в магазине.

Саша накачивал мячи. Продавщица спортивного отдела сказала громко продавщице соседнего  отдела, отдела  канцелярских принадлежностей.
- Галя,  ты видишь, шо творится? Наши мячи им некруглые. Им в Рио-де-Жанейро круглые. Чемпиены!
- Та, я ее знаю, - ответила Галя, - Она же на Привозе мороженым торгует.  У входа. Такая цыкавая. Качай,  качай мальчик. Хорошая у тебя тетя.
- Ну, ничего, - сказала первая продавщица, - Я в субботу пойду на рынок,  так она мне все свои мороженые выложит, а я буду выбирать самое холодное. Качай, мальчик.  Только не надорвись.

Тетя Лида, вернулась к спортивному отделу, когда мячи были накачаны. Она взвешивала мячи на ладони, ставила на стекло прилавка и крутила, подбрасывала их  над собой и  неуклюже ловила, стучала ими о пол, проверяя, как они отскакивают. Из семи накачанных мячей ее не удовлетворил ни один. Но так как  Саша уже готов был к компромиссу, коллегиально был выбран мяч, больше других напоминавший сферу. Остальные мячи продавщица великодушно разрешила не скачивать и  уложила их на верхнюю полку рядом с кубками. Как в Рио-де-Жанейро.

Так с боями  Саше  совсем недавно достался мяч. Таня дала деньги на этот  подарок. И она была вольна  его отобрать. Что и сделала. Кроме этого  Саша  на две недели должен забыть про плавки и кеды. Конечно, можно пристроиться и играть чужим мячом, можно играть босиком, как играют мальчишки в Рио-де-Жанейро. Но, наверное, чтобы исключить подобное развитие событий, взрослые поставили еще одно условие: за две недели Боря должен был выучить Сашу шахматам. А потом Абрам проверит, чему его научили.

Все в квартире утром  уходили на работу. Оставалась только тетя Адель. У нее, учительницы, как раз отпуск. Но тетя Адель не могла бегать из кухни  от своих сковородок для контроля. Юных нарушителей обязали раз в полчаса отмечаться на кухне. Для Сашиного обучения взяли шахматы Абрама, старые ободранные, где черной ладьей служила черная пуговица. Но Таня постановила: чтобы племянник стал на путь исправления, она купит новые  шахматы.

Саша появился  с Таней в том самым  спортивном отделе, где недавно надувал мячи. Покупателей не было. За прилавком, скучала знакомая ему продавщица.
- О, привет из Рио-де-Жанейро, - сказала она, когда Саша с Таней  подошли к прилавку. Таня оторвалась от изучения шахматных досок и  удивленно посмотрела на странную продавщицу.
- Из какого Рио-де-Жанейро?
-  Да? Это же известный чемпиен по волейболу из Рио-де-Жанейро, - усмехнулась продавщица,  - Я всех чемпионов помню, которые у нас мячи покупают. И тетю его  с Привоза.
-  Я его тетя, - твердо произнесла Таня.

Таня задумалась. Она считала себя единственной, по крайней мере, единственной родной тетей. Она была сестрой его мамы. А  многочисленную родню Сашиного папы она знала шапочно. Конечно, есть еще двоюродная тетя, к спорту не имеющая отношения. Минуту Таня перебирала в уме возможные кандидатуры.
- Я его единственная тетя,  - твердо произнесла  она, -   И нам нужны шахматы.
- Какой у вас разносторонний мальчик? Он еще и в шахматы играет, – усмехнулась продавщица,  - Мальчик, а шахматы проверять не будешь?
- Как проверять? – спросила Таня.
- Ну, хотя бы лошадям зубы считать.
- Дурдом какой-то, -  сказала  Таня, - Пошли отсюда.
- Вот тебе, Галя - обратилась продавщица к той, что стояла за прилавком канцелярских товаров, - Шоб я имела двух таких теть, так я бы тут не стояла.

Тянулись две долгие недели. Не было бы обидно, если бы  пошли дожди. Но светило солнце. Прекрасное, драгоценное время, не выделив Саше ни капли радости, пролетало над его головой. На горизонте сгущались тучи нового учебного года. Боре было проще. В шахматы можно играть в любую погоду. Шахматы у него не только не отняли, даже наоборот, обязали натаскивать Сашу. И самое обидное: не слышно было, чтобы Наташку даже пожурили. А Саша считал, что ей нужно за такие дела задницу надрать. Так нет же. Таня сказала, что приехала из Тирасполя Зоина сестра, Наташкина мама и вся компания поехала в Аркадию. На дачу, которую они каждое лето снимали на пару месяцев.  Вот такое Наташке наказание – дача в Аркадии.

Разве при таких новостях шахматы пойдут в голову. Сами  клеточки на  доске напоминали о неволе. Были бы плавки, он бы  постарался,  выследил бы Наташку. Подстерег ее в воде, и выдернул бы из ее надувного круга. Пусть поучится плавать.  Или, самое забавное, поднырнуть тайком,  сорвать с нее в воде трусики и уплыть. Эти мысли  отвлекали Сашу от дебютов и гамбитов. Боря сдался: так  не учатся. Шахматы требуют сосредоточенности.  Зато, Боря с Сашиной помощью почти освоил стойку на руках.

Абрам Сашу пожалел и сказал Тане, что прогресс заметен. За прогресс Саше вернули плавки, кеды и мяч. Саша пропадал на пляже и стадионе до одури. Но  время не  обдуришь. Каникулы неумолимо иссякали. И Таня купила ему билет домой. Вот и закончилось одесское лето.  Вряд ли следующим летом он приедет в  Одессу.


ГЛАВА 3

Саша только глаза успевал продрать, как слышал, что  в коридоре за Таней закрывается дверь.  Она уже пару лет работала в другом месте и  теперь уходила  на работу рано. Раньше, чем тогда,  когда он  приезжал к ней еще школьником. В это утро она, уходя,  предупредила, чтобы он не мотался как угорелый.  Вечером будут гости.

И действительно, вернувшись вечером, он от дверей услышал за тетиной дверью голоса.
- А вот и Саша  -   с шутливой торжественностью объявила тетя Зоя.

Тетя Зоя  и дядя Филя - это почти свои. Таня из-за них не стала бы утром предупреждать. Но кроме них за столом сидели  еще женщина и девушка. Тетя Зоя указала  на женщину.
- Помнишь Таню?

Женщина  улыбнулась, приветливо поглядела на Сашу и  покачала головой.
- Не помнит.
- Моя сестра Таня из Тирасполя, -  пояснила тетя Зоя
- А я тебя хорошо помню, - сказала Таня из Тирасполя, -   Я приезжала в Одессу, когда ты тут еще совсем маленьким гостил с родителями. Мы еще все вместе в цирк ходили. Натке три, а тебе значит… пять было

 Из походов в цирк Саша помнил слонов и собачек, а не тех с кем ходил. 

-  Конечно,  сейчас не узнала бы, - сказала тетя Таня.
- А это Наташа, - указала на девушку тетя Зоя, - Ну, ее-то ты уж должен помнить. Та, с которой ты на море ходил.

Рядом с тетей Таней сидела девушка. Наташка? Выросла. Тогда ей было двенадцать, теперь, значит, восемнадцать. Уже совсем не гадкий утенок. Неизменными остались только синие глаза, да пшеничные  волосы. Но это уже не глаза ребенка. Тогда она воображала себя принцессой, и теперь смотрит,  как коронованная  особа.

- Изменилась? – спросила тетя Зоя, ожидая комплиментов.
- Выросла, - нарочито сдержанно произнес Саша.
- Обрати внимание, она, как и ты, учится в Москве. Два года отучилась. Кстати,  Александр, ты можешь загадывать желание.  Ты сидишь между двумя Татьянами. Ну, что?
- Что - что? – переспросил Саша.
- Желание загадал?
- А вам рассказать?
- Не хочешь – не надо. Но, если загадаешь, оно исполнится. Ну, хорошо. А Тоню мою сестру из Москвы ты помнишь?

И ее Саша  не помнил.   
-  Ну, что же ты такой беспамятный? Она ведь тоже приезжала ко мне, когда ты тут у бабушки гостил. Так вот, - развивала мысль тетя Зоя, - Тоня живет в самом центре. У метро «Маяковская». Она тебя прекрасно помнит. Ты бы мог зайти к ней в гости. И Наталья тоже к ней заглядывает. У Тони блат в театральных кассах. Александр! Тоня может достать контрамарки. Ты мою мысль улавливаешь?
- Улавливаю, - в Сашином ответе не звучало радости. Какие контрамарки? Как  заявиться к практически незнакомой женщине?
- Ты как, с театральным миром? Шекспира от Шапиро отличаешь?
- Отличаю.
- Ну и прекрасно. И  Наташу прихватишь. А то у нее  по части театра пробел. Познакомишь ее с Мельпоменой.
- С какой  Мельпоменой?
- О, как все запущено. Ты не знаешь такой дамы? 
- У его знакомых имена попроще, - усмехнулась Таня.
- А как там  твой друг Борис? - спросила тетя Зоя, - Он ведь тоже, наверное, на каникулах. Ты его не встречал? Вы ведь соседи.
- Не встречал.
- Он тоже учится в Москве, на мехмате МГУ, -  похвасталась Таня, Сашина тетя, с такой гордостью,  словно не Саша, а Боря был ее племянником.
- Интересный мальчик, помню его, - сказала тетя Зоя, - А ты с ним там не видишься?
- Нет, - ответил Саша.
- Наташа, а ты его в Москве не встречала?
- Нет, - сказала Наташа.
- Жаль, Александр, что ты, так рано уезжаешь. На море моих тираспольчан потаскал бы,  -  сказала  Зоя, - Мы сейчас на Чижикова живем.
- Еще к родителям надо, - ответил Саша.
-  Хорошо. Но завтра наш день. Завтра ты кровь из носу идешь с нами на море! Это решено.

Саша планировал провести свой последний день в Одессе иначе. Но чувствовалось, что все было решено без него и  еще до того, как он сел к столу.

Когда  пошли провожать гостей, Таня сказала. 
- Я устала. Завтра рано вставать. Саша вас проводит.
-  Танечка, прогулка перед сном полезна, - посоветовал дядя Филя, -  В воздухе южной ночи,  как  в вине,  настаивается аромат Одессы.
- Ну ладно, только до Канатной, - согласилась Таня.
 На углу Канатной и Чижикова остановились.
Дядя Филя поднял голову, посмотрел на темное небо и вдруг произнес. 
- Мы тут с Зоей  когда-то  назначали свидания. Ей было очень удобно. Около дома.
- Вспомнил, - улыбнулась тетя Зоя.
- И не забывал. Одесский воздух это уникальный субстрат. В нем растворена любовь. Есть воздух, который я в детстве вдохнул и вдоволь не мог надышаться. Александр, ты со мной согласен? –

Саша с недоумением  посмотрел на дядю Филю. Потом перевел взгляд на стоящую напротив Наташу. Ведь слова про воздух любви, должно быть, адресовались именно молодой девушке. Но ничего по этому поводу он не прочитал в ее, признаться, красивых глазах, в которых о любви, если покопаться, можно было много чего накопать. И Саша неопределенно повел плечами. Не получив определенного ответа, дядя Филя спросил:

- Наташа, а ты как считаешь?
- Насчет чего? – сказала  так, словно не слушала разговора.
- Удивляюсь я вам, молодое поколение,– покачал головой дядя Филя, - что вас трогает? Да ладно. Потом поймете. Это действует не сразу. Но подействует.
- Что это? спросил Саша
- Ты вот, Александр, родился в Одессе. Должен чувствовать Одессу. Ты родился в Одессе  и  учишься в Москве. Это не каждому дано
- Ладно, -  сказала Таня, - Поздно уже. Завтра на море будет у вас  время выяснить, что их трогает.
- Александр, ты завтра в полдесятого заходишь за нами,- предупредила тетя Зоя.

- Ну как тебе Наташа? – спросила Таня, когда шли обратно.
Саша молчал, не зная, чего Таня от него ждет. Это про книгу, картину или суп можно открыто говорить: понравилось, или не понравилось.  Не дождавшись ответа, Таня уточнила,
 
- Правда,  очень на Зою похожа?
- Похожа.
- Зоя в молодости была писаной красавицей, - тетя уже в открытую требовала его похвалы.
- И Наташа станет такой же толстой, - ответил  Саша.
- Фу, - сказала Таня.

Морские процедуры с самого начала пошли комом. Он обычно ходил на море раньше, а теперь был привязан к чужому расписанию.  Тот же путь, которым он когда-то без труда вынес вверх в город отравившуюся Наташку. Даже спуск, тетя Зоя одолевала медленно. И ему приходилось притормаживать.  На пляже пришлось тратить драгоценное время на поиски места в тени, потому что тете Зое опасно солнце. Наконец примостили подстилку, и начался растянутый во времени процесс остывания  в тени женских тел. Потом они принялись  мазать свои объемы кремами, и рассуждать, в каком порядке они будут купаться, чтобы вещи оставались под присмотром, и  что купить  в киоске. Но стоило Саше заикнуться, что он пойдет нырять с волнолома, тетя Зоя, обозвала его индивидуалистом. Нельзя  разбивать компанию.

 Разве  интересна компания моржей на лежбище? И это завершающий день у моря, который  положено использовать на всю катушку. Он плавал и краем глаза  следил за происходящим на подстилке. Там не торопились. Вот  встали, вот натянули шапочки, вот пошли к воде. Заходили медленно: по колени, по пояс, по грудь, поплыли. Наташка, слава богу, уже без круга. Когда он вернулся к подстилке, ее сторожила тетя Таня.  Остальные были в воде.

- Ну, раз ты вернулся, тогда я окунусь,   - сказала она, и, заметив, что это его не обрадовало,  что у  него  иные  планы, добавила, - Я сейчас Натку пришлю.

Ну, это другое дело, подумал Саша. С молодой красивой девушкой  должно быть приятно. Даже просто поговорить. По правде, наличие хорошенькой  девушки в пляжной компании способствовало легкости, с которой Саша согласился идти на море.  Но из воды вышла не Наташа, а  дядя Филя.

- Ну как одесский воздух? Действует? - спросил он.
- Действует. Я отлучусь на несколько минут, -  предложил Саша.
- Куда?
- Ну, поиграю.
- Нет. Так себя не ведут. С нами дамы. Будь любезен потерпи.
- Но они в море, а не с нами, - возразил Саша.
- Они хоть и в море, но с нами. Мужчина должен быть мужчиной 

Саша не стал спорить.


Пошла  на берег тетя Зоя, а через несколько минут Наташа и ее мама. Тетя Таня  стала  пытать Сашу о его жизни в  Москве.  А как же.  У Саши опыт,  который Натке, несомненно, будет полезен.

- Чему он ее научит? - сказала тетя Зоя, - Его дело, девкам мозги пудрить.  А  как парням мозги пудрить,  она и без него научится.
- А ты был когда-нибудь в Тирасполе? – вдруг спросила тетя Таня  - Нет? Если  будешь  еще в Одессе, можете к нам заехать.  Погостить. У нас квартира хорошая.  Гостям рады, места хватит.
- Гляди Танюха, накликаешь,  - усмехнулась тетя Зоя, - Зачастит, как цыган на ярмарку?

Так как тете Зое вредно солнце, компания скоро собралась домой. А Саша, решил остаться. Наташе предложили выбор: идти или оставаться. Наташа задумалась. Саша  видя, что она колеблется, ждал, чувствуя, что ее решение могло изменить его последний день в Одессе. Она уйдет – он останется  играть. Она останется - пойдет совсем другая игра и, может быть, еще более захватывающая.

 Наташа  решила не отрываться от родни. И он обиделся почувствовал себя отверженным. И срывая досаду, лупил мяч до полного одурения.


ГЛАВА 4

  Когда одессита занесет из еще не остывшего от тепла родного города в дождливую прохладную сентябрьскую Москву, когда он  увидит свинцовое небо, вот тогда, он с тоской вспомнит свою жемчужину у моря, и ласковый ее воздух. К концу сентября Москву накрыли дожди. Лица прохожих посуровели. И Саша стал вспоминать августовский  разговор на углу Чижикова и Канатной, последний день на пляже.

Сейчас Наташа где-то ходит по Москве. Адрес ее общаги он знает. Тетя Зоя настояла, чтобы она на всякий случай записал. Он бы приехал. Но как он объяснит свой визит?  Захотел увидеть? А встретить ее вдруг на улице – вероятность нулевая.

 В середине октября он получил  от Тани телеграмму с просьбой  встретить на вокзале дядю Филю. Таня с ним передала  посылочку.  Он ожидал увидеть одного дядю Филю. Но следом за ним из вагона вышла тетя Зоя. А так как ей ничего нельзя носить, кроме дамской сумочки, Саша оказался кстати.

Одесситы взяли такси, поехали к тете Тоне. И Саша с ними. Нужно еще чемоданы донести до квартиры.

Тетя Зоя  еще в Одессе настояла, чтобы он записал и адрес, и телефон тети Тони. Но понятное дело, что Саша к ней не ездил и не звонил.

Тетя Тоня жила в центре города, в старом, можно сказать, старинном, двухэтажном доме. Просторная квартира с высокими потолками, с внушительной старой мебелью. Музей. В центральной комнате гостей ждал накрытый стол. Приезд одесских родственников,  пришедшийся на субботу, стал поводом для семейного сбора. Подъехали  дети тети Тони. Дочка с мужем и двумя детьми. И сын с женой и дочкой. И комнаты наполнились шумом. Приехала Наташка. Племянница как-никак. Для нее тоже привезли  посылку.

Саша ее запомнил, какой видел летом на углу Канатной и Чижикова: синеглазая, в легком  платье, с распущенными светлыми волосами, в свете фонарей, выхвативших из волшебной темноты южной ночи небольшой фрагмент света. Теперь она была одета теплее. И казалась бледнее, словно краски лета сошли с ее лица.

 В разгаре ужина появился и Боря Минский. Давно Саша его не видел. Боря  вытянулся, похудел.

- Ну, вот и все в сборе: трус, балбес и бывалый, - улыбнулась тетя Зоя, - Все три героя давнишней одесской истории.

И тетя Зоя стала рассказывать, как Боря играл в шахматы на деньги. И  по ее словам выходило, что  красавица-племянница вертела мальчиками, как хотела, и они готовы были ради нее на любое безумство. Может быть, Наташе слушать было приятно. Она в изложении тети Зои выглядела роковой женщиной, этакой Кармен, из-за которой разбиваются сердца.

Саша удивленно посмотрел на Борю. Боря слушал спокойно. Не возражал. Но Саша так не мог. Истина дороже приятельских отношений с тетей Зоей. Это сейчас Наташка может вертеть мальчиками. Но тогда она была шпингалетом-недомерком. И никем вертеть не могла.  Разве приятно выглядеть балбесом, которым  помыкает шпингалет?

Однако  разве станешь спорить, если ты в гостях, и не просто в гостях. Посылку привезли.  То, что  Боря тогда играл на деньги ради Наташи, это неожиданный и неправдоподобный взгляд на вещи.  Саша в это не верил.  Но он боялся перебивать тетю Зою.

-Ну, и кто же тут трус, кто балбес, а кто бывалый? – спросила тетя Тоня, хозяйка квартиры.
-Ну, это, как говорится,  пусть додумает зритель, -   улыбнулась Зоя.

Оказалось, что их детские приключения имели продолжение, о котором Саша не знал. С того лета, - а это было, дай бог памяти, кажется восемь лет назад, - тетя Зоя познакомилась с Минскими. Дядя Намик, отец присутствующего за столом Бори, и прекрасный хирург, полтора года назад  удалил дяде Филе желчный пузырь. А Ольга Моисеевна, мать все того же присутствующего за столом Бори, в буквальном смысле слова держала руку на пульсе тети Зои, контролировала ее сердце. И, зная, что они поедут в Москву, тетя Оля  соорудила посылочку для Бори.

Вот как! Значит, Борины родители и Наташкина тетя Зоя уже восемь лет знакомы.  И достаточно тесно! И Боря предстал перед Сашей в новом свете.  И вот  лишнее подтверждение. Если Саша сюда приехал на такси вместе с тетей Зоей, то Боря пришел сам. Значит, знает адрес. Может быть, даже бывал тут не раз. Это открытие Сашу, честно говоря, не обрадовало.

- Не совсем все так было, - Саша, раздосадованный  своим открытием, решил все поставить на свои места.
- А ты откуда знаешь, как было? – спросила тетя Зоя, - Ты в это время в футбол гонял.
- В волейбол, - поправил Саша, - Ну, спросите Борю. Он вам скажет, что не совсем все так было.
- Ладно, спросим Борю, -  согласилась тетя Зоя.

Боря предпочел промолчать, и тетя Зоя спросила.
- Боря, доложи нам, как же все было.
- Это как посмотреть, -  неохотно ответил Боря.
- Тут,  как ни смотри,  все понятно, - усмехнулась тетя Зоя, - Ничего необычного. История старая, как мир. Из-за  Елены Троянской даже война началась.
- Ну, троянская война, я думаю,  началась из-за экономических предпосылок, - сказал Боря.
- Ты скажи, великий эконом, - спросил дядя Филя,   Когда ты  в парке на деньги играл, что тобой руководило?  Экономика или что другое?
-  Это как посмотреть, - сказал Боря
- Да вы, батенька, прямо философ, - покачала головой тетя Тоня.
-  Вовсе я не философ, - сказал Боря, - Я  просто к тому, что все относительно.
- Как у Эйнштейна? - усмехнулась Зоя

Но больше Борю разговорить ей не удалось.  Боря выскользнул из ловушки.  Разговор зашел о другом. По ходу разговора Саша понял, что  одесситы приехали надолго, что это связано с каким-то лечением тети Зои. О лечении упомянули вскользь. Но если тетя Зоя приехала аж в Москву, это, как Саша подумал, серьезно. Но не стоит о грустном.  На ближайшее воскресенье для молодежи у тети Зои имелся  план: почему бы не посетить Третьяковку?

 Саша за годы учебы в Москве так и не нашел времени для Третьяковки. Никакой пробела  от этого он не ощущал.  А тут, на людях, немного смутился, испугался, что тетя Зоя снова станет выяснять, отличает ли он Шапиро от Шекспира, Маяковского от Маковского.  Что же, раз зовут,  пробил его час посетить Третьяковку. 

Наташа стала собираться домой. Ей далеко, на проспект Вернадского.

 Саша не торопился,  ждал обещанного умопомрачительного наполеона, который печет на заказ соседка по дому и одновременно подруга тети Тони. Великий кулинар. Но торт не ставили на стол. И  тут тетя Зоя позвала его на кухню. На кухонном столе стоял огромный торт. Саша даже ощутил его обворожительный запах. Но тетя Зоя на торт и не глянула.

- Нечего сказать, джентльмен.  Ты что считаешь, что девушка вечером  сама на край города ящик  потянет?

Ящик означал ее посылку. Саша понял, что его помощь была включена в план вечера. Прощай, наполеон. Тут засобирался  и Боря. Но тетя Зоя чуть не силком засадила его обратно за стол.

- Нет, не отведав наполеона, ты не уйдешь.
- Да я сладкое не люблю. А мне с Наташей как раз по пути, - попробовал сопротивляться Боря. Если он жил, как Саша понимал, в общагах МГУ, ему действительно  по пути с  Наташкой
- Во-первых, нельзя обижать хозяйку, не отведав фирменное блюдо. Во-вторых, мы еще не все выяснили насчет того, что все относительно, - тетя Зоя  буквально вынудила Борю остаться.

Итак, ему дорога на проспект Вернадского. Наташа несла небольшую посылку, что Таня предала для Саши. А Саша тянул огромный картонный ящик, что для  Наташи соорудили родители. Наташа молча шла  вперед лишь время от времени оглядываясь, проверяя, не отстал ли провожатый с ее ящиком.
 
Помимо вахтерши, у проходной Наташиной общаги торчали две девицы с красными нарукавными повязками. Плакат со словами Чехова, что в человеке все должно быть прекрасно, подсказывал, что общежитие женское и порядки тут строгие. На стене два листка с перечислением правил общежития, и кар за их нарушение, скрепленные печатью и подписями коменданта  и председателя студсовета.

Не первый раз Саша оказывался у проходной женского общежития, грозящей карами. Но  сейчас этот порог мог стать прологом чего-то. Если на благодатной одесской почве  на углу Канатной и Чижикова знакомство не закрепилось, то теперь появляется почва для его закрепления
. 
Тем более, за  усердие в качестве посылконосца он мог бы рассчитывать на чашку чая.  Но у проходной Наташа вернула ему его  посылку. Он понял – на этом все.
- Так ты  придешь в Третьяковку?
- Не знаю.
- Приходи, - сказал Саша, - Будет интересно.

.
Пока  поезд возвращал его на Сокол, в общагу, он гадал,  как Наташа поняла его слова. Как приглашение на свидание? Пусть думает, как хочет. К свиданиям в их общепринятом расписании, с ожиданиями у памятников или у метро в назначенный час, он не был приучен. Какая необходимость бегать на свидания, если  живешь с девочками бок обок в смешанном общежитии. Куда он, кстати, и едет.

Он подходил к общежитию. Около полуночи. Он своей  посылкой мало кого поднимет с постели. Он вывалил посылку на койку соседа Вовки Суворова.  Вовка живет у своей крали. Постель можно использовать вместо полки.  Таня слала ему кучу сладостей. Правила хорошего тона общаги гласили: если кому перепадет такое счастье, как посылка, труби сбор на вечернее чаепитие. Правда сейчас, к  пятому курсу, компания для чаепития поредела. Светка Петрова вышла замуж и съехала. Нинка Шадрина съехала на квартиру. Суворов, сосед Саши по комнате, уже несколько месяцев как перепорхнул из общаги к своей московской залетке. Оставались только те бесприютные, кому общага мать родная. Но они, должно быть,  спят. А как волшебно пах  наполеон на кухне тети Тони! Вот бы туда Вовке. Он такое обожает.

Вовкин пример – полное подтверждение того, что миром правит слепой случай. На проспекте Мира, в большом доме, около  магазина «Богатырь», жила  Сашина тетя. Тетя Валя. Вообще-то Саше она была не тетей, а  родной сестрой его покойного дедушки. Но он звал ее тетей, что старушке, должно быть, льстило. У приятельницы  и соседки  по дому тети Вали, имелась внучка на выданье. И жила внучка с мамой, то есть, дочкой тетиной приятельницы, совсем неподалеку, у Щербаковской. И это с точки зрения пожилых матрон, упрощало процесс: молодых людей нетрудно свести.  Сначала тетя Валя дала Саше телефон, заверив, что Света девочка хорошенькая, славненькая. И  напоминала, что на Щербаковке ждут звонка. Но на Сашу тетина настойчивость давила. Тем более что он не страдал от одиночества.

 Саша поделился этим с Суворовым. Тот был опытен в  делах сердечных. У него имелась давно застолбленная общаговская подружка – Танька Бирюкова. Парочка знала расписание Сашиных тренировок, и по ним планировала, собственные прогулки по ниве любви. Естественно,  Вовка был только за, чтобы Саша познакомился с кем-нибудь на стороне и меньше торчал в комнате.

А тетя Валя повторяла, что Сашу ждут на чай. Саша, может быть, тянул бы дольше, но тут  подоспел бандеролью тетин одесский вафельный торт. И тут Вовка посоветовал вместо того, чтобы  пускать торт в распыл, прихватить на смотрины. Саша   позвонил, и его позвали на чай в этот же вечер.

Но он прихватил Вовку. Вовка  знал, где пошутить, а где вздохнуть. Взяли торт, купили три гвоздики и поехали. Девушка Саше не глянулась. Такой дюймовочке еще бы в школе падежи зубрить. И, возможно, всему остальному ее еще учить и учить. А Вовка на дюймовочку запал.

 Смотрины случились  в начале  мая, месяца любви и надвигающейся сессии. И скоро длинноногая красавица Танька Бирюкова неожиданно провалилась в вакуум. Вовка охладел, потух. Татьяна  искала объяснений. Объяснений не было. Самое неприятное, что  случилось это прямо перед сессией. Было бы чуть раньше – нашлись бы желающие и склеить Танькино разбитое сердце, и помочь  с  курсовыми. А перед сессией каждый сам за себя.

Конечно,  личное обаяние могло  помочь  ей выкрутиться на экзаменах. Но  тут за дело взялась комсорг группы Полина Гринблат. Причины заступаться за Таню у Полины имелись. Это был Полинин ответ Суворову. Вовка баловался стихоплетством. И своей героиней избрал не красавицу Бирюкову, а упитанную, бегемотобразную Полину. Потому что вирши  его были карикатурными. Не было такого места,  куда бы Суворов в своих произведениях  ни гонял бедную Полину: и в шкаф, и под кровать, и в туалет, и в душ, и в кладовку, и на пожарную лестницу, и на крышу. И вечно Полине в его стихах не везло. Она  - то застревала под кроватью, то под ней обрушивались пожарная лестница и даже крыша. Не скажешь, чтобы Полина бурно обижалась. Но чужая душа – потемки. Может быть,  затаила обиду. И увидела в   обиженной Бирюковой родственную душу.


 Помимо всех чудес техники, японцы одарили человечество красочными  настенными календарями с восточными красотками. И лист из такого календаря за позапрошлый год  занесло каким-то ветром  в комнату к Саше и Вовке. На картинке красовалась японка в белом купальнике на фоне какой-то японской  веранды над прудом. Картинку, недолго думая,  пришпандолили на стену для оживления интерьера. И привыкли. Перестали замечать. Только  Роберт Лорьян, заглядывая на огонек, заглядывался на это  чудо.  Объяснял это тем, что,  когда он еще учился в школе в Минводах, его первая любовь, кореянка, была копией этой. На стене.   На Робертовы просьбы подарить красотку хозяева ответили отказом. Но как-то Роберт пришел со стаканом марганцовки. Макая в марганцовку спичку с тампоном из ватки, он навел на девушку искусственный загар. Девушка с картинки стала похожа на вьетнамок, какие учились в институте. И главное: белый купальник исчез под марганцовкой. Затем Роберт пририсовал естественные анатомические детали. Тампон Лорьяна мог поспорить с кистью  Рафаэля.

Но с какой стати висеть на стене голой вьетнамке без всякой политической нагрузки, в то время, как героический  вьетнамский народ сражается с  кровавым американским агрессором? Картина должна идти в ногу с современностью. На ногах девушки Суворов пририсовал то, что в народе называют вьетнамками, и подписал внизу «Руки прочь от вьетнамок!» 

 Скоро и к этим переменам привыкли.  Картина мирно висела на стене. И когда она в какой-то момент исчезла, ни Саша, ни Суворов не слишком переживали. Лорьян, попавший под подозрение, божился, что на девушку не посягал. Действительно, в комнате у Лорьяна картинка не объявилась.

Но вот явилась Полина Гринблат и предъявила ультиматум. Их творение - надругательство над интернациональной политикой партии. И вот им условие: или Суворов возвращается к Таньке, или Вовку и Сашу за эту картинку ждут крупные неприятности.

Суворов вынужден был пойти на компромисс, оторваться на время от новой пассии и помочь Татьяне с курсовыми.  Но это было непросто. Саше даже пришлось  пару раз спускаться с Суворовым  на проходную к телефону и объяснять  ревнивой Светке, что сессия – святое, что в ее интересах, чтобы Вовка быстрее и успешнее сдал. Тогда Саша заметил, что у Светки, дюймовочки, либо звериное чутье, либо звериная подозрительность. Она  была уверена – общага снова затянула  Вовку в свою трясину. Зажатый меж Сциллой и Харибдой, Вовка показывал Татьяне, как вычертить кривые  скоростей на листе, а Татьяна изогнувшись над чертежной доской демонстрировала свои кривые. Которые, нужно сказать, были достойны демонстрации. Светка по сравнению с ней, была инфузорией.
 
В результате Татьяна одолела и сессию, и отчаяние. За летние каникулы Татьяна  выкинула Вовку из своей красивой и пустой головы. В сентябре  взгляд ее больших синих глаз уже не останавливался печально на Суворове, а проскальзывал по нему как по забракованному ватманскому листу. И Вовке стало спокойнее.

В сентябре Саша и не видел Вовку в общаге.  Он бросил якорь на Щербаковке. Дюймовочка, оказалась прекрасно всему обученной и ненавидящей  все, что связано с общагой. Когда в последних числах сентября, Саша обнаружил, что Вовкины вещи окончательно исчезли из шкафа, это означало, что Вовка пропал с концами. И Светка ему печет пироги.

И вот теперь одесские сладости из тетиной посылки можно положить на свободной Вовкиной койке. Сладости  взывали. Душа хотела радости. Созывать толпу на чай по этому поводу было поздно.  Что,  если позвать, например Ирку?
Ирка  живет этажом ниже. Но отношения с ней последнее время разладились. И горячим чаем  в поздний вечер  их уже  не согреть. 

А как насчет  Нади Зотовой? Зотова  - не   в его вкусе. Но как-то само собой получилось.

История с Надей произошла на самом исходе прошлой зимней сессии, когда Саша подхватил грипп. Все в ту зиму разъехались на каникулы. А он залег с температурой в пустой общаге. За окном метель и холодрыга. Сунуться  на улицу рискованно. В комнате оставалось немного хлеба,  банка консервов и на донышке варенья.  Провизия закончилась, а здоровье не пришло. И все разъехались. Из комнаты выходил только в туалет. И вдруг в коридоре он наткнулся на Надю.

Надя жила под Москвой. Уехала на каникулы,  но по каким-то делам  вернулась в общагу.  Может быть, к Толику приезжала. Надя была девушкой Толика Филатова из их же группы.  Она его по-товарищески выручила. Купила ему еды, и подогрела, и принесла какой-то лекарственный настой. Она планировала вернуться домой. Но раз такое дело,  раз пока варила ему, дело к вечеру, решила остаться. Переночует у себя.  Убедится  утром, что он жив и вернется домой.  Уже ближе к ночи Надя заглянула  для контрольной проверки, как действует ее настой. Саша потом готов был поклясться и себе и Толику, что ночное умопомрачение накатило именно на Надю, а не на него.

Надя встала. Порылась в кармане своего халатика, брошенного на Суворовскую кровать. Закурила у окна. Вероятно, у Нади такое правило: после случившегося  курить. Торчать у окна голяком и смалить сигаретку. На мгновение, пока горела спичка, осветилась ее худенькая фигура. Саша не курил, и ему больному никотин совсем не был нужен. Ему хотелось свободы и покоя. Ирка вот умнее, уходила к себе. И Ирка покрупнее. Есть за что взяться. А что Толик нашел в Наде? На процессе сравнений достоинств  Ирки и Нади он заснул. 

Как славно просыпаться, когда никто не стоит над душой, а на суворовской  кровати лежат рулоны ватмана. А теперь там Надя.  И  никуда не торопится.
- А как теперь Толян? –  Саша понимал, что этот намек, что Наде пора к себе, несколько неуклюж.
- Не забивай себе голову, - она не почувствовала намека, и это Сашу встревожило.
 
Между тем, за ночь Саше стало лучше. Не торчать же в общаге. Ладно, было бы с кем. Пора трогать в путь. Ехать в военный городок к родителям? Опасно. На пересадках  можно подмерзнуть. А вот к Тане в Одессу -  как дважды два. До метро  доберется, а там до Аэропорта рукой подать. Купил билет - и ты в Одессе.  Сейчас не курортный сезон.  Билет он достанет.

Осталось дождаться момента. Надя вышла в свою комнату. Судя по тому, что она оставила у него кое-что из своего белья, собиралась вернуться. Но Саша, уже успевший заранее обдумать побег, подскочил, собрался, как по тревоге, сунул Надино бельишко  в тумбочку и поминай, как звали.

.
Одесса встретила его теплом. Он балдел несколько дней, отлеживаясь, читая и пялясь в телевизор. Таня целыми днями пропадала на работе. В субботу пришла в гости тетя Зоя. Не ожидала увидеть тут Сашу.

- Ты уже тут несколько дней? Только вчера уехала в Тирасполь Наташа. Она, кстати, вернется еще. В Москву из Одессы полетит. Тебе ведь Таня говорила, что она учится в Москве?
 

Саша тогда пропустил ее слова мимо ушей. Тогда  он фактически сбежал от Нади. И новой обузой, шпингалетом - Наташей не прельстился. И пролетел. И только летом увидел, как он был тогда не прав.   Полгода коту под хвост.


  И теперь нужно наверстывать.  Третьяковка для этого подойдет. Но нужно еще, чтобы Наташа пришла. Вот он и посмотрит, дошла ли  его просьба до ее высот.

 Саша явился минута в минуту. Боря Минский уже ждал. Одесситы опоздали минут на десять. Ждали Наташку. Дядя Филя ворчал, что тетя Зоя вчера погорячилась насчет музея. В людных местах можно подхватить  инфекцию. Тете Зое только этого не хватало. Он отговаривал ее, но тетя Зоя настояла. Они обещали молодежи, и ей хочется поглядеть на картины. Это полезно. Успокаивает. И общение с молодежью полезно.
 
За ночь похолодало. Саша хотел зайти в музей. Там  тепло. Но тетя Зоя медлила. Ждала племянницу. Ждать пришлось порядочно. И Саша уже уверился, что его  вчерашняя  его просьба осталась без ответа. Когда  Наташа появилась у входа, дядя Филя проворчал, что не завидует ее кавалерам.

В киоске у входа, тетя Зоя  купила четыре одинаковых открытки с видом Третьяковки и написала на каждой дату посещения.  Одну она взяла себе, другую дала Саше, третью Боре, последнюю  Наташе.
 
В залах музея группа растянулась. Саша шел чуть впереди. Он бегло просматривал картины. Останавливался, чтобы подождать отстающих. За ним шли Боря с Наташей. Боря и тут проявил себя знатоком. В Наташе он нашел внимательного слушателя.   Замыкали процессию тетя  Зоя с дядей Филей.   

В какой-то момент  тетя Зоя нагнала Сашу, взяла за руку и потянула к  картине.  Это был небольшой портрет.  Молодая русоволосая   девушка у стола.
- Ну, как? – спросила она.
- Что как? – спросил Саша.
-  Ничего не замечаешь?
- А что я должен заметить?
- Похожа  на Наташу?
- Есть сходство.
- На картинах далеко не всякого рисуют, - подчеркнула тетя   Зоя, -  Уж коли художник выбрал натурщицу, значит, что-то в ней особенное нашел.
- Ну, положим,  нашел, - согласился Саша.
- Александр, ты слеп? - тетя Зоя уже не скрывала разочарования.
-  Ничего я не слеп, - сказал Саша, - разве я против? Похожа на Наташу.

Подошли Боря с Наташей. Боря на вопрос тети Зои, сразу признал, что девушка с картины и Наташа похожи.
- Красивая девушка, - сказала тетя Зоя.
- Наташа лучше, - сказал Боря. 

Наташа скромно улыбнулась с видом, что  это даже не поддается сомнению. А тетя Зоя  посмотрела на Сашу, как учитель на  двоечника.

На половине пути старшие сказали, что покидают молодежь. Саша бы тоже ушел, но из принципа не хотел оставлять Наташу со всезнайкой Борей. И пришлось держаться до конца.

 Когда они вышли из картинной галереи, Боря сказал, что вообще-то  ему больше нравится экспозиция Пушкинского музея. Там картины европейских художников. Там и выставки интересные.  Предложил  на следующее воскресенье сходить туда.

Наташка задумчиво посмотрела куда-то в пространство. оценивала предложение? Но Саша вызов принял.
- Я пойду, -  решительно заявил он, - Только давайте с утра. А то вечером у одного из нашей группы день рождения.

Такое событие, как день рождения товарища по группе, Саша не мог пропустить. День рождения у человека только раз в году, а в музей ходи себе,  когда заблагорассудится.
Саша гадал, как  теперь будут разъезжаться. Наташа поедет домой сама или предложить ее проводить? Веских  оснований у Саши не было. И как раз не ему, а Боре с Наташей по пути.  В конце концов, Саша поехал к себе на Сокол,  оставив Борю с Наташей в центре.

В следующее воскресенье все встретились, как и договаривались. И Наташа пришла почти вовремя.
 
  И вдруг среди музейного покоя, во время  Бориного рассказа о живописи,  кто-то сзади резко засадил Сашу в плечо. Рогов! Именинник. А рядом знакомые все  лица. Из их институтской группы. Каким ветром?

Самым объяснимым. Потому, что когда Саша предупредил, что может опоздать на день рождения, и что он должен идти в музей с дальней родственницей из Одессы, закралось подозрение. Подзорова  уверяла, что тут что-то не чисто. Уж на что она любитель живописи, но даже для нее день рождения - святое. А чего это  Саша вдруг воспылал тягой к прекрасному? Подозрительно. В Пушкинский пойдет? И тут будущий именинник, Рогов, подал идею: а что, если отметить этот день утренним посещением музея, а уже к вечеру, как обычно, отметиться. Естественно, посещение музея, проверка  Саши, должна быть секретом от него. 
И вот они  убедились: Саша действительно в музее. 

- Ничего себе родственница из Одессы,  - покачал головой  Рогов, - Я думал,  - бабуся какая-нибудь. А тут!
-Я не родственница, и не из Одессы, -  поправила Наташа, -  Мальчики -  мои друзья  детства.
- Вот как, - сказал Рогов, -  А друг детства, оказывается, скрывал некоторые  героические факты своей биографии. Мне бы такую подругу детства. Вы тут живете?
- Я тут учусь.
-Тем более! – веселые чертики затанцевали в глазах Рогова, - у меня сегодня день ангела. На полном серьезе. И как сомневаться, когда я встречаю в музее ангела.  И для меня будет большой честью, если вы озарите своим присутствием мою скромную обитель.
 
Саша  такого красноречия от Рогова не ожидал. Хотя, с другой стороны, чем плохо, если Наташа согласится на его приглашение.

Наташа, молчала, словно раздумывает, не может дать ответ сразу. Она, не отвечая, пошла вперед. Боря с ней рядом. За ними  пошел и Саша. Но Рогов не отставал. Он ждал ответа. Наташа указала на какую-то картину и спросила что-то у Бори. Он что-то начал говорить, но теперь вяло. С днем рождения выходила накладка: Наташу пригласили, Саша пойдет, так или иначе. А Борю не пригласили. А как иначе? Боря в этой компании никто.

Группа торопила Рогова. И Рогов, так, чтобы Наташа слышала, поручил Саше не отпускать Наташу. Чтобы она, хоть разбейся, была на дне рождения. Только вышли из музея и  Боря хмуро оповестил, что ему пора, у него дела. И Наташа  его не удерживала. Она поедет на Маяковскую навестить тетю Зою.

Проведать тетю Зою Саша тоже имел основания. Они посидели у тети Тони.  Когда Наташа собралась уходить, Саша, так и не понимая, что она решила, тоже поднялся.
- Ну, так что ты решила насчет дня рождения? – спросил Саша уже на улице.
- Я бы может и поехала. Я думала, потом у тети Тони переночую. А ты видишь у нее гости. Ей не до меня. Тем более, я целый день на ногах.
- Подумаешь, ты же не на разгрузку картофеля поедешь. Посидим, а потом я тебя провожу до самых дверей. Никаких проблем, - она вопросительно посмотрела на Сашу, ища гарантию, что не будет  никаких проблем.

 
Да не убоится входящий в студенческое общежитие, ни вахтера, ни гипсового Ленина на входе, ни агитброшюр.  Саша уверил Наташу, что вахтер у них не кусается, и нужно идти как ни в чем не бывало. Он ее будет страховать, пойдет за нею. И Наташа благополучно прошла мимо вахтера.

Гипсовый Ленин вообще совершенно безобидное изваяние, даже, в свое время, пострадавшее от студентов. Во  время танцев  курящие скапливались в углу у бюста. Ну и  стряхивали пепел на гипсовую макушку. А танцы случались регулярно. И макушка обрела нездоровый мышиный цвет. Но перед столетием Ленина в студгородок нагрянула комиссия. И Светлане Андреевне, коменданту общежития, указали. Из множества макушек  в корпусах студенческого городка макушка из ее корпуса оказалась самой замызганной. Светлана Андреевна понимала, чем грозит ей замечание комиссии, и поставила перед студентами вопрос ребром. Иначе она пройдет по комнатам и, можно ручаться, много чего найдет. Макушка должна сиять. Макушка претерпела несколько головомоек, и  пришла в норму. И все были рады, и Светлана Андреевна, избавившаяся от замечаний комиссии, и студенты, избавившиеся от комендантских проверок, и макушка, такая светлая, что стряхивать на нее пепел просто рука не поднималась. Теперь для жителей общаги их отмытый  Ленин был как родное дитя.


  Прежде чем пройти к Рогову Саша предложил  снять у него в комнате верхнюю одежду. Это важно. Теперь Наташка будет знать, где он живет. И если надо найдет его без всяких церемоний.

 В момент их приближения к двери Рогова, от кухни, то есть, с конца коридора двигалась процессия. Полина Гринблат с большой сковородой и Лена Литвинова.   Полина и Лена не были в музее.  Они сознательно приносили себя в жертву. Если нужно готовить закуски к  революционному празднику, комсоргу не до музеев. Ну и дни рождения без ее кулинарного таланта не обходятся.  Впрочем, о  посещении музея и о выходке Рогова им  уже доложили. И сейчас у двери Рогова они с интересом разглядывали  ту,  ради которой  Рогов утром метал икру.

 Полина вытянула толстую нижнюю губу вперед, и мощно выдохнув, сдула прядь с потного лба. От ее многозначительного выдоха одуряющий аромат жареной картошки дал гостям почувствовать, что такое кулинарный талант. Лена, забежала, распахнула дверь, и из комнаты разнесся одобрительный рев.

Если поделить тысячу на триста шестьдесят пять, то получится число близкое к «е», основанию натурального логарифма. Делить вот зачем.  В общежитии за тысячу человек, а дней в году триста шестьдесят пять. Соответственно, на каждый календарный день приходится по «е» с гаком дней рождения. А если учесть, что празднования часто переносятся  на субботы и воскресенья, то в выходные  нет  этакого крыла в  общаге, в котором  что-либо не отмечали.
 
 День рождения разбивается на этапы. Первый этап – кулинарно-подготовительный. Роберт Лорьян чистит картошку. Нарезает сало. Картошка режется соломкой, шинкуется лук. Полина с Леной Литвиновой разогревают большую чугунную сковороду. На таких в аду жарят грешников.  Протапливают сало. Полина внимательно, как сталевар в домну,  смотрит, как томится, темнеет сало и в нужный момент кидает картошку, а  уже погодя, лук. Картошка приближается к  золотому оттенку. Пот, слезы  и полет вдохновения!
 
 Параллельно с  кухонной  мистерией обустраивается  комната. Приносят дополнительный стол, а то и два. Застилают их ненужными ватманскими листами. Сдвигают кровати, расставляют посуду, вскрывают консервы.  Откупоривают бутылки.

  Второй этап  - распределение по посадочным местам. Садятся по воле его величества случая. Но это только с виду несерьезный этап. А на самом деле очень значительный. Кто где сел, так же важно, как на заседании Политбюро.  Рассаживаются, протискиваются между столом и кроватями. Только сели, пора Полине нести с кухни сковороду. Сковорода тяжела, полна до краев нежно скворчащей, дурманящей картошкой. Сковороду нужно держать немного на отлете.  Нести  ее не менее тяжело, чем знамя части. Но крепкая, как толкательница ядра, Полина Гринблат, взваливает на себя этот крест. Сделай она одно неверное движение рукой, споткнись, поскользнись - и все пойдет прахом. От кухни, которая в самом конце коридора, до нужной двери метров пятьдесят. Взгляд Полины сосредоточен. Более юркая Лена Литвинова,  которая и на кухне была на подхвате, теперь работает  за  швейцара. Ее работа - открыть и придерживать  дверь. Полина проходит в дверной проем, как под триумфальной аркой. Лена закрывает дверь, чтобы запах не растрачивался  и не привлекал посторонних.

Но в этот раз Лена дверь не закрыла,  следом вошли Наташа с Сашей.

Полина ставит сковородку на стол. Чтобы перегнуться к столу и поставить драгоценную ношу, она вынуждена опереться грудью о плечо сидящего в торце стола. Наблюдательный  Суворов, посвятивший Полине немало стихов, долго размышлял, как в этом наклоне Полинины формы  перетекают одна в другую.  И родил  опус. «Наша  Поля  - баба в теле. Ты ее попробуй в деле. И унять ее в постели, - не уймешь. Это вам не плач баяна. Тут и стоны окияна,  тут слышны прокатных станов стон и дрожь. Телек выключил из сети. И, спокойной ночи, дети. А Полинке игры эти. Так – на грош. Сладко стонет, жадно дышит. Да уймись ты стерва. Тише! Ведь сосед за стенкой слышит твой балдеж».

Это было грубое преувеличение, фантазия и вместе с тем  в некоторой степени лесть. Полина жила  строгой жизнью девушки, не пользующейся успехом.

Третий этап – пищеварительный. Он разделяется на несколько подэтапов по номеру заходов сковородки.  Первая порция картошки исчезает так быстро, что бедной Полине снова бежать на кухню. Потом медленнее. Потом еще медленнее. И вот третий этап завершен.

Четвертый этап – чайная церемония. Теперь Коле Кирееву самое время бренчать на гитаре. Подзорова мурлычет романсы, свою любимую: «а в комнатах наших сидят комиссары». Романсы для захмелевшего Барашкина, единственного из москвичей, кто не пропускает праздников в общаге, как сигнал. Он  встает и нетвердым шагом идет искать счастье в джунглях общаги.

Пятый этап  - танцы - зажиманцы. Столы выносятся, свет тушится. В углу звукосниматель и пластинки. Пластинки ставятся  в темноте. Публика не желает света.  Но и в полумраке видно, как играют рубиновой помадой улыбки девушек, как блестят их глаза.
 
Танцы обрываются, когда в комнату возвращается  побитый Барашкин. Его бьют регулярно. Но так как он быстро падает, конфликт исчерпывается. Лежачих в общежитии не добивают. Кодекс чести.

 Лена Литвинова включает свет и внимательно осматривает потерпевшего, Перстами, легкими, как сон, прижигает ссадины остатками водки, дует на раны. Она склоняется так, что завитки ее волос щекочут Барашкина. Лена  на что-то надеется. Но, увы.

 Свет выключают, танцы возобновляются. А Барашкин, сопровождаемый Леной, спускается к проходной звонить  маме. Поставить в известность, что останется спать в общаге. Лена идет как бы ради того, чтобы Барашкин снова не ввязался в драку. Она стоит рядом, когда он звонит маме. Она улыбается, когда он говорит с мамой. Она даже готова успокоить его маму, что с Сашей все в порядке. Выпил он не настолько, чтобы очароваться Леной. Ко времени возвращения Барашкина с танцами завязывают.

 После того, как Суворов покинул общагу, Барашкина кладут спать на койке Суворова. Он еще успевает в поисках сочувствия рассказать Саше о своей горькой судьбе. Стон пружин Вовкиной кровати, а потом зевок сообщают Саше, что Барашкин спит. А в той комнате, где Лена дула Барашкину на раны, теперь дуют на душевные раны самой  Лены. Девочки успокаивают ее: она – прекрасный человек, а Барашкин – полное дерьмо. И все у нее будет прекрасно.

На этой  оптимистической ноте  праздник окончен.

Все это будет потом. А пока, Лена  Литвинова распахнула перед Полиной дверь, и из комнаты вырвался короткий мощный рев, подобный реву стадиона, когда забивают гол. Но дверь была распахнута не только для Полины. Вошли и Наташа с Сашей. Увидев Наташу, Рогов просиял и стал звать ее сесть поближе. Просил сидящих на кроватях пропустить девушку. Но она не стала протискиваться, предпочла остаться между  Сашей  и Полиной, ближе к выходу.

Естественно, Саша зорко отслеживал ход событий. Он ведь нес ответственность за Наташу, и знал, что во хмелю Рогов приставуч. А тот один раз пригласил Наташку. Другой раз. Получив отказ на третий заход, не отходил, вился вьюном рядом. И вот когда он начал наглеть, пришлось Саше вмешаться.
- Ты что, не видишь, мы разговариваем? - раздраженно бросил ему Рогов.

Вызывающий, даже грубый  тон  Рогова Сашу обидел.  Для выяснения отношений противники вышли в коридор. Прихватив Рогова за руку и  шею, Саша лишил противника подвижности. В коридор  вышли Полина и Татьяна Бирюкова.  Татьяна  взяла на себя Сашу. Это проще. Саша не петушился. А Полине пришлось всей своей  мощной  плотью удерживать  Рогова.

 Через минуту вышла и Наташа. С ее появлением Рогов утих и по-дурацки заулыбался. Полина отпустила его. 
- Все в порядке, -  сказал Рогов,  заправляя рубаху в брюки, и вернулся в комнату.

Наташа предположила, что ей, пока время не позднее, лучше уехать. Было начало одиннадцатого.  Саша согласился, что так даже будет лучше.

Вернулись к нему в комнату за пальто. Только на выход, а за дверью тот же Рогов. Руками уже не машет, но навязчиво напрашивается в провожатые. Рогова требовалось отшить. Во-первых, ехать далеко и  неизвестно что он по дороге вытворит. Во-вторых, совсем не в Сашиных интересах, чтобы Рогов узнал, как найти Наташу.

 Пришлось Саше коридоре вталдычивать имениннику, что ему завтра будет стыдно за свое поведение. И для пущей уверенности, пришлось полупринудительно передать Рогова коллективу. Когда Саша вернулся в свою комнату, Наташа спала на его кровати, свернувшись калачиком и укрывшись своим пальто. Он не стал ее будить. Это, в некотором роде, выход. И ей таскаться через весь город не надо, и ему не надо таскаться дважды. Он поспит на Суворовской кровати. Теперь уходить отсюда нельзя. Только пойти предупредить, что для Барашкина места нет. Саша потушил верхний свет, и, включив настольную лампу, поставил ее на пол. Для Наташи, чтобы не испугалась, если проснется среди ночи.


  Он спал тревожно. Боялся, что Наташа проснется и испугается неизвестной обстановки. Но она  не просыпалась.  Утром он  поднялся рано. Пошел, помылся, нагрел чайник. В сумерках, не включая света. Чтобы не разбудить.  Она спала как ребенок. При неярком свете поставленной в угол лампы нечетко прорисовывались  ее рассыпанные по подушке золотистые волосы, спокойно сомкнутые длинные  черные ресницы. Пришлось все-таки ее будить. Пора вставать. Ей ведь далеко: сначала домой, потом в институт. 

До метро Саша обязан был ее проводить. А потом вернется и доспит.  Наташа  спешила, опаздывала. В спешке по дороге к метро разговор не складывался. Он спустился вместе с ней на платформу. Она молчала. Может быть, сейчас жалеет, что вчера  согласилась пойти? Подъехал поезд. Был час пик. Их обоих внесли в вагон   метро.
- А ты  куда?  - она  повернулась и удивленно посмотрела на Сашу, прижатого к ней толпой.
- Провожаю.
- Куда провожаешь?
- Туда, - он  показал по ходу поезда.
-  Интересно,  - протянула она,  посмотрела на Сашу, будто не верит его словам.
- Ты зачем говорил, что я твоя родственница?
- Так проще. А им без разницы.
- Им, может быть.
- Хорошо, не родственница, - легко согласился Саша.
- Вы это все подстроили?
- Что?
- Ну, встретиться в музее. Вроде, случайно Я заметила.
- Ничего мы не подстроили.
Она замолчала.  Он вышел с нею из поезда.
- Все, спасибо. Дальше не надо, - сказала она. Но вдруг, словно что-то для себя решив, она приподнялась на носочки и, чмокнув Сашу в щеку, сказала, - спасибо за компанию.  Заскакивай. 

Она растворилась в толпе выходящих из метро.

 Заскакивать? Он считал дни и в четверг вечером решил заскочить. Он долго ждал на проходной. Наконец спустилась девушка и сказала, что Наташи нет дома. Вот и заскакивай после этого. Записку для нее он не стал оставлять. Писать то, собственно, нечего.


ГЛАВА 5


В субботу вечером он заехал на Тверскую-Ямскую к тете Тоне. Официальная причина - проведать тетю Зою. Там были гости. Миша Минский с женой. Впервые Саша увидел Мишину жену, которую в коммунальной квартире его бабушки коллективно  не любили. Обзывали разлучницей, принесшей любимице  квартиры дочке Адели Поляковой, Маше много переживаний.

  Разлучница, молодая женщина, с маловыразительными глазами,  но с  жесткой, волевой линией  тонких губ и  заметной горбинкой  крупного носа, по мнению Саши, ни в какое сравнение с Машей Поляковой не шла.  Саша слышал только, что она врач, как и Миша.

Чувствовалось, что Минские приехали по делу. И может быть, Саша им мешал говорить о деле. Взрослые: тетя Зоя, дядя Филя, тетя Тоня, Миша и Ира встали из-за большого стола, чтобы продолжить разговор в другой комнате. Саша хотел ехать домой, но Миша предложил: он на машине и потом его  подбросит. Он тоже живет на Соколе.  Переехал недавно на Ленинградский проспект.

Наконец долгий и, похоже, серьезный разговор закончился. Двери открылись. Миша стал прощаться. Тетя Тоня  вышла  провожать Минских и Сашу в коридор и пригласила Сашу заезжать на праздники, они планируют быть все дни дома безвылазно.
   
-Ну, и какие планы? -  не оглядываясь, спросил Миша, крутивший баранку, - Пятый курс все-таки,
- Самые обыкновенные.
-  А где собираешься работать?
- Будет распределение – видно будет.
- Что уедешь из Москвы? Кто же из Москвы уезжает?
- Уезжают.
- Нужно жениться на москвичке. Разве нет в Москве хорошей девушки?
- Может и есть, но…- Саша замялся
- Ириша, тебе заданьице. Подыщешь для молодого человека что-нибудь приличное.
- Будет исполнено, босс, - отчеканила Ира.

 Миша остановил на проспекте у  метро «Сокол».  Ира записала для  Саши  их  телефон.
- Можешь позвонить через несколько дней, - сказал Миша, - Ну, собственно, мы с тобой, так или иначе, в связи с операцией Зои Игнатьевны, будем видеться.
-  Какой операцией? – удивился Саша.
- Ты что не знаешь? Она ложится на операцию. К нам в клинику. Даже в наше отделение.
-  А что такое?
- Я же сказал – операция.
- Серьезная?
- На сердце не может быть несерьезных.
-  И что?
-  Большая часть операций проходит благополучно,  - сказал Миша, - Но  риск существует.
-  Но она, же вроде неплохо себя чувствует. Недавно ходила в музей. Оперируют тех, кто…  – тут Саша  вспомнил, что тети Зои и на полмузея не хватило.
- Позвольте это решать врачам. Ждать нечего. Ее после праздников кладут в больницу.


. Итак, на праздники тетя Зоя  еще будет на Тверской-Ямской, думал  Саша по пути  в общагу.  Можно снова зайти. Может быть, и Наташа будет.

  Такой у Москвы характер, что именно на ноябрьские тепло окончательно покидает ее, и пока прошагаешь перед Мавзолеем, хорошо продрогнешь. Первый снег по-сиротски прижимался к бордюрам мостовых. Саша распланировал день так, чтобы  осталось время для визита на Тверскую-Ямскую. В общаговский сбор он внес свою денежную лепту заблаговременно, а сейчас предупредил, что к столу может задержаться
 
 В этот день повсюду готовят блюда: и в замызганной общаге, и в ухоженной квартире на Тверской-Ямской. Собственно, Сашу интересовали не блюда и не тот момент, когда сядут за стол. И вот позвонили, он из комнаты заметил, что в коридоре стоит Наташа, и высокий, плотный Антон Владимирович, муж тети Тони, помогает ей снять пальто. Саша даже услышал, как  Антон Владимирович промурлыкал ей, что она хорошеет день ото дня.

Сели за стол.  Антон Владимирович рассказывал о Вьетнаме, откуда он на днях вернулся.
- А я слышал такое мнение: не лезь мы к ним со своей помощью, они бы давно договорились. И не было бы там войны, - сказал дядя Филя.
- Это чье мнение? Кто вам такую мысль подбросил? – поднял брови  Антон Владимирович. До этого он обращался к дяде Филе по-родственному на ты. И непонятно, кого он имел в виду под словом «вам»
-  Разве  вьетнамцы не сыты войной?
- Не заметил, - твердо заявил Антон Владимирович, - Вьетнам сейчас на передовой борьбы с империализмом. А что касается  нашего интернационального долга...
- Мы только тем и заняты, - перебил его дядя Филя.
- Ну, если речь зашла об интернациональном долге, это надолго, давайте лучше поговорим о каком-нибудь другом долге, - попыталась погасить конфликт тетя Тоня.
- Там у вас в Одессе вообще не чувствуют интернационального долга, - осуждающе покачал  головой Антон Владимирович.
- Ты за Одессу не переживай, - сказал дядя Филя.
- Я не за Одессу переживаю, а за страну. А Одессу я знаю. Ведут себя, как в Тель-Авиве.
- Та-ак, приехали, - дядя  Филя обвел взглядом сидящих, - По-моему, тут за столом ни одного еврея. К кому тогда эти слова относятся?
- Евреев нет. Но их тень витает. Вот врач этот, ну, к которому Зоя ложится, кто он?
-  Миша? Он сын моих хороших знакомых, - сказала тетя Зоя.
-  Кто он  по национальности.
- Зарежет? – усмехнулась тетя Тоня.
- Зарезать не зарежет. Но известны случаи
- Ладно тебе, Антоша, - сказала тетя Зоя, -. И оперировать будет не он. А кто по национальности, кто будет оперировать, представь себе, не поинтересовалась.

Наташа  вышла из-за стола и стала прощаться.
- Вот видишь, Тоша, ты своими догмами людей распугиваешь, - сказала тетя Тоня, - Посиди еще, Наточка.
- Мне пора, сказала Наташа.
Поднялся и Саша.   

Саша сейчас мог завидовать, наверное каждому встречному.  Все нарядные. У всех определенность. Всех  ждут  праздничные столы. А что ждет Сашу?  Все та же опостылевшая общага. А  если взять да приехать туда с Наташей? 

Саша ожидал, что Наташа категорически отклонит его предложение. Но  она сказала:
- Я бы  поехала, если бы ты мне раньше сказал. А так мы уже с девочками договорились. Ты не обижайся. Давай, приезжай завтра часам к четырем. Я буду ждать.

ГЛАВА 6

Единица - ноль. Поэтому личные дни рождения ноль по сравнению с  днем рождения  страны. Для личного дня рождения с полок снимаются припасы и закатки. Для собственного дня рождения страна  метет по сусекам и выбрасывает на полки магазинов свои запасы. Они мгновенно сметаются с полок. И яркая палитра расцвечивает праздничный стол. Тут  коричнево-перламутровая сайра, шпроты,  печень трески цвета кофе с молоком, красная килька в томате, крабы, резаная кусочками вареная колбаса, квашеная капуста, тонкие ломтики сала, красные маринованные помидоры, карнавальных цветов венгерское лечо.

 Отдельной тарелки удостоились соленые огурчики, на любой  каприз: резаные вдоль, резаные поперек и целые. Все они  ждут  неизменную  королеву стола – румяную, сияющую  как осенние листья, жареную картошку. Она приплывает в большой черной чугунной сковороде, сладчайшими ароматами вызывая повышенное слюноотделение. По случаю большого праздника картошка оттенена кусочками дефицитной  баночной тушенки. Бутылки с винами вытянулись, как офицеры в строю. Есть даже с медалями.

В этот раз гуляли в комнате Таньки Бирюковой и Оли Подзоровой. Они живут вдвоем, потому что Петрова из их комнаты вышла за москвича, переехала к нему, но пока не перепрописалась.

И снова Барашкин, как Иван-царевич, побрел искать счастья и нашел зубодробительный ответ. И, как заведено, Барашкина отвели к Саше. Простонали пружины Вовкиной кровати. Барашкин попытался добавить к этому стону что-то о суете сует, но выдал пару нечетких фраз, быстро перешедших в  посапывание, а затем и в похрапывание.
 
Что снилось Барашкину? У него было много причин для тревожных снов. Развод родителей Сашки Барашкина совпал с  кризисом переходного возраста. У Робертино Лоретти в эти годы ломался голос, и он перестал быть всеми любимым и уникальным мальчиком. А Саша Барашкин из любимого сына, из сына уважаемого товарища скатился в  сыновья простой  женщины-одиночки. У мальчика вдобавок  к тому, что голос  ломался,   ломалась вера в святое.

Барашкин – отец ушел, взяв с собой только чемоданы. Некоторое время он квартировал с новой семьей  на съемной квартире. А потом умудрился  выцарапать трешку, на себя  новую жену и  новорожденного ребеночка. И мама Барашкина язвила, что бывший муж не удосужился приобрести такую за все годы жизни с ней. И все же она желала бывшему супругу  только одного: служебного роста. Ради алиментов. 

Бывало, Барашкин - сын встречался с Барашкиным - отцом и даже  с «оторвой», его новой женой, хорошенькой молодой женщиной, годившейся Барашкину–сыну разве что в старшие сестры. «Оторва», у которой, как говорила мама, не было ни кола, ни двора, ни совести, работала когда–то под началом Барашкина - отца,  работала, как опять же говорила, мама тем самым местом, которое  оказалось хватким, как  акулья пасть.

Мама так и не выходила замуж. Даже о каких-либо ухажерах, или поклонниках Саша Барашкин не слышал. Он только слышал, как на кухне подруги советовали маме, взять себя в руки и сесть на диету,  и завести какого-нибудь мало-мальского мужичка. А она отвечала, что  боится, что  появление в доме чужого мужчины надломит психику ребенка.

Мама-одиночка лепила ребенка по-своему подобию. Саша не пел, подобно Лоретти. Не танцевал и спортом не увлекался. Он был не строен, неуклюж, фигурой пошел в папу. Он не был красавцем. Девушки не засматривались. Да и по предметам особых успехов не было. И мама ставила вопрос ребром: нужно поступить в институт с первой попытки. Потому что в армии такому как он, житья не дадут. А о его жизни после армии без диплома мама даже подумать боялась.  И мама положила на поступление все силы.

И когда юности  мятежной пришла Барашкину пора, и он запросил гантели, мать посмотрела на сына с неодобрением. Разве неподъемные тома математики и физики, полезные для поступления, не полновесная замена гантелей? Однако может быть, это к лучшему, и  физические нагрузки в период гормонального взрыва только на пользу?  Гантели купили.

Но гормональный взрыв наблюдалась не у одного Саши. Его сверстницы наливались, набухали, покачивали бедрами, наводили глаза, подкрашивали губы, даже делали маникюр. И вот  на сверстниц  мама  Барашкина повлиять никак не могла. Заводя разговор о форме и содержании, она внушала сыну,  что содержание - главное. Сын не спорил. Но пример мамы доказывал противное: его папа предпочел содержанию формы.

 Гантели оказались кратковременным капризом. Гантели ржавели на балконе. Но именно балкон стал для Барашкина источником чудных открытий. С балкона он вдруг увидел  прекрасную незнакомку. Девушка мелькнула на балконе противоположного дома. И Барашкина как молнией шибануло. До этого он ничего достойного внимания на противоположных балконах не замечал. Наверное, семья в доме напротив недавно въехала в эту квартиру. Ее квартира находилась на втором этаже, а квартира  Барашкина на третьем. Теперь он то и дело поглядывал сверху вниз на  ее окна.

Но подъезды их  домов выходили  в разные дворы, и словно в разные миры. И из ее двора не только было удобнее выходить  к другой автобусной остановке на другой улице, но этот район охватывала и  другая школа.  Чужой  мир.

Казалось, девочка не подозревала о его существовании. А ему хотелось как-то заявить о себе. А как? Незнакомка ходила в другую школу. Наверное, заканчивала ту, в которую ходила до переезда сюда. Настали последние летние каникулы. Но мама разработала программу поступления в институт буквально по дням. И никаких гвоздей. Девочки ее программой не предусматривались. 

 С началом последнего учебного года появилась новая проблема. Осенью, с ее капризной  погодой, мама перешла на теплое белье. Когда-то, когда Барашкин - старший еще жил с мамой,  он  натянул  веревки для белья в два яруса: и на уровне  бортика  балкона, и над головой. Но мама вывешивала белье для сушки только  на верхние веревки. Чтобы белье не запачкалось о хлам, загромоздивший  балкон.  Мало того, она не слишком торопилась белье снимать. Если год назад Барашкина мало беспокоили мамины трусы, то теперь завеса белья скрывала Сашу от прекрасной незнакомки.  Пошли  холодные дожди, Барашкинский балкон разукрасили  мамины теплые рейтузы.  Сохли они долго. Зимой становились колом. Барашкин страдал, несколько раз за день проверяя сухость белья. Зима ушла, а весна никак не приходила. Даже май был холодным. Мама не торопилась прощаться с теплым бельем. А потом начались экзамены. Саша поступил без проблем. И мама даже не унижалась, чтоб бывший муж похлопотал за сына.  Это была мамина победа. И ее и ее  рейтуз. Она даже не замечала, что это была  в первую очередь  Сашина победа. И Саша этого не замечал.
 
 Мама считала, что новые опасности поджидают его. Одно только общежитие чего стоит.  В первом семестре мама не позволяла ему ездить на праздники в общагу. Слово общежитие звучало в ее устах как преисподняя. Коренная москвичка, она практически там не бывала. Она перекочевала из родительской квартиры в квартиру, которую мужу выделили на службе. А вот та оторва, которая, умыкнула Сашиного папу, до умыкания жила как раз в общежитии. Не хватало, чтобы и сына подловила какая-нибудь  подобного пошиба.

Как видно, сын пошел в папу.  Общага влекла его. Могла ли  соседка из дома напротив дать ту палитру наслаждений и веселья, которыми манила общага? 

Мама рассуждала, что обучение  сына в самостоятельной жизни подобно изучению той же математики. Нужна последовательность. К концу первого курса Барашкин, с маминого позволения, начал посещать общагу в праздники. Правда, около одиннадцати он начинал нервно поглядывать на часы, срывался, бежал к телефону-автомату у проходной звонить маме и выпрашивать еще полчаса. Душа ждала романов. Тело ждало тела. Но времени, отмерянного мамой, хватало только на короткий анекдот. Самым своеобразным из таких анекдотов был его роман с Леной Литвиновой. Своеобразной девушкой была Лена Литвинова по прозвищу Софа.

Она не мыслила жизни без состояния влюбленности.  Предмет обожания под рукой - мальчики из группы. Предмет не знал, куда спрятаться от ее алчущего, жадного взгляда. Но хуже всего, что учебная группа заметив очередную Ленину влюбленность, начинала хихикать и подтрунивать. И даже если Ленин избранник шел на контакт, то послушав недалекие рассуждения далекой от привлекательной Лены, рассуждения о девичьей чести, которую нужно беречь смолоду, и о мужской подлости, давал задний ход. Потужив немного, Лена переключалась на другой предмет обожания.  Так она, мало - помалу, к началу третьего курса добралась до Барашкина. Барашкин это время прозябал. Девочка из дома напротив  родила и раскоровела.  И на заветном балконе  повисли пеленки.

 Лена на занятиях  стала садиться поближе к Барашкину.  Девочки в группе все поняли. 

 Настал момент, когда на большой  перемене Барашкин отказался  от пирожков. Это были  популярные институтские десятикопеечные пышущие жаром пирожки с мясом. И тут  Барашкин заявил, что жареное - яд. И его товарищи, поняли, что Ленин яд  глубоко проник в жертву.

 Если молодой человек приглашает девушку в кино, это уже шаг.  Но для Лены это было большим, чем шаг.  Кто из тех, в кого Лена поочередно влюблялась, звал ее в кино? Никто. Кто из мальчиков вообще звал ее в кино? Никто. А Барашкин позвал!

Лена тщилась как-то себя приукрасить. Бывает, что некрасивой девушке это удается, если у нее есть художественный вкус. Или у подруг-соседок есть вкус. Но  и вкуса у Лены не было. А соседка, комсорг Полина Гринблат убеждала, что мальчики любят молодых и политически грамотных.

Лена замерла, когда  в зале потушили свет. Она плохо помнила, о чем был фильм. Главным было не то, что происходило на экране. Главное сражение разыгралось на  красном мохере ее нарядной кофточки. Вернувшись после сеанса, Лена посвящала девочек в подробности. Это было похоже на Сизифов труд. Ладонь Барашкина периодически во время сеанса пыталась взобраться по мохеру. Но Лена на последнем рубеже вынуждала ладонь скатиться к старту восхождения.
 
Очень быстро и до Барашкина дошли Ленины описания его поведения в кинотеатре. И до Барашкина дошло, с кем он имеет дело. После этого их дороги разошлись. Когда в четверг на большой  перемене он демонстративно слопал  аж два беляша, Лена поняла: это конец.

Лена не повесилась и не пыталась отравиться, не собралась в монастырь, не устраивала истерик, не взяла академку. Иные в случаях душевных терзаний создают шедевры, сочиняют гениальную музыку, с головой уходят в науки, пишут  пронзительные стихи, пишут анонимки. Она ничего не писала, и никуда не ушла. Чаще стала в своих речах поносить мужчин и превозносить своего кумира, Софью Ковалевскую, для которой мужчины служили инвентарем для восхождения к вершинам науки. Несколько вечеров она не появлялась на чаепитиях.  Пропасть разочарования углублялась тем, что Барашкин стоял в конце ее списка подходящих кандидатур в группе.

 И все же, когда побитого Барашкина принудительно возвращали к праздничному столу, Лена подхватывалась, принималась колдовать над ним. Увы, ее колдовство не помогало. Барашкин  упорно продолжал искать счастья  не в Лене, а в коридорах общежития. Но счастья нет и в коридорах.





ГЛАВА 7

Саша не забывал о Наташином приглашении. Странное время – к четырем.  Что может происходить в женском студенческом  общежитии в четыре вечера восьмого ноября? Например, если бы он остался в этот день на Соколе, так их компания собиралась доесть остатки вчерашнего пиршества. И то, начиная с шести. А какими событиями ознаменован второй красный  день календаря  в общаге у Наташи?

На всякий случай он выгладил свежую рубаху, навел стрелки на брюках,   кинул в авоську несколько  купленных по пути консервов, достойных  праздничного стола, и для полного шика купил три красных гвоздики.

- Дело в том, что  наши девочки занимаются, -  смущенно сказала Наташа, когда спустилась к проходной, - И я села  заниматься.
 
Пригласила и  забыла? Саша решил не подавать виду, что раздосадован. 

- Ну не вечно же заниматься, - улыбнулся он, - Небольшой перерыв только на пользу. У меня в сумке консервы. Я еще сбегаю за сладким.

И вот  в журнале посетителей записали все его данные, он расписался, что ознакомлен с правилами, отвечает за свое поведение,  и Наташа расписалась, что несет параллельную ответственность за поведение приглашенного. И пошел он за ней следом. Он не застал никакого кипения работы. В небольшой, аккуратно прибранной комнате никого не было. Девочки работают в читальном зале. Но могут вернуться в любую минуту. Пока Наташа занималась наполнением водой под цветы трехлитрового баллона, Саша оглядел комнату. Все обычно - три железных койки, видавший виды шкаф, стол. И только его цветы станут напоминанием о  празднике.

Вскрыли консервы. Начало ужина  вышло натянутым. Саша списывал натянутость на то, что Наташу беспокоил возможный приход соседок. А вдруг она ждет гостя? Он пытался говорить о развлечениях, но она переводила разговор на  курсовые.
- Я их уйму переделал,  - усмехнулся Саша и увидел, как Наташа оживилась. Достала свое задание и разложила перед ним.
- Что ты можешь про это сказать? 

Это была смесь теоретической механики, сопромата, теории механизмов и деталей машин. У него все это шло отдельными курсами, более углубленно, а тут все вместе и  не должно быть  сложным. Одна беда, Саша уже все забыл. Но вспомнить можно.
- Так ты что, возьмешься?– спросила Наташа, -  А то мне тут ... И в ее голосе зазвучали утомленность и отчаяние. Она посмотрела ему в глаза  с такой почти детской надеждой на счастье, что Саша не смог отказаться.
- Попробую, - сказал он.
- Тогда я и начинать не буду.

 Трудовой договор закрепили чаем. Наташа достала  банку с вареньем  и пошла греть чайник. Пустая чашка стала знаком окончания праздничного вечера. На проходной оба расписались в журнале, что он вышел целым и невредимым, и ему вернули студенческий. Все? Наташа вышла во двор проводить. Уже стемнело. Вот так просто расстаться? Почему бы не повторить то, что было в метро. Саша слегка прижал ее к себе. Теперь поцелуй вышел уже более основательным. Хотя это можно рассматривать как аванс за помощь.  Но одуряющий аванс того стоил. Он был так прекрасен, что Саша чувствовал, что расшибется, а задание выполнит.

  В общаге праздник еще не закончился. А раз так, то почему бы не  зайти к своим. Саша,  даже не заходя к себе, двинул в комнату к девочкам. Там должно быть веселье в разгаре.
- Ты в комнату к себе заходил? Зайди, – посоветовала  Подзорова, - Там в двери тебе  записка. Какой-то твой  приятель тебя  искал. Еще днем. Только ты успел  уехать.  Сказал, ты ему нужен позарез.  Такой, лощеный, постарше тебя,  лет тридцати.
- Красавец в полном цвете лет,  -  уточнила   Бирюкова, - По имени Миша.

Красавец лет тридцати по имени Миша? Миша Минский? Какой он красавец? Впрочем, на вкус и цвет товарищей нет. Но кроме Минского - некому.  Если Миша не поленился отыскать его здесь, значит, что-то случилось. Что-то с тетей Зоей? Саша пошел в комнату. В двери торчала записка: «Срочно позвони или сразу приходи. Есть дело» Телефон на проходной, слава богу, работал.

- Слушай, сказал Миша. У нас тут небольшой  междусобойчик. Ты нужен позарез. Так что руки в ноги и дуй ко мне. С собой ничего не бери. Все есть. Только оденься нормально.
-  А я думал, что что-то с тетей Зоей.
- С тетей Зоей все нормально. Ладно, тут поговорим. Жду.


Дверь открыл Миша. Пробежал по Саше придирчивым взглядом. Повел его в ванную. И пока Саша  мыл руки, Миша  вводил в курс.
- У нас за столом на одну даму больше. Это не просто так. Дальше сам определишься, -  Миша провел нового гостя в  комнату, где за большим, накрытым  по-праздничному столом собралась  небольшая компания,  - А вот это, можно сказать, мой брат, - сказал он, - Прошу любить  и жаловать. Александр,  -  беседа за столом на мгновение стихла.
-  У тебя вроде другой  брат, - удивился  лысоватый мужчина.
-  У нас с Сашей одна мама – Одесса. Мы с ним жили в Одессе в одном доме. Он, кстати,  дружил с моим Борькой. И, кажется, сейчас с ним общается. Боря мне говорил, что они недавно ходили  в музей. 

Саше подвинули стул. Беседа возобновилась. Чувствовалось, что за столом врачи. Из-за обилия непонятных терминов, и заумности темы Саша выпал из разговора. Он, молча, ел, присматриваясь, чего ради его позвали. Задача несложная. Только одна женщина за столом  подходила ему по возрасту. Остальные старше. Она сидела на диване почти напротив Саши. И по нескольким ее коротким взглядам, которые Саша перехватил, можно было сделать вывод, что с девушкой заранее провели политинформацию. Темноволосая, с приятными, правильными чертами лица., достаточно миловидная. Не  красавица, но вполне смотрится. Саша еще раз посмотрел в сторону девушки и снова поймал на себе ее спокойный приветливый взгляд. По тому, как она слушала, Саша сделал вывод, что она имеет отношение к медицине.  Вдруг одна из присутствующих дам спросила его:

- Так вы были  недавно в музее? Что смотрели? – Саша несколько был сбит с толку. Что смотрят в музее? Экспонаты. Но столь очевидный ответ звучал бы грубо. Он замешкался, соображая, что бы такое повычурней залепить, чтобы им было понятно, что он не лаптем щи хлебал.  Миша пришел на помощь
- Инночка, Саша без пяти минут инженер.
- Очень приятно. Ну и что это меняет?
- А то, что человек, имеющий дело с точными науками, смотрит на холсты, иными глазами, чем медик.
- Да-да. Хирург смотрит, например,  на обнаженное тело не так, патологоанатом, и уж совсем не так, как инженер,- усмехнулся лысоватый.
- Ну, неужели?- повернула к нему голову  Инна, - А пейзаж, например?
- Марина, ты как считаешь? - Миша повернулся к  той девушке, ради которой, как  догадывался  Саша, его и позвали.
- Тут от многого зависит. И  это касается не только картин в музее. Это касается и картины жизни в целом, - ответила Марина, - Если, например, у человека радикулит, он и ходит иначе, и смотрит на картины под другим углом зрения.  Даже цвет глаз влияет. Существует теория, что люди с разным цветом глаз по разному чувствуют цветовую гамму.
- О, как интересно! –  покачал головой Миша.

 Саше показалось, что Миша Марине чуть-чуть подыгрывает. Но он подыгрывал не напрасно. Теперь Саша разглядел, что глаза у девушки светло-карие, и с ее длинными ресницами и темными  волосами это смотрится интересно.

- Очень занимательно, - язвительно произнесла Инна, - Так мы докатимся и до передачи мыслей на расстояние.
- А что?! - ответила Марина, - Научно это никак не опровергнуто.
- Да, - с улыбкой развел руками Миша, -  Зачем  навязывать молодежи суждения времен Очакова и покоренья Крыма. У них своя голова на плечах.
- Очень они понимают, - усмехнулась Инна.
- Не меньше вашего, - ответила Марина.
- А как считает инженер? - Инна посмотрела на Сашу.
- А инженер считает,- вставил Миша, - Что мелите вы какую-то ерунду. Я тут заглядывал к нему в общежитие…
- Что ты там потерял? – перебила Инна.
- Его знакомая из Одессы, и моя тоже, ложится к нам на операцию. Хотел с ним поговорить. Его не было дома. Поговорил с  ребятами из его группы. Очень, я вам скажу, интересные ребята. Я сам жил в студенческом общежитии.
- Нашел общий язык? – спросила Ира.
- Почему нет? Кстати, там уже стол накрывали. И Сашу ждали. Так что, может быть, мы инженера оторвали от более интересного мероприятия. А то у нас тут все женатые, замужние, занудные. Кроме, вот, Мариночки. Ей, наверное, тоже скучно со старыми маразматиками.
-  Мне не скучно вовсе, - заверила  Марина.
-  А то Марина, - Миша продолжал, словно не расслышав, - Ты можешь украсить собой Сашину компанию. Там,  определенно, ровесники и, соответственно, братья по разуму.

Саша удивленно раскрыл глаза. Такого смелого предложения он от Миши не ожидал. Чего это девушка, ни с того, ни с сего, в чужую компанию попрется? Но хитрец Миша, как видно, это продумал заранее.  И словно передавал Марине мысли на расстояние вытянутого стола.

За столом, вроде бы и не слышали Мишиных слов, и не замечали Мишиных обещающих взглядов. Возобновился медицинский разговор, и такой, что Саше казалось, они намеренно изъясняются непонятно, чтобы  вынудить его уйти. Тоска.  А в общаге, глядишь, уже праздник в разгаре. А, кроме того, он обещал помочь Наташе, и обещал помочь быстро. Пока Саша тосковал, Марина поднялась с дивана и стала обходить стол. Кажется транспортируемые Мишей мысли до нее доходили. Ведь, как она только что заявила, научно это не опровергнуто.

- Ну вот, - сказал Миша, - Труба запела.
- Маринка, смотри там –   Инна, как  видно, отвечавшая за Марину, произнесла строго, но  так, будто поход уже одобрен.
- Я иду в туалет, если тебе интересно, - фыркнула Марина.
-  Не бойся Инночка, - сказал Миша, - Во-первых,  Александр – сиречь защитник. За ним как за каменной стеной. Во-вторых, существует телефон. Так что она может оттуда позвонить.
- Если вспомнит о нас, - сказала Инна.
- Тогда, в-третьих, - добавил Миша, - Это в двух шагах. Если ты так беспокоишься, я, собственной персоной, с ними пройду и проведу тщательный предварительный осмотр, чтобы убедиться, что беспокоиться не о чем.

Саша, убедившийся, что лучше ему справлять праздник в общаге, был готов уйти.  Что до Марины – это ее дело.  Хочет – он пойдет с ней. Марина, ему показалось, прохладно отнеслась к Мишиному предложению. Но  Миша стерег ее, как конвоир, от которого не улизнешь. Он снял с вешалки  ее шубку и протянул Саше.

- На, обработаешь девушку.

Мех ее шубы удивительно мягкий, нежный источал обворожительный запах уюта, комфорта, даже шика. Такая шуба сама по себе может рекламировать хозяйку, обволакивая того, кто подает ей, ароматом, нежно щекоча пальцы. Даже в то время, как  хозяйка  этого волшебства, сидит в туалете. Говорят, что встречают по одежке. С такой шубой и проводят по одежке.

Марина отсутствовала долго. По крайней мере, Саша, держащий шубу, точно швейцар, смог прочувствовать очарование богатой вещи. Туалет совмещен с ванной. Наверное, прихорашивается перед зеркалом, подумал он. А это означало, что Марина решилась пойти в его компанию.

На фоне белого первого снега в шубке серого дымчатого меха Марина смотрелась эффектнее, чем в комнате. Но теперь стало понятно, почему такая фартовая девушка и без кавалера. В сапогах с небольшим каблучком Марина оказалась вровень с Сашей. А он далеко не коротышка. А рядом с Мишей, с его средним ростом, ей вовсе было  неуютно.

Саша не знал, какую стадию праздника они застанут в общаге. Застали самую неподходящую для прихода - стадию вокала. Если бы ели или танцевали, они бы влились  более органично. А тут Саша открыл дверь в тот момент, когда  Подзорова выводила трагическую строчку о комиссарах, которые девочек наших ведут в кабинет. Песня оборвалась, все смотрели на пришедших.  Мишу они уже помнили как Сашиного друга, оставившего записку. Сидевшие на кровати стали ужиматься, дабы выкроить свободное место. 

 Для прибывших нашли чашки. Чай не проблема. Но торт практически съели. Остались только плавленый сыр и варенье. Марина отказалась от всего, кроме чая. Мише Татьяна Бирюкова пожертвовала свой, почти не надкусанный, кусок торта. Пили и пели.  Гость пришел кстати. Танька много раз клялась себе, что сядет на диету.

Подзорова пела, некоторые подпевали, остальные, такие, как Саша, слушали. Саша не решался подпевать, травмировать тонкий слух Подзоровой. Да и не больно хотелось. Но когда Марина, немного освоившись, попросила гитару,  стало ясно,  кто к ним пришел. Такого  они в стенах общаги еще не слышали. Не домашнее застольное пение, а настоящий концертный номер. Марина пела и аккомпанировала себе. Даже отпетый циник Лорьян заслушавшись, потирал подбородок. Даже Подзорова, которая всегда кривила губы, словно ее ничем не прошибешь, и та слушала с интересом. Замечательные песни. Большинство из них Саша никогда до этого не слышал.  Марина исполняла серией, одну за другой. Казалось, Марине пение доставляет удовольствие.
 
Концерт мог бы продолжаться, но Мишу Минского ждали дома. Он уже порывался встать из-за стола. Бирюкова, сидевшая рядом с ним, повисла у него на плече  и заявила, что не отпустит гостя без белого танца. Отодвинули столы, поставили пластинку, выключили свет.

- Белый танец, - объявила Бирюкова.

Саша вопросительно поглядел на Марину. Раз объявлен белый танец, ему не положено  приглашать. И кавалеров ей на выбор хватает. Марина улыбнулась ему,  кажется, поняв его замешательство. Танцевать с нею оказалось не менее приятным, чем слушать ее пение. Еще один танец, и еще один. Миша, не забывающий о покинутой им компании, наконец,  вырвался из объятий Бирюковой и  подошел к танцующим Марине и Саше.

- Обработаешь девушку, - он хитро  улыбнулся и поднял перст, словно пророк, - В смысле, проводишь.

Может быть Марину, смущал ее рост, но получалось, она танцевала только с Сашей и пару раз с не комплексующим по поводу роста Вовкой Роговым.

Но все имеет свой конец. Позвонив с проходной в квартиру Мише, Марина отчиталась перед Инной, старшей сестрой, что жива и Саша ее проводит домой.

Дорогой Марина  рассказала, как родители тиранили ее музыкальной школой. Учили скрипке. А гитара – это между делом. Давили - давили, а потом заявили, что музыкант, это шаткая профессия. Вот Инна, старшая сестра, училась скрипке, а пошла в мед. Работает врачом, вместе с Мишей. И довольна. И Марина пошла в мед. Прямо биографию рассказывает, думал Саша. Наверное, ее предупредили, зачем зовут к Минским.

Вышли на Лермонтовской. Марина показала свои окна на третьем этаже. Она смотрела на него, ожидая, что будет дальше. Прощаемся? Он и сам не знал, как полагается прощаться с такой девушкой? После гитары она не рассматривалась как девочка, которую не грех на прощанье прижать в подъезде с поцелуями. Но все-таки для галочки он попробовал притянуть ее к себе. Вдохнул неземной аромат духов. Такие духи и притягивали и ставили барьер. Она легко, не вкладываясь, ответила на поцелуй. Скорее, для галочки.  И спросила:

- А ты что завтра делаешь?
- Да ничего особенного, -  Сказал Саша. Следующий день хоть и был выходным, над ним висело Наташино задание. И его нельзя было запихивать в дальний ящик.
- У нас завтра сбор  в Университете. В час дня. Хочешь пойти?
- У кого это у нас?
- Ребята соберутся. Они пишут стихи и музыку. Это типа студенческого театра. Будет интересно.
- И ты пишешь, что ли?
- Нет. Меня только на исполнение хватает. Но ребята очень интересные. Приходи.

Они договорились в час встретиться у главного здания Университета.  Приятная девушка. Достоинств через край. И, главное достоинство - стихов не пишет. 

Общага вернула его к реальности. Он долго и печально разглядывал  листок с  Наташиным заданием. Уже стали заползать в извилины формулы третьего курса. Но настроение было еще праздничным, и формулы расползлись по своим углам. 

Когда он подошел к ступеням главного здания университета,  Марина, с гитарой в футляре, уже ждала там. Она заметила, как он, смутившись,  сверился с часами. Нет, не опоздал, даже раньше пришел. И успокоила:

- Все в порядке. Меня папа подбросил. Получилось чуть раньше. Пошли?

Саша, последовал за Мариной. Пять лет проучился в Москве, а в Университете бывать не приходилось.  А ведь где-то тут, думал он, в двух шагах, наверное, обитает Боря. Конечно, вероятность его встретить равна нулю.

 Но, помяни черта, а он тут как тут. Натолкнулись на Борю. Саше показалось, что Боря знаком с Мариной. Вроде бы  Борино  приветствие адресовалось не только Саше, но и Марине. Может быть, так здоровается воспитанный человек? Саше показалось, что и Боря  немного удивился, увидев его. 

-Привет, – сказал Саша.
-Привет, - ответил Боря.
-Это Боря, Мишин брат, - объяснил Саша Марине.
-Да мы знакомы, -  улыбнулась Марина. И заметив Сашино удивление, объяснила, - Что же  мне не знать  Мишиного брата?  Инна с  Минскими дружит давно, - и поторопила Сашу, - Ну, мы пошли. 
- Ну, как там Наташа? – спросил Боря. Теперь удивился Саша. Разве  Боря видит Наташу реже, чем он?
- Не знаю, - Саша ответил почти честно. Он и, правда, не мог ответить на этот вопрос.

 Он ждал, что Маринины приятели станут петь. Ждал концерта. А они что-то обсуждали, о чем-то спорили. По многу раз повторяли одни и те же фрагменты песен. И ради этого  Марина его звала? А ей было интересно. Она словно забыла, что Саша томится неподалеку. Тратит время. А мог бы  взяться за Наташино задание.

Обратно, к метро шли небольшой группой. И Саша решил, если кто-то предложит проводить Марину, то он, без вопросов, двинет прямо в общагу. Но на пересадке Марина вручила гитару ему и объявила, что Саша ее проводит. Это было принято спокойно, как само собой разумеющееся. Значит, в этих встречах кроме песен ничего нет? И в этот раз он проводил Марину до подъезда. А когда он потянулся чтобы поцеловать ее на прощанье, Марина мягко отстранилась. Светло, соседи могут увидеть   

- А кто такая Наташа? - спросила она.
- Это наша общая знакомая. С детства. Еще по Одессе. Жили рядом.
- Мы жили по соседству, встречались просто так, - улыбнулась Марина.
- Не совсем так. Я в Одессе практически не жил. Только к бабушке на море приезжал.
- И успел познакомиться?
- Ума много не надо. Она племянница маминой лучшей подруги.
- Вы трое познакомились в Одессе, а теперь все учитесь в Москве, -  улыбнулась Марина, - Разве не замечательно?!
 Второй дядя Филя, подумал Саша.

Закончились праздники, навалились будни. Замечательно, что они теперь все учатся в Москве? Пока что замечательно это только тем, что нужно с головой погрузиться в Наташино задание, делать быстро и не разгибаться до конца. Она ждет.  Быстрее сделаешь - быстрее ее увидишь. Быстрее сделаешь – благодарность будет больше. Работа адова будет сделана и делается уже. Но технические перерывы необходимы. Через пару дней напряженной работы он спустился к проходной и позвонил Мише.

- Ты ей понравился, - доложил Миша.
- Она тебе прямо так и выложила?
- Инна сказала. А у нее глаз-алмаз. Имей в виду, она девушка, из интеллигентной московской еврейской семьи. Ты насчет еврейской  не возражаешь?
- Без разницы.
- Семья хорошая, с традициями, со связями, не бедная.  Врачи, не знаю уже, в каком, поколении. Ты взвесь, прикинь, времени у тебя остается мало.
- Это почему?
- Женишься – останешься в Москве. Ущучил?
- Ущучил.
- Так что, тебя иметь в виду?
- Ну, имей, - ответил Саша холодновато, чтобы Миша не подумал, что он обалдел от радости.
- Хорошо. Я разузнаю у Инны, что да как. Поработаю за диспетчера.

  Саша позвонил тете Тоне. Тетя Тоня была нерадивым диспетчером. Говорила исключительно о тете Зое. И ни слова о Наташе. Тете Зое сделали операцию. Удачно. Теперь потихоньку  поправляется. А послеоперационный  этап не менее, а может быть, и более ответственный, чем операция.

Одновременно ждать новостей от Миши насчет Марины и делать курсовой Наташе – вот оно раздвоение личности. Он чувствовал себя обманщиком. Самую малость, но обманщиком. Махнуть что ли к Наташе? Без всякого повода и без курсового? Нет!  Он появится только с готовым курсовым.  И в пятницу вечером была поставлена  последняя точка. Осталось  вложить это все в ее мозги.
 
Даже первая страница записки  Наташе далась с трудом.  Скоро ее  взгляд потух. Саше такое  было знакомо по тому, как Суворов вталкивал информацию в голову Бирюковой. Потухший взгляд - явный симптом, что извилины переполнены непереваренной информацией.

Короткий поцелуй при прощании и новая дата, завтра, в субботу после трех. Она будет ждать, а то сегодня устала и мало, что поняла.

 В воскресенье его работа с Наташей  подошла к финалу. Она казалось, все поняла. Была середина дня. Но все его приглашения в кино, или музей были отвергнуты. Погода плохая.

Пока он дошел до метро по мокрому снегу, промочил ноги. Радости это не прибавило, а только напомнило, что достаточно долго он ничего не слышал о Марине. Мишин номер не отвечал. И он решился позвонить самой Марине. Правда,  Марина ему свой номер не давала. Дал Миша. Но, как человек воспитанный, предупредил: поскольку он не имеет на это права, звонить Саше туда можно только в случае извержения вулкана или наводнения. Мокрые ноги разве не  наводнение? Трубку взяла женщина. Голос похож, но не Марина.

- Представьтесь, пожалуйста, - попросила она.
- Знакомый.
- Да, краткость – сестра таланта, - сказала женщина, - А имя у знакомого есть?
- Александр.
- Марины нет дома.

Краткость очень удобна и при желании отшить. Зачем тогда спрашивала, как зовут? Наверное, затем и спрашивала, чтобы сориентироваться. Для кого-то Марина дома, а для него - нет.


ГЛАВА 8


Время уходило в песок. Бесплодный песок. Марине он больше не звонил. Отвадили. И к Наташе не ездил. А между тем тетю Зою должны были выписать. Саша рассчитывал, что некоторое время она побудет у тети Тони. А он, навещая тетю Зою, глядишь, и застанет Наташу.

Все, что он мог делать на другом направлении - названивать  Мише. И то, наверное, поднадоел. И вдруг Миша сообщил, что  на воскресенье планируется лыжная прогулка. В составе все тех же лиц. Будет и Марина. Саша на лыжах практически не ходил. И собственных лыж не имел. Но Миша успокоил,  как раз на этот счет не стоит страдать. Лыжи найдутся. Было бы желание. Сбор в десять у Ярославского вокзала.

Желание у Саши имелось. Набралось человек десять. Ехали почти час электричкой. От станции прошли в поселок, в  небольшой домик. Это и есть дача Марининых родителей. В доме дубняк. Затопили печь. В кладовке нашли лыжи и по Саше.  С его мастерством никакой разницы, что там за лыжи.

 И тут поступило предложение: начинающему лыжнику, лучше сделать небольшой круг на ровном участке под присмотром куратора – Марины. А потом им задание как квартирьерам, и вернуться и протопить дом. Предложение Сашу устраивало. И Марину, кажется, тоже.

Тихо потрескивали дрова. Дом прогревался медленно. Сначала растопщики  грелись у печи. Затем  попробовали залезть на кровать под плед  в  маленькой соседней комнате. Лежали, тесно прижавшись друг к другу, не раздеваясь. Без особого баловства.  Только самую малость.  Войти могут в любой момент.

- Почему ты не звонил? – спросила Марина. Значит,  ее мама ей даже не сказала.
- А ты мне дала номер?
- А то ты его не знаешь?
- Даже если бы знал, - сказал Саша, - Как я могу звонить, если ты мне не дала добро, - она чуть отодвинулась и посмотрела удивленно.
- А ты спрашивал это добро? – и действительно, он не спрашивал. А Марина, может быть, посчитала, что дать номер тому, кто не просит не совсем тактично, - Ну, ладно, - улыбнулась Марина, -  Я тебе скажу номер и разрешаю звонить.

Шумная лыжная кампания ввалилась, и застала Сашу у печки, подбрасывающим дрова. В комнате уже потеплело. Зимняя дачная идиллия. Накрыли стол. Как видно, в планы  лыжников входило расслабиться основательно. Но у Марины были дела в Москве, и она собралась ехать, не дожидаясь остальных. Так кому же провожать девушку, как не Саше?

Когда они ждали электричку на платформе, к Марине подошла женщина лет пятидесяти. Поздоровалась. Марина поздоровалась и сказала Саше, что это соседка и по даче, и по Москве. Это она узнала, что рядом дача продается, и насоветовала родителям купить. В электричке  соседка села  напротив Марины и  Саши.

- Из вашего института?
- Нет, - ответила Марина.
- А откуда?
- Знакомый.
- Не москвич?
- Нет, не москвич, - ответил Саша раньше Марины.
- А что в Москве? – спросила она у Саши.
- Учусь в институте.
- А откуда приехали?

Саша медлил с ответом. Служба отца заставила Сашиных родителей менять города, и Саша даже не мог толком себя привязать к какому-то конкретному месту.  Единственным городом, сопровождавшим его постоянно, но где он, как раз, не жил только приезжая в гости, была Одесса. Но назвать себя одесситом, при всей любви к городу, он никак не мог. И  тут, вспомнив давнишнюю одесскую историю с покупкой  волейбольного мяча, он сказал:
- Из Рио-де-Жанеро.
-  Шутите. А если честно? Вы по говору южанин.
-  Рио-де-Жанейро ведь на юге, – сказал Саша.
-  Представляю себе, - произнесла женщина, не скрывая презрения, -  Тогда почему в своем  Рио-де-Жанейро не учитесь?
- А что, в Москве запрещено?
- Не запрещено. Но Москва не резиновая. А желающих много.  На всех не хватит.
- Но если я сдал экзамены и поступил, почему не   учиться?
- И где живете?
- В общежитии.
-  В общежитии, - повторила соседка с выражением «так я и знала»,  -  Будь я правительством, запретила бы в Москве общежития строить. Один разврат. Строят Москву бедную, строят, а толку? Просто продыху нет. В метро не пробиться. В магазине очереди. Цейлонский чай исчез. Коренным между приезжими  места нет. Наехало черти откуда.
- А  в общежитии ни одного цейлонца не встречал, - сказал  Саша.
- Все шуточки. Я  коренная москвичка. Таких сейчас на перечет. 
- У меня папа тоже не москвич. Он из Белоруссии, -  сказала Марина.
- Да? - удивленно протянула соседка, -  Вот никогда бы не подумала.
- А моя тетя говорит, что гордиться тем, что ты родом из  такого-то города, все равно, что гордиться, что ты рожден, например, в четверг. Никакой твоей заслуги в этом нет.
- Ваша тетя  тоже живет в  Рио-де-Жанейро? - спросила соседка
- Нет, в Одессе.
- Тогда все ясно!

Саша   обиделся за Одессу и за одесскую тетю, Таню.
- В Одессе есть много такого, чего и Москве нет, и никогда не будет.
- Ну, например? – усмехнулась соседка.
- Например, море.
- Ну, море. А у нас река. Дальше.
- Дальше? Ну, Пале-рояль, Ланжерон. Вы знаете, что такое Пале-рояль?
- И знать не хочу. Что-нибудь нерусское.
- У меня есть знакомый, который говорит, что родиться в Одессе, а учиться в Москве - не каждому дано.
- Тоже одессит? Знаю я этих одесситов. Превозносят свою Одессу, а чуть что, лезут  в Москву.

Марина не вмешивалась, только улыбалась. Саше же разговор стал неприятен. И неприятно, что Марину, как будто спор забавляет. Он замолчал.

- Вот моя  Ирочка, - сказала соседка, и объяснила Саше, - Дочка. Марина ее знает. Она  познакомилась в институте с мальчиком. Это уже, извините,  не школьная дружба. Школьная дружба еще ладно. От школьной дружбы неожиданностей не ждешь.  А тут могут быть всякие последствия. Я, конечно, волновалась. Что за мальчик. Просила ее, чтобы познакомила. Она ни в какую. Вы знаете, я боялась. Что мальчик не москвич.  Вы меня понимаете? это же станет вопрос жизненного пространства.
- А с москвичом не станет? - спросил Саша
- Не так остро. Слава богу, мальчик оказался москвичом. Прекрасный мальчик. А потом они раздружились. Даже обидно. Мальчик славный. Из хорошей семьи.
-  И снова опасность, что ваша Ирочка подружится с не москвичом, - сказал Саша.
- Знаете ли, нет. Она поумнела.
- Короче, пусть бандит, лишь бы москвич, - подвел итог Саша.

Соседка  пристально и неприязненно поглядела на него  и покачала головой.
- Да- а- мс. Мариночка, ты своего друга с родителями знакомила?
- Нет, - сказала Марина.
- Да-а,  дела.
- Не переживайте. Инка  Сашу знает, - сказала Марина, - Все под контролем. Инка его даже раньше знала, точнее, знала его друга.
-  Вот как? Друг Инночкиного друга, длинная цепочка. Запутаться можно.
- Нормальная, - сказала Марина.
- Ну-ну, - поджала губы соседка, - Инночка женщина, хорошо разбирающаяся в людях. Но в длинных цепочках свои сложности. Чем длиннее, тем сложнее.

От вокзала Марина  решила пойти пешком. Саша с ней. Эта  настырная тетка, и в городе не отставала. Так втроем и зашли  во двор. Саша ждал, когда соседка отстанет, чтобы  нормально попрощаться с Мариной. После дачи он имел основания для прощания. Но тетка  упорно  крутилась рядом. Более того, заявила, что ей нужно поговорить с Мариной без посторонних.

- Я знаю, Инночка желает тебе только хорошего, - устав ждать, когда Саша уйдет, изрекла соседка, -  Боюсь,  что вы с Инночкой давно не говорили по душам.

Прощание у Марининого подъезда вышло скомканным. Соседка все перебаламутила.  Не стой она над душой, Саша еще мог бы  предложить девушке  провести вместе вечер. Но он даже не заикнулся. Марина, только улыбнулась на прощанье  и сказала:
- Звони.


  ГЛАВА 9

От Марининой соседки остался в душе неприятный осадок. Словно  Саша к Марине набивается. А он абсолютно не набивался. Как раз наоборот. Это не он - протеже Миши Минского, а Марина. Саша просто пошел Мише навстречу, принял Мишино деловое предложение. Он без Марины запросто проживет. Именно так. Но, может быть, другие на это смотрят иначе?  Та же Инна. Те же Маринины родители.  И, в конце концов,  та же Марина. Ее  толком не понять. И Саша решил взять паузу. Не звонить ей. Несколько дней он и Мише не звонил. А как  позвонил, попал  на Иру. И через день снова на Иру. У Миши пошли вечерние дежурства. Саша деликатные вопросы с Ирой не хотел обсуждать и  решил еще подождать.
 
 Зато позвонить тете Тоне – никаких препятствий. Иногда брала трубку тетя Зоя. Она уже поправилась, намерена в начале декабря уезжать. Одна проблема  - вещей скопилось много, а помочь их поднести к поезду некому. Муж тети Тони опять во Вьетнаме. У тети Тони у самой здоровье – не позавидуешь. Дядя  Филя должен был приехать за ней в Москву, но загрипповал. Тут Саша и вызвался помочь. Какие проблемы? Ему не в тягость. Тетя Зоя обрадовалась. Трудности с вещами только в Москве.  В Одессе ее встретят. Дома и стены помогают.

Плохо только, что отъезд тети Зои пришелся на тот период, когда Саша с Роговым и Киреевым  разгружал ночами картошку на базе. Так что, в день отъезда тети Зои после трудовой ночи он был немного смурной. Но назвался груздем – полезай в кузов. К назначенному часу он явился на Тверскую-Ямскую. В мыслях было только одно: хватит ли его  на все чемоданы.

И совсем из головы вылетело, что он может встретить Наташу. А она появилась. Как же ей не провожать родную тетю? Куда делась его сонливость. Хотел спросить, защитила ли она тот курсовой. Стеснялся. А Наташа о курсовом и не вспомнила. Ничего, у него впереди целый вечер. Проводят тетю Зою, тут Наташа в его руках.


 Проводнице, дородной  женщине, говорившей на смеси русского и украинского, тетя Зоя на перроне вручила четыре билета. Объяснила, разорились на все купе, чтобы ей, перенесшей сложную операцию, не мешали посторонние. Уже в купе тетя объяснила ему план: она поедет с Наташей, а  потом Наташа вернется самолетом. Раз Наташа на такое решилась, подумал он, значит с курсовым нормально.

Тетя Зоя командовала, показывала Саше, какой чемодан можно засунуть подальше, а какой будет нужен в дороге. Саша то закидывал чемоданы  в багажный отсек, то опускал, чтобы она достала оттуда необходимые вещи, о которых только что вспомнила, - нужно, чтобы все было под рукой. Потом снова поднимал.  В дороге не будет помощников. Наташа не Геркулес.

- А почему бы, - улыбнулась тетя Зоя, - Тебе не поехать с нами в Одессу? Билет не пропадет зря. И тетю проведаешь, и поможешь в дороге, - Саша удивленно  посмотрел: шутит что ли?
- У меня и денег нет на обратный билет.
- Таня тебя, что, не ссудит? А еды у нас хватит аж до Магадана.

Проводница прошла по вагону, предупреждая, что скоро поезд тронется. Саша  попрощался. Второй раз ему остаться не предложили. Проводница заняла место  у ступенек
- Воздухом подышать? – спросила она, - Потом надышишься. Поезд сейчас тронется. Не заскочишь.

Получается, проводница не сомневается, что он поедет. А почему бы не прокатиться до Одессы? Наташа же едет. Студенческий и паспорт у него с собой. Денег немного есть. Институт без него не осиротеет. Что его держит? Марина? Абсолютно не держит. Пока он взвешивал за и против, поезд медленно тронулся.  Подуло морозным воздухом.  Проводница закрыла дверь.

- Иди, хлопчик, до жинки, я сейчас белье разносить буду.

Саша стоял в коридоре. Проводница пошла разбираться с билетами. Вагон был почти пуст. Быстро добралась до купе тети Зои. Саша слышал, как тетя Зоя  снова стала объяснять насчет четырех билетов, и что она только после операции.

- А ваш хлопчик? – спросила проводница
- Какой хлопчик? – удивилась тетя Зоя
- Ваш хлопчик. Вон стоит. Кем он вам? Чи зять, чи сын. Мне так сдается, что зять.

За стеклом вагона уплывали в темноту огни города. Дверь купе открылась. Наташа вышла в коридор, закрыла дверь и подошла к окну, тому же, в которое  смотрел Саша. Глядя на ее отражение, трудно понять, вглядывается ли она в темноту  или смотрит на его отражение, хмурится или улыбается.

Да, он поймал тетю Зою на слове, даже на шутке, и  затем поставил перед фактом.  Но из вагона теперь не выпрыгнешь. Да и  что там ехать до Одессы?  Мешать им он не будет. Как-нибудь перекантуется. Он повернулся к Наташе. Она, молча, смотрела в окно.

Проводница вышла из их купе. Со щелчком закрылась дверь. Теперь Наташа повернулась и посмотрела на него.  Улыбнулась, не тая удивления.  По крайней мере,  без досады и не раздражения. Тетя Зоя открыла дверь и  окликнула их. Обоих.

Она еще не отошла от удивления. Саше стало стыдно, что разволновал больную женщину. Люди разорились, купили билеты на целое купе, чтобы их никто не стеснял и не тревожил.  А  тут, здрасте, подарок им на голову.
 
Саша  заверил вагон пустой, так что ему места и в другом купе хватит. Ночь перекантуется, а там, и Одесса. Он вышел на проверку. Соседнее купе было пустым, и следующее было пустым. Солидный запас. Даже если поезд к Одессе заполнится, так чего там останется? А пока в его  полном распоряжении пустое и темное купе. И не одно. Он стоял,  прикидывая, где разместиться, когда Наташка слегка протолкнула его в купе, зашла  и закрыла дверь. Свет не включала. Спросила:

- Ты что сдурел?
- Меня позвали.
- Позва-али, - передразнила Наташа.
- Да я вам мешать не буду.

Он искал в памяти слова, которыми все лучше объяснить. Но его руки и губы не подчиняясь голове. Они объясняли причины  его поступка без всяких слов.

В результате многочисленных исследований, продолжавшихся не один семестр,   Роберт Рафаилович Лорьян вывел теорию поцелуев. Неправда, что  счастливые целующиеся увлечены  процессом и не чувствуют времени. Чувствуют. Для чистоты эксперимента Лорьян отбросил нетипичные свадебные поцелуи, поцелуи Леонида Ильича, и поцелуи в зарубежных фильмах. Объектом его исследования был среднестатистический советский поцелуй. 

Лорьян рассматривал поцелуй  во времени и пространстве. Положим, поцелуй происходит в поднимающемся лифте.  Это совсем не то, что в опускающемся лифте.  Когда лифт поднимается с первого, например, на седьмой этаж, то мало вероятности, что на промежуточных этажах кто-то подсядет. Совсем не то, когда лифт опускается. И уж совершенно иная картина, когда целуешься  в подъезде.

 Теперь Саша мог добавить к теории Лорьяна опыт поцелуя в купе поезда.  Лорьяну время отмерял лифт этажами, а Саше - колеса, щелкая на стыках. И возможно, за это время поезд пролетел  километры.

Его тело и голова жили раздельной жизнью. Губы  были заняты  Наташиными губами, а мозги - анализом: а что, если закрыть дверь  на защелку? На такую наглость он не решился. А с открытой защелкой пришлось ограничиться самыми незамысловатыми ласками. Наглость он отложил  на потом. Впереди целая ночь.  Купе как  место для свидания имеется. Поезд скорый. Остановки редки. Значит, не будут мешать новые пассажиры. Можно проверить по графику движения. Он в коридоре. Тетя Зоя, в конце концов, заснет. Сон - лекарство. Ситуация складывается благоприятно. Но Наташа - не общаговские девчонки, и даже не девушка из хорошей семьи Марина. Это племянница очень близкой подруги его тети,  и не менее близкой подруги его мамы. Если что не так,  ему голову отвернут.

Он помнил, как предупреждал Лорьян: если в объятьях  женщины ты воображаешь, что взлетаешь  на седьмое небо, не верь. Ты летишь в пропасть.

Сашины размышления о полетах оборвал звук открывающейся двери. Наташа едва успела отодвинуться. Проводница.
- А, хлопчик! - сказала она, - А я уж думаю, не поругался чи с жинкой. Все стоит и стоит в коридоре. Вы что, молодожены?
- Заметно?  - спросила Наташа.
- За версту. Ну ладно, милуйтесь. Наругаться еще успеете

Дверь закрылась. Наташа посмотрела Саше в глаза пристальным взглядом, позаимствованным из фильмов про любовь. От экранных взглядов Сашу тоска брала.
 
- Что тебя дернуло ехать? В Москве, что ли скучно? – спросила Наташа

Он бы мог залепить что-нибудь про  наваждение, про нахлынувшую неодолимую силу, про «поминутно видеть вас» и тому подобное. А он снова привлек Наташу к себе.  Но в этот раз она, не поддалась.
- Потом.   Тетя будет искать.

Действительно, тетя могла обеспокоиться отсутствием Наташи. Наташа вышла из купе, а Саша, соблюдая конспирацию, не пошел следом, смотрел в окно и  вычислял, что значит ее  «потом»  и по времени и, главное, по содержанию.

Он  сходил к проводнице. Сказал, что не хочет  тещу  беспокоить. Он поспит в другом купе.  Проводница хитро глянула -  нехай, места много. Зима. До Киева садятся мало.  В Киеве,  может, кто и сядет.


Ужин в купе. На столике, на газете ломтики хлеба, кусочки холодного куриного мяса, и прочая снедь. Когда он решил остаться в поезде, не думал о еде. Он слегка поклевал, боясь оставить женщин без еды. Перебьется. А там и Одесса. После чая тетя Зоя, соблюдая режим, собралась ложиться. Он ждал в коридоре, желая перехватить Наташу. Не бухнется же она сходу в постель, должна, как минимум, пойти в туалет. Наконец Наташа вышла, улыбнулась уголками губ и прошла мимо.

- Приходи в гости, - сказал он, когда она проходила обратно в купе.

Она ничего не ответила. Саша ждал.  Эта ночь сулила многое. Но многое зависело от сна тети Зои, от остановок поезда, от того, придет ли кто в то купе, куда он вселился, даже, от  настроения проводницы. Но главное – от настроения Наташи.

На остановках поезда он замирал, боясь подселения, а то и выселения. Но к счастью, его не беспокоили. К несчастью и  Наташа его не беспокоила.  Может быть,  ждет, пока заснет тетя Зоя?   

Он проснулся от стука открывающейся двери - Наташа позвала на завтрак.
-Что ты сокол мой невесел? Что ты голову повесил? -  улыбнулась посвежевшая после сна тетя Зоя,  - Вот и Наташа  что-то кислая. Не поругались?
- Все в порядке, - ответила Наташа, - Просто голова тяжелая.

. Их встречала две Тани: Сашина тетя и Наташина мама. Специально приехала из Тирасполя. Дядя Филя не смог, лежит с простудой.

Одесская зима. Слякотно. На газонах из-под коричневого покрывала листьев  пробиваются  темные стручки акации. 

В такси все не умещались. Машина тетя решила ехать трамваем. Сашино присутствие сейчас  нужнее - носить вещи. На переднее сидение такси села тетя Зоя. Наташа оказалась рядом с Сашей, между  ним и своей мамой.

- Ну как доехали? – спросила Наташина мама.
- Нормально, - ответил Саша.
- Что значит нормально? – вмешалась тетя Зоя, - Превосходно доехали.  Как говорится, летели на крыльях любви.

Наташина мама улыбнулась, думая, что это тетя Зоя спешила к мужу. А Саша нахмурился. Проводница, женщина простая, могла  его тете Зое заложить за милую душу.

 Тетю Зою ждал накрытый стол и куча вопросов. Но казалось, что больше устала Наташа. Как-то она скисла. А ведь  собиралась завтра лететь назад.

Тетя Зоя считала,  что Саше и Наташе лучше лететь обратно вместе. И Наташина мама была согласна. А раз так, им нужно мчаться  в кассы. Таня  ему денег на билет добавила.

 Очередь за билетами на самолет. На кону стоит многое. Близятся  новогодние праздники. Люди зашевелились. Кто-то летит в командировку с отчетами,  кто-то из  командировки домой. И каждый в очереди - конкурент.

Саша не обращал внимания на очередь, наслаждался тем, что Наташа рядом, тем, что можно смотреть ей в глаза, невзначай коснуться ее руки. Она молчала и хмурилась. Голова болит. И когда они,- о счастье, - купили билеты на завтра, она отвергла Сашино предложение прогуляться по Дерибасовской. Торопилась вернуться к себе.

Таня уже ушла, тетя Зоя отдыхала. Чихающий  дядя Филя сидел в кресле. И Наташа легла. Полный лазарет. Только тетя Таня, Наташина мама, на ногах. Саша собрался уйти, но  уйти от вопросов тети Тани не получалось.

- Интересно, как это ты  махом  решил ехать? - спросила тетя Таня. Саша понял, тетя Зоя уже капнула.
-Так ведь тетя Зоя меня позвала,  - он решил работать под простачка.
- Ну да, она мне рассказала. Ты, прямо сорви-голова. И правильно, что поехал. И помог в дороге, и с тетей увидишься.  Правда, мало. Но зато с моей Наташкой в Москве вам видеться – море. Вы  хоть чуть-чуть - то видитесь?
- Могли бы и чаще, - Саше понравился его ответ.
- Вот и Наташа говорит, что вы редко видитесь.  Вы ведь все-таки друг друга давно знаете. Своим нужно держаться вместе.
 
Вечером пришла в гости тетя Оля Минская. Дошел слух, что Саша приехал  и полетит в Москву. Собрала небольшую посылочку для Бори. И пошли те же вопросы к Саше, видятся ли они  с Борей в Москве.  А когда Саша сказал, что гораздо чаще видит Мишу, потому что живет рядом, тетя Оля вздохнула:

- Ну как они там? С Ирой не ссорятся?
- Чего  им ссориться? – удивился Саша.
- Ну и хорошо, - вздохнула тетя Оля, - А Боря как? Он там в какой-то  философский кружок записался.
- Ничего не говорил. Да я его видел пару раз, - сказал Саша.

  Рейс задержали на два часа, потом еще на два. Народу  в зале было полно. После тщательных поисков Саше удалось застолбить одно место. Для Наташи. Она села без разговоров, чувствовала себя неважно. В конце концов, пришли к оптимальному варианту: Саша сел на кресло, а вконец  раскисшая Наташа примостилась у него на коленях,  и положив  голову ему на плечо,  задремала. Так бы и сидеть.  Пусть  туман висит над Одессой. Нет ничего лучше плохой погоды и задержанных рейсов. Пусть у  Наташи течет из носа, и слезятся глаза. Она и с насморком и покашливаниями переплюнет всех красавиц. 
 

  В Москву они прилетели за полночь. Только сели в автобус в город и отключились. А проснулись, когда в салоне включили свет. Центральный аэровокзал, метро «Аэропорт». Они проехали Наташину остановку. Теперь ей  через всю Москву.  Ну, не беда. Если  разок она уже спала у него, и сейчас поспит. Саша заверил, что все будет в полном ажуре. Он поселит ее в своей комнате, а сам место найдет. И она согласилась. Видно, совсем плохо ей было. Взяли такси. До Сокола рукой подать. Саша постелил ей в своей комнате. И, наплевав на приличия, побежал к девочкам за термометром. Тридцать восемь и пять. Сбегал по второму кругу за аспирином. Он обещал Наташе: не стеснять  ее своим присутствием. Ей было не до того, она почти мгновенно заснула. И он воспользовался кроватью Суворова. 

Утром заглянула Оля Подзорова. Ну что? Увидела спящую Наташу.
- Это, значит, для нее  аспирин?  - прикоснулась к ней, - Так она вся мокрая. Ей нужно переодеться. Есть во что?
-  Тут ее чемодан с вещами.
-  Ну и прекрасно. Выдь в коридор. Или вы уже не дальние родственники?
-  Я выйду, - буркнул Саша.
-   Ну ладно. Я ей помогу. И никуда ее в таком состоянии не выпускай. На улице мороз. Разом схватит воспаление легких.  Вызовешь врача.
-  А как вызвать? Она тут не прописана?
-  Спокойно, - сказала Оля, -  Пойдешь в поликлинику  и вызовешь. А если начнут спрашивать, скажи, что я заболела. А когда врач придет, скажешь, что перепутали, и заболела другая.


После обеда пришла врач.
- Вы что ли будете за ней ухаживать? – спросила Сашу
- Я. А что? - неопределенно пожал плечами  Саша,
- А ничего. Это грипп, Пока без осложнений. Несколько дней девушке нужно отлежаться.  Режим постельный. Обильное питье. На столе рецепт.

Вечером Татьяна Бирюкова принесла малинового варенья. Потом снова  наведалась Подзорова. Температура еще держалась. Наташа дремала. Сон главное лекарство.

На следующий день Наташе стало немного лучше.
- Ну и прекрасно, - сказала Подзорова, -  Три дня – и она как огурчик. А если что, у тебя, ведь тут рядом приятель врач. И не забудь, через пять  дней твой день рождения. Все ждут .
- Придется перенести, – сказал Саша.

Звонок Мише не помешает.  Повод есть – Наташа болеет, и можно узнать,  что происходило за время его отсутствия. Трубку взяла Ира. Миша на работе. Насчет Марины не сказала ничего. Саша признался, какая случилась незадача. Заболела  Наташа, племянница тети Зои. Заболела еще по пути в Одессу. А на обратном пути в самолете совсем расхворалась.
-Ничего не пойму, сказала Ира, - Какой поезд, какой самолет? А ты тут при чем?
-А я с ней, то есть, с тетей Зоей в Одессу ездил. Ну, и с Наташей, получается.
- Ишь ты. Наш пострел везде поспел.  А Марина?
- А про Марину ничего не слышно. И, одно к другому не относится.  Наташа заболела прямо в дороге. Что мне делать?
- Врача  вызывали?
- Приходил, выписал лекарства. Вот лечим. Ей тут в чужом месте, конечно, неудобно.  А везти ее по холоду домой через всю Москву боюсь. Кстати, тетя Оля передала  посылку для Бори. Она у меня.  Я потом занесу. 

Прошло часа два.  Наташа спала. В дверь постучали. Пришел Миша
- Ну, что приключилось? Меня Ира послала.
Миша долго прослушивал  ее, а потом попросил Сашу сбегать в аптеку за горчичниками. Когда Саша вернулся, Миша сказал.   
-  Она  просится к себе. Я с машиной. Переправим ее от подъезда до подъезда.  Дома и стены лечат.

Саша  поехал с ними третьим. Отдал Мише посылку для Бори, а в общежитии у Наташи донес ее вещи до двери. 

- Ну и что это? Куда вас носило?– спросил Миша, когда они ехали обратно. Саша очень коротко объяснил, зачем ездил в Одессу.
- Ну, после такого турне ты обязан жениться, - сказал Миша.
- Это почему же?
-   Потому же, - в Мишином голосе звучала ирония, -  Конечно, девочка красивая. Я тебя понимаю. Но, обрати внимание, Наташа очень похожа на своих теть. В их породу. Раздобреет после родов. И кстати сердечко у нее не того. Ей бы  серьезно провериться. А тут еще  ее состояние и этот грипп. Он ей совсем некстати. Так что, такие дела. И, вдобавок к перечисленному,  она, в отличие от Марины, не москвичка.   
- Причем тут Марина?
- Ты готов попрощаться с этим городом? - Саша промолчал, и Миша констатировал, - Во-от! Не готов! Посмотри на меня. Откровенно. Я на Ире как женился? Она забеременела.  Вот и женился. А то, что ее папа – великий авторитет, это было не первым, но в нашей жизни не последнее. Кстати,  Маринины родители  с хорошими связями. Тебе козырная карта ложилась.
- Ну, конечно, - съязвил Саша, - И поет, и на гитаре, и родители.
- Так вот учти, Марина из семьи, где не стоят в очередях. А ты ее, как бы, в очередь рядом с остальными поставил. С Наташей. Она привыкла к другому обращению.
- Я тебе перед Одессой  несколько раз звонил, хотел узнать насчет Марины.  А ты работал, - стал оправдываться Саша, -  Потом я уезжал. Потом Наташа заболела. 
- Жалкий лепет оправданья. Слушай, я тебя с Мариной познакомил. Но если что не так, я тебя и убью.

ГЛАВА 10
 
 Саша имел несколько железных оснований навестить Наташу. Во-первых, как не наведаться к больной? Во-вторых, хотел позвать ее на свой день рождения.  Если она согласилась пойти на день рождения к Рогову, то уж на его день рождения какой вопрос.  От  дня рождения  она  открестилась. Много  пропустила, а сессия скоро.

День рождения шел обычным чередом. Неожиданно пришел Миша Минский.  С подарком - галстук и запонки. Откуда-то знал, когда будут справлять. Сказал, что его визит тайна от Иры. Для Иры он сейчас на работе. Он действительно  прямо из больницы. Заглянул, чтобы  посидеть в кругу молодежи


Прошло две недели. Приближался Новый год. Теперь Саша  поехал  приглашать Наташу справлять вместе Новый год. Долго уламывал. Когда она услышала, что группа будет собираться в Лианозово в квартире его одногруппника Толика Филатова, заартачилась. Зачем ей Лианозово? О каком Лианозово может идти речь перед сессией?   Наконец, она согласилась. Договорились,  что в новогодний  вечер к  восьми  подгребет к  Маяковской.
В назначенный срок Наташа на Маяковской не появилась. Он ждал полчаса. Потом зашел к тете Тоне. Наташа не появлялась и не звонила.


   Он возвратился  на Сокол. Уже давно встретили Новый год во Владивостоке. И открывают шампанское в Красноярске. Провожают старый год в  Свердловске. И  те москвичи, которые сейчас спускаются  ему навстречу по эскалатору, скоро сядут за праздничные столы. А он едет в пустоту. Рвануть в Лианозово? Все уже туда  уехали. Увы, он не помнил  Филатовского адреса.

 По фойе катились волны музыки. Мелодии менялись без перерыва, с небольшой паузой на смену пластинки. Менялись и танцующие. На лестнице  круговорот. Одни, прервав застолье, спускались потанцевать, другие, прервав танцы, поднимались к столу. Праздник сверкающим  протуберанцем выплеснулся во двор на ледяную дорожку, раскатанную между корпусами. В обычные дни мало кто там катался. А теперь прямо очередь, как на премьеру. Разгоняются, скользят, и валятся  кучей в сугроб в конце дорожки.

Ну что же.  Придется начать новый год с чистого листа. И в самый момент невеселых раздумий откуда-то вынырнула Надя Зотова. 

- Вы не меня ищете, молодой человек?
-А ты что не поехала в Лианозово?
- Ты что не знаешь, что я с Филатовым в контрах? Я не езжу в логово к врагу, - отрезала Надя, - И черт с ними. Отпразднуем тут ничуть не хуже, чем  в логове. Может, пригласишь даму на танец?  - и, уже во время танца спросила, - А ты почему не поехал?
-Так получилось, - объяснил Саша.

Темно в комнате. А ведь сегодня некуда бежать спозаранку, можно и поваляться, расслабиться. Но... он уже так расслабился,  что вспоминать неохота.  Надя  как в тот раз, ночью курила у окна, а утром  рано. Лежала бы тихо, дала бы полчаса покоя. Сегодня все встанут поздно. Некоторые недавно заснули. Если она  собирается свалить,  другое дело. Но все подсказывало, что Надя уходить не собирается.  Когда  она  тихо выскользнула в коридор, Саша вздохнул. Но  сон был сбит. Тихое блаженство, которое может принести  первое утро в году, испортилось мыслью, что прошедшую  ночь лучше вычеркнуть из памяти.

Надя вернулась. Принесла  помытые на кухне чашки, - он их мыл от случая к случаю - и  заварочный чайник. И снова ушла. Теперь ее не было дольше.  Она вернулась с горячим чайником, чиркнула спичкой и зажгла остаток свечки, которую принесла от себя еще вчера ночью. Заявила: встречать Новый год при свечах - романтика. А новогодний  завтрак при свечах, еще романтичнее.

Еды  хватало. Ведь Саша запасся провиантом, ожидая Наташу. Было и  шампанское.

- Завтрак на столе, - Сказала Надя. Саше вставать не хотелось, - Думаю, у тебя больше не будет подобного завтрака. Ты еще будешь его вспоминать.
- Интересно, будешь ли ты вспоминать? - усмехнулся Саша
- А я вообще  ничего не забываю. Хотела бы, да не могу.
- И Толика не забываешь?
- Дурак.
-Значит, ты провела ночь с дураком.
- У тебя есть время поумнеть. В новом году.

.
Только после последнего своего экзамена он  решился напомнить Наташе о себе.
На проходной в ее общаге как вымерло. Вахтерша, объяснила, что почти все разъехались по домам.  Каникулы. 

Ему тоже пора была отправляться к родителям. А ведь если Наташа на каникулах дома, это рядом с Одессой. Он вспомнил, как в Одессе он покупал билет в Москву, как Наташа, клала голову ему на плечо.  И махнул на аэровокзал. Рейсов на Одессу достаточно.

И снова  свалился как снег на голову.
- Ты чего к родителям не поехал? – спросила Таня
- Да как-то. Вдруг решил.
- А что ты тут делать собираешься? На море зимой не пойдешь. С кем тебе время проводить?
- В театры похожу.
- Такое впечатление, что ты из деревни приехал. Ты в Москве то в театры ходил?
- Не очень. Там времени не было.
- Ты тетю Зою не собираешься навестить? Давай завтра вечером  сходим.

 Таня ушла на работу, а он сразу махнул в Тирасполь. Адрес знал.  Дальновидная тетя Зоя еще летом настояла, чтобы записал. Вот он Наташин дом. Вперемешку небольшие трехэтажные и пятиэтажные дома. По балконам плетется виноград. Тихие дворы. Славный район. 

Дверь открыла тетя Таня. Он видел, тетя Таня удивилась, увидев его на пороге. Но через мгновение твердо заявила, что не удивляется его приезду, потому что, как ниточке ни виться, а конец будет. Из этих слов он сделал вывод, что Наташа сливает маме все о нем. Наверное, и рассказала, как он ее упрашивал встретить вместе Новый год. Тетя Таня  повела удивленного гостя на кухню, и только там довольно резко сообщила.

- А Наты нет.
- Жалко, - больше  Саша не нашел, что сказать.
- Удивляюсь, что ты не знаешь?
- А как я могу знать? – сказал он, -  Я ее только перед новым годом видел.

Наверное, подумал Саша, что-то завалила. У тети Тани был такой несчастный  вид, словно Наташу вообще отчислили. Саша ждал, что сейчас тетя Таня объяснит. А она молчала, печально глядя на него. Если отчислили, это частично, хотя, туманно, объясняет, почему она не пришла встречать Новый год.

- Я с ней прямо перед Новым годом разговаривал. Сессию завалила?  Она ничего такого не говорила.
-  Ничего такого?
- В каком смысле?
- Наташа болеет, - тетя Таня строго посмотрела на Сашу, словно Наташа болеет из-за него, -  Она тебе ничего-ничего не говорила?
- Что именно?
- Что она болеет, - Лицо тети Тани стало еще более мрачным. Саша испугался. Какой такой страшной болезнью можно болеть, чтобы не приехать на каникулы домой? Тетя Таня помолчала, затем печально вздохнув, сказала, - Что же вы натворили!
- Что мы натворили? – удивился Саша.
- Ты что, прикидываешься или на самом деле ничего не знаешь?
- А что я должен знать? – спросил он.
- Наташа сделала аборт! Вот что!
- Ничего себе, - выдохнул Саша.
- Если она тебе не говорила, значит, боялась сказать. Не знала, как ты к этому отнесешься.

 Что тетя Таня хотела разглядеть, пронзая его взглядом? Как он к ее словам отнесся? Это новость. Не приятная. Тем, что беременна, не обрадовался. Он-то воображал, что Наташа чиста, как родниковая вода. Но с другой стороны, ну и аборт. И что?

- А какая ей разница, как я к этому отнесусь? – удивился Саша, - Это не мое дело.
- Не твое?! – Саша впервые увидел тетю Таню возмущенной, - Погоди, скоро отец придет, он тебе покажет, чье это дело.
- Да в чем дело? – спросил Саша.
- Ребенок твой!
- Мой? – Саша оторопел, - Как он может быть моим, когда мы с ней не… В общем, ничего. Она меня на выстрел не подпускала.
- Да? – с недоверием произнесла тетя Таня, - А к кому Наташа в общежитие ездила.
- Ну и что, что ездила?
- Девочка к мальчику просто так не поедет.

Теперь Саша пожалел, что, как сосунок, только пускал слюни и с безопасного расстояния, любовался, как нежно дремлет Наташа в его кровати. Ходил кругами.  А в поезде? То же самое.  И зря. Тут Саша вспомнил, что Миша Минский, после того, как осматривал заболевшую Наташу, что-то там такое намекал на счет ее беременности. Но до Саши тогда  не дошло.  А ведь Миша Минский видел, что она ночует у Саши.  Вот кто первым мог заключить, что это Саша – виновник. Тетя Таня наблюдала, как  гость медленно переваривает новость, не подгоняла.

- Вы знаете, я испугался, что ее из института выгнали, - сказал Саша, - А аборт, в конце концов,  поправимо. Институт – это раз в жизни.
- Только не надо пошлостей, - сурово сказала тетя Таня, - Тебе легко говорить. Ты думаешь, почему у тети Зои нет детей? Вот поэтому.
- А что у Наташи…?
- Не знаю. Не говорит. Она сама там, в Москве все решила. И когда в постель к тебе прыгала, меня не спрашивала. И тут сама решила. Обратилась к Мише, этот, который Зое с операцией помог. Ты его знаешь. И он устроил. Сразу после экзаменов и сделали. Мне Тоня звонила.  Вроде все нормально. Но… -
- А экзамены? – спросил Саша, и по глазам тети Тани  понял,  что сморозил глупость.
- Ты что, издеваешься? – потом тетя Таня усмехнувшись, сказала, - Экзамены то она сдала
И вновь Наташа заставила Сашу удивиться. Мало того, что она жила жизнью, о которой он и не догадывался, она вдобавок, решилась на такие поступки, которые требовали характера.

- Все будет хорошо! – сказал Саша, - Все будет прекрасно! Наташа такая …  -  пока он  искал подходящее определение,  - прекрасная девушка. Мало ли женщин делают аборты. По мне, так это ничего не значит.
- А что тебе вообще значит? – горько произнесла запутавшаяся тетя Тоня. Теперь она не знала, к кому предъявлять претензии.
- Будь Наташина воля, я бы первый… - он помедлил, собираясь с духом, -  Я бы первый предложил ей выйти замуж.
- Предложил бы.. – сказала тетя Таня, - А что же не предложил?
- Обычно предлагают, когда… - Саша выполнил  жест, показывающий, что в руках есть что-то весомое.
- Так это точно не ты? – тетя Таня недоверчиво посмотрела на него.
- Сто процентов! - горячо заверил Саша.
- А почему же она мне сказала?
-  А она вам  так сказала?
- Намекнула.
- Не знаю.

 Тема разговора была исчерпана. Тетя Таня сказала, что она позвонит сестре Тоне в Москву и передаст для Наташи, что Саша заходил. Попросила не бросать там Наташу. Не бросать!? Он бы и рад не бросать. А она?

 Автобус возвращал его в Одессу. В тот город, где в воздухе, по словам  дяди Фили, растворены флюиды любви.  По крайней мере, в город его грез. Из города, где его окунули в реальность. Хорошее у Наташи воображение! Вот кому фантастику писать. Как ловко когда-то она оговорила его и Борю Минского. Боря Минский! Может быть, это он виновник Наташиных бед? Почему он не приехал в Одессу, а остался в Москве? Саша стал перебирать в памяти эпизоды. Проскакивало ли что-то этакое между Борей и Наташей? Трудно сказать. Вот только тогда, в музее. Видно было, что Наташу обаяла Борина эрудиция. От музея до постели путь неблизкий. Неблизкий? Может быть, ближе, чем кажется. Хотя, в Москве охотников до такой, как Наташка, хватает и без Бори.

 Он вернулся в Одессу раньше, чем Таня вернулась с работы. Вечером в гостях у тети Зои  выяснилось, что из Тирасполя уже пришел звонок о его визите. Тетя Зоя знала, все. А тетя Зоя хоть и после операции, но ее не проведешь. Она отследила. Видела, как Наташа ходила в соседнее купе. К Саше. Во-вторых, имеются неопровержимые сведения, что она ездила к нему в общежитие и ночевала  в его комнате. А в-третьих, с какой тогда стати он помчался в Тирасполь? Но, больше их интересовало Сашины слова о  женитьбе.

- Не обещал, - уточнил Саша, - Я сказал  теоретически.
- Нет, теоретик, ты не юли, - рубанул дядя Филя, - Ты обещаешь?
- Это еще у Наташи нужно спросить, - выдавил  Саша.
- А кто тебе мешает?   - улыбнулся Филя, - Нужно сказать, я женился….  Меня Зоины родители  приперли. 
-  Приперли, когда поздно было,  - вздохнула тетя Зоя, - Раньше нужно было тебя припирать.

На Чижикова, у тети Зои, и в Тирасполе Сашина дальнейшая участь была решена. В зимней Одессе ему было нечего делать. По мнению будущих родственников, он должен смотаться домой и мчать в Москву. Домой к родителям Саша ехал с ожиданием головомойки. Мамин характер он знал. Та не будет миндальничать.

Дома было все тихо. Отец с утра до ночи торчал на работе. Родители, как видно, пребывали в неведении о  последних новостях. Все-таки, Таня молодец. Могила. Из-за Одессы и Тирасполя времени на родительский дом осталось мало. Он вернулся в Москву к самому отъезду на практику. Он мог бы съездить к Наташе. Но подумал-подумал.  Что он ей сейчас скажет? И решил перенести это на  после практики.


ГЛАВА 11

Только они успели вернуться с практики, в общаге объявился Миша Минский.  Сказал, машину в гараж ставил, пошел мимо общежития и видит, окна горят. А вчера было темно. Значит вернулись. 

Сашу теперь больше интересовали не новости о Марине, а то, что Миша недосказал ему про Наташу. Оказывается, Миша, осматривая ее, больную, заподозрил, что она беременна. И она подтвердила. От врачей такие вещи не скрывают. Конечно, врачи не допытываются, кто отец. Но Миша подумал на Сашу. А как не подумать?  Миша осматривал ее не где-нибудь, а в Сашиной кровати. И по Саше было видно, что он переживает. Наташа намекнула, что хотела бы сделать аборт в Москве, чтобы родители не знали. И может ли Миша ей в этом посодействовать? Понятное дело, куда же ей рожать на третьем курсе. И вдобавок грипп для беременных нежелателен. Договорились. Наташа дождалась каникул и готово. Но шила в мешке не утаишь.

- А что же ты мне  пел   Марина - Марина, если считал, что я с Наташей кручу?
- В жизни одно другому не мешает.  Тем более, сейчас  ты Наташе ничего не должен.
- И Марине. А она мне, тем более, ничего не должна. Собственно, они обе ничего не должны.
- Подумай, что ты с Наташей будешь иметь? Ты уже имеешь проблемы. А вот  закончишь институт. Ушлют тебя.  А она тут. И тут у нее есть друзья-товарищи.   И пошлет она тебя. Ты хоть  знаешь, куда тебя пошлют? 
- Говорил же, наверное, в Башкирию.
- Что ты там потерял в этой Башкирии? Ты одессит, южанин. Башку отморозишь. А женишься ты на Марине – все схвачено. Ты в Москве, в хорошей семье,  следовательно, на хорошей работе.  А таких, как Наташа…  Приходят и уходят. Это от тебя никуда не уйдет.
- Ну, ты рассуждаешь, - сказал Саша.
- Я рассуждаю трезво. Вот если это не ты с Наташей, то как, извините, она рассуждала?
- Ну и что там Марина? –  Саша сменил тему
- Вот это теплее.  Марина аборт не делала. Это точно.  А большего не знаю. Позвони.

 
Но  он уже долго не звонил. Не звонил после того, как его деликатно отшили.  Или там, у Марины, сменилось настроение?  Он позвонил. Марина предложила восполнить пробел: они ведь в тот раз так и не катались по-настоящему на лыжах. Можно поехать в Измайловский парк. Если они встретятся у «Лермонтовской», она захватит для него папины лыжи. Он все равно на них не ходит. 

Марина, проявила себя опытным инструктором. Если Саша падал на лыжне,  помогала ему подняться. И за каждую помощь он расплачивался поцелуем.  Хоть стой, хоть падай. Но вот Саша неловко повалился и не встал. Перепуганная Марина прощупала всю  ногу.  Наверное, потянул.  Нужен покой.  Еле – еле дотепали до метро. На Марину свалилась обуза: охромевший партнер и две пары лыж. И сколько Саша ни отнекивался, Марина оставалась  категорична: она его довезет. Увидев,  с таким трудом он шел по переходу метро и  поднимался по ступенькам на Соколе, она не обращая внимания на возражения Саши,  взяла такси до общаги.  А выйдя из такси, расплатилась и отпустила таксиста. И настояла, что проводит Сашу до комнаты. Заодно и посмотрит, как он живет. Папины лыжи пока оставит у него, а потом что-нибудь придумает. 

Марина скользнула быстрым хозяйским взглядом по комнате, заглянула  под кровать, открыла створку шкафа. Саше стало стыдно за беспорядок. Она  взяла со стола  старую потрепанную книгу, без обложки, с многочисленными накладывающимися друг на друга темными кругами. Пролистала

- Бредбери читаешь?– спросила Марина.
- Ну, - буркнул Саша, умолчав, что книга использовалась как подставка под чайник.
- Хорошая книга.  -   Марина положила книгу, -   Ну, разоблачайся, я ногу прощупаю.
- Это обязательно? -  Саша  вдруг застеснялся. Сидя он особой боли не чувствовал. Может быть, обойдется  без прощупываний?
-  Прощупывание не повредит. Я для тебя сейчас просто врач, - деловито произнесла Марина. Она  так долго щупала  его ногу, что Саша подался чуть вперед и поцеловал ее. И она ответила. Но едва Саша попробовал развить успех, встала и сказала.
- Здесь не время и не место.
-  А где время и место? –  удивленно спросил Саша. Он, птенец общаги, считал свою кровать самым подходящим местом. Марина нахмурилась.
-  Одевайся.

Дверь распахнулась без стука. Влетела Надя. На лице удивление и тревога.
- Что случилось?
- Травма на лыжне, - сухо ответила Марина, -  Приложить что-нибудь найдется?
- Мы его разотрем.
- Нужно не растирать, а приложить. Самое простое. Капустный лист или картофельную кашу. И чем раньше, тем лучше, - Марина произнесла это  как руководство к действию. Надя  не двигалась, - Ну, понятно, - сказала Марина, и, не прощаясь, резко вышла.

- Чай будешь? – спросила Надя, и, не дожидаясь ответа,  пошла греть воду.
 
Пришел Рогов. Ему тоже сообщили, как Саша шкандыбал. И та девушка, с которой он как-то приходил, ему помогала. В тот момент, когда чай настоялся в заварочном чайнике, вернулась Марина с какими-то мазями, бинтами. Успела слетать в аптеку. Но после того, как Сашина нога была обработана, Рогов категорически воспротивился  отпускать гостью без чаю.


Уходя, Марина  не хотела брать лыжи. Пусть постоят, если не мешают. Все равно, раз Саше теперь на лыжах не ходить, у нее нет компаньона.  И тут Рогов подхватился. Ему как раз в город. Он и донесет. Никаких проблем.


Хорошо, что работа над дипломом не требует ежедневно  ездить в институт. Саша   полдня провалялся в кровати, читая Бредбери. На следующий вечер снова пришла Марина. Принесла  ему, как в больницу, бутерброды с икрой, конфеты и апельсины. И еще том Агаты Кристи. У папы блат в книжном магазине. 

Агата Кристи на потом. А сейчас ужин при свечах. Огарок еще с того вечера с Надей остался. Наклевывалась романтика. Марина отвечала на поцелуи и ласки. Больная нога этому не мешала. Наконец Саша встал, сделал решительный шаг к двери и провернул ключ.

 Глаза Марины  налились  сталью, и она повторила, точно заклинание: тут не место и не время. Не время? Ну, вольному воля. Саша предоставил ей свободу действий: ключ в двери, отпирай и будь счастлива. Но она не двигалась. Смотрела на Сашу. Он  пожал плечами, шагнул к двери и отпер ее. Марина, на минуту задумалась, приложив пальчик к губам. Словно что-то собиралась сказать, но, колебалась, сказать или нет. Так,  не сказав, ушла.
 
Скользко в городе.  Марина советовала остерегаться  скользких бугорков на дороге. Москва в эти дни покрыта скользкими бугорками. Бугорки, нога и Бредбери  срывали запланированную поездку к Наташе.

 Саша читал, дверь открылась. Вошел Суворов. Давно не видели. Сказал, что он по делу,  и чрезвычайно  деликатному.  Еще в  прошлом семестре он купил три лотерейных билета. Так вот, на один из билетов выпал холодильник. Зачем ему холодильник? В общаге вместо холодильника авоська за форточкой. И тут возникает вопрос.  Тащить холодильник к Светке? Во–первых, у них есть. Во-вторых,  кто он там, у Светки? Не пришей козе рукав? Ни прав, ни прописки, ни расписки.  Будь он там полноправным, другое дело. Раз на проспекте Мира он живет на птичьих правах, имеет полное право взять выигрыш деньгами и положить на книжку. Что он и сделал. Но книжку  рискованно держать на проспекте Мира. И Суворов пришел, чтобы спрятать эту книжку в своей  комнате. Не под подушку, не под матрас. Он засолит книжку. Он уже заранее  купил пачку соли. И купил лечо в  литровой банке. Лечо,  недолго думая, съели . Книжку завернули в бумагу  и засолили.

Марина в последний раз ушла резко, словно оборвав себя на полуслове. Осталось много недоговоренного. Саша позвонил с тем, чтобы выяснить, что дальше.  На носу женский день, какие планы? А то их  группа собирается собраться в Лианозово.  Как она смотрит на такое предложение?

Марина была благосклонна. Женский день выдался по-праздничному солнечным, снег начал подтаивать. Саша с Мариной подъехали точно к семи. Дома был только Толик. Сашу, впервые появившегося у Толика, квартира ошеломила. Этнографический музей.  По стенам развешаны маски, луки стрелы, амулеты всякие. Шкура белого медведя  закрывает почти весь  пол маленькой  спальни. Марину приковало к  книжному шкафу.

Понемногу подтянулись остальные. Подзорова и Татьяна Бирюкова не приехали. Посадочных мест хватает. А полежечных мест, если не привередничать, должно хватить на всех, изъявивших  желание остаться на ночь. На Новый год так и  спали. Так что домой можно не торопиться.

Сначала все шло нормально. Марина чувствовала себя комфортно. Киреев приехал с гитарой. Так что, она и тут могла блеснуть своим исполнением. Но вдруг Надя пошла чудить.

Лорьян говорил, что всякая девушка считает себя девушкой чудной. Но часто  ударение переносится на второй слог. Так и Надя неожиданно набралась. Первое время никто  не обращал внимания. Поняли, что напрасно, только когда Надю стало выворачивать наизнанку.  Совет Полины Гринблат похлопать по мордалам и выбить дурь, не дал результата. Дурь не выбилась. Наоборот. Надя пошла куралесить.

Подзорова предложила холод, голод и покой. Причем принудительный покой. Первым делом Надю  отконвоировали в туалет, чтобы она, засунув два пальца в рот, очистилась. Надя противилась. Кусалась. Из этого ничего не вышло. Тогда Подзорова,  насильно расстегнув ей ворот, протерла ей область декольте и виски влажным полотенцем. Затем буянящую  переправили в спальню со шкурой белого медведя, и там  уложили  на кровать. Не привязывали, не к чему и не чем. Но  Толик ее удерживал, как мог.


Лишь после того, как Полина Гринблат обложила ее по-пролетарски, Надя угомонилась  и  тихо попросила врача. Врач был под рукой. Пошли за Мариной.
. 
До этого Марина созерцала бой со стороны. Но теперь отложила томик Аполлинера, выуженный из книжного шкафа Филатовых, и пошла к стонущей. И действительно, как умирающий пред священником, Надя попросила, чтобы их с Мариной оставили одних. Толик вышел из спальни.

Через некоторое время Марина вышла и доложила, что эта девушка еще всех переживет. Почему-то лечение так повлияло, что настроение у Нади улучшилось, а у Марины испортилось. Она не вернулась к Апполинеру.  И вскоре заявила, что едет домой. С нее достаточно.

Саша огорчился. Гулянка в самом разгаре. Еще нет десяти, но раз Марина решила… конечно, он проводит.  .

 Едва они вышли к  дороге, Марина сказала, что ей надо позвонить. У Толика телефона не было.  Она звонила из будки. А потом вышла, подошла к краю дороги и  подняла руку и  легковушка остановилась.
- На Сокол, - сказала Марина.
 
На Сокол? Не на Лермонтовскую? Саша такого не ожидал. Что у нее там в голове повернулось?  Наверное сказала маме, что останется ночевать там, где празднует. В компании И наивная мама разрешила. Вот так девушки обманывают мам. И забрезжила перед Сашей ночь блаженства. Он на такое не рассчитывал. Тем более, у него в планах не было  такси. Хотя, а как иначе доберешься отсюда. Но вопрос возвращения он как-то упустил из виду.  И теперь даже не представлял, хватит ли ему денег. Марина  шепнула ему:
- Я заплачу, - и села рядом с водителем.
 

Общага бурлила и искрилась праздником. Шли танцы в фойе. Они поднялись к его двери. Вдруг  Марина  приложила ухо к двери и приложила палец к губам, делая ему знак не шуметь. Так она стояла некоторое время. Сколько так стоять?  Саша решил открыть дверь.  Ключ не лез в замок. Может быть, руки от волнения дрожат?  Нет, дверь закрыта.  А в замок ключ  вставлен изнутри

- Что за дела? – пробормотал Саша.

. Марина, оторвала ухо от двери и, не говоря ни слова, решительно пошла назад. У лестницы Саша нагнал ее.
 
- В чем дело?   
- Дело в шляпе, - сказала Марина.
 Саша смотрел на нее с недоумением. Зачем она тогда направила такси на Сокол, если сейчас уходит.
-  Я уезжаю. С вами все ясно,  – она грустно улыбнулась, - Я думаю, тебе первому.
- Что  ясно? 
- Если тебе не ясно, то мне все ясно.  Я училась  скрипке, у меня абсолютный слух.

В фойе, он предложил ей хотя бы потанцевать. Она посмотрела на него, как на сумасшедшего. А Саше ее поведение напоминало сумасшествие. Он не мог связать ее якобы абсолютный слух, неожиданное решение ехать на Сокол, странное прослушивание двери и еще более странное  решение тут же уйти. Его желание, и даже обязанность, проводить ее до дома она категорически отвергла. Молча, он сопровождал ее до метро.  Но на входе в метро она повернулась и попросила.

- Я тебя умоляю.

Не нужно умолять. Баба с возу – кобыле легче. Была охота таскаться через ночной город. Вот  и водись с гитаристками, любительницами  Бредбери.

 Спустя несколько дней Лорьян поведал  Саше подробности финала у Толика Филатова. Утром оказалось, что  кто-то пролил на белую медвежью шкуру красного вина. И не только на шкуру, облил спавших в впритирку Толика и Надю Зотову, запятнал красным его белую рубаху, и ее белую  блузку. Толик, когда его разбудили,  убей, не помнил, как с Надей на шкуре оказался. И как запятнался. За рубашку он огорчился меньше всего. За шкуру обидно. Подзорова успокоила:  все застирывается. Толик  надел  другую рубаху. А вот  второй его рубахе утонула  Надя. Нужно же в чем-то ходить,  пока ее блузка отмокает, а потом будет сохнуть. Но толпа не обязана ждать готовности Надиной блузки.  А тем более, шкуры. Толпа отчалила, а Надя осталась.


ГЛАВА 12

Оля Подзорова, мерно покачивая чашку с чаем, наблюдала, как  янтарный круг  превращается в эллипс, а затем обратно. 
- Что-то непонятно, что с Зотовой. Ни слуху, ни духу, - задумчиво произнесла она. 
- А что же ты хочешь? – сказал Лорьян, -  Блузка должна не только отстираться, но и высохнуть. А  со шкурой сложнее. Такие пятна выводятся только через загс.
- Шуточки,  - сказала Полина Гринблат, - Может, Толька ее уже прикончил. Он же ревнивый. Вот мы тут чай пьем, а Надя уже разлагается,  - Полина Гринблат выгнула губы подковкой вниз. 
- Вот именно, разлагается, только  морально,  - улыбнулся  Лорьян, - И это ей на пользу.  Разврат всегда на пользу здоровью.

  Во время спора о пользе разврата, в дверь постучали. Вошел мрачный и промокший Миша Минский. На улице шел снег, переходящий в дождь.  Миша  промок основательно.  Он снял плащ. И плечи пиджака были мокрыми. Значит, шел не от гаража. Гараж в дух шагах. Шел или из дому или от метро.

- О боже! - воскликнула Бирюкова.
С гостя немедленно нужно было снять все мокрое, одеть в сухое, и согреть. Заботой.  Миша снял и пиджак и  сделал глоток чаю. Но лицо его оставалось мрачным.

- Я тебя обыскался, - сказал он Саше, - Выйди, поговорим.

   Что может заставить Мишу,  привыкшего к комфорту трехкомнатной квартиры, к микроклимату операционной, владельца автомобиля, тащиться под  дождем, чтобы попасть в общагу? Оказалось, Миша разругался с женой и просит приюта у Саши. Переночевать. Он бы  нашел свободную койку и в своей клинике. Но там верховодит его тесть и свора его прихлебателей. Начнут ворошить грязное белье.
 
Ну что же. Вовкина кровать перевидала многих, и пришла очередь Миши Минского. Миша попросил Сашу спуститься на проходную и позвонить к нему на квартиру. Попросить Иру, чтобы позвала его к телефону. Этим он собьет ее со следу.  .Ира невозмутимым голосом  сказала, что Миша на работе.

Едва прикоснувшись головой к Суворовской подушке, Миша  заснул. На следующий день он пришел поздно, невеселый, утомленный. И снова морока с отвлекающим звонком Ире. Звонил Саша. Теперь трубку взяла Юлька: папа на работе.  А мама у тети Риты. На четвертую ночь Миша не пришел. Видать, помирился. Теперь Саша  мог подумать о своих делах.
 

- Что-то ты долго пропадал, - Наташа, улыбнулась, словно не было передряг,  сводивших  с ума ее маму. Можно сказать, ласково улыбнулась.  По – особенному. Не припомнится, чтобы прежде так улыбалась. Саша, старался оставаться невозмутимым. Он мел право на это.

- Я уезжал,  был на практике. А потом ногу подвернул.
- Бедненький, - она снова  одарила его улыбкой, - Ты приезжал к маме?
- Приезжал, - сказал он сухо.
- Что предложишь?
Ну уж не руку и сердце, подумал Саша.
- А ты что предложишь?
- Сегодня мне нужно заниматься. Давай перенесем на  воскресенье.

  А был только вторник. Саша считал дни. В четверг неожиданно вернулся   Суворов.  Смерть привела его. В Горьком  умер Светкин отец, о котором много лет не было ни слуху, ни духу, ни алиментов.  И Светка с матерью  поехали  на похороны. Их не будет минимум неделю. Им там нужно еще покрутиться насчет вступления в наследство. Светкина мама, боясь, что Вовка превратит квартиру в бедлам или  вертеп, тактично, но решительно попросила на время их отсутствия освободить помещение.

И Суворов печальным демоном изгнанья, вернулся в родные пенаты с тем же потертым портфелем, с которым он когда-то ушел отсюда,  с теми же трусами, майками и рубашками. С той же логарифмической линейкой и тубусом. Без наличности, без иллюзий. Чтобы сбить обиду и горечь,  требовалось  принять  успокоительное.
 
Чем не успокоительное Татьяна? Высока, стройна, бела. А то, что умом не взяла, даже лучше.  Суворов пошел кликать свою прежнюю золотую рыбку. Но его окатило  ледяной волной. Не без ехидства  девочки сообщили ему, что Татьяна побежала на свидание.


Приближалась пасха. В комнате Оли Подзоровой в трехлитровом баллоне уже стояли ветки вербы. Суворов повис в вакууме. Сходу найти равноценную замену Таньке или Светке не просто. Светка далеко. А Танька за версту обходила бывшего залетку. А душа  Суворова терзалась. Оставалось отдаться диплому.

 Саша зашел к Рогову. А тот собрался  в город. В театр. Но когда, побыв у Рогова минут двадцать, Саша вернулся к себе, дверь оказалась заперта. И Суворов не отзывался на стук. Из соседней комнаты в коридор выползла, Вера Полоскова, и сообщила, что  минут пятнадцать назад тут разыгрался спектакль: крики, истерика. Вера выглянула в коридор и увидела поникшего Суворова и какую-то мелкую особу, которая наезжала на Суворова. И эта мелкая, чуть не ногами пиная, вела Суворова на выход. И приговаривала, что ноги его больше не будет в  этом борделе.


В комнате все было разбросано. На полу валялись учебники и тетради. Что случилось? Саша отыскал с записной  книжке Светкин телефон.  Светка говорила резко. В Горьком понадобились кое-какие документы для вступления в наследство, и ей пришлось рвануть в Москву. Решила заодно проведать своего Володеньку в общаге. И проведала на свою голову! В его комнате развалилась какая-то шалава. Ну, ту шалаву она вытолкала, а Вовку забрала с собой. Он  под домашним арестом. К телефону она его не позовет. А завтра отконвоирует в Горький.



ГЛАВА 13


Пока среди кустов в глубине сквера держался последний снег, скамейки с темными сырыми досками разбросаны по скверу в  хаотическом беспорядке, как их застала зима. Но вот на ветках набухают почки, пробиваются первые листики, доски скамеек подсыхают. Весна торжествует. Вечера становятся теплыми, отношения тоже. Скамейки перетаскиваются в самые тайные уголки сквера, ближе к зарослям кустов. И подсохшие скамьи, как ковчеги, пережившие бурю, принимают первых пассажиров.
 
В один из теплых, располагающих к блаженству дней к  Подзоровой, как фурия, влетела Литвинова и сказала, что Таньку Бирюкову отвезли в больницу, а  Полину забрали в милицию. Там  вроде бы завязалась какая-то потасовка. Лена сама  не видела. И те, кто ей сказал, видели только, как Татьяну увозила скорая, а Полину милиция.

Это там, где сквер упирается в продуктовый магазин. Место людное. Туда ходят многие из общаги. Но Танькино падение произошло столь стремительно, что мало кто успел что-либо увидеть. И лена бы может быть, не знала ничего, но милиция уже приезжала.  Рылись в Полининых вещах. Все перевернули. А в чем дело, молчат. И про Полину, молчат.
 
 Прошло два часа. Оля собрала всех из группы, кто был в это время в общаге и сообщила, что  они с Литвиновой успели смотаться в районное отделение. Тут рядом.  Заикнулись  о Полине, и  их так отшили так, что не захочешь снова спрашивать.  И они решили  ехать  к Тане. Уже  выяснили, куда ее скорая отвезла.  Подзорова это сообщает просто для сведения. все подозрения на Суворовскую  Светку. Она  как-то в общаге скандал закатывала. Хотя  Таня тут при чем? Она  с Суворовым давно завязала. Но Светке,  поди, объясни.

Из-за отсутствия Полины Подзорова взвалила на себя бремя лидера. Девочки съездили к Тане. К ней не пускают. Даже не отвечают, в каком она состоянии. Только сообщили, что угрозы для жизни нет. Ведь кто-то вызвал скорую. Говорят,  что видели, что Таньку ударила женщина. Полина? Зачем Полине бить Бирюкову? Тем более у магазина. Но почему Полину забрали в милицию? Пока вопросов больше, чем ответов. Если все не решится в ближайшее время, девочки собираются позвонить Таниным родителям в Волгоград. И придется  Полининым родителям отбить телеграмму. У них нет телефона.

На следующее утро  Оля и Лена  снова  поехали к Татьяне в больницу. В этот раз их пустили.  Правда, предупредили, что больной нельзя  волноваться. Девочки ей кое-что принесли поесть. Ведь родственников в Москве у нее нет. И  с удивлением увидели на Таниной тумбочке царский продуктовый набор: апельсины, бананы и даже две  маленькие баночки с черной  икрой. Татьяна не могла ничего вспомнить: ни кто ее ударил, ни как тут оказалась, ни как у нее оказался этот завтрак аристократа. Соседки по палате  сказали, что вроде бы врач какой-то приходил, мужчина такой импозантный, принес, после него осталось. Они не шибко следили. У Тани туман в голове, что-то  помнит, что-то нет. Психика так устроена, что стирает негативную информацию. Иногда прихватывает и позитивную. Вот и узнай, что там в сквере произошло.

Полина в общаге так и не появилась. И что с ней, где она, почему ее повезли в милицию, непонятно. И поговорить с ней невозможно. И передачу к ней не принесешь. Обычно Полина рулила всеми мероприятиями. А теперь ее нет. В какие бить колокола?   

В комсомольские! Полина – член комсомольского актива. Там ее знают, и должны за нее заступиться. Нужно идти в комитет! Зайти в комитет – никаких проблем. Дверь на первом этаже центрального здания института. По обе стороны двери знамена красного бархата. Зайти то можно. Но неизвестно, как там отреагируют. Никаких гарантий. Может так аукнуться, что Полине только хуже будет. Девочки вспомнили, что Полина часто упоминала Юрия Петровича Куликова из комитета. И поехали в институт искать Куликова.

Найти его можно было или в комитете или на кафедре промэлектроники. Но он обнаружился раньше. В студенческой столовой. Он почему-то ходил именно в студенческую, а не в преподавательскую. Хотя в преподавательской не только еда, и столы и стулья и посуда, все было как для людей. Даже скатерти и салфетки на столах были. Или Юрий Петрович экономил, или пытался косить под своего парня. Скорее всего, второе. В свои тридцать пять еще не снимал с пиджака комсомольский значок. Хотя с его залысинами, сутуловатостью, небольшим брюшком, и нездоровым цветом кожи косить под комсомольца сложно. В отличие от Полины, студенты его не жаловали. К ним он был беспощаден. Они в ответ прозвали его «транзистором». И это прозвище он не любил еще больше, чем студентов. Юрий Петрович сильно картавил. А как обойдешься без слова транзистор на кафедре промэлектроники? Но Оля Подзорова надеялась, что авторитета Куликова в комитете комсомола хватит, чтобы  присоветовать там заступиться за Полину.

В столовой тихо, пусто. Шли пары. Юрий Петрович сидел за столиком с алюминиевыми ножками и безмятежно жевал  пятикопеечный пирожок с картошкой, запивая трехкопеечным компотом из граненого стакана. Наверное, думал о чем-то приятном..

Оторванный девочками от приятных мыслей, «транзистор» тупо уставился в стакан с компотом.
- Это дело серьезное, - наконец мрачно проговорил он, -  Нельзя вмешиваться в дела милиции. Там без нас разберутся.
- Но вы же  прекрасно знаете Полину, - сказала Подзорова.
- Прекрасно? –  удивился «транзистор».

Оля смутилась, она ведь до сих пор полагала, что между Юрием Петровичем и Полиной полное взаимопонимание. Но она делала такой вывод только из слов Полины.

-А что, разве вы ее не знаете? – с небольшим сомнением в голосе произнесла  Оля.
- Я знаю, что есть такая комсомолка, но не более того. По крайней мере ее … - он замялся,  - ее человеческих качеств я не знаю.
- Удивительно, - попробовала надавить Оля. И перегнула палку.
- На что вы намекаете? –  Юрий Петрович перевел злой взгляд с недопитого компота на Олю, - Характеристик в милицию я не даю. 
- Так нечестно, - сказала Оля. Она собиралась сказать, что так непорядочно, но выбрала самое мягкое  определение. Но и этого хватило.
- Вы что себе позволяете?! – взвился Юрий Петрович, - Защитницы недобитые! О себе беспокойтесь. Смотрите, доберутся до вас. «Мастера и Маргариту» читаете!

Это был удар ниже пояса. Имелся такой грех, перепадало  Оле непубликуемое  чтиво, - ходившие по рукам, отпечатанные на машинке затертые листы, прошитые вручную. И давали их буквально на несколько дней. А Оля, мгновенно проглотив, давала почитать девочкам. Читали по очереди днем и ночью, чтобы уложиться в сжатый срок.
 
Но был еще больший грех – прочитав,  еще и обсуждали.  И вот, тебе на! До Юрия Петровича это как-то докатилось. Оля пренебрегала опасностью, И вот тебе, пожалуйста. Девочки переглянулись. Юрий Петрович улыбнулся, понимая, что попал в болевую точку.

- Вот так! - произнес он, давая понять, что разговор окончен, - Кажется, все ясно.
- Ладно, - подвела печальный  итог Оля, - За Полину только обидно. Вы для нее служили примером, авторитетом, даже больше. А боитесь ей помочь.
- Не боюсь, а не могу, - сказал Юрий Петрович, -  И давайте оставим эту тему.

 Он встал и вышел, сутулясь, оставив недопитый компот на столе и  поставленных на соответствующее им место горе - заступниц. Настроение девочек испортилось. Мало того, что «транзистор» зарезал Полину без ножа. Полина предстала в неожиданно неприятном свете. Дойти до Юрия Петровича  информация о книгах  могла только через нее.

Но велик закон инерции. Некоторые по инерции едят, не чувствуя голода. Другие по инерции спят вместе, разлюбив друг друга. Иногда по инерции, без всякой надобности,  творят зло. А Оля  не могла отвернуть с пути добрых дел.  Раз  впряглась помогать Полине, нельзя останавливаться. Странно, что тот же Юрий Петрович,  требует свободы Анжеле Дэвис, а как речь зашла  о свободе Полине – в рот воды набрал.  Теперь девочки сделали ставку на влиятельного отца Сашки Барашкина. Позвонили Сашке. Оказалось, Сашка давно не связывался с блудным отцом. И не те у них отношения. Но на службу отцу он звонить не может,  нужно ждать до вечера.

 Пока ехали  в общагу, продумывали варианты. и вспомнили о  Марине, с которой Саша приезжал в Лианозово. У девушки с такой  шубкой и такими духами, должны быть  связи.

Сашу девочки нашли в комнате Рогова. Выслушав предложение, Саша только усмехнулся. Связи с Мариной потеряны. Он и не вспоминал о  ней. И снова  наводить мосты, да еще с просьбами… Удобно ли?
- Под лежачий камень вода не течет, -  наседала Подзорова.
- Все равно ничего не выйдет, - сказал Саша, - Там трубку берет ее мама и сразу заявляет, что Марины нет дома. И привет.

- Может, я попробую, - робко предложил Рогов, - Я ведь с ней немного знаком.    Провожал ее до дому тогда, с лыжами. И потом как-то случайно встретил ее в городе.
-  В театре, - уточнила  Подзорова.
- Да. В театре.
- Человек, который ходит в театр, не может остаться безучастным к беде другого, -  сказала Оля, - Сделаем так. Сначала я попрошу Марину к телефону. А потом уже дам трубку кому-нибудь из вас.

Спустились к телефону. Сначала говорила Оля. Саша понял, что трубку опять взяла Маринина мама. Но в этот раз  мама позвала Марину. Тогда трубку взял Рогов.
- Добрый день, - сказал он,- Это Володя.
Подзорова,  стоя рядом, следила за сладкой улыбкой Рогова. Саша, удивился, как  долго Рогов может говорить с Мариной, не переходя к главному. Наконец Подзорова поднесла к носу Рогова руку с часами. И тот перешел к сути дела. Был момент, когда Рогов молчал, слушая. И наконец сказал:
- Да-да, такая  полная. Вот именно, та,  которая жарит картошку,  - и продиктовал, -  Гринблат Полина Карловна.

Рогов повесил трубку и сказал, что Марина позвонит  своему папе, узнает, может ли он помочь. Сказала перезвонить примерно через час.

Перезванивать  отправились тем же составом. Рогов  записал номер  телефона, который ему продиктовала Марина. Нужно позвать некоего Кановского. Маринин папа с Кановским уже переговорил. Нужно сказать, что по делу Гринблат.

Переговоры с Кановским взяла на себя Подзорова. Рассказывать-то было нечего. Известно, что Полину забрали. За что, непонятно. Где она находится, неизвестно. Милиция справок не дает. Но Кановский оказался быстр на подъем. Он с машиной. Через полчаса он ждал их у проходной общаги. Невысокий, темноглазый, лет тридцати с хвостиком. Когда он слушал, задавая по ходу вопросы, доброжелательная улыбка не сходила с его лица, словно он рад, что Полина в милиции. Выслушав, он  сказал, что сразу же после звонка Бориса Александровича,  он уже выяснил, где находится Полина. Тут недалеко. Нужно туда ехать.

 Предварительно сделали крюк к Таньке. У нее память понемногу прояснялась. А Кановский оказался мастером вытягивать из человека то, что ему нужно. Она описала Кановскому нападавшую на нее неизвестную женщину, как высокую, крепкую, светловолосую. Нос горбинкой. Ничего общего с Полиной. Кановский времени не терял. Написал заявление о том, что Полина к нападению непричастна. И Танька в присутствии зав отделением прочитала и подписала его. Кановский положил листок в свой портфель. Поехали в милицию.

 Кановский вошел в здание. Остальные ждали снаружи, прикидывая,  как с ним расплатиться. Ни Рогов, ни Саша, ни Оля понятия не имели.  На всякий случай сбегали  за бутылкой коньяка в соседний магазин. Как раз в этот момент адвокат вышел с Полиной. При попытке преподнести ему бутылку он улыбнулся. Спасибо, но студентов он сам может угостить. А сейчас у него много дел. Волка ноги кормят. Так что, всех благ. А со знакомых Бориса Александровича он мзды не берет. Саша знал: недостижимый и непостижимый Борис  Александрович был Марининым отцом.

Кановский уехал. До общаги недалеко. Пошли пешком по тихим теплым  улицам, залитым весенним солнцем. За время пути Полина не произнесла ни слова.  Первый момент Саша боялся смотреть на Полину, ожидая увидеть никак не меньше, чем синяки или нервный тик. Но, как ни странно, Полина в каталажке даже похорошела. Слегка осунулась, что ей пошло только на пользу. И, если в милицию она попала с простой прямой стрижкой, под горшок, то вышла с завивкой.

Вечером собрались, за чаем, празднуя, освобождение. Говорили  только о веселом. Хотели чтобы Полина отошла от потрясения, поэтому тщательно обходили упоминание о Юрии Петровиче.  Полина же молчала.

Только на следующий день Полина немного отошла. За чаем стала отвечать на вопросы. Прежде всего девочек интересовалось, что  произошло с Татьяной. Полина оказалась в этом деле посторонним наблюдателем. Шла она себе спокойно в магазин и увидела Татьяну. В конце сквера. А рядом с ней незнакомая женщина. Полина не сильно обратила внимание. Ну не больше, чем комсорг обращает внимание, когда рядом с комсомолкой из твоей группы стоит посторонняя.  Но  боковым зрением Полина увидела, как незнакомка двинула рукой и, - шмяк, - Татьяна упала. А незнакомка, как ни в чем не бывало, зашагала прочь. Пять шагов, и она войдет в нейтральные воды, где к ней уже никаких претензий. Полина нагнала незнакомку, схватила ее. Та, не говоря ни слова, приложилась и к Полине. Полину просто так  с ног не сшибешь. И все же от неожиданности она выпустила незнакомку. И та испарилась. Танька лежала как отрубленная. Полина забежала в магазин и вызвала скорую.

 Приехали скорая и милиция. Полина крутилась у носилок. Милицию интересовало, что она может рассказать по сути дела. Полина села в милицейскую машину, рассказывать под протокол. И только она и видела общагу.

Ее привезли в отделение и словно позабыли о ней. Потом к ней подошел милиционер и сказал, что она задержана по подозрению в нанесении телесных повреждений средней тяжести. Мол, имеются  подозрения, что именно  она и нанесла эти повреждения потерпевшей, так как  и на ней  имеются следы борьбы.

 Сейчас Полина описывала  неизвестную женщину почти так же, как Таня. Значит, женщина – не Танина фантазия. Судя по впечатлениям Полины, у женщины была определенная цель. Может быть, Татьяна куда-то впуталась и  что-то скрывает?

 Татьяне становилось лучше. Девочки навещали ее и отмечали прогресс. И отмечали, что Таньку кто-то навещает. Фрукты ей приносит. Не тот ли, к кому она на свидания  бегала? 

И вдруг девочки застали Татьяну взволнованной и расстроенной. Приехал ее отец. Казалось бы, радоваться нужно. Девочки  попали, когда Танин отец бушевал в палате, и поняли, что радостного для Тани  тут мало.

Конечно, ее папе есть, отчего нервничать. Травмы головы могут потом  аукнуться. Но Таня нервничала из-за папы, который вел себя так, словно это его шибанули по голове. Поразил своим поведением всю палату,  и девочек, пришедших к Тане, и врачей. Всем досталось. Кто против его дочки злоумышлял? В то, что девочки ничего не знают, он не верил. Ему мерещился заговор. Он пугал их: не стоит юлить и выгораживать. Он уже и без них  знает, что Таню избила некая Гринблат. За что Гринблат может избить простую русскую девочку?  Ясно за что.

Полина, пришедшая навестить Таню, открыла, было, рот в свою защиту, что в ее паспорте черным по белому написано – русская, но Оля одернула ее. Не стоит махать красной тряпкой перед быком.

Через день  вечером к Саше в дверь  постучали.
- Мне сказали, что вы друг Миши, – сказал  представительный гражданин, стоявший в дверях.

 Саша не мог понять. Миш на свете много. К тому же, взрослый гражданин, в дорогом костюме, при галстуке никак не состыковывался  с его друзьями
- Вы знаете, какого.  Врача. Он мне нужен.

Теперь понятно, что за Мишу он имеет в виду. Может быть, Миша ему нужен как врач? Но, солидные люди в поисках врачей не снисходят до общаг. Солидный товарищ продолжал:
- Приличным человеком  прикидывается, женат, ребенка имеет, и моей Тане  чуть не в отцы годится.
- Какой Тане?
- Я отец Тани Бирюковой. Бирюков Иван Данилович. А вы, как мне объяснили, дружок ее хахеля.

 Только теперь Саша заметил, что Татьяна похожа на отца, мужчину приятной наружности, высокого, достаточно хорошо сложенного, даже стройного, для своих лет.
- А кто ее хахель? - спросил Саша.
- Я гляжу, ты такой же проходимец, как твой приятель, - Иван Данилович перешел на ты, - Думаешь,  можно мою дочку обкрутить и вам все сойдет с рук?
-  Если вы Мишу имеете в виду, то Таня тут при чем? Может, вы Суворова имеете в виду? Так его зовут Володей,  – сказал Саша.
- Суворова? Ладно бы Суворов,  - усмехнулся Танин отец, - Суворов – хоть фамилия приличная. Знаменитая даже.  А тот -  еврейчик. Хороших же ты себе друзей завел. Этот еврейчик таскается к моей Тане в больницу. Захожу, он около нее вьется. А она мне заявляет, это, мол, врач. Но я вижу, что-то тут дело нечисто. А потом девочки с ее группы пожаловали и с ним здороваются, как с родным, и кличут его Мишей. Вы меня не проведете. Я  выяснил, что Таня с ним  через  тебя,  познакомилась, что этот Миша твой приятель. 

Теперь до Саши дошло, что Иван Данилович говорил о Мише Минском. Саша готов был понять, что Танин отец подавлен событиями, испуган и раздражен. Что он срывает раздражение, снимает стресс так, как привык это делать. Но для тех, кто окружал Сашу в общежитии, и Таня в их числе,  национальность никогда ничего не решала.

-  А при чем тут Миша? – спросил Саша, - Он действительно, мой знакомый, и Таня его действительно знает. И он действительно врач. Он ведь врач, вот и пришел. 
- Ты идиот или прикидываешься? Я навел справки, что это за птица. Евреев  нам еще тут не хватало. Мало ему не покажется. Выгонят в Палестину. Моя Таня не дворовая девочка! Она училась хорошо, она была в школьном активе, в ТЮЗ ходила, она поступала в театральное училище. И в кинематографический. У меня режиссер  знакомый. Говорил, что Таня – талант.
- Миша, кстати,  тоже талант. Он талантливый врач, - заявил  Саша, - Но не пойму, Миша тут при чем? Он что ли Таню ударил.
- Все они там одним миром мазаны.  Еврейка же мою дочь избила.
- Какая еврейка?
- Гринблат. Знаешь такую? 
- Во-первых, она не била, это сто процентов, - заступился  Саша, -  А во-вторых, кто вам сказал, что  она еврейка?
- Фамилия, а кто еще? Ты еще и евреев покрываешь? - вскипел Иван Данилович, -  Рассадник тут у вас! Имей в виду. Я работаю в аппарате  и не позволю, чтобы мою дочь безнаказанно избивали. Тем более евреи. Где мне найти твоего дружка?
-  Если вы о Мише, так  я его адреса не знаю. Это он ко мне заходит, а не я к нему,   - слукавил Саша.

 Это была ложь во спасение. Не дай бог, этот неврастеник с Сашиной подачи у Миши дома  начнет истерики закатывать.
- Мне сказали, что он жил у тебя в комнате. - Иван Данилович, оказывается, пришел не с пустыми руками, был информирован, - Ты думаешь что, я не знаю где его квартира. Это  я и без тебя знаю. Я там был. Только мне его супруга сказала, что он там  уже не живет. Съехал. Пинком под зад. Мне показалось, что не врет. А мне нужно с ним погутарить. Советую подумать и  передать от меня привет,– в голосе  Ивана Даниловича прозвучала угроза, - Это в его же интересах. Завтра я вернусь.

Миша  знаком с Таней ближе, чем Саша думал? это новость.  Он съехал из дому пинком под зад? Еще одна новость.


14 ГЛАВА


Пребывание в милиции не сокрушило монолит Полиного мировоззрения. Но трещинка побежала и добежала до самого сердца. Когда за Полиной с лязгом закрылся засов камеры, она, убежденная, что за решетку попадают  исключительно отбросы общества, сжалась в комок. Никак она не предполагала, что  попадет в компанию к асоциальным элементам.
С ней произошла ошибка. Она просто свидетель. Но никто в милиции не торопился это выяснять. Полина терпеливо ждала, пока выяснят. Придется терпеть. Комсомольский значок на  груди, красноречивое доказательство, что Полину случайно забросило сюда. По другую сторону баррикад. Как отреагирую на ее значок сокамерницы? Но, к удивлению Полины, никаких насмешек с их стороны, - а их было трое, - не последовало.

До Полина  и сейчас еще  кипела в бурлящем бульоне идеологической работы. Она свыклась с тем, что, для окружающих она не женщина, а соратница.

 Но среди ее сокамерниц оказалась одна необычная. Оля Подзорова всем оскомину набила про экстрасенсов, а тут  в камере настоящий экстрасенс.  разглядела она словно насквозь видела Полину. Даже не спрашивая, как Полина  сюда попала, сделала вывод, что причина всему - избыток общественной деятельности. Марина Петровна, так звали сокамерницу, достаточно точно описала Полинину ситуацию. Это так называемое одиночество в толпе. Полина была поражена, насколько точно Марина Петровна обрисовала ее проблемы, словно Полина перед ней исповедовалась. К слову, таких красавиц, как Марина Петровна, Полина раньше вживую не видела. Разве что какая-нибудь киношная  Лолабриджида.

Марине Петровне было под тридцать. Лицо, фигура – все при ней. Слушала Полину внимательно. От ее умения  слушать, проникать взглядом прямо в душу, душа  Полины раскрылась, как цветок. Марина Петровна умела не только слушать, но и убеждать. Объяснила, что сегодняшняя Полинина проблема является следствием вчерашних, а вчерашняя - позавчерашних. И так по цепочке. Был, наверное, еще со школы,  лишний вес – значит, не было внимания со стороны мальчиков. Не было внимания со стороны мальчиков – отдалась общественной работе. Стала общественницей – стала забывать о себе. Забыла о своих заботах - положила на свою внешность. Не то, чтобы положила, но пробовала убедить себя, что не это главное. Вот и результат. Нужно сделать очень просто: как только ее отсюда выпустят, а ее непременно выпустят, - вплотную заняться собой. А начать можно прямо тут. времени валом.

Вот, к примеру, она, Марина Петровна, в школе была отличницей и заводилой, посещала школьные кружки литературы и английского языка, на уроках про Татьяну Ларину спорила, про Катерину – луч света в темном царстве. С девочкой из ГДР переписывалась, пробовала по-немецки. И англичанка говорила, что у нее склонность к языкам. Она совершенно без блата поступила в институт иностранных языков, и окончила с хорошими оценками. Пошла работать в школу. И может быть, так и доработала бы англичанкой до седых волос. Но как-то на трамвайной остановке встретила  бывшего одноклассника  Сережу Гринберга, в прошлом гордость школы. Узнав, что Марина – англичанка в школе, Сережа попросил перевести несколько коротеньких статей, технических,  никакой идеологии. Марина посидела и перевела.

 Скоро дружба Сережи с Мариной превратилась в сотрудничество. Марина натаскивала Сережу  в английском, а Сережа, познакомил ее с живыми американцами. Не империалистами, не шпионами, простыми людьми. И Марина поняла,  как убог ее английский. Самый верный способ освоить язык - контакты с носителями языка.  Носители в Москву наезжали. Контакты у Сережи случались.

Скоро Марина заговорила по-английски так, как совсем не рекомендуется говорить советскому  учителю.  Она стала больше следить за собой. Это, она думала, желательно в  обществе, где бывают иностранцы. Но, по мнению ее коллег, и дирекции, такому нерусскому английскому не рекомендуется учить наших детей. Мы не шпионов в школе растим.  А к тому же  элегантность, броские наряды - совсем не то, что нужно скромному педагогу.

И мужу Марины Петровны намекнули, чтобы следил за нравственным обликом жены. Муж начал ревновать, выяснять. В школе и дома обстановка накалялась. Марина распрощалась со школой и с мужем.

Но Сережа помог с новой работой. У него были связи. Марина пошла работать гидом, точнее, стала водить интуристов. Для этого пришлось пойти на фиктивный брак.

И вот, в свои чуть за двадцать пять она еще чертовски обаятельна, но уже далеко не наивна. Хотя квартира ее бывшему досталась от родителей, ему пришлось при разводе размениваться. Потом Марина Петровна съехалась с мамой в двухкомнатную на тихой улице Усиевича, недалеко от студгородка. Места хватает. Детей нет. Из всей родни семейный  брат и мама предпенсионного возраста.

 Человек это организм. И государство это организм. Медицина утверждает: если в человеке плохо работают внутренние органы, то начинаются проблемы с внешностью: вянет кожа,  портятся зубы, выпадают волосы, выпирают вены, и так далее. Так же и в государстве. Внутренние органы должны работать четко. Они в ответе за все, что находится с внешней стороны государства. И актрисы балета, стюардессы международных линий, гиды-переводчики – это внешние органы,  кожа государства. Внешние органы государства зависели от внутренних.

У Марины Петровны все шло гладко, пока  Сережа вдруг чего-то не натворил. Он, конечно, ей об этом не сообщал. Она не была настолько уж близкой его знакомой. Но  у товарищей из органов были длинные руки. Позвонили в ее тихую квартиру на улице Усиевича. Рылись, забрали журналы. Потом вызвали. Откуда журналы? Когда на расспросах промелькнула  фамилия Сережи, она поняла, откуда ветер дует.

Марину погнали из гидов. А Сережу, как видно, еще дальше. Он исчез из вида. Да ей теперь было не до Сережи.

С такими ФИО - Марина Петровна Королева, - не сложно затеряться  на просторах московских средних учебных заведений. И она затерялась. Но ненадолго.  Вычислили. Ее английский уж очень выделялся, контрастировал со школьным. И снова  поперли. Таким учителям нельзя доверять наших детей.

Но Марина уже научилась находить общий язык с людьми. Она устроилась подсобницей в рабочей столовой. Казалось бы, зачем директору столовой ее английский и высшее образование? Только головняк. Но взяли. На взаимовыгодных условиях. Марине - правильная запись в трудовой книжке и избыток свободного времени давали времени на переводы различных статей. У нее уже был круг знакомых. А директору Маринина  зарплата и маленькие презенты: ажурные трусики или колготки, или духи. Безопаснее всего трусики. Так как даже для внутренних органов заглядывать под юбки - дурной тон. Теперь Марина не водила интуристов к Мавзолею Но не Мавзолеем единым жив человек. Правда, стражи закона изредка жизнь портили. Но слегка, походя, для галочки.

Вот во время такой кратковременной галочки, случай свел  Марину Петровну с запуганной, сбитой с толку Полиной Гринблат. Фамилия Полины напомнила о канувшем в неизвестность Сереже Гринберге. И Марина Петровна прониклась к девушке симпатией. 
- Нужно себя уважать,- сказала  студентке  Марина Петровна, - Нужно себя любить. Нет женщин некрасивых, есть ленивые.

Эти слова из уст красавицы прозвучали, как заповедь. Пошляк Лорьян говорил, что не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки. Лгал Лорьян, а Марина Петровна изрекла истину. И глаголом зажгла Полинино сердце. Марина Петровна, подчеркивала, что она исключительно  сама себя сделала. В школе и даже в институте не ходила в красотках. Серенькая мышка.  Если такая писаная красавица так говорит,  кому еще верить? И для начала Марина Петровна самыми примитивными средствами, доступными в КПЗ, - а такой как Марина Петровна и в КПЗ любые  средства доступны, -  привела Полину в божеский вид. Это было несложно, так как в Полине,  в целинном поле, она провела первую борозду. Как добрая фея, приложила руку, показала, что все достижимо.  Вселила в Полину надежду. И исчезла. Ее выпустили. Но оставила свой адрес. На будущее.  Это совсем недалеко от общежития.

И первое, что Полина  обнаружила на воле, ее тюремные метаморфозы произвели впечатление на девочек. Оля Подзорова  молчала, но смотрела, словно мешком ударенная.  Значит, она идет верной дорогой

А Подзорова, действительно, не могла скрыть удивления от Полининого преображения. Узница, ради которой Оля переводила кровь на воду, похорошела, словно вышла не из милиции, а из салона красоты. Та ли это Полина, место которой на комсомольских собраниях, субботниках, да у сковородки с жареной картошкой?  Ей  тюряга только на пользу?
. 

ГЛАВА 15


Неожиданно снова в общаге  объявился Суворов. В душе вопрос. Почему человек, которого он в глаза не видел, и без которого преспокойно заканчивал получение высшего образования, вмешался в его судьбу? Ладно бы, если это  ректор или декан. Нет!  Пропащий  Светкин отец.
 
Суворов не спрашивал Светку насчет ее отца. И какой он ей отец, если на нем давно был поставлен крест. Светка выросла из того возраста, когда дети  верят в отцов – летчиков испытателей. Был и сплыл. Пропащий – так пропащий. И вдруг отец дал о себе знать. Вернее даже не он, а юридическая служба,  которая отыскала   бывшую жену и дочь покойного.

Ну умер. Со всяким может случиться. Но дело шло о  завещании. И женщины, в радужных надеждах рванули в Горький.

А потом, в силу Светкиной звериной ревности, туда  же вынужден был поехать и Вовка. А в Горьком он узнал, что Светка - единственная наследница  крепкого дома. и это  кое-что меняло.  Дом стоил Светки, как Париж мессы

Но параллельно и Светка корректировала свою жизненную позицию. Сказала, что теперь сняла розовые очки и теперь  видит, с кем собиралась связать судьбу. И пусть Суворов знает: как  собиралась  связать, так может  и развязать.
.
 Но наследница уже чувствовала себя владычицей морскою. Уже с языка слетало: то вот бог, а вот порог. И Вовку подмывало послать ее ко всем чертям и начать с чистого листа. Но учитывая, что беременная женщина  - клубок  нервов, - а у нее, вроде бы, так и обстояло, - Вовка, старался уладить дело миром. Хочет Светка, чтобы он не отходил от нее ни на шаг – будет ходить, как пришитый.
 
 В Горьком молодая пара  окунулась в тошнотворную рутину посещения учреждений с долгими нервными очередями. Светка чувствовала себя неважно, ее тошнило, а от очередей тем более. И многое легло на Вовку. Он уже ждал, когда отметят девять дней, и можно будет валить в Москву. Между прочим Светке и ее мамуле нужно на работу. А ему – садиться за диплом. А вот когда Светка станет все-таки Суворовой,  тогда, после диплома они снова едут в Горький окончательно решать дела.

Дом Светкиного беглого папочки, снаружи простенький, но  крепкий. Можно атомную войну переждать. Большой зал, три спальни, все удобства.  Пристроенный  гараж. И «Волга» в гараже. Плюс, путешествуя со Светкой по учреждениям, Вовка краем уха услышал, что ей осталась солидная сумма на сберкнижках. Вовкина засоленная  сберкнижка -  микроб в сравнении с ее наследством. Таинственный Светкин отец, о котором в бывшей семье предпочитали не вспоминать,  определенно, был не кочегаром и не плотником. 

Компания на поминках показалась Вовке странной. Шестеро мужчин и две женщины. И ни одного ребенка. Будто не родня, а коллеги. Никто не назвал его дядей Колей. Только по имени-отчеству. И говорили о покойном Николае Ильиче своеобразно: строг, но справедлив. Мужчины пили крепко. А когда малопьющий Вовка поинтересовался у соседа  по столу, где же Николай Ильич  работал, тот ответил, что покойный – не подставлялся как фраер.  На заводе  и на гроб не заработаешь. А он не потел, не гнулся, а кусок  отстегнулся. И дом, и машина, и цацки должны были остаться после второй жены - покойницы. Он ее как царицу держал. А та с сыном возьми и разбейся на машине. А вскоре и сам преставился. Судьба..

Суворов вспомнил, как полчаса назад, выйдя в  коридор, услышал разговор мужчин в соседней комнате, что Коля где-то цацки припрятал. Когда московские уедут нужно пошманать.

Один Вовка мыслил трезво. Под стук колес во время возвращения  в Москву все срослось. Судя по пришедшим на поминки и по тому, что они говорили, Светкин отец  был из лихих. Нагреб достаточно., и припрятал кое-что. Цацки, например. Там, возможно, не дом, а остров сокровищ. Вот приятели  покойника и наметили  там порыться. Цацки  принадлежат по закону Светке? Хоть сигай из поезда  и дуй сейчас же назад, в Горький. 

Со Светкой он своими озарениями решил не делиться. У Светки характер скурвился.  И мамуля  пошла напевать: пара ли этот Суворов нашей богатой невесте. А тут, когда  мамуля узнала, что богатая невеста  беременна, Вовке не стало житья.  Вечером из дома не выйти.

Их жлобство только ставило палки в колеса. С волками жить – по волчьи выть. Он все сделает сам. Нужно поехать так, чтобы Светка не знала. Поехать, найти,  а потом, в  зависимости от Светкиного поведения, решит, что делать. Но это непросто  провернуть. Как объяснить ей свое отсутствие? Вот поэтому он и пришел. Саша должен обеспечить легенду. 

Запудрить Светке мозги, что Вовка должен на пару дней уехать. Да и стоит  прокатиться с ним в Горький. Ключи от дома он добудет.
-И ты там рассчитываешь что-то найти? – с сомнением спросил Саша.
-Даже очень.
-И когда ехать?
-Чем раньше, тем лучше. У нас имеются серьезные конкуренты.

Сочинять убедительную легенду под Вовкино исчезновение не хватало времени.  Оставалось рвануть без предварительных объяснений, а потом уже выкручиваться и действовать по обстоятельствам. Кто не рискует, то остается без цацок.

 Дом и небольшой  участок с сараем, представший перед Сашиным взором,  окружал высокий добротный забор. На одном участке можно сто кладов схоронить. Дом как крепость. Дверь железная, запирается изнутри на два массивных амбарных засова. 
Закрыв засовы, столичные кладоискатели рыскали по полкам, пылись в шкафах, простукивали стены, половицы. Исследовали гараж, сарай.  В первый же день Саша обнаружил нишу в стене. Там лежали полторы тысячи  рублей и какие-то непонятные ни Вовке, ни Саше бумаги. Полторы тысячи - огромная сумма!  Если поделить, как обещал Вовка  из расчета два к одному, Саше – отстегивалось пятьсот рублей. Больше десяти стипендий. Вероятно, это деньги, что покойник держал в доме под рукой. А где же цацки? Бумаги изучать было некогда. Непонятные цифры, стрелки, кружки, квадраты треугольники. Вовка предположил, что это шифр. На него тратить время не могли. Больше ничего из наличности  не нашли. Видно, цацки припрятаны более надежно. Пора мотать удочки.

 Взяли бумаги с собой. Вовка планировал покумекать над ними и затем продолжить поиски. Или даже перенести на лето. В Москве первым делом пошли в сберкассы в районе общаги. Завели несколько сберкнижек. Потом похоронили Суворовские книжки  в  той же банке с солью. У Вовки другого пути нет. Светка постоянно его обнюхивает и прощупывает. Одинокому  Саше  бояться было нечего.

Саша оставил себе немного на расходы. Вспомнил о Наташе. Расстались они неопределенно, недосказано.  Теперь с деньгами, можно наводить мосты.

 На следующий вечер он поехал к Наташе. И снова неудачно. Она занята.  Перенесла встречу на субботу.

В субботу в два, как договорились, он был у нее. День стоял прекрасный, теплый. Наташа может выбирать любые развлечения. Кафе? Пожалуйста! Ресторан? Пожалуйста! Денег хватит. Поехали в центр. Наташа рулила к тете Тоне. Нужно  заглянуть, узнать, как там в Одессе. Купили  коробку конфет. Тетя Тоня обрадовалась, нагрела чаю и не отпускала их. Ей скучно. Муж снова в командировке. Саше казалось, их совместный приход взволновал ее. Ведь о том, что  Саша ляпнул в Тирасполе, она, несомненно, в курсе.
 
Когда они вышли от тети Тони, попасть в ресторан было сложно. Очереди.   Он взял такси. Доехали до его общаги.

В комнате на своей койке лежал печальный Суворов. В голове койки на полу стоял его верный товарищ видавший виды большой поношенный портфель, выпяченным  боком напоминая беременную негритянку. И Саше стало ясно, что в портфеле  Суворовские вещи.
 
Старая жизнь кончена! Начинается новая, с чистого листа. Решительно и бесповоротно.  Но ничего. бумаги у него в портфеле. Он их еще не разгадал, но время работает на него. Разговор  не для посторонних.  Для этого Саше пришлось  позвать Вовку в коридор. 

В коридоре Суворов объяснил, кто такая Светка: как чужд он ей и как далек. Ну что же в этом есть свои плюсы. Эйнштейн тоже был беженцем.
-Подумаешь, поссорились, - сказал  Саша,  Помиритесь.  Давай,  я ей позвоню.
-И что ты ей скажешь?
-Скажу, что мы с тобой попали в милицию.
-Не поверит. Я ей уже это говорил. Не верит.  Так что, если ты ей позвонишь, она к этому готова. И тебя она называет проходимцем, - Суворов  улыбнулся загадочно, - Ты с девушкой как? В доверительных отношениях?
- А что?
- Ты можешь ее попросить поехать с нами? Присутствие женщины Светку успокоит. Скажем, что это твоя, практически жена. Для Светки семья – святое. Ей это прямо как успокоительное.
- Вот ты  и спроси. – с сомнением усмехнулся Саша.
- И спрошу. Если  Светка подумает, что эта красавица с тобой в серьезных отношениях, это ее подкупит.  Было бы  колечко  полный ажур.

 Саша сомневался, что со Светкой такое прокатит. А Наташа ехать с ними согласилась. Нужно было купить Светке  подношения в знак примирения.   
 В ЦУМе  Вовка, не без Наташиной консультации,  купил для  Светки кулон. И тут на Сашу накатило. Попросил Наташу примерить колечко. Из недорогих, но симпатичное. На ее выбор. Она выбрала, примерила. И Саша купил.  И сказал, что это ей подарок.
- Банк ограбил? – спросила Наташа
 Вроде того.
 Колечко от Саши Наташа приняла не жеманясь.

И под конец купили внушительный букет роз.  И торт.

Диспозиция у Светкиной двери была продумана до мелочей.  Первым стоял Саша с дарами волхвов: тортом и букетом. И правильно. Дары растопили лед в Светкином сердце. Когда Суворов преподнес кулон,  не только Светкины глаза, глаза ее мамы потеплели. А может быть и блеснули слезой.  Беременные, и их мамы, слезливы  Наташу представили в качестве Сашиной молодой супруги. В первый момент в Светкиных глазах вспыхнуло недоверие. Сашу она поносила как, проходимца. И сколько она знала Сашу, а она его знала только из рассказов Суворова, вел он себя как совершенно неженатый.

Но Наташа вписалась в роль, как великая актриса. Она так мило улыбнулась, такими чистыми глазами смотрела в глаза Светке, что та успокоилась. И поверила. Беременные склонны верить в светлое будущее. А Наташа, не моргнув глазом, сообщила, что  ребята специально попросили ее прийти с ними, подтвердить, что тогда у них случайно возникли мелкие проблемы с милицией: пошли на овощную базу подкалымить, а там рейд милиции. Базу обложили. Никого не впускали, не выпускали. Но ребята это время зря не расходовали. Работали. Вот и результат: торт, цветы и кулончик. Саша снова поразился Наташкиному воображению. Вовка только намекнул ей, что нужно как-то оправдать его отсутствие, что он мог, например попасть в милицию. А Наташа все остальное додумала сама.

- Ну, вы ведь знаете, какая у нас милиция? –  под конец сказала Наташа, глядя на Светкину маму. И попала в точку. Глаза знающей изнанку жизни женщины сочувственно засветились.

За чаем Наташа вжилась в роль молодой жены прямо по Станиславскому. Периодически она как слегка касалась Саши то рукой, то плечом, посматривала на него снисходительно – начальственно. Таким теплым взглядом,  что он потерялся. Верить ли этим глазам

Наташа играла так убедительно, что Светка купилась, пересела к ней на диван. И они тихо, мило мурлыкали и, как заговорщицы.

Светкина мама впала в ностальгическую сентиментальность, стала вспоминать, как Саша и Вовка впервые пришли к ним знакомиться с шоколадным  тортом и тремя гвоздиками. И она тогда, грешным делом,  подумала, что знакомиться пришел Саша. А Вовка взят прицепом.

 Приятные воспоминания, чай и сладкое катализируют процесс примирения. Суворова приняли обратно. А для Саши и его молодой супруги подошло время откланяться. Пока лифт опускался, Саша исцеловал подставную супругу.

 Лорьян говорил, что рисковые ребята отваживаются в лифтах высоток на то, чему не учат в школе. Но Светка жила всего на пятом этаже. Тем более, куда торопиться, если их ждет пустая комната на Соколе. Пошли к метро. Наташа немного скисла. Сказала,  притворяться женой непросто.

-А ты не притворяйся, - сказал Саша, - Не притворяйся, а будь.

Наташа замолчала. У метро сказала, что ей нужно домой. Вот  ответ на  его предложение не притворяться а быть.  Зная ее неожиданные  повороты, Саша даже не пытался настаивать на чем-либо другом. Пожалел об одном: нужно было  взять  такси на Сокол прямо от Светкиного дома. Деньги то есть.  И единственное, что он выпросил на прощанье, дата новой встречи. Она ответила, что выходные и всю неделю  посвятит  институту. Так что, не раньше, чем пятница следующей недели. Одна надежда, что   обручальное колечко, прижившееся  у нее на пальце, напомнит о нем.

Долго ждать он не мог. На следующий вечер, в субботу, поехал к Наташе. Вместо нее на проходную вышла ее соседка и сказала, что Наташа ушла в гости. Вот тебе и науки. Скорее, ему в очередной раз наука.



ГЛАВА 16


 Теперь считать мы стали раны, товарищей считать. Суворова он спровадил на проспект Мира. Марину, можно сказать, отпустил в свободное плавание. Наташе неизвестно где. В комнате пустота. Он спустился к проходной и позвонил Мише Минскому. Трубку взяла Ира.

- Какого  ты звонишь? – раздраженно произнесла она, - Чтобы проверить  повесилась я или нет?
- С чего тебе вешаться? -  удивился Саша. Разве, есть те, кому хуже, чем ему?
-  А то ты не знаешь. Сам их свел, а теперь не знаешь.
- Кого их?
- Мишку и его потаскуху
- Какую потаскуху?   - удивился Саша.
- Или он к тебе не таскался? – спросила Ира
- Не таскался, а приходил. И  обходилось без потаскух.
-  Понятное дело! Строишь из себя блаженного.  Вот она, проявляется порода.
- Какая еще порода?
- Одесская.
Когда дело касалось Одессы Саша обижался.
- Шла бы за москвича, - сухо сказал он.
- И вышла бы. В девках бы не засиделась. Так, куда от него убежишь? Обложил, со всех сторон, - она помолчала, возможно, вспоминая как Миша ее обкладывал, - Вот и получила поцелуй Иуды. И о тебе, кстати, заботился. С Мариной сводил. Старшую сестру сам охаживал, а младшую приятелю подпихивал. Сначала под Борьку подкладывал. Да тот не клюнул. Он не от мира сего, - Ира замолчала, ожидая какой-либо Сашиной реакции, но, не дождавшись, продолжила, - Тебе Марина не сообщила между делом, что Мишка и  Инка были любовниками? Нет? Ну, так вот знай Там еще тот змеиный клубочек, Это, для сведения, куда тебя твой друг пристраивает.

Сведения о Марине  теперь были для Саши отрицательной но несущественной информацией,

- Во-первых, я никуда не пристраиваюсь, - медленно, с чувством оскорбленного достоинства проговорил  Саша, - А во-вторых, никакого клубка у Марины я не заприметил.
- Конечно, не заметишь. Где тебе заметить? Ты такой же, как Миша. Помню, погостила у свекров. Мишенька у них – шах персидский. Таланту все прощается. Что толку от его таланта,  когда в клинике его только и называют папиным зятем? И я все терпела. Больше  десяти лет с ним. Ни граммулечки не изменяла. Ни капелюшечки. Аж обидно. И оказалась у  разбитого корыта.

Ира снова сделала паузу, как бы давая Саше что-то ценное внести в разговор. Но и  Саша молчал.

 - И все это с твоей легкой руки, продолжила Ира, - Инна это для Миши уже отработанный материал. Подыскал новенькую.  Ваша дешевка. Из вашего общежития. Такая смазливая, фигуристая. Марина  про нее рассказала Инне. Она эту тварь с первого раза на карандаш взяла. У Марины глаз –алмаз. Помнишь, она ходила с тобой в твою общагу, а следом Миша туда прискакал. Марина сразу подметила, что тут что-то не то. И Инне  сообщила. А Инна мне.

- Марина охотница на далеко идущие выводы. Ты ей веришь, а сама говоришь, клубок змей. - Саша не мог не отреагировать, раз речь зашла о Марине..

- Неправильные, скажешь, выводы? Марина мне позвонила, когда вы праздновали Восьмое марта. Когда вы уже уходили. И сказала, что той красотули, что на Мишку кидалась, в компании нет. И, надо же, какое совпадение. У Миши дежурство.  Вот я ее и попросила съездить  к тебе в общежитие на восьмое Марта! Чувствовала, что Мишка заврался со своими дежурствами.  Марина их и вычислила. Они в твоей комнате заперлись.  Марина их по голосам вычислила. У нее нюх. Так что,  персональный привет Тане из твоей группы.
- Тане? – удивился Саша, - А почему ты веришь нюху какой-то Марины?
- Вот ты как заговорил! Она для тебя теперь какая-то Марина? Это доказывает только одно, Марина была абсолютно права, когда говорила и о Мишенном моральном облике и о твоем. Два сапога - пара.

Словно завеса упала. Теперь связались известные ему факты, о связи которых   он раньше  не задумывался. Миша и Татьяна! Вот к кому Татьяна бегала на свидания! Вот почему отшила Суворова. Вот  откуда у Татьяны в палате апельсины и  икра! Вот они Мишины вечерние дежурства. И появление Миши у Татьяны в палате, это не случайность.  Может быть, про Мишу и Таньку всезнающие девочки давно знают. Одновременно Саша понял и еще кое-что,. И это, наверное, понял он один. Рослая женщина, ударившая Таню, это Ира Минская.  Мотив у нее железный. И рука железная Сама хвасталась. Она лыжами занималась.

 Но при чем тут Сашин моральный облик? Пусть Марине Миша не нравится. А он, Саша, при чем? Где он Марину обидел? Наверное, с Марининой подачи  Ира считает  Сашу, источником своих несчастий, считает, что это Саша заманил Мишу в вертеп. И не окажись Миша тогда, восьмого ноября,  в общаге – не познакомился бы он с Татьяной.

А если начинать от Адама, не пришли тетя в свое время из Одессы вафельный торт,  не  реши Саша по этому случаю идти знакомиться со Светкой, не возьми  Суворова за компанию знакомиться, Суворов бы не сбежал от Татьяны. Не уйди он от Татьяны, та бы не спикировала на Мишу.  Получается, что Саша во всех эпизодах  присутствовал. И все же он обиделся на Иру, потому что, хоть тресни, ни в чем он не виноват. Чего теперь не скажешь об  Ире.

- Кстати, Таня лежит в больнице, - сказал Саша.
-  Выписали ее, - заявила Ира.
- Значит, ты в курсе? 
- Я врач. И насчет Мишиных подстилок мне, даже не мне, папе,  докладывают.
- А тебе докладывали, что к ней милиция приезжала? Спрашивали, кто ее  так.
- Мне то что?  И что она сказала?
- Что сказала, то сказала. Я там не присутствовал. Но папа у нее тоже крупный  начальник. И скандальный. Он этого так просто не оставит. Ходит, везде права качает. Ему мерещится еврейский заговор.  Ко мне приходил, Мишу искал.
- Я с ее папой тоже имела удовольствие  разговаривать. Он приходил сюда. Это не ты ему адрес дал?
- Еще чего.
- Видела его значок. У моего папы, между прочим, свой значок. Так что, подавится ее папа. Могу только сказать, что с таким тестем Мишу ждет великое счастье в личной жизни. А  если дочурка в него, Мише будет двойной подарочек.
- Пока подарочек Мише от тебя, - сказал Саша.
- От меня? Ничего себе! Это мне подарочек от него. Нужно было его раньше гнать. Примазался к отцу. Отец его вытянул. Ну, ничего, будет ему клиника, будет ему кандидатская, будет ему осиновый кол. Надежды он подает? Ха! Благодаря моему папе  Миша попал не в районную больницу, а в его  клинику. И знаменитый тесть зятя за уши вытянул. За  у –ши! Если бы не папа, резал бы Мишенька сейчас аппендиксы в каком-нибудь Урюпинске. Или в лучшем случае в своей Одессе. Женился бы на той, там у него, тоже ведь была, - Ира горько рассмеялась, -  Вот так с твоим Мишей жить.  То у него экстренная операция. То больному стало хуже. Ничего, еще попомнит меня. Ему станет хуже.
- Между прочим, Миша не какой-нибудь там. Он был  круглым отличником, победителем олимпиад.
- Засунь себе знаешь куда свои одесские олимпиады. Знаем. Сами себе звания присвоят и рады.
- А Боря – он почти гроссмейстер.
- Антисоветчик твой Боря. Колыма по нему плачет. Ничего. Не пропадем. Жизнь только начинается. Все еще впереди. Гарантирую, что у меня проблем  будет меньше,  чем у  Мишеньки. Еще наглотается по горло.
 
 Дороги заоблачной любви опасны, как горные тропы. Миша Минский шел рядом с  обрывом. И Ира рада столкнуть. Угрожает, даже хвастает, что спит и видит Мишино падение.  Уже началось. Дома ему указали на дверь.  Когда Ира говорила, что  не знает,  где  теперь Миша живет, и ее это не интересует, Саша слышал в ее голосе и жалость к себе, обманутой, и обиду на весь мир, и бешенство от того, что   Миша сейчас, хоть и в шалаше, но  со своей подстилкой. 

Татьяна, в общаге последние дни не появлялась, и  никто не знал, где ее носит.  Расписание подготовки к диплому свободное. Девочки говорили, что пару раз видели ее в институте. Но она была немногословна и замкнута. И девочки не выпытывали, что да как.

В то время как Таня скрывалась от мира, вторая пострадавшая, Полина, не скрываясь, героически боролась с дипломом и лишними килограммами. И это труднее вдвойне, потому что при умственных затратах хочется чего-нибудь сладкого. На миру не только смерть красна, но и голодание. Но Полинино голодание проходило один на один с толстыми справочниками, плоской чертежной доской и кульманом. Полину, как севшую на строжайшую диету и травмированную милицией, девочки щадили и не заикались о Юрии Петровиче.
 
Но Олю Подзорову, не менее Полины последовательную  в своих идеалах, тянуло нарушить обет молчания. У Оли был свой путь. Она сразу выбрала серьезный институт,  не поступила, пошла в институт лаборанткой, со второго раза поступила.  Но не заперлась в читальных залах, не отреклась от мира. Ходила на выставки, в концертные залы, интересовалась книжными новинками, театральными новинками,  готова была последний рубль выложить ради билетика  на Таганку, и божилась, что однажды нос к носу столкнулась с самим Высоцким. Следя за современной литературной жизнью, она естественно, пыталась где-нибудь достать почитать модных авторов. А там до нежелательных авторов один шаг.  Именно она дала Саше, а потом и Рогову ровно на сутки  «Мастера и Маргариту». 

 И вот оказалось, что про ее опасное увлечение неодобряемой литературой известно Юрию Петровичу. И доносчик - Полина. До поры ее щадили.

 Но, как-то за вечерним  чаем Оля Подзорова  затронула свою любимую тему: о литературе.  Начала с Ахматовой, перешла на Гумилева, потом на  Пастернака, на  Булгакова, и неожиданно вырулила на то, что  «транзистору» все известно. И известно от Полины.

- А что тут такого?  – хмыкнула Полина, -  Подумаешь, великая тайна! Пастернака читали.
- Вроде ты не понимаешь? - Подзорова  поглядела на Полину с брезгливым удивлением, - Что мы читаем, это наше личное дело.
- Нет, не личное, - сказала Полина.
- Нет, личное, - усилила голос  Оля, -  Нашла, с кем делиться с «транзистором».
- Не «транзистором», а с Юрием Петровичем, - поправила Полина, - А что за преступление? Он интеллигентный человек, почти  кандидат наук.
- Интеллигентный? – язвительно переспросила Подзорова.

Терпение лопнуло. Подзорова и Литвинова дуэтом расписали, как упрашивали замолвить слово за Полину, и как  от него все отскакивало. Припомнили все: трусливо забегавшие крысиные глазки, потуги допить свой вонючий компот из сухофруктов. Полинины губы сжались. Она задумалась и водила указательным пальцем по носу,. что свидетельствовало о борьбе противоречий. Ее шея и  нижняя часть головы  из-за диеты от бегемотного овала приблизилась  к лошадиному, - а там, глядишь, дело дойдет до тонкого овала газели. И глаза стали казаться больше. Сейчас в этих глазах поселилось  недоумение.

Полине требовалось время, чтобы переварить. Она не стала искать ответов у Юрия Петровича. Первые несколько дней, встречая его в институтских коридорах, она ему небрежно кивала. Но ответного приветствия не получала.

 Полина  думала, это потому, что ему неудобно за свое поведение. Да, Юрию Петровичу стало неудобно приветствовать Гринблат. Гринблат выпустили, но она  запятнала себя. И скоро Полина стала не только проходить мимо «транзистора», как мимо пустого места, ее комсомольскую активность как обрезали. Приближался всесоюзный ленинский субботник, время расцвета природы и комсомольской активности. А Полина, словно не глядела на календарь.



  В это время в общаге появилась Татьяна.  С чего вдруг? Уже отвыкли от нее. Она ведь в каких-то кущах с Мишей обитала. Возможно, в райских. Поссорилась?  Странно. Май только красит таких длинноногих. Как когда-то писал Суворов, может быть, именно  о Тане: «В ту пору в моде были мини. И как повеет ветерок, мои прекрасные богини, я был тогда у ваших ног». А может быть, супруга прижала Мишу  к ногтю и вынудила вернуться?

За вечерним чаем на следующий день тайна Таниного возвращения была открыта. У Тани проблемы. После удара и всего, что на нее свалилось,  она не может втянуться в рабочий ритм. Только начинает углубляться в диплом – башка трещит. А она еще и время упустила, лежа в больнице. Ей и подналечь сложно, и нет никаких человеческих условий для учебы в избушке, которую она с Мишей  снимает  в Кусково. Мишу выгнали из клиники. Жена его выгнала из квартиры голого и босого. Нажаловалась всем знакомым. Те его обходят стороной. И бывшие приятели врачи, работавшие в одной с Мишей и его тестем клинике и зависящие его тестя, Мишу избегают. Миша весь на нервах. И Тане писать диплом там совершенно невозможно. Татьяна  вернулась на время, к тем, кто может помочь.

 Кто ей поможет? Раз Суворова нет могут помочь  Рогов и Саша. А Саша, считали девочки, просто обязан. Если не ради Татьяны, то ради своего друга Миши. Саша и Рогов не развалятся, если чуть переключатся  на Танин диплом. Всем известно, что они свои практически написали. 

 Рогов не сомневался ни минуты,  мгновенно взял под козырек. А Саша, оставлявший  время для  Наташи, согласился не столь охотно. Но согласился. Татьяне нужно помочь. 

Поутру, не откладывая в долгий ящик,  Рогов и Саша  приступили к Танькиному заданию. Даже хорошо, что Татьяна почти не начинала. Не успела наломать дров. Проект стандартный. Работа в паре с хорошо соображающим Роговым спорилась. Ватманские листы  быстро покрывались чертежами, записка пухла  расчетами. Куда сложнее было втолковывать Татьяне,  почему у нее в расчетах именно так, а не иначе.  Теперь Саша и Рогов осознали подвиг Суворова: что такое впихнуть информацию в Танькину красивую головку. Как видно, Танин  отец не напрасно переживал. Таня действительно быстро утомлялась. У нее даже не хватало сил на электрички, чтобы  ездить  к Мише. Она вынуждена была оставаться в общаге. А тут еще Носов.

Еще когда Таня бегала на свидания, Носов, Танин куратор, пошел катить бочку, что Таня забросила диплом, не ходит на консультации. А потом она попала в больницу.  получился большой пропуск.   А когда девочки объяснили Носову, что Таня получила травму, тот стал  разоряться: такой нерадивой студентке, да еще с травмой, следует взять  академку. Диплом защитит в следующем году с новыми силами.

 Академка перед дипломом? Где такое видано? Даже такой циник, как Лорьян, узнав, что предложил Носов, сказал что он редкостная тварь. 

На четвертый день мозгового штурма Саша и Рогов посчитали, что что-то в Танькиных мозгах утрамбовалось.  Можно выпускать Татьяну на разведочную консультацию к Носову. Поехали с ней в институт. По городу плыл предмайский дурман. Все дышало  приближающимся  праздником. И Танька была хороша, как весна. У последнего живодера, должна была дрогнуть рука. Но у Носова, мгновенно сообразившего, что листы и записка не Таниных рук дело, рука не дрогнула. Он пригрозил, что известит деканат и заведующего кафедрой. Танька пустила слезу. Тушь потекла по щекам.  Носов свернул листы и, вручая их Тане, сказал:

- Поработайте в праздники. Дайте мне хоть на праздники забыть о вас.

 По пути в общагу Саша и Рогов убеждали Таню, что все не так плохо. Перед праздником Носов не побежал в деканат. Он не порвал листы. И то слава богу. За праздники он отдохнет. У него поднимется  настроение. Все образуется. А они еще немного подналягут. Пока  в общаге Таня  приходила в чувство, появился обиженный на весь мир Миша.  И было видно, что он собирается остаться спать  в общаге, то есть,   у Саши.

За вечерним чаем обсуждали, на какой козе подъехать к Носову. Собственно говоря, помощи от него не ждут. Хотят только, чтобы не топил. Поступило предложение, пока не поздно связаться с Таниным отцом. Он все-таки ответственный работник. В прошлый приезд такого шороху навел, что декан до сих пор икает. А Носов  вовсе обделается. Но Таня  категорически не желала обращаться за помощью к отцу. Он Мишу, на дух не переносит.  Попробуй его попроси – он выставит такие условия, что только хуже будет.
 
16 ГЛАВА

К творцам Танькиного проекта, долетали отрывочные слухи о том, что получено принципиальное добро Филатова на расслабон у него в Лианозово. А  между тем в  коллективе намечался распад и разброд. Основное цементирующее звено, Полина, предупредила, чтобы ни на нее, ни на жареную картошку не рассчитывали. Рогов праздновал где-то на стороне, Киреев тоже.

Сашины планы зависели от Наташи. Вечером он отрывался от  Танькиных листов и мчался к Наташе.  Застал ее дома аж с третьего захода. И опять в Лианозово она упорно отказалась ехать. Тогда Саша предложил  Сокол как запасной аэродром. Не шумно, скромно, по-семейному. Будут они и девушка из его группы  со своим  парнем.  Нет, не Суворов со Светкой. Другие. Саша  имел в виду, что сагитирует Таню с Мишей. Нечего им скучать в своей конспиративной избушке. Нужно всем смертям назло веселиться. Вариант Сокола  показался Наташе приемлемым.

. И Мише пришлась по душе  идея тихого праздника. Ему сейчас пышные праздники и не по карману.  Раз согласился Миша, то согласилась  и Таня.  Договорились, что Саша в шесть будет ждать Наташу на выходе из метро

Первомай крался, сначала едва шурша  развешанными  по углам флагами, чуть прорезаясь красными пятнами на витринах магазинов. И вдруг, грянув с рассветом медью маршей, стал охватывать город кольцами  праздничных колон.

Наташа в этот раз пришла почти без опоздания..
Танька с Мишей отпотчивались и никак не уходили. Комната у Таньки пустая, валили ли бы. Но  им хотелось выговориться. Рассказать о своих одиссеях. У них проблемы. У них интим уже пройденный этап. Миша, повествуя о том, как хамски его теперь отшивают в кадрах даже самых зачуханных поликлиник, забыл о времени. Таня, которая это, наверное, знала наизусть, отправилась на кухню. Саша терпеливо слушал и ждал, когда Миша сообразит, что пора освободить территорию

И тут в комнату вошел Суворов.

 Просто так  в  праздничный вечер он бы не появился. Опять о Светкой  поцапался? Увидев, что в комнате накрыт стол, увидев свою бывшую подругу с новым кавалером, Суворов смутился. Попросил Сашу выйти  в коридор.

В общагу он пришел потому, что они со Светкой подали заявление. И она заканючила, что Суворов де жмется на свадебные расходы. Нужны деньги для торжества. И он пришел за сберкнижками. Что касается свадьбы, он еще точно не знает, где и сколько будет гостей. Но одно несомненно - Саша должен быть свидетелем. И еще - Светка изъявила желание, чтобы  пришла  Наташа.  Потому что это Наташа для нее  - голубь мира.

- Ну вот ты ее сейчас и пригласи по случаю, - предложил Саша.

Наташа согласилась неожиданно быстро. Оставалось главное извлечь из банок сберкнижки. Производить этот интимный акт  на глазах публики Суворов стеснялся. Поэтому два друга взяли в руки по  банке и пошли искать уединенные место.  Не так-то просто это сделать, когда вся общага стоит на ушах. Эта ответственная операция заняла некоторое время. А когда Саша вернулся к себе в комнату, Наташи там не было. Миша и Таня сказали, что ей надоело ждать и она решила вернуться домой.  Минуту назад ушла. И они, бессердечные, ее не отговаривали.

 И Саша бегом рванул к метро. Нашел ее на платформе.  Но возвращаться она отказалась.  Передумала.  Потому что там у него в общаге просто проходной двор.
 Подошел поезд. Он зашел с  ней. Наташа намерена была заглянуть к тете.

Распрощавшись с Суворовыми, к пяти вечера Саша с Наташей оказались  у дверей  ее московской тети. Это вышло как-то само собой. Попали  в центр, и Наташа с оказией  решила заглянуть к тете.

Тетя Тоня словно ждала. Улыбнулась понимающе. Глаза блеснули, но тут же улыбка стала извиняющейся.  К сожалению, она не может  даже толком поговорить с ними. Торопится  к детям. Обещала посидеть с  внуками. Но им это не должно мешать. Они остаются за хозяев. Еда в холодильнике. Ждать ее возвращения не нужно, она возможно, заночует у детей. Замок в ее двери английский. Им, уходя, достаточно хлопнуть дверью.

Оказывается, для счастья нужен не ужин при свечах, а московская тетя  с английским замком, у которой дети живут  в другом конце города. Праздник с  суматохой явлений исчез за тяжелой дверью с английским замком.  Гостиная с тяжелой старинной люстрой над массивным столом темного дерева словно приложила палец к губам, требуя молчания.  К тишине взывала тяжелая скатерть с бахромой на большом столе. тишина тонула в ворсе ковра. Покой откинулся на мягкие спинки стульев с гнутыми ножками. Только богатому обитому мягкой черной кожей дивану – ему бедному не повезло. На диване все и случилось. Спонтанно. На то, что это случится тут, в чужом доме, в комнате со строгой старинной мебелью и высокими потолками. Саша рассчитывал меньше всего. Так получилось. Как землетрясение.
. 

Наташа провела рукой по черной коже дивана, словно стирая следы. Взбила подушечку. Саша теперь не торопился, не отказался бы сейчас от чая с чем-нибудь вкусненьким, наверняка припрятанным в холодильнике тети Тони. Но Наташа подхватилась, сказала, что торопится, что она ни о чем таком и подумать не могла, тем более, в тетиной квартире. А теперь, ей хочется побыть одной.


Разве после всего хочется быть одной?  Он не чернокожий диван, готовый все забыть. Ему не хотелось сидеть одному. А тут как раз в общагу вернулись Лианозовские. Устроили вечернее чаепитие. И Саша узнал свежие новости: Надя Зотова и Филатов  подали заявление. 
- Зазвякали цепи Гименея,  - сладко улыбнулся Лорьян.
- Засуетились , - раздраженно уточнила Лена Литвинова.
- Почему засуетились? – настороженно спросил Рогов.
- А потому. Это повальная свадебная эпидемия, -ответила Лена. 
- Диплом требует жертв, - уточнил  Лорьян.

Теперь Саша прислушивался к беседе. До сегодняшнего дня свадебный  вопрос  его не интересовал. Но  как теперь ему быть с Наташей?
- Если свадьба по любви, это куда ни шло, - рассуждала Литвинова, -  Совсем иное дело, когда это устраивание своих делишек с целью остаться в Москве. Это напоминает торговлю телом.
- А что тогда сказать о твоей любимой  Софье Ковалевской? Разве она вышла замуж не для  достижения своих целей?
- Ради высоких целей, –  категорично отрезала Лена.

Как-то, чуть ли не  на первом курсе,  Лена Литвинова обмолвилась, что считает своим идеалом Софью Ковалевскую. Та вышла замуж ради науки. И после этого к  Лене прилепилось прозвище  - Софа.

- Разве плохо, если кто-нибудь в Москве зацепится, - вмешалась Полина, - Потом  приедем  в  Москву, будет, у кого остановиться.
- Как же,  остановишься у них, - язвительно произнесла Литвинова.

 

17 ГЛАВА

  Рогов усердно лепил из Татьяны дипломницу. Он впихивал в ее мозги  знания.  Мозги сопротивлялись. Однако, все, за что Рогов брался,  получалось.

А вот перед  Сашей закрутились,  как на карусели, то  проект Татьяны, то собственный, то Наташа.  Саша понимал, чем быстрее разберется с Таней, тем быстрее  переключится на Наташу.

 Первые дни Татьяна то появлялась в общаге, то исчезала. А сразу после праздников надежно бросила якорь. И Миша вернулся. У него деньги закончились. Точнее, деньги то у него на книжке есть. Но книжки дома. А Ира сменила замок. Юльку отправила к своим родителям. У изменника земля должна  гореть под ногами. С подачи Иры все Мишины знакомые разом превратились в  незнакомых. Даже денег в долг никто не дает. И правильно делают. Все знакомые - врачи. Все под богом ходят. То есть, Мишиным тестем. Дашь в долг – станешь ему  врагом. К тому же, неизвестно, отдаст ли Миша. Ему теперь в Москве  врачом не устроиться. Только в какой-нибудь школьный медпункт.
      
Помимо денег Миша просил приюта на недельку, другую. И теперь Наташу к себе пригасить нельзя. За удовольствия нужно платить. Саша пообещал снять для Миши со своей книжки. Достаточно, чтобы ему  пару месяцев снимать угол.  Но в данный момент не гнать же человека на улицу.

 Вечером следующего дня в дверь постучали. Саша  крикнул, чтобы входили. В дверь снова постучали. Никто из общаговских второго приглашения не ждал.  Саша встал и открыл. В дверях стояла Марина.

Увидев Марину, Миша бросил на Сашу удивленный взгляд.  Кто уверял, что Марина забыта? Миша собрался было освободить комнату, но затормозил, заметив, что Саша не меньше его  удивлен  приходу Марины.

Марина  шагнула к столу и села на свободный стул. Прямо лицом к  Мише и вполоборота к Саше. Первые заученные короткие фразы произнесла резко. Заявила, что пришла поговорить с Мишей по поручению Иры. При этих словах уже Саша поднялся, чтобы  выйти. Но Миша остановил. Он знает, на какие пируэты способна его супруга и поэтому  разговор состоится или в Сашином присутствии или не состоится вообще. Марине не осталось выбора.

Марина сделала предисловие. Выбор лег на нее потому, что сюда прийти Ира, понятное дело, не может. Нервов бы не хватило. Иру воротит от этого вертепа. Ира знает, что Миша до сих пор не нашел работу, поэтому, через работу его не найдешь. А Марина в этот вертеп хаживала, видела Сашиных друзей, и Мишину пассию. Ей легче выйти на Мишу

- Излагаю исключительно то, что Ира просила передать. Ира предлагает вернуться.
- Говоря языком шахмат,  противник предложил ничью? – спросил Миша.
- Разве это ничья? - поправил Саша, - Какая же тут ничья? Это … начало новой партии. С учетом, что предыдущую ты проиграл.
- Ничего себе проиграл, изменил жене и проиграл. Хорошие нравы, -  нервно усмехнулась Марина.
- А что не  проиграл? – спросил Саша, - Живет в общаге, вылетел с работы.  И новую партию предлагают  на неравных условиях.
- Тебе  партию не предлагают и тебя не спрашивают. Дай Мише ответить,  -  сурово оборвала его Марина
- Саша у нас комбинационный мастер,  – похвалил Миша.
- Оно и видно,  - сухо произнесла Марина,  не удостоив Сашу взглядом. И затем сказала, - Еще раз повторяю, Ира предлагает все начать с чистого листа. Подумайте. 
- Подумаем,  - пообещал Миша.
- С чистого листа начать нельзя, - снова вмешался Саша. Его подзуживало противодействовать Марине.
- Замолчи со своими советами , - сказала Марина и обратилась к Мише, -  Я вам одному говорю. Я опять подчеркиваю, это не мои предложения. Но, прикиньте, что вас ждет?
- Кипящие котлы ?  – спросил Миша.
- Ира у вас все отсудит, -  Марина отсчитала первый пункт взмахом руки с вытянутым указательным пальцем, - Вы ведь ее папу знаете. То, что вас ждут алименты, безденежье, разлука с дочкой, - этого мало? - снова взмах руки, -  Это уже вам гарантировано. Там постараются. То, что она отберет квартиру, сделает так, чтобы вы нигде не устроились, полная гарантия, - и еще взмах руки. Марина входила в раж, - И это не все, - она замолчала, смотрела, какое впечатление произвели ее предречения.
- Огласите весь перечень, – попросил Миша.
- А что вы приобретаете? Такого тестя, который, говорят, вас за человека не считает и  постарается вас в грязи вывалять.
- Да уж, это верно. С тестями мне не везет, - усмехнулся Миша, - Представляю, что там за теща.
- Не обольщайтесь. И  потом, жена, которая значительно  моложе вас.  Это сейчас вам с молодой девушкой   хорошо. А потом?
- То есть, да здравствует сварливая старуха? Подальше от молодых женщин.
- Ну, Ира вовсе не старуха, - поправила Марина,  -  Старая жена – не напасть,  как бы с молодой не пропасть.
- Татьяна Ларина тоже, в конце концов, не за ровесника вышла, - напомнил Миша, - И ничего, «буду век ему верна».
- За генерала, -  подчеркнула Марина, и ее указательный палец указал в потолок - А насчет «буду век ему верна», те  времена прошли.
- С каких пор ты, Мариночка, стала так  рассуждать? – удивленно произнес Миша.
- По крайней мере, Ира вам не изменяла. Она порядочная женщина. 
- Эта порядочная Татьяну по кумполу жахнула, - вмешался Саша.

 Миша и Марина удивленно посмотрели на Сашу.
-  Что-то новенькое, - сказал Миша.
-  Это можно доказать.  Есть свидетели.
- Какие еще свидетели? – раздраженно спросила Марина.
-  А тебя не спрашивают,  - Саша рад был ответить Марине ее же словами, -  Не волнуйся, свидетели есть. Поэтому Ира сюда и не хочет ходить. Боится, что узнают.
- А ну-ка, -  Миша подскочил, порылся в портфеле, что-то взял и ринулся к двери, -  Я сейчас.
 

  Миша выскочил из комнаты, оставив Сашу с Мариной. С тех пор, как они не виделись, кое-что изменилось. Оставшись наедине с девушкой, которую он помнил  покладистой и нежной, и вдруг проявившей  неожиданную жесткость, Саша думал:  Лорьян прав. Ира - разбитая амфора. Стать  прежней податливой глиной Ира не может. И склеить осколки в целое почти невозможно. Даже если склеишь видны следы. А Марина заранее учится у Иры на ее примере. Можно себе представить, что  каким кремнем она будет, когда выйдет замуж.

Миша задерживался, а Марина не уходила. Переговоры  пока не завершены. Результата нет.  Чтобы прервать молчание, Саша спросил
- Ну, как дела?
- Нормально, - спокойно ответила Марина. Саша не знал, что к этому добавить, и тогда добавила Марина, - Он еще выставляет себя униженным и оскорбленным.
-  Кто, я?
-  Твой лорд Генри.
-  Какой еще лорд Генри?
- Читать больше надо. Миша. Его бедненького обидели. Не дают новой куколкой забавляться. Ты помнишь, мы приходили сюда с тобой, и натолкнулись на закрытую дверь. Так вот, это Миша и Таня тут были. Я их по голосам узнала.

Сашу это признание не сильно тронуло.
- Интересно, как это ты узнала? Они не глухие. Слышали, как я пытался вставить ключ.  Если они потом и говорили, так шепотом. А если и были? Тебе то что?
- Как это что? Это измена.
- Хорошо, измена, - согласился Саша, -  А я тут при чем,  что  ты  тогда рванула, как  укушенная?
- Тебе это интересно?
- Интересно.
- Я поняла,  что это  тупик.
- Какой тупик?
- Такой,  - она  посмотрела на него, как контролер на «зайца»,  -  Да я чувствую, ты не поймешь.
- Такой тупой?
- Скорее, слишком острый. Меня просветили насчет твоих уникальных способностей. И про то, что я не первая в твоем списке. И про  белокурую  красотку, вокруг которой ты вьешься. И  что она у тебя оставалась,  и что ты к ней ездишь.  Так вот,  в тот вечер, в Лианозово, мне сказали, эта, Мишина не просто так с вами гулять не поехала. У нее свидание. И мало того, свидание оказалось прямо в твоей комнате. Я  поняла: это тупик. У него уже дочь взрослая, а он туда же.
- Ну хорошо, а я тут при чем? – спросил Саша.
- Это аморально. А тебе - нормально. А если тебе нормально аморальное. То и ты при том. У меня абсолютный слух. Достаточно слышать и сопоставить, что я услышала через дверь и что я услышала о тебе.
- И от кого же ты услышала?  -  поинтересовался Саша. 
- Я не раскрываю источники информации.
 
Разговор был исчерпан.  Саша перебирал в уме, кто тогда на Восьмое марта  был в Лианозово и мог так гнусно облить его грязью. Лена Литвинова? Принципиальный борец за нравственность Полина Гринблат? Рогов, припомнивший, как Саша не подпускал его к Наташе? Кто еще? Марина смотрела на него с улыбкой стратега, сумевшего смешать ряды противника, перед нанесением   окончательного удара.

- У меня теперь другой, -  девушка с абсолютным слухом явно наслаждалась журчанием своих слов.
- Ну и поздравляю, - безразлично повел плечами Саша.

Марина, замолчала, пытаясь скрыть досаду от того, что Саша не поник в горе. Молчание продолжалось, пока не вернулся Миша.

- Я с работы забрал  некоторые фотки. Там и Ира. Показал Тане, - сказал он,  -  И  после этого пришлось Таню отпаивать. Так что, извините, задержался,  – он  сурово посмотрел на Марину, - Передай Ирочке мои наилучшие пожелания. И пусть только попробует финтить с разводом. И больше я с ней через посредников разговаривать не собираюсь. Саша проводи девушку.
-Не стоит,- сухо сказала Марина, - Я дорогу знаю.
 

19 ГЛАВА

    Демонстрация фотографии привела к  серьезному сбою в Таниной голове. О дипломе она даже слышать не могла. Рогов решил дать Тане передышку, Переключиться на собственные дела. Диплом Рогова был готов. Да и  Саше на свой оставалось навести глянец.
 
Для Саши  визит Марины оказался кстати. Марина была бесповоротно вычеркнута.  Наташа заняла все мысли. Саша собирался вечером к ней поехать, но раньше в комнате появился Суворов.

 Скула его была подбита. Неужто Светка уже приложилась? Суворов,  молча, сел на кровать, потом лег, потом снова сел, потом снова лег. Потом встал.

- Я убил человека, -  наконец мрачно произнес он.

Саша не поверил. Уж кто-кто, но не Суворов. Не может быть. Саша ждал, объяснений, а убийца жаждал объясниться. Теща, уезжая из Горького, оставила соседям, жившим в доме рядом, свой московский телефон. На всякий пожарный. Они на днях звонили. Кажется, в дом кто-то лазит. И Вовку командировали в Горький разобраться. А Вовка еще со времени прежней поездки, вместе с Сашей, не забывал, что цацки ими так и не обнаружены. Он работал над бумагами, обнаруженными в потайной нише, не сомневаясь, что они хранят в себе загадочный шифр. Наподобие пиратских. Ломал голову над шифром. И вроде, разгадал. Оставалось проверить на месте. А тут приказ ехать в Горький.

Вовка еще раньше вышел на неких граждан из некой хитрой конторы.  Выцыганил  у них за бутыль на пару дней прибор, который позволяет обнаружить тайники в стенах. Короче, элементарный  миноискатель. С ним он и прибыл в Светкины наследные хоромы. И сходу кинулся искать тайники. А прибор этот с наушниками. Он увлекся, и поздно обнаружил, что в доме присутствует посторонний человек. Как он появился, Вовка сказать не мог. Зазевался. Собственно говоря, посторонний, наверное, тоже не ожидал  увидеть Вовку. А столкнувшись с ним, как зверь, кинулся в атаку. Но Вовка не зря занимался боксом.  Увернувшись от удара, так отключил незнакомца, что тут рухнул как убитый.

Первым делом Вовка решил связать противника, пока тот не очухался. Дотянул его до кладовки. В процессе связывания в кармане пиджака нокаутированного был  обнаружен пистолет. Это означало, что только по счастью Вовка еще жив. Связанный лежал, не подавая признаков жизни. Вовка похлопал его по щекам. Без результата. Прислушался.  Не дышит. А пульс у связанного как проверишь?  Вовка заволновался, растерялся, и поспешно бежал,  забыв все на свете: про пистолет, про взятый напрокат прибор, про бумаги с шифрами и расшифровками.

И что теперь делать?  Во-первых,  прибор нужно вернуть. Он  ведь номерной. А с номерными приборами шутки плохи. Вовка дал в залог свой паспорт. Но еще хуже шутки с пистолетами и трупами.  Номерной прибор, пистолет и труп – взрывчатая смесь. Чего раньше хватятся, прибора или человека? Ведь у человека есть родня, друзья. Может быть, кто-то из них знает, куда он собирался пойти. Человек просто так, для прогулки, в чужие дома с пистолетом не ходит. Обнаружат труп, прибор, а по номеру прибора доберутся до владельцев. А там и до  Вовки.

К тому же соседи глазастые. Не зря они звонили Светкиной мамаше. И труп могут вскорости обнаружить. Такие вот дела.

Вовка решил посоветоваться со  Светкой. Ведь они же его туда командировали. И напоролся на стену.  Светку замкнуло: А тещу зашкалило на все сто. Не хватает еще ей  зятя уголовника. Одного друга хватило на всю жизнь. Так и заявила. И тут Вовка понял, куда мог влипнуть.  Там в Светке  могут быть папины  гены. Хоть Светкин папаня и покойник, но от тюрьмы, родни уголовной не так просто отвертеться.

Саша мало что мог присоветовать. С уголовниками и мертвецами не общался. Это на страницах детектива уголовники  мертвецы не страшны.  Закрыл книгу - бандиты и трупы внутри переплета. Не кидаются с ножом, не стреляют. Потихоньку разлагаются и не воняют. Но если ты попал в реальный переплет, другое дело. Куда деть настоящего  мертвеца? В рассказах про Шерлока Холмса подобная ситуация не прописывалась.

Саша не был суеверен, но не  любил мертвецов до такой степени, что ни разу не побывал в Мавзолее, считая, что никакого удовольствия  глазеть  на труп. Даже на труп вождя мирового пролетариата. Ничего притягательного и вдохновляющего он не видел в торжественных на всю Москву  похоронах членов Политбюро. Старался при первой возможность  откосить, хотя специально для мероприятия этого их освобождали от занятий.
 
Но с Вовкой он был  повязан. Повязан  деньгами из Светкиного дома. Хочешь – не хочешь, придется туда наведаться. Не хватало еще того, что придется рыть посреди участка могилу?  Да рыть так, чтобы соседи ничего не заметили. В каком-то детективе такое читал. Вдвоем рыть быстрее. Да и существует дополнительный стимул. Дом их обогатил и может обогатить опять. Там  далеко не все исследовано. Глядишь, и еще перепадет. Вовка ведь бежал с поля боя, так и не завершив  поиски. А Саша уже на Наташку немало спустил. 

Третий поход в Горький разрабатывался детально. Прежде всего, попробовали замаскировать  Вовкины ссадины на лице. Чтобы он на вокзале и в поезде не бросался в глаза. Выручили девочки. Полину новая подруга Марина Петровна научила хитростям,  снабдила всякими кремами и мазями.

Вовке кто-то сказал,  что  газета, смягчает удар. Взяли старые газеты,  на скорую руку, на живую нитку сшили- склеили. Опробовали  на себе. Не  латы, конечно, но лучше, чем ничего. И отправились. 
Открыли  калитку, зашли и облачились в свои латы. Дверь дома на замке. Вовка не  помнил, закрывал ли ее во время панического своего бегства. А вдруг в доме засада? Поджидают, когда убийца вернется на место преступления уничтожать улики.

 Медленно, боясь собственной тени, они продвигались к тому месту у кладовки, где Вовка оставил тело. Тело исчезло. Не было и пистолета. Но веревка на полу, свидетельствовала, что Вовкин рассказ не плод больной фантазии. Осталась и собранной в гармошку половая  дорожка. Так он ее бросил после волочения тела. В углу на полу валялся номерной прибор, за который так переживал Вовка. Тут же лежали  его бумаги.

 Что теперь? Велик соблазн воспользоваться прибором и бумагами и продолжить поиски. Но после всех страхов голова у Вовки не варила. Он торопил выбраться из зловещего места. Поправили  дорожку, взяли драгоценный прибор и были таковы.

Обсуждали результаты уже под стук колес на обратном пути. Может быть, напрасно они так поспешно смотались? Но, поиски вещь долгая, кропотливая, а при сложившихся обстоятельствах – опасная. Кто хочет снова напороться на пистолет? Оставалось непонятным, очухался ли тот мужик сам и освободился, или за трупом  пришли дружки и унесли. 

По крайней мере теперь Вовка мог отчитаться, что проблема благополучно разрешилась, и что Светка, скорее всего, станет женой законопослушного гражданина. Оставалось готовиться к свадьбе. И тут серьезно помогла Полина Гринблат. Ее деятельная натура, охладевшая к общественным нагрузкам, искала объект, как рука скульптора тянется к глине. Полина  поговорила с Мариной Петровной. Та - с директором  столовой, где она числилась посудомойкой. Ведь Светка по привычке экономила. И в права наследования еще не вошла. Торжество в  столовке обойдется гораздо дешевле.

Мало того, через своих знакомых парикмахеров  Марина Петровна взялась сделать  из невесты конфетку. И это не все. Когда  Марина Петровна водила интуристов, она водила дружбу с администраторами гостиниц. И они ее  не забыли. Она договорилась, чтобы Вовкиным предкам дали номер.

А Вовка сорил купюрами. Планомерно освобождался от улик. Боялся, что  повяжут вместе с его сомнительными сберкнижками. Вместе с тем он явил будущей родне широту натуры, оплатил праздничный ужин, платье невесты, собственный новый костюм, гостиницу своих родителей, и прочая и прочая. Невеста с ее мамой, вопросом, откуда деньги, не заморачивались. На то и мужчина в доме.
 
 Для Саши, свидетеля, день Вовкиной свадьбы был  не менее напряжен, чем для жениха. Пришлось помотаться. Сначала в загс, потом с молодой четой и свидетельницей на такси на Ленинские горы, на ВДНХ.  Вовкины родители отправились к себе в гостиницу. Им  рядом, у ВДНХ. Светкина мама и молодые - на такси прямо  к себе домой. А Саша до вечера свободен. Но все так затянулось, что он сразу поехал за Наташей. Ничего страшного, если подождет. Он ждал, как обычно, в  вестибюле общежития.

 Увидев Наташу, спускающуюся к проходной, обомлел, почувствовал себя червем у ног богини. Правильно, что Наташа не захотела ехать в загс. Сколько над Светкой парикмахер ни колдуй, Наташа бы ее затмила.  А это нехорошо.

Свадьба была средней руки. Половина из приглашенных - общаговские. Из москвичей, вездесущий  Барашкин.  Другой москвич, Толик Филатов, пришел за компанию с Надей. Свадьба практически молодежная. Светкины подруги. Из старшего поколения только родители Суворова и Светкина мать. И единственная  дама, промежуточного, бальзаковского возраста – Марина Петровна. Саша с Полининых слов представлял ее себе, как нечто сказочное. Материальная Марина Петровна оказалась приятной на вид женщиной.  Среднего роста, стройной, с правильными чертами лица. И все. Ее возраст выдают не щеки или шея, а глаза. В ее чуть печальных глазах угадывается нерадостный опыт. Это она, как добрая фея, все устроила, обо всем позаботилась.  И похудевшая и даже немного похорошевшая Полина – это результат ее усилий. Саше было удивительно, зачем Марине Петровне размениваться на молодежь, с которой  взять, и  в смысле денег, и в смысле связей, и в смысле умных мыслей, нечего? Может быть, в  их обществе она молодеет душой?

В сервировку стола общаговские  девочки внесли значительную лепту. Полина работала за тамаду. По привычке старалась держать руку на пульсе веселья. А музыкой полностью обеспечила Марина Петровна. Принесла и проигрыватель и балдежные пластинки, которых у них в общаге отродясь не бывало. А музыка на свадьбе  - полдела. Народ и без затейника завелся  бы. А вот без музыки худо..

А музыка такая, что Саша чувствовал, как  млеет в танце Наташа. Саша, конечно, не с одной только Наташей танцевал. То он Подзорову пригласит, то Надю Зотову, то  даже Марину Петровну.

 И вот в какой-то момент Саша обнаружил, что Наташи в зале нет. Он вышел в вестибюль  столовой. Там ее не было. Может быть на улице рядом со столовой?  Вышла подышать. Но уже стемнело. Чтобы девушка одна в незнакомом месте вышла подышать? Уже довольно поздно. А может быть вышла  с кем-то? Может быть, Рогов ? Нет, Рогов на месте. Может быть, это Барашкин, который глаз с нее не сводил? И Барашкин тут. Кого бы Саша ни спросил, никто ничего не знал. Почему она  ни слова не сказала? Съела не то? Саша расширил район поисков. Ничего. Направился туда, куда, оставалось идти Наташе, если она решила уйти. На Ленинградский проспект. Куда она может направиться? К метро?  Нет ее.
 
Ехать к ней в общагу?  Проще позвонить тете Тоне. Тетя Тоня, поди, спит. Но не до церемоний. Тетя Тоня сразу взяла трубку. Сказала, что Наташа у нее. Но вот к телефону она подходить не станет, не в настроении. Саша объяснял, просил. Просил передать, что очень нужно. Пауза и тетя Тоня сказала, что Наташа лучше перенести разговор на другой день

Сашина  голова раскалывалась. Приоткрыл глаза  - стена с обоями. Не общага. Разрозненные эпизоды вчерашнего вечера всплывали в памяти. Он, сделав усилие, повернулся, осмотрелся. Половину площади небольшой комнаты, а точнее, спальни, занимала широкая кровать, на которой он и лежал. Он не помнил этих обоев, этого потолка с люстрой, а не лампочкой, как в общаге, этого натюрморта в  золоченой рамке  на стене, этих веток березы за окном, этой кровати, и совершенно не помнил, не мог вообразить, как его в эту неизвестность занесло. Только трусы на нем. Он поискал глазами свою одежду. Как, когда он успел раздеться? 

  Он   встал,   и вышел в коридор. Дошел до кухни. На кухне пусто. За одной из дверей слышался шум воды, позвякивание флакончиков. Понятно, там  ванная.

Дверь ванной неожиданно  открылась, и оттуда прямо на него шагнула  женщина в  махровом халате с тюрбаном из полотенца на голове. Лицо женщины покрывал толстый слой крема, глаза были прикрыты и к векам прильнули какие-то нашлепки.  По тому как уверенно с закрытыми глазами двигалась женщина ясно было, что это  хозяйка квартиры. Она  наткнулась на него.  Не испугалась, а обвила руками его шею, и потянулась  губами к его губам. Вдобавок к бедламу во рту, Саша ощутил и  приторный  сладковатый вкус ее крема. Не отрывая от него губ,  женщина  исполнила легкий полуповорот, при котором халат стал сползать с ее плеча. Чтобы уяснить, кто перед ним,  ему пришлось немного отстраниться. Марина Петровна. 

 Марина Петровна улыбалась, ожидая, когда пройдет Сашино замешательство. Но ей пришлось объяснить. Все очень просто. Вчера девочки его обязали донести ей пластинки. А поскольку он крепко перебрал, случилось то, что случилось. Но если он так испуган,  все случившееся можно забыть. Он  свободен. Саша не помчался к  выходу. Он не особо помнил, что ему можно забыть. А повторение – мать учения.

 По совету Марины Петровны он принял душ и, хоть пальцем, почистил зубы. На полке паста и в маленьком зеленом флакончике ментоловый эликсир.  Марина Петровна  освободилась от косметики. 

Потом уже на кухне, за завтраком, она, как опытный экскурсовод,  повела Сашу по памятным местам вчерашнего вечера. Сначала свадьба шла своим порядком. Потом, как она помнит, Саша стал искать девушку, с которой  танцевал. Потом и он исчез. Под самый занавес осталась только она,  Марина Петровна, Полина  и еще две девочки из общаги,  помогавшие с посудой. И Саша.

Подразумевалось, что Саша пойдет с девочками в общагу. Но Полина велела ему, отнести проигрыватель и пластинки. Вот сюда,  в эту самую квартиру. А, пока поднимались к ней, Марина Петровна поняла, что отправлять в общежитие его одного в таком состоянии опасно. Но видит бог, она его не соблазняла. Она собиралась  постелить ему на диване в соседней комнате. А вышло иначе. Она, конечно, чувствует некоторую вину, что так получилось.

Саша мало что помнил. Но абсолютно точно, что вчера на свадьбе он обращался к Марине Петровне на «вы». А как теперь?

- Везет,  - сказал Саша.
- Везет? В чем?
- Молодая женщина в двухкомнатной квартире.
- Просто брат с семьей уехал на заработки, и мама временно переехала в его квартиру.
- Ну, так везет.
- Везет? – с  горечью переспросила Марина Петровна, - Мне скоро тридцатник, а я одна. 

Вот чего Саша терпеть не мог - женских соплей про одиночество. Имеет «ванную и теплый клозет» и плачется. Кому? Ему, у которого ни кола, ни двора, все имущество умещается в чемодан. И он  должен утешать женщину, к которой не знает, как обращаться,  на «ты» или на «вы»?

А, собственно говоря, подумал Саша, некуда торопиться. В квартире просто, мило и уютно. Сама Марина Петровна мила и уютна.  Пусть она не такая раскрасавица, как Наташа,  но  вполне приятна, нежна и  должно быть, опытна. А как говорил Лорьян, опыт великое дело.  . Пусть дятлы сегодня горбатятся и долбят диплом. Утро, которое  вечера мудренее, настраивало на покой и ласку. Марина Петровна  странным делом, тоже никуда не торопилась.


В  общаге он появился уже после обеда. В институт ехать поздно и для чего. Для чего теперь ехать к Наташе?  Он решил начать со звонка  тете Тоне. Тетя Тоня  ничего толком  не объяснила. Сама не разобралась.  Одно понятно,  Наташа была чем-то сильно расстроена. Саша взвесил все за и против и  вечером позвонил в дверь Марины Петровны.


ГЛАВА 20

Рогов защитился одним из первых, и своей защитой произвел маленький  фурор. Весть о фуроре принесла в общагу Подзорова. Она защищалась сразу после Рогова.  Руки у нее от волнения ходили ходуном, она долго пришпиливала кнопками свои листы и тем временем слушала обмен мнениями  членов комиссии по Рогову. Они еще  не отошли после его защиты. Так он  их поразил. Они знали, что Рогов способный студент, но чтобы настолько. Такому  кандидатская – детская забава.

 Словно они специально для Оли это говорили. Откровения преподавателей потрясли   ее. До этого момента Оля на Роговские таланты чихать хотела. Это же тот  Рогов, который за ней даже пробовал приударить. Но он, скучный, не имел шансов. Он  не увлекался  ни театром,  ни поэзией, ни знаками зодиака, ни телепатией, ни битлами, ни йогой,  ни оккультными науками. Ничего такого, чтобы достучаться до ее сердца. Он  не достучался  даже когда Оля снизошла, позволила ему уединиться с ней в пустой комнате  и немного прикоснуться к телу. А он что?  Мял ее, как торбу с мукой. Без  того изящества, как во французских фильмах.  И Оля поставила на нем крест. И вот сюрприз. Он, оказалось,  талант, далеко пойдет. Куда же она глядела?
 
Сам Рогов о своей защите не распространялся. Сделал  этот шаг , и ладно. Ему оставалось ждать обмена зачетки на диплом и ромбик. И выпускного. А пока он дополировывал Танькин диплом и  Танькины извилины. С будущей работой у него решено. В «почтовом ящике» во Владимирской области.  Недалеко от Москвы.

А вот у Саши совсем другое. Он несколько раз мотался к Наташе, чтобы разобраться, что за муха ее укусила на свадьбе. Но, та даже не спустилась. А тут   он влетел в  неожиданный цейтнот. Днем он с неохотой долизывал диплом, а вечером шел к  Марине Петровне. Марина Петровна оказалась талантливым учителем. Он сам почувствовал, как повысил квалификацию в ее вечерних университетах. Только одного он не знал – сколько это продлится. Ведь  не может быть, чтобы у нее никого не было. Себя он исключал. Он моложе, он скоро уедет. Может быть, она потому и приголубила, что он долго не будет докучать ей. Устроила себе некоего рода краткосрочные  молодежные каникулы.  Впрочем, если  на это время они устраивают друг друга, так тому и быть.

Их разрыв вышел  гораздо прозаичнее, чем он думал. И раньше, чем он защитился.  Он позвонил вечером. Она вышла на лестничную клетку, прикрыла  за собой дверь и сказала, приглушив голос, что у нее гости. Он понял - он для ее компании -  не компания. И  ушел с обидой и решимостью поставить на этом крест. И на следующий вечер к ней не пошел, променяв ее белую грудь на  черную спину готовальни.

Человечество, смеясь, расстается с  прошлым с ним. Но это смех сквозь слезы.  Саша привык к Москве, полюбил ее.  Общага была его домом все эти пять лет.  Пришел час прощанья.  Пора  рубить концы? Нет, это не он  рубит концы, это Москва сбросила его концы с кнехтов. своих  адресов.

 Все курсы кроме пятого уезжают. Каникулы, практика, стройотряды. Студенческая столовая в соседнем корпусе закрывается на травлю тараканов.  Дипломникам остается выбирать: или бегать в пельменную - стекляшку за полквартала, - там, конечно, немного дороже, чем в общаговской столовой, -  или закупать на день колбасы в магазине. Миша Минский , Саша и Таня в этот вечер расположились в Сашиной комнате, запивая чаем бутерброды,  когда пришел Рогов. 
- Я не вовремя?  - смутился Рогов.
Когда это Рогова смущали  такие пустяки? Рогов мялся. Хочет сообщить что-то серьезное? Может быть, присмотрел для Саши теплое местечко??
- Речь о  Марине, -  наконец, смутившись, произнес Рогов, - Она просила, чтобы я с тобой поговорил
- Ты? -   удивился Саша. Первый момент он  не понял, что может иметь Марина, - так он уже привык называть  Марину Петровну, - с  Роговым.
-. Она надеется, что, что бы ни случилось… ты не станешь… -  Рогов проделал в воздухе неопределенный жест,-  Мы с ней встречаемся.

Это невозможно! Вот она женщина! несколько дней он не ходит к Марине, а она уже встречается с Роговым.

- Какая Марина?  - спросил Саша. 
- Как какая?  - удивился  Рогов, - Та самая. Ну, которая… Ну, его знакомая, - Рогов указал на Мишу.

 У Саши отлегло от сердца. С той Мариной  Рогов может встречаться пока не околеет. Но тут  Миша покачал головой с явным несогласием.
- Это ответственность, - сказал он, - А ты знаешь, что она играет не только на гитаре, но и на скрипке?
- Ну и что?
-А ты знаешь, что она еврейка?  -   Миша  вернул Рогова к суровой реальности. 
- Ну и что?
- Как это, «ну и что»?  Накроется  тогда  твой «почтовый ящик», - усмехнулся Саша.
- Это уже не будет иметь значения, - спокойно произнес Рогов, как о чем-то многократно выверенном и решенном.
- Наивный. Это тебе кажется. Это всегда будет иметь значение. Всег-да! -  свинцовым голосом произнес Миша, - Самое печальное, что это непоправимо. Это даже не болезнь. Даже не инвалидность.
- А почему вообще это нужно поправлять? У нас многонациональная страна, - отчеканил Рогов, - Все нации равны.
- Да неужели?! – удивился Миша, - Надо же! А я не подозревал! Короче, друг. Если  с Мариной серьезно, включай мозги. Оглядись по сторонам. Поймешь потом, да поздно будет.

- Ты не считаешь меня предателем? – с натугой спросил  Сашу Рогов.
- А почему я должен считать тебя предателем?
- Ну, потому что мы с Мариной встречаемся. Может быть, тебе обидно.
-А почему мне должно быть обидно? Мне одно непонятно. Марина  считает, что я ее чем-то обманул.  Не пойму, чем.
- Я не знаю, - покачал головой Рогов.
- Ну ладно,  - сказал Саша, - Спи спокойно, дорогой товарищ.
 
21 ГЛАВА

Рогов мог спать спокойно. Марина с ее абсолютным слухом могла спать спокойно. Но могли ли спать спокойно остальные? Мог ли спать спокойно Миша? Могла ли спать спокойно его преданная, и им же преданная, жена Ира?  Предательство это страшная травма. Может быть спокойным сон у Таньки Бирюковой, любовницы еще ощущавшей  последствия травмы, которой, к тому же, скоро придется склонить  главу под секирой защиты диплома.  Или может спокойно спать Полина, разуверившаяся в том учении,  которое она считала непогрешимым, которому она посвятила себя без остатка?  Как можно спокойно спать Суворову, когда Светка, дочь уголовника, без конца тычет ему, что он, Суворов,  почти уголовник, что она - его сокровище. А в это  время истинные сокровища лежат  в Горьком, грозя уплыть из-под носа.  И Саша не мог спать спокойно. Мысли о Наташе не давали покою.

Если сам Носов заявил, что пока Бирюкова не защитится, он не может спокойно спать, что тогда говорить дипломникам? Могут они, еще не защитившиеся, спать спокойно?
 
 Но вот один за другим проходят сквозь горнило защит. И как снежный ком  вырастает вопрос о выпускном вечере. Этой заботой институт  мозги себе не парит. Вечер – на совести защитившихся. И без того на этих тупиц  кафедрой столько сил положено. Пять лет из года в год  серьезные умные, остепененные и даже титулованные  люди выслушивали  их ахинею на защитах курсовых, выслушивали их галиматью на экзаменах. И терпели. Пришло время преподавателям тихо вздохнуть и забыть этот бред, как дурной сон. Осталось отпеть на выпускном: «летите, голуби, летите» 

 Со своей стороны, голуби приглашают  не всех, и даже не всех преподавателей выпускающей кафедры. Всех звать – денег не хватит. Профессоров и доцентов -обязательно. По причине ограниченности в средствах сошлись на мнении, что выпускной  лучше провести в той столовке, где была свадьба Суворова. Дешево и сердито.

Уже защитившиеся Полина и Оля Подзорова погрузились в подготовку к торжеству.

И в момент подготовки к выпускному, - а хлопот  в связи с этим по горло, разорвалась бомба. Танька Бирюкова защитилась на пятерку. Носов ликовал, как ребенок,  утверждая, что он всегда в Бирюкову верил.

Девочки же приняли  пятерку Бирюковой с противоречивыми чувствами. Все болели за то, чтобы она защитилась. Но не на пятерку же, черт побери. В принципе эта оценка ничего не значит. Но все-таки. Танькина пятерка ставила Таню выше Оли Подзоровой, защитившейся на четверку. Оля могла простить пятерку Рогову, Суворову, Саше, но не Таньке. И услышав о Танькиной пятерке, Оля кисло улыбнулась,  посмотрела в окно на зеленые ветки и желтую стену противоположного корпуса и  подумала, как, все-таки, несправедлива судьба.

 Лена Литвинова была просто огорошена. Ее вел доцент Печник, мужчина не такой въедливый, как Носов. Но его спокойствие Лене аукнулась. На защите Лену разнесли в клочья: и  диплом выполнен кое-как и ее ответы по диплому из рук вон. Вкатили ей трояк, единственной в группе. И профессор добавил, что ниже тройки просто нет оценки. Поднесли подарочек. Огорченная Лена рассчитывала, что Танька после своей защиты станет с ней в один ряд, как подруга по несчастью. И Танькина неожиданная пятерка легла ей камнем на сердце.
 А вот Полина, защитившаяся на четверку, радовалась за Таньку. Она столько вложила в нее, что приняла это чужое дитя, как свое.

В том, что Саша  защитился на пятерку, не было ничего удивительного. Он отвечал нормально. Но напоследок ему сказали, что ждали от него более яркой защиты.  Но ему теперь было абсолютно все равно. Невеселые мысли не связанные с защитой одолевали его.
 
 Где Наташа? Что она? Порядочно ли с его стороны, после Марины Петровны, о ней думать? И зачем думать? Только душу травить. Она, наверняка, уехала. Или на каникулы, или на практику, или в стройотряд. Тетя Тоня говорит, что ничего не знает. Как теперь с ней пересечься? Как ее  искать?  Ему скоро ехать по месту работы.



Такая штука, как выпускной вечер кардинально отличается от регулярных праздничных мероприятий. Выпускной – это штучный товар. На регулярном мероприятии регулярно возникают новые захватывающие связи: кто-то к кому-то прислонится, кто с кем-то потанцует, кто-то кого-то поцелует. Есть перспективы  А  выпускной  наоборот, обрывает связи. Все разъезжаются по местам распределения, и, может быть, больше никогда не увидят друг друга.
 
За длинным праздничным  столом Саша оказался прямо напротив Нади и Толика. А Таня Бирюкова приземлилась напротив того самого Носова, от одного имени которого ее прежде в дрожь кидало. Уж она не переживала, что больше не увидит его. Впрочем, и Носов не печалился, что видит свою бывшую подопечную в последний раз.   

Сначала дали слово заведующему кафедрой. Старый профессор прошамкал банальную, нудную, как его лекции, речь. Его слушали, невнимательно, и некоторые даже позволяли себе жевать. Он поднял тост за выпускников.

Подзорова произнесла речь от имени выпускников и подняла тост за патриарха института. Не просто благодарность, гимн. Если  Рогову дано блеснуть дипломом, то Оле - гимном. Судя по тому как расчувствовался профессор, это можно зачесть как пятерку в дипломе. Ее речь может быть оценена. И даст  зацепиться на кафедре.

От преподавателей, взял речь доцент Печник, славный добродушный мужик лет сорока с небольшим, высокий, плотный, круглолицый, улыбчивый. Его любили хотя бы за лояльность и доброжелательность к студентам.

Три - четыре тоста, и Татьяна  в  Носове вдруг узрела друга, товарища и брата. Сначала она потребовала, чтобы Олег Георгиевич обязательно лично с ней чокнулся, потом захотела, чтобы выпил на брудершафт. Носов опускал глаза, пытался отшутиться, делал вид, что не слышит. Но от Таньки было уже не отвертеться. И когда по залу поплыли танцевальные мелодии, Татьяна налетела на Носова. Буквально впиваясь в него, она рвалась поцеловать бывшего куратора. Носов качал маятник, пытаясь увернуться. Но минуло время, когда Таня боялась Носова. Пришло время Носову бояться Тани. 

 К Саше подсела  Надя Зотова.
- Ой, я совсем пьяная. .А  пьяная женщина сентиментальна, - она  по-пьяному пристально принялась разглядывать Сашу, словно, видя его трезвой, упускала что-то.. Может быть, ей казалось, что ее взгляд  убивает наповал.  Не обнаружив никакой реакции, Надя обиженно заметила,
- Ничего, придет время, ты  станешь сентиментален. Вот тогда ты все вспомнишь. И оценишь. 

 Саша не спорил. Он знал свою ахиллесову пяту.  Он ревниво наблюдал за Мариной Петровной.  С кем она танцует, с кем говорит. Вот она, сентиментальность. Он приглашал ее танцевать. Она не отказывалась, даже улыбалась ему. Но в ее улыбках  он не замечал той радости, которую хотел увидеть. К тому же он обнаружил, что Марина Петровна не засиживалась. Она была моложе доцентов. Для них в самый раз. А доцент - это фигура.

После тоста за его здоровье, профессор стал не нужен. Его провожал до такси кто-то из преподавателей. Преподаватели линяли понемногу. Задержался только Печник. Без коллег, на свободе, он  ощутил себя вольным орлом. А выпускников чего бояться? А на выпускниц он теперь смотрел хмельным плотоядным взглядом. Печник, конечно, обходил стороной свою бывшую подопечную Литвинову. Ему говорили, что эта малахольная еще и винит его в своей тройке. Он по мужски позавидовал Носову. Тому  досталась такая краля - дипломница,  она сейчас поддала и на него вешается. А Носов, дурак, от нее бегает, как заяц.


Бирюкова, навалившись на стол, положила голову рядом с тарелкой. Такое впечатление, что она жутко утомившись, заснула. Полина прыскала водой, била по щекам. Бесполезно. Позвала на помощь Сашу.
-  Не реагирует, - сказала Полина, - Это не к добру. Не забывай, что она после травмы.

Бирюкову транспортировали в подсобку. Там Таньку  вырвало прямо на Суворова. Это был ее последний прощальный привет старому другу. Суворов пошел  отмывать брюки. Обрызгало и  Сашины недавно купленные. Саша  тоже двинулся было за Суворовым, но Полина его удержала. Татьяна уложенная на разделочный стол,  могла грохнуться. Придется караулить, пока Полина  займется уборкой.
 
На  блестящем никелированном столе в зале приготовления пищи, в отключке, спящей царевной лежала длинноногая блондинка. Рядом со столом на полу кофейной метлахской плитки воняло месиво ее рвоты. Запах рвоты, запах хлорки, шум холодильников, - все это не вязалось с торжественностью вечера. 
Полина появилась с ведром и тряпкой, и принялась  мыть пол. Вернулся отмывшийся Суворов. Саша с облегчением сдал караул.
 
Праздничный  вечер подошел к концу. Москвичи расходились по домам раньше общаговских. Им дальше ехать. Общаговские растолкали Таньку, и  повели домой. Девочки рассчитывали, что  на свежем воздухе Тане станет легче. Миша Минский ждал окончания вечера в Сашиной комнате.

Марина Петровна, которая должна была все проверить, запереть и уйти последней, верная ей Полина, и лепившийся к Марине Петровне захмелевший Печник  покидали поле боя последними. Задержался и Саша, не желавший отдавать Марину Петровну в руки доцента и решивший проводить ее домой. Саша взял сумку с пластинками и проигрыватель. Обладание этими  ценностями давало ему право провожать и даже пропуск в квартиру Марины Петровны. 


ГЛАВА 22
,

 Поздним вечером по тихой улице Усиевича под моросящим теплым дождиком шли четверо: две женщины и двое мужчин. Не две пары, и не четыре товарища. Не коллеги. Все четверо с высшим образованием. Трое с техническим, и одна - с филологическим. Один даже кандидат наук, подбирающийся к  докторской. Может быть, поэтому с завидным упорством он пытался подобраться поближе к  женщине с филологическим образованием. Второй мужчина, совсем молодой, уже собрался было поставить кандидата на место. Но  Марине Петровне удавалось отстоять себя самостоятельно, позволяя руке будущего доктора не более пары секунд поблаженствовать на ее талии. Все же от этого будущий доктор только приходил в азарт. И тем  стопорил движение. Саша не  выпускал его из поля зрения. Полина почувствовав неладное, не могла себе позволить бросить  коллектив к чрезвычайном положении.

Саша первым подошел к  подъезду, поставил проигрыватель и пластинки на ступеньку. Теперь руки свободны. Печник, мужик не хилый. Выпившему море  по колено.  В момент готовности к схватке, как рефери на ринге, между противниками  встала Полина.  Полине тоже не понравилась развязность доцента. Огорчало что ссора разгорелась не из-за нее, молодой а из-за старой Марины. Такое нужно давить в зародыше.

До рукоприкладства не дошло.  Но дальнейшее напоминало головоломку с волком, козлом и капустой. Нужно было донести Марине Петровне вещи до квартиры.  Марина в принципе могла сделать это сама. Но не отказывалась от помощи. На этот подвиг порывались и  Саша, и Печник. Но, если пойдет Саша, Полина по его напору понимала, чем это  там может закончиться. К тому же тогда бы она осталась  одна  ждать у подъезда с пьяным Печником. Она сама бы помогла отнести пластинки, но оставить один на один пьяных мужчин недопустимо. А оставлять  Марину Петровну на Печника  еще опаснее.

Полина намекнула, что  Марина Петровна не барыня, на четвертый этаж могла бы поднять свои вещи и сама. Но Саша, как рыцарь, не мог взваливать на хрупкую женщину тяжкие труды. Полина вынуждена была уступить, при условии: одна нога там, другая тут. Если он не вернется через две минуты, она поднимется сама.

Как только Саша в  коридоре поставил свою ношу, его освободившиеся руки подхватили хозяйку квартиры. Ее  сопротивление, погасло раньше, чем Саша понял, что можно сменить напор на ласку.

Прошло несколько минут, и Полина поняла, что Саша застрял у Марины с концами. А пьяный доцент становился обузой.
 
Дождик тихо шелестел. Темные лужи отражали огни. Идиллическая картина позднего вечера не радовала Полину. Ее раздражала тупая улыбка Печника. Он разглядывал бывшую студентку, точно манекен в магазине. Даже хуже, точно зверя в вольере. Одно только радовало,  если  пялится, значит, есть на что. Значит, она того стоит. Не зря сидела на диете.

Печник, блуждал по Полине взглядом, как первопроходец осматривает  лежащую у ног неизвестную, но манящую обильными дарами землю. Но  ее вызывающий взгляд доцент прочитал не как отпор, а как зов.  Уже забыл о  Марине Петровне, уже забыл, как его сюда занесло, и какого черта они тут ждут. Пора двигать туда, где сухо тепло. Вопрос, куда? Он был готов идти куда угодно, но. Конечно, не домой. Домой к своей  центнерной  жене и двум дочкам-подросткам он сейчас ехать не желал. Следовательно, этой сочной девице, имя которой он запамятовал.
- Идем что ли? -  предложил Печник.
- Ладно, потопали, -  хмуро согласилась Полина.

 Выуживать Сашу из квартиры Марины Петровны она передумала. Каждый выбирает свою дорогу. Она повела доцента по улице Усиевича к метро. Печник плохо  ориентировался и доверился девице, понимая, что девица может его вести только к себе. Куда еще?

Полина выбрала приемлемый маршрут: она доведет его до пельменной - стекляшки. И там они разойдутся, как в море корабли: Печнику налево два шага до метро, или такси, а ей направо, два шага до общаги.

А Печник продолжал изучать Полину. Заметив, как в свете фонаря сверкнули  маленькими самоцветами разлетающиеся  капельки, после того, как девушка  тряхнула  копной волос, Печник услужливо раскрыл полу пиджака. Полине, которая была ему по плечо, пиджак послужил плащом и  капюшоном. Она не возразила. Почему она должна возражать?

Когда свирепствует стихия, не до церемоний. А стихия свирепствовала. Во-первых, дождь. Во-вторых, только что закончился выпускной. В-третьих…  Впрочем, достаточно двух вышеперечисленных факторов, чтобы посчитать, что найти укрытие от дождя под полой услужливо распахнутого пиджака - это допустимо. Продвигаться таким образом было непросто. Она никак не могла попасть в ногу с нетвердым шагом доцента. Вдвоем огибать лужи сложно. Полина уже промочила ноги в своих легких туфельках. Но не прошла она так и десяти шагов, как рука доцента, как бы невзначай, легла ей на грудь. Идти стало еще сложнее. И подобному вторжению Полина не воспротивилась, учитывая все те же два фактора: стихийное бедствие и выпускной вечер. Да еще и  третий фактор. Прежде никто  из мужчин положить ей руку на грудь не порывался.

Еще через десять шагов доцентова ладонь пролезла под платье и стала блуждать по груди. Это уже не лезло ни в какие ворота. Хотя, чего скрывать, возбуждало. Нужно было остановиться и поставить хама на место. Но Полина продолжала движение. Она объяснила свое долготерпение тем, что хочется поскорее дойти до пельменной, распрощаться, попасть домой и скинуть мокрые туфли и сырую одежду. Так что останавливаться и выяснять отношения под дождем – не резон.  Полина рассчитывала, что ей достаточно на ходу передернуть своим могучим торсом, чтобы остановить поползновения. Но, как видно, ее опять поняли неверно. От передергивания ладонь только попала на другую грудь и  поползла,  грозя порвать парадное платье.

- Тише ты, медведь, - Печник услышал в  голосе девушки звуки серебряной валторны.

Доцент  вынул руку, но  не потому, что одумался.  Не одумался, а додумался до того, чтобы обхватить и увлечь ее под липу. Туда не доставал свет фонарей. И, сграбастав ее своими медвежьими лапами, так, что она стала задыхаться, он присосался к ней, как жаждущий пустынник к роднику.

 Печнику уже ее внушительной груди оказалось мало. А с другой стороны, Полина помнила слова Марины Петровны, что нужно прислушиваться к собственному сердцу. Вот она и прислушивается. И не слышит мудрого совета, что это безобразие пора прекратить. И не знает, как к происходящему отнестись. Чем этот первый опыт ляжет в ее еще пустую копилку?
 
В это же время Марина Петровна, тоже  чувствовала себя на распутье. Она не испытала с Сашей того возбуждения, как раньше. Теперь не было той утонченности.  Грубый напор, как в деревне на сеновале. И чего это он вдруг опомнился? Разве не он сам  без всяких объяснений перестал к ней приходить? А Марина Петровна не из тех женщин, чтобы выяснять причины. И без того знала, что этим и закончится. Ну, раз так, решила она  тогда, с глаз долой, из сердца вон. Но так как ее иногда навещала Полина,  Марине Петровне ничего не стоило  выяснить, что Саша жив и здоров. Саша автоматически был перемещен  из любовника, в разряд  просто знакомых. И вдруг здрасьте вам!  Поздно!

Как женщина  рассудительная  и опытная она понимала, что уступив, ничего не теряет. Когда все закончилось, она приняла душ а потом достаточно твердо  предложила Саше уйти. И он, как она заметила, послушно повиновался.

В то самое время, как Саша уходил от Марины Петровны, Печник мял Полину под липой, как пластилин и перебирал в уме варианты. Вариантов не находилось. Его родной  город, не предоставлял вариантов. Безразлично повернулся к нему задом, словно избушка на курьих ножках. 
 
И Полина перебирала в уме  варианты: что дальше будет, чем сердце успокоится. Наконец  сказала

- Ладно, пошли. Переночуешь где-нибудь в общаге, - ее переход на «ты»  был символом произошедших в ней перемен.

И они свернули направо. Не то, чтобы  разум в Полине отключился. Просто  мысли наталкивались друг на друга. Комсорг должен осуждать секс, как тлетворное явления Запада и поставить  твердый заслон домогательствам. А если сейчас не поставит, будет просто катастрофа.

Как Печник поведет себя в общаге? Вообще оборзеет? Как ей вести себя? Может быть, он  считает ее доступной женщиной? Сразу показать, что он заблуждается насчет ее доступности? Или отложить? А может быть она и есть доступная женщина, только до сих пор об  этом не подозревала?

Пустующие комнаты общаги, как правило, закрыты. Но правило можно обойти. Комната не сейф. Желающий  их открыть откроет. Так что, думала Полина, пристанище наглецу найдется. Вопрос только, пристанище для какой цели? Чтобы он лег спать? Или…Или что?  К чему это приведет? Приведет ли к хорошему? Не о таких усладах она мечтала. А то, что говорят, с милым рай и в шалаше? Так то – с милым.  А Печник – дядя не первой свежести.  На принца далеко не похож. Хотя высок, статен. Чуть полноват, но, в принципе, не  так уж стар, и, можно сказать, благообразен. И в институте уважаем студентами.  Но разве о таком первом мужчине она мечтала?

Перед входом в общагу Полина проинструктировала: она войдет первой, а он через пару минут. Потом она найдет, где ему спать. Печник глупо улыбнулся, но повиновался. Полина никогда до этого не водила к себе мужика. В первый раз это непросто. Она оправила платье и прошла мимо вахтерши, боясь выдать себя взглядом.  Вахтерша и ухом не повела. Полина поднялась по лестнице на полпролета, чтобы укрыться от глаз вахтерши, но чтобы, тем не менее, держать на прицеле вход в вестибюль.  Теперь очередь за принцем. Она ждала. 

Полина жестоко порицала Суворова за раздвоение личности. И с Танькой Бирюковой и со Светкой- москвичкой. А теперь сама  ощутила жестокие муки раздвоения.  Она ждала и ей казалось, что  ее и принц медлит, словно забыл о ней. И в это  же время  подмывало скрыться в своей комнате. И фиг он ее найдет. Но вот Печник прошел через проходную  и направился к лестнице.  И Полина почувствовала себя идущей, как кролик к удаву.

С Мариной Петровной у Саши пошло как-то через пень колоду. Вышел от нее с  озадаченный.  Даже с чувством вины. И поди, нащупай грань дозволенного. Может быть, он действительно переусердствовал, перегнул палку? А Лорьян  в свое время предупреждал, что женщина великая тайна, ужаснее, чем государственная..

Дождь на улице не добавил приятных мыслей. Пройдя полквартала, Саша пришел к выводу, что вел он себя грубо и обидел женщину. И он повернул обратно. Она, наверное, еще не спит. Он объяснит, что он не хотел ничего дурного, и попросит прощения. И даже, может быть эта прощальная ночь пройдет как нечто великолепное.

Во дворе стояла милицейская машина. Внезапная  мысль пронзила его: Марина вызвала. Уступила, потому что испугалась. А теперь вызвала милицию. И по горячим следам его упекут. Что делать? Идти к ней каяться –  лезть в западню. Идти к себе? Там они его сгребут тепленьким. Марина Петровна знает, в каком корпусе он живет. А комнату найти - не проблема. Полина первая его и заложит. Нужно успеть раньше милиции. Заскочить, забрать свои деньги и документы и ищи его. Его тут уже ничего не держит. И Саша по пустынной улице трусцой побежал к себе
 

Он тихо открыл  дверь  своей комнаты. Со свету он ничего не видел. Вдруг  с его кровати поднялась темная фигура и, крепко  взяв его за руку, стала  молча толкать к двери. В коридоре, на свету  темная  фигура оказалась  Мишей.

Миша отвел Сашу от двери и говорил тихо: Таню  еле довели. Саша наверное в курсе, что произошло на вечере. А по дороге домой  ей стало  хуже. Девочки ее вели, как поводыри слепую. Хорошо, что Миша врач.  Напичкал ее лекарствами. Теперь она лежит. Так что, Саша должен понять, кантовать Таню никак нельзя. И Мише в такой ситуации положено быть рядом. Саша может спокойно поспать на Таниной кровати. У Подзоровой.  Подзорова предупреждена и не возражает.

- Ладно, -  согласился Саша, - Только вещи возьму.
- Зачем тебе вещи? Это всего  на одну ночь. Завтра все устаканится.
- Нужно. Я тихо.
 
Саша насколько мог тихо в темноте собрал документы: паспорт, диплом. Извлек из банки свои сберкнижки. Положил в портфель туалетные принадлежности, трусы, майки и рубашку. Все необходимое для перехода на нелегальное положение. Он знал, где что лежит, и все нашел без проблем.  Миша вышел в коридор  следом за ним.

- Ты не на Северный полюс?
- Слушай, - мрачно сказал Саша, - Если меня будет искать милиция, ты меня не видел, и меня тут не было. Понял?
- А что случилось?
-  Потом расскажу,  если получится, - мрачно  ответил Саша и пошел по  спящему коридору.

Зачем ему к Подзоровой?  Там его в два счета повяжут. Нужно  затаиться там, где не вычислят. Он шел по коридору и пытался открыть двери. Большая часть дверей не поддавалась. В некоторых комнатах, где дверь  открывалась, спали. Говорили, что в общаге поселили группу иногородних студентов, практикантов. Вот, наверное, они там и спали. Запертые двери он пробовал своим ключом.  Ключ не подходил. И все же, кто ищет тот найдет.  Один замок на втором этаже неохотно поддался.  В комнате никого не было. Белья на  кроватях не было. Голые матрасы и подушки. А это означало, что сюда уже никто спать не припрется. 
 
 Так как замок открылся с трудом, Саша решил не запираться. А то потом и не выйдешь отсюда. И кто тебя услышит в пустой общаге? Он  лег,  не снимая ботинок, чтобы быть в любой момент готовым к побегу. Портфель рядом у кровати. Укрылся  пиджаком.

 Тревожные мысли  не давали  заснуть. Он услышал  шаги по коридору. Среди ночи хорошо слышны. И каким-то необычным, не предвещающим ничего хорошего, был звук этих шагов. Определенно, шел крупный  мужчина,  останавливался то у одной двери, то у другой, и пробовал их открыть. И что-то говорил своему спутнику. Милиция? Очень похоже. И, главное, деваться то некуда. Выйдешь в коридор – прямо им в руки. Мышеловка. Не оставалось ничего другого, как схватить пиджак и портфель, и забиться в самый дальний угол. Самым укромным углом ему показался  шкаф.

Говорят, что человек - мера всех вещей. Если так, то шкаф в  студенческой общаге – полмеры тех вещей, что студенту нужны. Остальная  половина размещается на шкафу, под шкафом, за шкафом, в тумбочке, под кроватью, на подоконнике, и даже в авоське на гвоздике за окном. Но ни первой ни второй половины студенческих вещей не было. Шкаф был пуст.  Отделение  шкафа, где хранят пальто, оказалось Саше, если присесть, почти  в меру. Он надеялся, милиция не станет мелочиться, чтобы еще и по шкафам рыскать. Увидят, что в комнате пусто и уйдут. Из своего убежища он услышал, как открылась дверь. В комнату зашли. Но, что удивительно, дверь закрылась, а вошедшие остались. По звукам, последовавшим после этого, Саша догадался, что  неизвестные не его искали. Очень быстро стало ясно, чего они искали. Уединения и наслаждений!  Саша услышал характерные звуки. Моря бушующий вал. Звуком отдаленной свирели подпевала железная койка. Притаившийся  в шкафу надеялся, что для  ночных гостей комната - временное пристанище. Уймутся волнения  страсти,  и неизвестные очистят помещение. Наконец изверглись торжественные аккорды апофеоза. И тишина. Но к его разочарованию  после тишины пришло время воркований.

- Да-а-мс, - произнес мужчина, - Подвинься немного, - кровать заскрипела, - Да ты… -  продолжил мужчина, - Я и не думал. Думал, ты уже… не девочка…
- Индюк думал, - произнес женский голос.
- Ну поздравляю тебя со вступлением во взрослую жизнь. Хотя не мешало бы раньше.
- Это почему же?- спросила женщина.
- А потому, что столько прекрасных молодых лет потеряла. Студенчество это прекрасная пора.
- Это мое дело, потеряла или приобрела, - скупо ответила женщина.
- Твое-то твое. Но жизнь-то дается человеку один раз. И нужно ее прожить так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы.
- Грамотный,  - произнесла женщина.
- А ты хороша! - твердо заявил мужчина , - Хороша-а-а! Даже не думал. - женщина не отзывалась, -  То, что надо, - добавил он, -  Все при тебе. Сполна.  Я тебя давно приметил.
- Давно, это час назад? –
 
Такое впечатление, что Саша раньше слушал эти голоса. 
- И вовсе не час, -  возразил мужчина.
- Что-то не замечала, - усмехнулась женщина.
- Ты просто невнимательная. Зато замечательная. Хороша-а! – последовало минутное молчание, - Давай я лягу на другую кровать?  - предложил он - А то таким двум голубкам, как ты да я, на узкой коечке тесновато.
- Ты, небось, привык к другим? – сказала женщина.
- У меня жена вообще не березка.
- К кроватям другим.
- Ничего, и мы с тобой место получше сообразим. Это проба пера.
-  Ну, уж не знаю, проба чего, - сказала женщина, - Только ты опоздал.
-  Почему?
-  Я уезжаю.
-  Куда?
- На кудыкину гору. А то не знаешь? По распределению.
- Это куда же?
- Я же сказала. На кудыкину гору. Кому Москва, кому Париж, а мы табличку прибьем на сосне.
- Ничего. Состряпаем тебе перераспределение. Все поправимо.
- Ну, состряпай, - согласилась женщина, - Не откажусь.
- Может быть, потом не на сосне, а на доме где ты жила будет табличка: здесь жила такая-то.
- Какая-то?
-  Тебя зовут то как? Забыл, - признался  мужчина.
- Здрасьте, я ваша тетя. А говоришь, табличка,  - усмехнулась женщина, -  Полиной меня кличут.
- А, да-да, - сказал  мужчина,  - Прости пьяного подлеца. Не ручаюсь за дом, ну табличку в этой комнате ты, считай, уже повесила.
- Отметилась, сказала женщина.

На кровати снова пошла возня. Кровать застонала. Для сидящего  в шкафу время течет совсем иначе, чем для лежащих на кровати. Саша  надеялся, а вдруг,  под напором  могучих тел кровать рухнет, и на том все завершится. Но не один Саша чувствовал, что койка переживает тяжелые минуты. Мужской голос произнес

- Того и гляди кровать навернется. Давай стоя.
- Ну, давай, - как бы неохотно согласилась та, которую звали Полиной. Койка издала вздох облегчения.  Босые ноги прошлепали к шкафу.
- Ты прямо Венера, - сказал  мужчина.
- Милосская, -  в голосе женщины слышалась горькая самоирония.
- А что?! Не хуже. Ну-ка  покажись.
-В каком смысле?
- В самом прямом.

Вдруг внезапные полосы света, через неплотно закрытые створки, прорезали внутренность шкафа,  испугав Сашу. Он испугался, затаив дыхание. А вдруг им вздумается открыть шкаф? Секунды стояла тишина.
- Ну что? Насмотрелся? -  спросила женщина.
- Нет. Вот тут стань, чтобы в зеркало было видно.

Саша догадался, что мужчина, имел в виду зеркало, вмонтированное снаружи в дверку шкафа.
- Ну, ты и хунвейбин, - сказала женщина, - Мы как на сцене. Занавесок то нет. А напротив корпус – любуйся.
-  Там спят давно. А увидят – пусть завидуют. Я ведь любуюсь.
- Ладно, пропадать – так с музыкой, - согласилась женщина. 

Любовники расположились прямо перед шкафом. Саша замер в своем убежище, боясь не то, что пошевелиться, дыхнуть. Что он чувствовал, сидя в шкафу? Сложную гамму чувств.  А знай он лучше  классическую литературу, было бы проще.  Знал бы. не он первый  в такой ситуации. Почитал бы Боккаччо. А у Гоголя сам черт сидел в мешке, когда хозяйка дома принимала любовника. Саша же, далекий от классики, вспомнил более ему близкое.

Оля Подзорова, насмотревшаяся фестивальных фильмов, где, вроде бы, ничего нельзя вырезать,  говоря о картине, тихо улыбалась блаженной улыбкой, посвященного в непередаваемую тайну, и слегка закатывала глаза. Саше, не посвященному в премудрости необрезанного кинематографа, натасканному только общагой, оставалось полагаться на воображение. Тянуло ли происходящее снаружи шкафа на то, что посчастливилось увидеть Оле, оставалось гадать.

Пустой шкаф поскрипывал и пошатывался. Дверка шкафа со скрипом, то прижималась,  то чуть отходила. И в ритм с этим доносились тяжелые  звуки  дыхания. Но вот вновь зазвучали  аккорды финала. Подходила ли  Сашина пытка к концу? Только бы теперь не открыли дверцу. Судьба была к нему благосклонна. Свет выключили.  Скрипнула койка. И женщина сказала.
- Ладно, я пойду к себе. А ты тут спи. Восстанавливайся. Я завтра утром зайду.
-  Есть, товарищ командир! – охотно согласился мужчина.

Дверь открылась и  закрылась. Скоро Саша услышал храп. Дорога на волю была свободна. Черной  пантерой он прокрался во мраке к двери. Рывком открыл и закрыл дверь. После темноты шкафа глаза с трудом привыкали к свету в коридоре. Свобода приняла его радостно у входа! Он не в милиции и не в шкафу. Он на просторах  родного коридора и волен идти на все четыре. Теперь одна дорога - к Подзоровой.

Он дергал  запертую дверь Подзоровой, пока  за дверью не спросили: «кто».  Он назвал себя. Дверь открылась. Подзорова, щурясь от света, в ночной сорочке, пропустила его в комнату,  заперла дверь и легла. А он, раздевшись в темноте, увалился на Танькину кровать. Но разве теперь заснешь? Как качка еще некоторое время преследует тех, кто, избороздив океан, ступил на сушу,  так Саша еще не отошел от  раскачиваний  шкафа. А тут еще  Подзорова в ночной сорочке.

Не скажешь, что Подзорова, своим филиноподобным лицом и филинообразной фигурой, Сашу волновала. Но после пережитого в шкафу ему требовалось тепло и сочувствие. Он подсел  к ней на кровать.  Укрытая легкой  простыней,  лежа на боку лицом к стене, она напоминала большой  белый мешок с картошкой.  Только в ее не укрытом  плече чувствовалось нечто человеческое.

- Ложись спать, -  не поворачиваясь, решительно, точно приказ по гарнизону, произнесла она.

Саша не послушал и возложил руку на то, что было в нем человеческого, на  ее плечо. Но как говорится: не прикасайся к тому плечу, что тебе не по плечу. Оля  была крепкой девушкой. И с крепким характером. Печальный опыт закалил Олин характер. Даже ближайшие подруги не знали, что год назад Оля встречалась с одним типом. Познакомились на спектакле. Москвич, эрудирован, воспитан, мил. Ходили по театрам, выставкам. И пришло время - несколько раз они встречались в Мытищах, у одинокой Олиной двоюродной сестры, пока та, проводница, тряслась в своем вагоне. Пока сестра доедет до Владивостока, пока обратно-  у любовников было время . И после трех встреч все разом рухнуло. Театрал не пришел на свидание. Она его больше не видела на спектаклях. Никаких ориентиров он не оставил. Оля обрела опыт. А к  закаленной  недавним печальным опытом женщине не прикасайся - убьет. И тут Саша, который ею еще с первых курсов был зачислен в касту примитивов, гоняющих мяч, что-то возомнил. Развлечься решил перед отъездом?

Оля отмахнулась. По-молодецки. Попала ловеласу в глаз. Она даже не поняла, куда попала. Но правда удивилась, что  после одного ее движения он склеил ласты и  покорно ретировался. А вскоре заснул. Это Олю так обидело, что она долго не могла уснуть. 

А Полине вовсе не спалось. Ее жизнь совершила такой неожиданный невероятный  кульбит. Такого она сама от себя не ожидала.  Может быть, шампанское выпускного в голову ударило? Нет, пила она едва больше обычного. Может быть, на нее повлияло, как откровенно ее разглядывал Печник? Но Полина до сих пор считала, что ее-то взглядами не прошибешь. Она не ожидала, что первый опыт  будет таким.  Без ухаживаний и свиданий. Да еще с преподавателем. Впрочем, он для нее уже не преподаватель. Он просто знакомый мужчина.

 А какие были мечты, что первая ночь будет  феерическим волшебством. Как минимум, приятным. А получилось не то.  Может быть, кандидаты наук  до последней клеточки отдаются наукам. А может быть, это у нее самой аномалия? Застоялась. Точнее, засиделась в девках.   Не способна полностью предаться наслаждениям. Или переволновалась? Как бы там ни было, ее мужчина, не как-нибудь мальчишка, а доцент.   И у нее появляется шанс зацепиться в Москве.


ГЛАВА 23

Сумрачное утро робко поглядывало сквозь окно, позволяя отоспаться после вчерашнего.  Литвинова, забыв о своей тройке, спала сном праведницы. Полину же, уже не праведницу, скорее, грешницу,  рассвет  выталкивал из постели. Полина  со смесью  превосходства  над подругой и радости и раскаяния после  своего  ночного приключения, подумала, не завидуя: спит,  и не о чем вспомнить, нечему порадоваться, не о чем пожалеть. А Полине есть что вспомнить, есть чему порадоваться, и есть о чем пожалеть. И впереди океан нового. 

Полина подавила желание, тут же, задрав штаны, мчаться в заветную комнату.  Слишком рано.  Ее принц не должен  возомнить себя таким уж  великолепным, что девушка, не утерпев, прискакала.

В умывалке пусто. И прекрасно! Генеральная уборка тела была проведена еще перед выпускным. Оставалось помыть подмышки, под грудью, и в тех закоулках, которые могут стать востребованы. Для пущего эффекта она окропила закоулки  духами. Химическое оружие женщины – свежесть. Так учила ее Марина Петровна. И подчеркивала, что  крупным женщинам, нужно следить с особенной тщательностью, чтобы от них не разило конякой.

 В комнате, где вчера страсть клокотала  Везувием, где само время становилось дыбом, теперь царили тишина и покой. Матрас на кровати лежал как мертвец. Ничто не напоминало о ночных потрясениях. Доцента дух простыл. И дух прекрасных духов, купленных у Марины Петровны, мгновенно стал Полине противен. Ее в буквальном смысле слова затошнило. Она испугалась. Слышала, что есть такие женщины, которых  начинает тошнить буквально на следующий день. Неужели залетела? Она раскрыла окно. Легкое дуновение влажного теплого воздуха немного остудило ее пылающее лицо. За окном лил дождь, усилившийся с ночи. На поверхности луж, покрывших прямоугольник земли между корпусами, выплясывали капли дождя. А принц смотался под таким дождем. Резвый. Не испугался луж! Может быть, все проще?  Может, он пошел в туалет?  Полина оставила на столе то, что прихватила с собой к небольшому завтраку, и прошла к туалету. Даже заглянула проверить. Пусто. Ушел!

Такси тут не поймаешь, а пока дойдет до метро, промокнет. И внезапно ей смертельно захотелось, чтобы он промок до нитки, до воспаления легких, до летального исхода. Попал под машину.  Нет! Так не пойдет! Ребенку нужен будет отец-кормилец. Полина представила, какой неприятной будет канитель – доказывать, что Печник – отец ее ребенку, и ей стало совсем тошно.  Может, броситься за ним? Бесполезно. Выброситься  из окна? Тоже бесполезно. Низко. Это сторона здания обратная проходной.  Тут даже асфальтированной дорожки нет,  земля и лужи. И никто не увидит ее трагического акта. Только инвалидом станешь.

Теперь она горько пожалела, что ушла досыпать к себе. Ушла из-за дурацкого чистоплюйства. Боялась, что коллектив перестанет уважать, если Литвинова ляпнет, что Полина прошлялась всю ночь неизвестно где. Какой теперь  коллектив? Был да сплыл.  Нужно было остаться с доцентом.  Неудобно. На соседней кровати нет ни простыни, ни наволочки, ни одеяла. Но тогда она бы перекрыла своим телом отходные пути.

Ученая степень не  гарантия порядочности. Увы, прошедшего не воротишь. Но! Постойте.  Похотливый  доцент ночью скидывал с себя одежду, как ошпаренный. Что-то  падало из карманов.  Она слышала. Найди этот упавший  вещдок, и голубчик на крючке. Полина оглядела комнату. Пусто. Все  под метелку.
 
Соблазненная и покинутая  поставила на стол два стакана и бутылочку с бальзамом, которые она, дуреха,  прихватила для полного счастья. Вот тебе, Полюшка, и дурьев день. Она плюхнула понемногу в каждый из стаканов. Залпом опрокинула первый. Ну что же, здравствуй, взрослая жизнь? Нет, она поздоровалась со взрослой жизнью вчера, когда зашла с ним в эту комнату. Оказалось, то были цветочки. Вот теперь начинаются ягодки. Вторую порцию бальзама она цедила сквозь зубы, обдумывая  свое нерадостное будущее.
 
Особенность этого бальзама, который, как говорила Нинка Шадрина, настаивал ее дед, знаток трав, проверена на многих его пригубивших. При его постепенном поступлении в организм мысли сворачиваются  в голове, как питон, ухвативший добычу. И вот первая мысль: она не бросится из окна, она ухватит его за глотку. Вторая мысль: на войне как на войне. Третья мысль: комсомол, боевая молодежная организация - вот ее опора. Не все еще потеряно. Четвертая мысль: найти старого друга  Юрия Петровича Куликова.

Полина вспомнила: мама ей говорила, что ребенком заменяя  непонятные слова схожими по звучанию понятными, Полина назвала вулкан Везувий вулканом Безумий. И потом, когда в юности Полина проявляла характер, родители поминали вулкан Безумий. Хотя это ее мама - вот  вулкан. Стоило отцу появиться выпившим, начиналось извержение, в ход шло все, что маме попадалось под руку. Ну что же, подумала Полина, будем считать, что я пошла в маму.

Главное выйти на след доцента. Машинально, в поисках следа,  Полина заглянула в шкаф. А это что? В углу шкафа, словно свернувшийся калачиком бездомный щенок, приткнулся  потертый черный  портфель. Не доцентов. То, что руки у него  были свободны, Полина хорошо помнила.  Вчера  в полной мере прочувствовала .  Тискал ее и правой и левой. Полина вытряхнула на стол содержимое: немного мужской одежды и документы. Она раскрыла паспорт. С фотографии смотрело  знакомое лицо. Саша.

-Странно, очень странно, чрезвычайно странно, мать твою,  -  пробормотала Полина.

 Раз Полина произнесла «мать твою», значит, дедукция  стала сворачиваться мертвой хваткой. Как тут оказался портфель? Ведь вчера она  не дождалась Сашу от Марины Петровны.  Если эта шельма потасканная на себя мужика напялит, просто так не отпустит. Неожиданная злоба на Сашу, Марину Петровну, Печника и весь мир овладели Полиной. 

Что-то ей подсказывало: появление  портфеля и исчезновение доцента каким-то образом связаны. Как? Как тут оказался портфель? Выяснишь про портфель - поймешь, почему слинял доцент. Увы, ответа,  кто и зачем собрал Сашины шмотки и спрятал их здесь, не имелось. Саше так делать не нужно. И зачем  ему перед выпускным прятать часть вещей в чужой комнате?  Тем более, она знала, что в  ночь выпускного в его комнате планировал спать  и Сашин приятель Миша.  А Миша тут каким краем?

 С какой стороны Полина ни подходила к этой загадке, ответа не находила. Но к ней пришло окончательное решение вопроса Печника. Оскорбленная женщина, охотно берет на себя работу не только следователя, но и судьи. И палача. Она заманит Печника в ловушку. Литвинова ни сегодня-завтра уедет. А Полина, так и быть, задержится, став на время хозяйкой пустой комнаты. Может быть, завлечь Печника по второму разу будет сложнее. Может быть, трезвый Печник более осмотрителен. Но он  клюет на тело. А она постарается показать товар лицом. Заманит его в свою комнату. И добудет улики. Она срежет, положим, пуговицу с его пиджака, или даже срежет клок его волос. Правда, у Печника лысина в полголовы. А что,  если  потихоньку вытащить из кармана паспорт? А если он не носит при себе  паспорт, вытащить пропуск в институт, или на худое дело общий проездной билет. Сколько он протянет без паспорта? Или  без пропуска? Или без проездного? Короче, уймитесь, волнения страсти, утритесь, сентиментальные сопли. Будем действовать  по-большевистски: быстро, решительно и беспощадно.


 Саше снилась всякая белиберда, будто он убегает, а кто-то свирепый и грозный его догоняет. Проснулся и с облегчением понял, что это только сон, что он в комнате Подзоровой. Вспомнил, что произошло вчера. И, на его счастье, за ним не пришли. Так ищет его милиция, или это плод воспаленной фантазии? Уходить ему  в бега прямо с утра, или можно расслабиться? Собственно, его в Москве ничего не держит.  Но не хочется удирать, поджав хвост.

 Оля, давно уже вставшая, произнесла с усмешкой,
- Ну давай-давай поднимайся, Ромео.  А кто это тебе засветил?
Она протянула ему зеркальце. Саша увидел синяк в районе левого глаза и помрачнел. Этого еще не хватало. Кто засветил? Сама засветила. А теперь издевается. Оля не издевалась, а просто  подумать не могла, что таков результат ее невинного движения рукой. Что ее точное попадание в глаз Ромео, тот  так стремительно к ней остыл. Оля ночью даже немного на него обиделась.
 
А поскольку Саша хранил молчание, Оле оставалось анализировать.  Она чуть не самой последней покидала столовую. И оставила Сашу с Полиной,  Мариной Петровной, и Печником. И без синяка.  И кто же из них засветил ему в глаз? Ну, само собой  не интеллигентная и миниатюрная Марина Петровна. И Полине ему до глаза не достать. А вот Печник, пьяный и дюжий, тот мог запросто. Короче, что-то там произошло.

После вчерашнего Саше не терпелось почистить зубы. А где портфель?  Ладно, бог с ним, с мылом, пастой и щеткой. Главное  - документы: новенький диплом, паспорт и сберегательные книжки.

- Ты вчера сюда пришел без портфеля, - ответила Оля. Она четко помнила, -  Кто среди ночи  с портфелем ходит?
-  Я хожу, - сказал Саша.
- Какого лешего?
 - Меня милиция ищет. Кстати,  - произнес он мрачно, - Если милиция вдруг будет  про меня спрашивать, ты меня не видела.

Чего его с синяком  милиция ищет? Разборки из-за бабы? Если из-за бабы, так не из-за Полины же? Неужто  из-за Марины Петровны?  Только  Полина может сказать, что там произошло. Но Оля  после Куликова знала цену правдивости Полины.

Саша тем временем вспомнил, что  в шкаф он прятался с портфелем, портфель поставил на дно шкафа. А когда он рывком уносил ноги из темной комнаты, о портфеле забыл. Нужно  немедленно заглянуть во вчерашнее убежище. Вряд ли там за ночь что изменилось.  Печнику незачем шарить в шкафу. Даже если увидит портфель, зачем ему портфель с чужими вещами? 

Перед дверью Саша притормозил и прислушался. Там ведь могут продолжать свои утехи вчерашние любовники. Вроде, тихо. Он неслышно  открыл дверь.  Посреди комнаты у стола он увидел Полину. На столе лежало вытряхнутое содержимое его портфеля. Задумчивая, даже печальная, она  держала в правой руке стакан, а  в левой его паспорт. Поглядев на вошедшего, Полина не произнесла ни слова, положила паспорт, отвернулась и смахнула слезинку.

Саша догадался: Полину накрыло  раскаяние, как известную Марию Магдалину. Герой-любовник – оказался подлецом.  Но Саша пришел не  утешать ее, а за вещами.
- Мои вещи?  Где ты их взяла? - театрально удивился он.
 
 Полина увидела Сашин синяк, а  она  помнила, что вчера синяка не было. Может быть, Саша под утро  с Печником успел сцепиться?  Пришел сюда и подрался? И что в таком случае Саше известно о прошедшей ночи?
- Как  ты здесь очутился? –  поднаторевшая на разборах персональных дел Полина повернула разговор так, что теперь вопросы задает она. 
- Мне сказали сюда зайти, -  просто, как невинное дитя, Саша  брякнул  первое, что  пришло в голову. Но  от этого  ответа холодок пробежал по спине Полины.
- Кто сказал? 
- Есть люди, - мрачно и многозначительно  произнес Саша.
.
Полину в конец запуталась. Кто ему сказал?  Почему  в комнате припрятан его портфель? Пока она пыталась решить задачу, Саша деловито собрал свой портфель и направился на выход. Полине в этой комнате больше нечего было делать. Она подхватила стаканы и бутылку и поспешила следом. В коридоре ей повстречался Рогов и сообщил, что в комнате Подзоровой намечается прощальный завтрак из остатков вчерашнего, которое девочки  вечером притарабанили в общагу. 


ГЛАВА 24


 На завтрак пришли Миша и Танька. Танька уже пришла в норму. Что вытворяла на выпускном, не помнила, хоть убей. Вешалась на Носова?  Вырвало ее на Суворова? Лежала на холодной нержавейке разделочного стола? Неужели?
Как ей бедной не выпить? Институт позади, но впереди проблемы. Папа выбил  место ей в Волгограде, но поехать туда для нее равнозначно капитуляции. А поскольку за Москву ей не зацепиться, придется ехать к черту на кулички по распределению. Она видит, что с Мишиным разводом долгая канитель. Только после того, как он разведется, разменяется, перепропишется, женится на Татьяне, и она получит прописку, только тогда ей можно думать о переводе в Москву. Так что, ей есть, с какого горя выпить. А пить ей, оказывается,  нельзя. Она ведь и выпила чуть-чуть. Миша говорит, пичкал ее лекарствами. Проснулась среди ночи, когда Саша в темноте  шастал по комнате, ковырялся в тумбочке и в шкафу. Что-то там искал.   

Полина повернулась и в упор посмотрела на Сашу. Вот оно как! Значит, он вернулся не утром. И почему-то вернулся с синяком. Неужто Марина Петровна его так приложила? Если ему от нее так досталось, то что-то  нехорошее там приключилось. Что?

- Он теперь у нас на нелегальном положении, -  с иронической усмешкой оповестила собравшихся Подзорова.
- А почему на нелегальном? –  еще больше удивилась Полина. Неужто все-таки Марина Петровна?
- Я думаю, тебе лучше знать, - сказала  Оля, -  Ведь вы вместе возвращались. Вот и ответь, откуда у него синяк?

Полина не стала уточнять, что возвращалась отдельно от Саши. Просто сказала:
- Пусть он сам ответит. Это на его совести.
- Оставим это на совести тех, кто синяки раздает, - сказал Саша, поглядев  на Подзорову, -  Я вообще сегодня уезжаю.
- Куда поедешь? В Одессу? – спросил Миша.

Одесса - это мысль! Такой вариант  им не рассматривался. А зря. Ведь у него  месяц свободный.  Он собирался поехать к родителям. А потом уже по месту распределения.  Но Миша прав. Что там,  у родителей париться без моря. Может быть, теперь нескоро выпадет удача понежиться на морском песочке. Почему бы не смотаться на недельку – полторы? Остальное не убежит. И чем он раньше уедет, тем лучше. Нечего ему торчать тут в Москве.

А что делать с вещами? Не возить же их в Одессу. Возьмет минимум.  Остальное - в камеру хранения. А с какими-то вещами и вовсе распрощаться. Он сложил в чемоданчик то немногое, что понадобится в Одессе. Остальное уместил в  рюкзак, и понес в студенческую камеру хранения. Рядом с их корпусом.  Студенческого билета у него уже  не было, но его оформили по диплому и паспорту.

Теперь прощаемся в вещами. Зачем  ему дефицитный  томик  Агаты Кристи, который так и не забрала Марина? Он передал томик Рогову. Равнозначно, что вернул Марине. Посуду понес Полине. Она хозяйственная, найдет ей применение.

ГЛАВА 25

Дверь открыла тетя Лида.
- О! Как снег на голову, - сказала она, -  Чего это вдруг? Таня что-то не говорила, что тебя ждет.
- Так получилось. Институт, вот, закончил. А  Миша Минский говорит: последнее лето, чего бы тебе не съездить в Одессу?
- А ты что, Мишу встречал в Москве?  - тетя Лида подвинулась, пропуская Сашу в коридор коммуналки.
-  Встречал.
- Верно, что он нашел себе молоденькую и с женой разводится?
-  Вроде того.
- И говорят, что ты эту фифочку ему подсунул.
- Кто говорит? У Миши своя голова на плечах.
- Хороша голова.
- Между прочим, Мише не так просто. Его  жена из квартиры выгнала. Его с работы выгнали.  Теперь где-то угол снимает. А одно время у нас в общаге жил. У меня в комнате.
- Бог все видит. Это ему за Машу божья кара, - Саша понял, что тетя Лида говорит о той самой Маше Поляковой, дочке Абрама, Мишиной школьной любви.  Про нее Саша и  забыл уже. Наверное и Миша тоже.
- А почему кара? Что с Машей?
- С Машей все в порядке. Не беспокойся. Руки на себя не наложила. Вышла замуж. Работает врачом. Сынок у нее. Так что все в порядке. А  ты в курсе, что тетушка твоя опять сошлась с этим Малиновским? 
- Каким Малиновским?
- Ну, если  ты фамилии,  его и не знаешь, так это тот самый  дядя Саша. который ей когда-то мозги пудрил. Должен помнишь такого. Он теперь из семьи ушел и тут квартирует. 
- С трудом припоминаю , - сказал Саша. Когда он еще маленьким жил у бабушки, к Тане приходил некий дядя  Саша. Было такое. Саша помнил, что бабушке этот дядя Саша очень не нравился.
- Так что, уж не знаю,  как вы разместитесь,  - продолжала тетя Лида, -  Они оба сейчас на работе. Комната заперта. Придут где-то к шести. Так что тебе, соколик, еще ее ждать и ждать. Дома кроме меня и Адели никого. Адель на кухне.
- Как-нибудь устроюсь, - сказал Саша, явно озадаченный, - Я пока вещи в коридоре брошу и  на море пойду.

 Он специально пришел с моря попозже, чтобы  дать Тане время опомниться и притерпеться к факту  его приезда. А оказалось, что Таня давно опомнилась и все за него решила. Тетя Зоя и дядя Филя, по своему обычаю, летом снимают дачу. Их квартира пустует. Дядя Филя иногда возвращается в город цветы полить. Таня уже договорилась с тетей Зоей.. И вот ключ от квартиры для Саши. С условием: поливать цветы и  не шалить.  Шуры муры не крутить.
- С какой стати это я буду крутить?
-  А с какой в Москве крутил? Все про тебя известно. Тут тебе не Москва. Квартира чужая. 
- Миша что ли доложил?
- Мы и про Мишины похождения наслышаны. Ольга Моисеевна вся извелась. И есть сведения, что  все это с твоей подачи, - Таня практически вторила тете Лиде. Саша понял, что о нем и Мише пошла соответствующая слава.
- У Миши своя голова на плечах.
 На время пребывания в Одессе придется заучить эту  фразу.

После тетиных предупреждений Саша чувствовал себя в квартире тети Зои и дяди Фили  как в тюрьме. В квартиру он заглядывал только чтобы переодеться, смыть  морскую соль, повесить на балконе плавки, да сходить в туалет. Днем он пропадал на море, после моря на спортплощадках. И когда с наступлением сумерек, изможденный, возвращался в квартиру, сил хватало только чтобы немного поговорить с Таней и задремать у телевизора. Он избегал встреч с Малиновским, поэтому к Тане  не ходил. Таня сама вечерами навещала его.

 Она тоже уставала.  Особенно сейчас, когда Малиновский переехал к ней. Долго она  встречалась с  Малиновским тайно. Не очень удобно, но она привыкла. И вот он переехал к Тане. И выяснилось, что раньше было лучше и комфортнее. Теперь брошенная жена Малиновского  затрезвонила  в колокола.  Жалуется по всем инстанциям. Обзвонилась Тане в квартиру. А телефон один на всех. Соседям это надо? Так что, не до веселья.

В таком режиме, пропадая на море и спортплощадках, Саша провел три дня. А в квартире все напоминало о Наташе: и диван, на котором она когда-то,-  больной ребенок, - лежала, держа его за руку. И  книжный шкаф,  откуда Боря доставал Джека Лондона и куда она, говорят, прятала деньги.  И балкон где сох ее купальный костюм.   Напоминала о ней и дорога к морю, которой он ее водил. Он  вспоминал подробности и  того лета, когда он хотел одного - отделаться от этой малолетки.  И другого, когда он ее снова увидел в Одессе уже во всей ослепительной красе. Когда она стояла напротив него, в свете вечерних фонарей, на перекрестке Чижикова и Канатной. С того вечера перекресток стал для него главным памятным местом города.

Рвануть в  Тирасполь?

Дверь открыла сама Наташа. В халатике, с влажными руками. Что-то делала по хозяйству.  Он-то считал, что ее не найти, что она или в стройотряде или на практике. А она под боком, под крылышком у родителей. Наташа медлила, словно решая, впускать ли  нежданного гостя.

- Ната, кто там?  - Саша услышал голос ее мамы
-Гости, -  громко без радости  ответила Наташа, - Ну, входи. 
- А-а, - явно разочарованно протянула тетя Таня, выглянув в коридор и увидев Сашу, - Что так?
- Проведать.
- К тете приехал? 
-  Институт закончил. Теперь вот отдыхаю перед работой.
-Ну, понятно. А работать где будешь?
-В Башкирии, на заводе.
- Далеко. Это тебе нужно теплой одеждой запасаться, - тетя Таня усмехнулась, - Шапку хорошую, чтобы уши не отморозить и валенки.  А к нам зачем?

А ведь  тетя Таня почти наверняка знает, что он только что звонил тете Тоне. Тетя Тоня уж доложила, о чем он говорил, что искал Наташу.  И все-таки его визит ее не радует.
- Мама, я с Сашей прогуляюсь, - сказала Наташа.
- Только недолго,- не очень охотно согласилась тетя Таня.

 Они медленно шли тенистым тротуаром, мимо широких газонов с цветами, мимо невысоких домов, увитых виноградом. В таком уютном уголке города не должно остаться даже уголочка для печали. Тут бы только любоваться да радоваться. Но с какой  бы  стороны  Саша ни подступался,  Наташины ответы были сухи.  Разговор не клеился.

А он ехал к ней  в поезде, не зная, застанет ли ее. Думал, что он скажет ее маме если не застанет,? Что его мама скажет ему? Но главное – ему не давала покоя крамольная, опасная мысль: если все-таки застанет Наташу, как предложить ей приехать на Чижикова? Наглость? Но Наташа стоит того. И все бы устроилось, как нельзя лучше. Три медовых дня на Чижикова потрясут мир.

Он, наконец, сказал, что после института человек должен определиться. И он определился на ее счет. Наташа усмехнулась: она-то институт не окончила и не определилась. И Саше оставалось сказать, что регулярно будет писать, и будет звонить тете Тоне. На что она пожала плечами и заявила, что писать она его не обязывает, а звонить тете Тоне вовсе  не надо.  Зачем ей ее проблемы.

Съездил впустую. В Одессе ему стало тоскливо. Наташа стояла  перед глазами, словно вот она, только что свернула за угол. Дурак он, что не предложил  Наташе поехать в Одессу. Даже просто к своей тете.  Только чтобы видеть ее.  теперь он вспоминал  слова дяди Фили,  что даже рельсы в Одессе  поют о  любви.

И снова он поехал в Тирасполь. В этот раз Дверь открыла Наташина мама.
- А Наташи нет, и нескоро будет,  - сказала она с таким выражением, словно он  заскочил из соседнего дома, и  ему ничего не стоит  заглянуть как-нибудь в другой раз.

Тетя Таня стояла в дверях.  Ждала, что он развернется и уйдет? Но он не уходил. Сказал, что   подождет. Транспорт на Одессу, слава богу, ходит,

 - Ну зайди, - сдалась тетя Таня. Он зашел на кухню. Тетя Таня даже не предложила ему сесть. Наверное, решила, что до него, стоящего, лучше дойдет, - Слушай, ну что ты к девчонке приклеился? Хватит уже. Набаловался!

Тетя Таня замолчала, приготовившись дать ему отповедь. Однако Саша молчал. Не находил слов от удивления. С Наташей ли он баловался? С кем, а с ней он не баловался.  Между тем тетя Таня на минуту вышла в комнату.
- Ты, наверное, не наблюдательный,– продолжала она, -  Не заметил, когда Ната с тобой гулять пошла, колечко надела. Чтобы до тебя дошло: у нее есть мальчик. Но если до тебя в тот раз не дошло, я тебе доходчиво сообщаю. Понятно?

 Она протянула Саше на обозрение колечко. То самое, что  он купил в Москве. Он этого колечка на ее руке в последний раз не заметил. Не обратил внимания. Но если ее мама обратила внимание, и Наташа одела, перед тем как пройтись с ним, что же она этим хотела сказать? Совершенно непонятно.

- Понятно, - мрачно произнес Саша.
-  Вижу, не совсем тебе понятно. Мальчик ей колечко подарил. А такие вещи  просто так не дарят.

Саше сейчас необходимо было понять, что же наговорила маме Наташа. На какого мальчика ссылалась? Конечно, раскрывать ее маме тайну колечка он не станет. Пусть пребывает в блаженном неведении. Но он хотел выяснить направление и  глубину Наташиных фантазий.
-  Так этот мальчик,  с ее института?
- Вот уж, чего не знаю, того не знаю.
- Она его с вами знакомила?
- Она скрывает. И как она познакомит, если он в Москве? Да  и рано еще. Они только встречаются. Но, как я понимаю мальчик серьезный.
- Ну, хотя бы она фотографию вам показывала?
- Нет, не показывала. Но главное умный и серьезный. Абы какой  колечко бы не стал дарить, - тетя Таня вздохнула, - Так что, я тебя прошу, не тереби девку.

  В Одессе ему стало совсем  неуютно. Вдобавок пошли дожди. Он предупредил Таню, что собирается отчалить к родителям. Таня, чувствуя, что вышло как-то не по- родственному, на следующий вечер организовала дома прощальный  семейный ужин, уже с Малиновским. Ведь,  кто знает, когда Саше доведется попасть в Одессу. 

Малиновский, видно, понимал, что в Таниной табели о рангах он, как ни старайся, ниже Саши.  Он униженно  заглядывает Саше в глаза. Это  Саше было неприятно.

  К началу ужина пришла дочка Малиновского, Вика. Девушка, наверное,  пошла в маму.   Темноволосая, как цыганка.  Нос  с горбинкой. Пушок над губой.  Не красавица.

- Давай сейчас не будем накалять обстановку, -  сходу предупредил ее Малиновский,.

 Обстановка, понятно, не сахар.  Ее папа ушел от мамы.


Но вскоре Саша понял, что Малиновский имел в виду  друге.  Вика заладила  про Израиль. Она поставила себе целью уехать в Израиль или в Америку.  А ее папа ставил палки в колеса.  И снова пошел спор.

- Ты выросла в этой стране, все получила бесплатно, отучилась в школе, а сейчас в институте ни копейки не платишь. Ты стране обязана по гроб жизни - сказал Малиновский.
- Я ничем никому не обязана. Ты, папочка,  за меня давно уже отгорбатил, - наставительно  произнесла  Вика.
- Ну, хорошо, стране ты не обязана. А маме с папой?
- А мама поедет со мной. И ты можешь.  А твои советы … Я взрослый человек. Что же мне вечно сидеть пристегнутой к подолу?
- Но ты пока еще не зарабатываешь. Профессию хоть получи.
- За профессию не беспокойся.
 
Для Саши ничего нового в теме отъезда не было. Про отъезд ему уже Миша Минский уши заполоскал. Из походов по отделам кадров  московских лечебных заведений Миша возвращался усталый и злой. И ворчал, что пора валить. И взвешивал все плюсы и минусы. Так что, в плюсах и минусах  отъезда Саша, хоть, как посторонний, но разбирался. Но Миша не касался такого расклада, когда один из членов семьи за отъезд, а другой против. А тут, в семье Малиновских все смешалось: уход отца из семьи, развод, решение дочери уехать. Спор Малиновского с дочкой, – это было ново для Саши. Сам Саша уезжать не собирался, и подозревал, что Викины заявления о выезде – скорее, эпатаж. Отец обозвал дочь неблагодарной предательницей, а дочь отца – конформистом и не евреем.


Саше поручили провожать Вику. Пока ждали трамвая, Вика охотно, даже увлеченно рассказывала про одесскую эмиграцию.  Это так или иначе, затрагивало многие одесские семьи. Если не ты уезжаешь сам, уезжают родственники. Если не родственники, то соседи. И заселятся новые. Уехали коллеги. Появятся новые. И неизвестно, какие еще будут. Затронул отъезд и семью Малиновских. Вика в институте  среди тех, у кого уже все решено. Когда училась  на втором  курсе,  два мальчика из их группы уехали. С родителями. Год Вика созревала. Начала агитацию в семье. Мама, еврейка, заколебалась. А папа уперся. Теперь Вика понимает, почему. Не потому что он не еврей, а потому, что  он уже давно жил на два дома

 Викин папа ушел к Тане, и теперь с мамой разводится. Теперь и Вика и мама могут подать документы на выезд, не оглядываясь на папу. Но, если уж есть на земле печаль и  одиночество, почему не использовать их во благо?  Можно стать паровозом,  вывезти  с собой супруга.

Подошел трамвай. А Вика далеко не все сказала. Ее самоирония и неожиданный для молоденькой девушки трезвый критический взгляд удивили Сашу. Мишины рассуждения о выезде, которые Саша  слышал до этого, были скорее гневными памфлетами. А тут – повесть, дышащая жизнью. И это могло краешком зацепить и самого Сашу: дочка потенциального мужа его тети может стать американкой.

И Саша решил, что стоит проехать с Викой, чтобы дослушать, во что это может вылиться. Поездка в трамвае – это не на край света. Может быть, она успеет досказать, раз ей охота.

Людей в трамвае было мало. Саша сел рядом с Викой. На следующей остановке, а это был перекресток Чижикова и Канатной, только закрылись двери, Саша машинально  поглядел в окно. И увидел Наташу. Почти на том месте, на перекрестке Чижикова и Канатной, где когда-то дядя Филя заливался соловьем.  Конечно,  немного далековато, из света в сумерки не шибко разглядишь. Но это она! Совпадение, чтобы  в этом конкретном месте появилась вдруг так похожая на Наташу, маловероятно. Значит, все-таки надумала.
Трамвай уже тронулся. Саша, забыв про Вику и  евреев, рванул к вагоновожатой. Железная громада остановилась только после перекрестка. Саша выскочил и бросился к тому месту, где видел Наташу.

Но увы.  Куда же она делась? На перекрестке пусто. Что же это тогда было? Привиделось? Он пока  в своем уме. Может быть, пока трамвай тормозил, пока он выскакивал, Наташа куда-то прошла? Куда?  До дома тети Зои? Куда же Наташе еще идти.

Он поспешил за ней. В квартире пусто. Никаких признаков того, что кто-то появлялся в его отсутствие. Около часа продолжалось томление с выходами на балкон, со спуском  на улицу, с проходом на перекресток.  А завтра утром  ему улетать. Можно, конечно, сдать билет. Но ради чего? Ради минутного помутнения рассудка?  Спал он плохо. Утром он,  согласно полученной инструкции, сдал ключ  соседке  Анне Марковне и поехал  в аэропорт.


ГЛАВА 26

Первым делом, только кинув вещи в гостинице, Саша позвонил Суворову. Трубку взяла Светкина мама. Сообщила, что Суворов с ними давно не живет. Его номера телефона она не знает,  и знать не желает.

Опачки, приехали!  Точнее, приехал. Нужно было до того, как поехал, позвонить,   сделать разведку насчет Суворова. Ведь они давненько не связывались. Вовка последний раз ему писал полгода назад.  Об том, что живет не со Светкой, и намека не было. Кому звонить теперь? Саша полистал свою старую записную книжку.

Мама Барашкина сказала, что Саша в длительной командировке. И, понизив голос,  уточнила: зарубежной. И тут облом. Наверное, Барашкин-папа посодействовал.  И пропали надежды, что Барашкин даст номера тех из группы, кому все-таки удалось зацепиться в Москве.

До Рогова можно добраться только через  старый телефон Марины. Трубку взяла Маринина мама. В этот раз вполне дружелюбно и приветливо сказала, что помнит его, узнала по голосу. Володя с Мариной живут отдельно от нее. Марина работает врачом. А Володя на очень серьезной работе. Но сейчас,  правда, болеет, уже больше месяца в больнице. Отравился. Он, - она понизила голос, -  имеет дело с какими-то ядами.  Самое печальное, что он вряд ли сможет ли продолжить свою работу. А работа очень перспективная. Съездить к нему в больницу у Саши вряд ли получится. Это больница закрытая, и туда нужно заказывать пропуск. А если Саша, как он говорит, ненадолго, то не успеет. Даже если Марина постарается с пропуском. 

Маринина  мама дала телефон Марины и сказала, что та, конечно, будет рада его звонку. А то она из-за Володиной болезни вконец издергалась. Затосковала. Саша решил повременить со звонком. С Роговым он бы поболтал. Ведь больше пяти лет прошли после института. А приносить соболезнования   Марине  в связи с Вовкиной болезнью - как-то неудобно. Он соболезнованиями не поможет.

Оставались телефоны Толика Филатова, и Марины Петровны. Нет, Марине Петровне он позвонит только в чрезвычайном случае, если с Толиком не выгорит. У Филатовых трубку взяла Надя.

- Привет,  это Саша, - сказал он.
- Слышу, я еще твой голос помню. Какими судьбами?
- В  командировке.
- Не думала,  что ты позвонишь.
- А что тут странного? – удивленно спросил Саша.
- А что не странного? 
- Я звонил Барашкину, Суворову, Рогову.  Кругом пролет. Ты с ними связь не поддерживала?
- Нет. Я не интересуюсь чужой жизнью. Своей по горло хватает, - сказала она без теплоты в голосе.
- А  как Толя?
- Толя на работе.
- Слушай, как ты смотришь на то, чтобы нам где-нибудь пересечься.  Может быть сегодня вечером.  Или завтра. Может, ты созвонишься с нашими, из группы.
- А ты определился с ночевкой? – спросила Надя.
- Я в  гостинице.
- Ну, я в гостиницу не поеду. И вообще неохота по такой погоде выезжать из Лианозова.  Давай так,  в районе семи подваливай. Получится?
- Получится, - согласился Саша.
- Адрес, надеюсь, помнишь?  Адрес запиши. На зрительную память не надейся. У нас тут настроили - запутаешься, -  и она подиктовала адрес.

Около семи  он  был в Лианозово. Особым желанием ехать в такую даль он не пылал. Он бы с большим удовольствием посидел где-нибудь в кафе. С Толиком во время учебы  он мало общался. И от Нади ничего не ждал.

Надя изменилась. Немного  поправилась, и очень удачно.  Нос с горбинкой, былое Надино проклятие, который когда-то доминировал над всеми остальными частями лица, теперь не выпячивался, пришел к  согласию и гармонии с ее округлившимися  щечками и подбородком. Обычно женщина поправляется после родов и от хорошей жизни. А Надя так мало с ним говорила по телефону, что он о жизни и  детях ее и не спросил. И прекрасно, что в довесок к бутылке вина и коробке конфет, чисто интуитивно, купил гигантскую шоколадищу. В комнате на ковре играла куклами девчушка лет четырех. Ясное дело, что им в кафе не поехать.  Саша назвал себя и протянул девочке шоколадку. Девочка только посмотрела на гостя, на подарок и отвернулась к своим куклам. Знакомиться не стала, и никакой радости при виде лакомства не проявила.

- Нам это нельзя, -  строго произнесла Надя. Взяла шоколадку из Сашиных рук, - Нам с тобой как закусь пойдет.

Девочка продолжала играть в большой комнате,  мало изменившейся со времени их студенческих  застолий пятого курса. Тот же сервант, тот же книжный шкаф, в котором когда-то увлеченно  рылась Марина. Саша видел эту комнату с расставленным столом. А стол был складывающимся и сейчас стоял в виде тумбы у стены. Накрыто было на кухне. Вероятно, никому из институтских она не звонила. Ну, это, положим,  объяснимо: на шумные посиделки в разгар рабочей недели она не настроена. Для него сделали исключение, как для гостя издалека. Ну что же, посидим втроем. Толик пока не вернулся с работы. Сидели, вспоминали разное. Саша напомнил Наде, как она когда-то, перебрав, умывала эту самую кухню горючими слезами. Надя печально усмехнулась

- А ты  посмотри на холодильник. Нет,  не туда.  Ты, как обычно, смотришь не туда, - Она шагнула к выключателю и погасила свет. Теперь невозможно было не заметить. На  холодильнике горела свеча, - Помнишь наш Новый год? Я же тебе говорила, что ты еще про него вспомнишь. Настал момент.

Он ничего не сказал.
- Можно было бы посидеть и при свечах, продолжила Надя, - Но как говорится, дважды в одну воду не войдешь, - Надя снова включила свет, но свечку не затушила, - Обрати внимание, - сказала она, - Свет свечки вроде бы не заметен. И все-таки он присутствует.
- Обратил, - сказал Саша
- Обратил он. Оборотень. Исчез на столько лет, ни слуху, ни духу. И вдруг – бац.

Саша был готов к тому, что он своим нежданным вторжением немного обременит хозяев. Но ведь  Надя сама позвала.  Что теперь бурчать?

- А  хорош ли тебе мой дух, москвичка? – сказал он, - Я пропах провинцией.
- Тоже мне. У нас миллионы людей живут в провинции.
- Там другая жизнь.
- Медведи по улицам, что ли ходят?
- Не медведи. Но хорошая  работа по улицам не бродит. Это в Москве можно найти работу по интересу. А у нас – шумит гудит родной завод, план, соцсоревнование, прогрессивка и тому подобное.
- А у нас что, нет заводов, соцсоревнований? Это у тебя чисто провинциальный взгляд на Москву. Кремль, музеи, театры – это как раз для приезжих. А нам остается – заводы, магазины, метро, -  в споре провинции и столицы, Надя теперь принимала сторону Москвы.   Она, отвернувшись,   готовила что-то к чаю.
- Садись уже,  - позвал  Саша.
- Копченку сейчас порежу. Выскочила, купила к твоему приходу.
- Ты выскочила и купила. А у нас ты просто так к чаю копченки не купишь.
- Это не главное. Не копченкой единой жив человек.
- Но и не второстепенное.


- Я Суворову одно время писал, - сказал Саша, - А потом все разорвалось.
- Вот о том, что ты ему писал, мне, как раз, известно. И знаешь, от кого? От его благоверной. Да-да, именно так,  – она усмехнулась, помолчала минуту, словно думала, рассказывать или нет, -  Как-то звонят. И на меня сходу ушат грязи. Женщина звонит. И кем только меня не обзывает. Я трубку положила.  Через некоторое время снова звонит, чуть сбавила тон, назвалась. Она жена Суворова. Обещает мне глаза выцарапать. По какой причине у него в записной книжке мой телефон? Я  объясняю, по той причине, что с ним училась. Но  как закончила институт, про Суворова не слыхала. Тогда она мне заявляет: а кому он  письма писал? Любовные.  Оказывается, она такое письмо нашла в бумагах Суворова. Специально так написано, что не поймешь, кому и от кого. Порылась в его  записной книжке. Нашла телефон. И вот делает разведку боем, - Надя посмотрела на Сашу. Он, молча, слушал, - А тебе что-либо понятно?
- Не совсем, - покачал головой он.
- Значит жена Суворова сообразительнее тебя. Проста, как пять копеек.  Нашла старые  телефоны Суворова, и давай гнать волну. Не знаю, кому она до меня звонила. Может, я не первая.  Причем,  не знаю, почему, там у него не Толик был записан, а я. А Толик дома был. Попросил  трубку. Я, говорит, тоже бывший соученик вашего мужа. Могу вам чем-то помочь? Ну, она ему и наговорила. Толик мне пересказал. Пришлось Толику  уже на самого Суворова выходить и  выяснять. Он и выяснил,  - Надя насмешливо улыбнулась, - Теперь догадался? Нет? Какой ты недогадливый. Пора бы понять. Это о твоих письмах к той самой Наташе. Это твое письмо жена Суворова нашла. Теперь понял?

 Вот как? Значит,  информация  о его письмах просочилась куда не следует.  Надя знает. А может быть, не она одна. А он доверил это только Суворову. Суворов, конечно,  написал Саше, что его письмо Светка по случайности прочитала. И закатила скандал. Но он не писал, что об этом, в результате, известно не только Светке.

Да, это были письма к Наташе. Он их. писал наудачу. Неизвестно, в чьи руки письма могут попасть. И вот попали. Не по назначению. Кто ищет, тот найдет. Письмо любовное? На любовные  письма  Светка делает стойку.  Ошиблась девушка.

 История проста.  Саша  из своей заснеженной тьмутаракани Наташе писал. Но она не отвечала. Тогда он прислал письмо для нее Суворову и попросил съездить в общагу, дать ей прямо в руки. Конечно, Суворов не мог ездить к Наташе всякий раз, как получал Сашины письма. К тому же,  первый  раз  не застал  ее и передал с девочками. Второй раз передал ей в руки. Наташа взяла и ничего ему не сказала.

Саша писал чаще, чем Суворов находил возможность  передавать письма. Одно из писем Светка  нашла. После скандала Вовка попросил письма для Наташи слать ему до востребования. Несколько писем Саша  написал  до востребования.  Но Суворов сгинул.  Может быть, тогда его и поперли?

 Но главное, Наташа  на его письма не отвечала. 

  Суворову не дозвониться. Тете Тоне - бесполезно. Так закончился  эпистолярный  роман, некоторые подробности которого  Саша только сейчас узнал от Нади. Что старое ворошить? Он стал спрашивать о Полине, об Оле Подзоровой, о Тане Бирюковой.

- Кажется, Полина в институте кем-то пристроилась. Вроде довольна, - неохотно ответила Надя, -   Мне как-то Лена Литвинова звонила, она с Полиной встречалась. Лена живет в  Рязани. Тоже на заводе. Замуж так и не вышла. Я не сильно интересуюсь. С дочкой полно хлопот. 
- А ты где работаешь? – спросил Саша,
- А я по за  уходу Сашенькой  сижу.
- Девочка  вроде большая, - сказал Саша.
- Не такая большая, и больная.
- Вроде девочка как девочка.
- Говорю тебе – больная.

 
 Говорить о дочке Надя не хотела. Оставила гостя и пошла к дочке. Помыла ее, уложила  в постель. Саша слышал из кухни, как Надя читает ей на ночь сказку, и как девочка спрашивает ее о чем-то по ходу чтения. Обычные вопросы. Чем может так болеть ребенок, если руки – ноги у него на месте, говорит и слышит, и соображает  нормально? Ребенок, конечно, святое. Ребенку можно посвятить все время, забыв о госте. Но Сашино-то  время выходило.  Пока доедет до гостиницы.

Когда Надя оставила девочку и вернулась, Саша спросил:
- А что за работа у Толи, что он так задерживается?
-Не задерживается. Толя работает за границей. На монтаже.

Вот оно что! Это в корне меняло дело. Вырисовывается совершенно новая ситуация - муж в командировке. И Надя знала и молчала. И  пригласила его в гости. И не звонила никому из старых друзей. И упомянула заграницу так обыденно, как Химки или Балашиху.

 Саша, совершенно не ожидавший такого разворота, уже иначе посмотрел на Надю.  Не в том смысле, какой у нее нос, и все остальное, а в том,  что муж в командировке.  Хотя еще раз сказал себе, что Надя похорошела.

- Так может, я тогда пойду? – предположил он.
- Сиди. Я тебя не гоню. Успеешь еще.  Когда еще выпадет такой случай посидеть? У тебя что, гостиница на ночь закрывается? Нет?  Ну, так чего?

Они еще поговорили, повспоминали. Но теперь непринужденного разговора не получалось. теперь перед ним была женщина у которой муж в командировке. Он  ждал, когда  Надя поставит точку и скажет, что  пора прощаться. Но она поставила другой знак.

- Слушай. Нечего тебе мотаться по ночи? Лучше поговорим. Я еще не наговорилась. Представляешь, как мне тут сидеть в четырех стенах? Свободная комната есть. Я тебе там постелю, - Саша не протестовал, -  А знаешь, почему я вспомнила про твои письма? Я  тебе должна признаться кое в чем. Душа требует. Только обещай, что ты  меня после этого не убьешь.

- Не убью.
- Даже  не знаю с чего начать. Ты помнишь…ну… свадьбу Суворова?
- Ну, помню.
- Как  ты эту Наташу  искал, помнишь?
- Помню, а что?.
- Так вот ….она ушла потому… Короче, я ей тогда все рассказала.
- Что все?
- Про то, какой ты  у нас лихой. На два фронта. Даже на три.
- Какие два фронта?
- А про нас ты забыл? Меня списал со счетов?  И про ту другую, Марину, рассказала.

Саша смотрел на нее с сомнением. Не врет? Может, вообразила себя этаким Мефистофелем и красуется. Но Надя расписала все в подробностях, как она не без наслаждения наблюдала за ним, пока он шарахался, искал Наташу. Таких деталей посторонний наблюдатель не запомнил бы.  И теперь она нагло смотрела ему  в глаза.  Бахвалится этим подвигом, и наслаждается произведенным эффектом. 

Убивать ее он не собирался. Хотя за такое не мешало бы пришибить. Плохого слова не сказал. Он даже не поднялся в возмущении, чтобы плюнуть и уйти. Переборол себя и не шелохнулся. Он не забывал, что муж не придет. Зачем плевать в колодец?

-Ты с ума сошла?
- Сошла? Это ты так сделал, чтобы я с ума сходила.

Это было преувеличением.  Ничего подобного он не делал.  Произошедшее между им и Надей было мелочью, из-за которой не только  сходят с ума, даже не расстраиваются всерьез. А что тогда ему сказать о себе и Наташе? А ведь он никому про Наташу слова худого не сказал. Это просто немыслимо было бы.  А что так Наде было переживать? С Надиной стороны  это было минутным, случайным  отклонением от  курса на Толика, микроаномалией. А с его стороны – тем, что может со всяким случиться.

- Что я сделал? – удивился Саша, - Что я такого тебе сделал?
- То и сделал! Или не я тебя выхаживала больного. Выходила на свою голову.  Или не мы с тобой мы Новый год встречали при свечах?
- Ну, встречали. Что Новый год при свечах это клеймо на всю жизнь?
- Понятно!  Подумаешь свеча! Зажег – потушил. Никаких последствий.  Я вышла за дверь - ты обо мне забыл.  Я к тебе ночами бегала, а ты над ней трясся. Я ходила у твоей двери, а она там, за дверью. Да-да! Когда ты ее привез, как к себе, и она у тебя жила, как у себя дома.
- Ну и что? Она болела.
- Это ты болел. Головой.
-  Странные у тебя понятия. А Толика ты на тот период спустила в унитаз? Ты значит, Наташе обо мне сказала, а я почему-то Толику про нас с тобой ничего не докладывал. Не собирался. У меня даже в мыслях такого не было. Я, представь себе, считал, что это непорядочно. Я очень даже рад был, что ты за него выходишь. И сейчас и никогда  Толику ничего не скажу. 
- Еще бы. Вы, мужчины, все такие.  Для вас с глаз долой из сердца вон - это благородно.
- У тебя что-то с головой, - сказал Саша и приготовился к тому, что сейчас ему укажут на дверь. Но на дверь не указали..
- Ты просто через меня переступил. Начал  еще в придачу Марину  водить.
- Ты что свечку держала? Там было простое знакомство.
- Это ты так думал? Простое знакомство. Она, по крайней мере, думала иначе. Это уж сто процентов. Ну, я на всякий случай ее предупредила, чтобы не обманывалась, что у нее есть более удачливые  соперницы. Помнишь, на восьмое Марта?
- И тут ты успела?
- А как же,- торжествующе произнесла  Надя, -  Каждому по делам его, - она немного вытянула шею ему навстречу, - Ну что задушишь? Никто не знает, что ты пришел. Убил, отпечатки стер и ушел. 
- Еще чего? Тебя душить – много чести, -  усмехнулся Саша, - Живи на здоровье. Может быть, я тебе еще должен спасибо сказать. Вон, Суворов женился - и результат?  А  вину свою ты можешь искупить очень просто, - Саша улыбнулся.
- Вот видишь, какой ты. Вместо того, чтобы послать меня к черту и достойно удалиться, как настоящий мужик, подлазишь с низкими намеками. Ладно иди спать. Поздно уже. Сейчас дам тебе белье.
 
  Ему была выделена спальня  с уже знакомой шкурой. Надя сама вызвалась постелить. Наклонившаяся над диваном, она смотрелась аппетитнее, чем за столом.  Саша  слегка обнял ее  сзади и получил решительный удар локтем.
- Кто еще хочет комиссарского тела?

Надя легла с дочкой. Саша прикидывал, насколько был силен, даже правильнее, насколько значителен, был  ее удар. Что он означал? Может быть, его незначительная сила говорила за то, что ему следует не обращать на удар внимания?

 Но что теперь?  Саша заснул.  Скоро Надя разбудила его.  Не может заснуть. Ей нужно все-таки прояснить то, о чем они не договорили.


- А ты неразборчивый, - сказала Надя.
- Это почему же?
- Неразборчивый и негордый. Был бы гордый, со мной бы  сейчас этим не занимался.
- Я незлопамятный.
- Понятно. Очень удобная позиция. Раз незлопамятный, переварю что угодно. Нет, милый.  Мужчина должен быть гордым.
- Так что? Мне гордо уйти? –  он  произнес  это для порядка. Уходить в холодную ночь ему не хотелось. Но, если бы Надя сказала, уходи, он бы ушел. Мужчина должен быть гордым.
-  Да лежи уж, - сказала Надя, - После драки кулаками не машут.
-  А Толик гордый?
- Толик гордый.
- Значит, он приезжает в отпуск и начинает тебя гонять?
- Дурак ты, - ответила Надя и отвернулась.

Он лежал на спине. Надя повернулась к нему, удостоверилась, что он не спит, словно ей это было важно, встала с  дивана,  заботливо, как девочка  любимую куклу, укрыла его одеялом и тихо удалилась.

  Утром она его разбудила рано. Время - деньги. На повтор пятнадцать минут. И без шума. Ребенку не нужно знать, что делал тут чужой дядя.

Когда он уходил, перед дверью на прощанье поцеловала. Улыбнулась.
- Сделал дело – гуляй смело.
 
Еще три дня он находился в Москве. Больше Наде не звонил.  Не стоило. Надя свое черное дело уже давно сделала.  И в этот раз довершила. Даже эта их встреча, судя по ее намекам, для нее имела символической значение. Хотела лишний раз получить удовольствие, что и памяти о Наташе он легко изменил. Если это баюкает ее самолюбие, пускай баюкает.

 У нее мозги устроены по-женски: смерть любой сопернице. Даже виртуальной.  С  Наташей  она попала в цель. Наташе Надиных наговоров оказалось достаточно. Через край. Даже не стала с ним после этого объясняться.

 Теперь ему остается гордиться своим благородством, что он  не допытывался, кто у нее был до него, от кого она беременела. Вычеркнул ее прошлое. Потому что он такой. Выше  скелетов в шкафу. Для него самое важное – красота женщины. Такая, чтобы сердце замирало.  Большинство мужчин, подобно ему, выбирает по красоте. И не обращает внимания на предупреждения доброжелателей.

Где сейчас Наташа? Теперь это вопрос чисто риторический.  И все таки на следующий вечер он заехал к  тете Тоне.  Таким долгим был перерыв, что, он заметил, тетя Тоня даже растерялась. Кого-кого, а его не чаяла увидеть. Она ничего определенного  не сказала. С тех пор, как Наташа окончила институт и уехала из Москвы, она  про нее мало слышала.  Знает, что Наташа попала то ли в Иркутск, то ли в Омск. Там, кажется, вышла замуж. Дети есть. Вот и все.


ГЛАВА 27


Мамины   письма обычно были кратки.  В основном она писала о своем здоровье и здоровье отца. А тут  Саша получил аж три листка. Считай - роман. Тема серьезная. Мама писала, что Таня с Сашей Малиновским уезжает. Дочка Малиновского,  Вика, которая уехала уже давно и неплохо в Америке обосновалась, выхлопотала  папе вызов.  А затем Малиновский, конечно, под Таниным давлением дозрел. И вот они пакуются: Малиновский и, наша Танечка. Уже в качестве жены.  Получили все официальные разрешения на выезд. Такие дела.  Жизнь за последнее время изменилась. И взгляды людей изменились. Они  смотрят, сравнивают наше с не нашим. А Одесса первой рвется за океан. Мама писала, что эту атмосферу  одесского бегства  ощутила во время своего последнего визита  к Тане. Одна часть  уехала, другая по - верблюжьи тянет шеи в ту сторону. А тех, что их сменили, понаехали, так сказать, вместо уехавших, и одесситами не назовешь. 

По стилю письма было видно, что маму смял поток новостей, готовый прокатиться прямо по ней. Раньше она относилась к отъезжающим, - вполне лояльно. Такие обнаруживались и среди ее старых одесских подруг. И к заполняющим пустоты она была лояльна. Но сейчас. Когда дело коснулось Тани, а значит всей их семьи, это маму задело.

Мама заметила, что Таня изменилась. Когда мама гостила у нее в Одессе, заметила  некоторые метаморфозы, но тогда не придала значения.  А теперь ясно. Понятно, что отъезд требует и моральных жертв. Таня в тот раз от откровенного разговора, как это принято между сестрами, уходила. И все же, некоторые контуры прорисовывались. О Малиновском  говорить нечего.  Изменился он за последнее время или и прежде был таким, гнилым, косящим на Запад, этого мама утверждать не могла. Но, что  можно сказать о человеке, у которого дочка сбежала  в Америку? Малиновский и Таня подняли паруса и  не думают, как их отъезд аукнется остающимся тут.
 
 Ты ведь знаешь, писала мама,  какая у папы работа. Там не посмотрят на его  стаж и квалификацию. Квалификация - даже  хуже. Будь он слесарем или дворником, другое дело. А специалисты его профиля, хоть застрелись, не должны иметь родственников в Америке. Конечно, стреляться папа не намерен. У них на работе даже некоторые из партии  вышли. Но это ни о чем не говорит. Папа  ходит теперь, как мешком ударенный.  Грозится, что если его выдавят на пенсию, он тоже выйдет из партии. В знак протеста. Правда, пока его ни в кадры, ни в первых отдел не вызывали.

 Маму особенно огорчало, что новости свалились, как кирпич на голову. Теперь Таня  извиняется, объясняет, что это одесская традиция – такие дела держат в тайне до последнего. И она не хотела заранее волновать, потому что они до последнего не знали, выпустят их или нет.  Но родной сестре можно было бы и намекнуть.

Теперь, когда  Таню подняло отъездной  волной, папу грозило подмыть. И не только папу.  Саше это тоже могло аукнуться. Неизвестно, как в их конторе относятся к  племянникам американских теть. Для чего тогда он на Толика Филатова выходил,  устраивался  через него на монтаж? Толстенную анкету заполнял. И был там такой вопрос: есть ли родственники за границей. Устраивался, чтобы ездить за бугор. Самое место для таких, как он,  только де-юре женатых. Ему  при такой жизни вполне хватает. Хватало даже, чтобы слать  жене специально для дочки. Жена явилась детонатором  его  перехода в монтажную организацию.  Когда совместная жизнь дала трещину, Саша хотел одного – не видеть жену. А как это осуществить в городе, где работать ему по специальности можно только на комбинате. И другой работы, не найти. Он вспомнил про Толика  и подумал, что такая, как у Толика, работа – то, что надо. Терять теперь нечего, а платят там прилично. Выхлопотал себе  командировку в Москву. Связался с Толиком. И, в конце концов,  прокатило.

Теперешняя его работа - переезды с места на место, вокзалы, гостиницы, столовки и тому подобное. За рубеж пока не пускали. Кормили обещаниями. Обещанного три года ждут, а  он проработал уже больше пяти лет. Выезжал  пока только в Монголию. А теперь с отъездом Тани, что будет? Теперь все может кувыркнуться, могут задробить визу. Когда бы он мог подумать, что  вдруг станет племянником американской тети? Правда, сейчас перестройка. Но перестроились ли компетентные структуры? 

Мамино письмо заканчивалось тем, что Саше  не мешало бы  попрощаться с Таней. Ну что же,  в Одессу, так  в Одессу.  Он, кстати, там давно не бывал. 

 И  кстати после  отъезда Тани у него в Одессе не останется прямой родни. Такой родни, у которых можно остановиться. Да, часто ли он  останавливался?  Но он жил с ощущением, что в любой момент может приехать в Одессу, как к себе домой.  Почти как домой. А теперь  пуповина отрезана. Придется попрощаться не только с Таней, но и с ощущением своей  причастности к Одессе. Только запись в паспорте теперь будет напоминать об Одессе.
.

   В старом  сером одесском доме, откуда он когда-то  пошел в первый класс,  мало что изменилось. Та же грязная арка. Та же лестница белого мрамора с давно не мытыми ступенями. Та же тяжелая дубовая дверь. То же перечисление, кому из жильцов сколько раз звонить. Тот же  темный дубовый старинный паркет в коридоре. Та же старинная люстра. 

Таня постарела. Носила очки. Малиновский тщился глядеть соколом. Тетя Адель умерла. Абрам  сильно сдал. Сашу  он не узнал и вспомнил с трудом, после долгих объяснений, что это Танин племянник.

У Тани  в комнате из книг только самоучители английского.  Из мебели самое необходимое: платяной шкаф, диван и стулья.  Тее вещи, что можно послать  багажом, уже упакованы в большие фанерные  ящики.  Для Саши пришлось позаимствовать у соседей  раскладушку и матрас. 


Таня с Малиновским ходили по врачам.  Америке нужны здоровые. Необходимо все заблаговременно вылечить. Особенно зубы. Говорят, на зубы не распространяется американская страховка. И хорошая улыбка – один из залогов успеха.

Оказалось, что Таня по многим эмигрантским параметрам обгоняет Малиновского. У нее только три пломбы. А Малиновскому –лечить и лечить. Так он еще зубных врачей боится, как ребенок. И Тане чуть не силком приходится  впихивать его к врачам. Кроме этого, Таня обгоняет Малиновского в изучении языка.  Получалось, что Таня оказалась более готовой к жизни за бугром, чем  тот, кто ей давал возможность уехать. 


Врачи, курсы английского – у Тани и Малиновского было дел до чертиков. Поэтому Саша совершал прощальные прогулки по городу самостоятельно. Когда еще доведется побывать? Погода стояла прекрасная. «Пышное природы увяданье». Море остыло. Не до купаний. Он ехал в центр.
 
У ног каменных львов городского сада  напротив  Пассажа раскинулась . выставка - продажа всякой мелочевки. Кто во что горазд. Саша остановился около художника  худого, длинноволосого с острой бородкой под Христа. Рядом висело несколько карандашных портретов, а у ног художника объявление: « нарисую ваш портрет». Тут же стояли и небольшие портреты маслом без рамок. И среди них он увидел  маленький,  размером с альбомный лист, женский портрет. На холсте с рамкой-растяжкой молодая женщина, очень похожая на Наташу.

 Саша взял холст, повернул и увидел: «Наташа. Идельсон, 1978».  Неужели все-таки Наташа. Но почему Идельсон? По мужу? Могла, конечно, сменить фамилию. 
Художник, как видно, сразу признав в Саше дилетанта, , лениво следил за ним,: купит, или не купит

Тем временем, Саша занялся подсчетом. Он  видел Наташу последний раз в Москве в семьдесят третьем году. За пять лет человек не слишком меняется. Но она ведь вроде бы жила в Сибири? Где-то в Иркутске? А как портрет  оказался в Одессе? Да просто могла приехать к тете Зое. А с какой стати ее нарисовали? Это вопрос. И как картину занесло  сюда  на продажу спустя больше десятка лет после написания? Непонятная подпись художника.  . Художник сидел на раскладном стуле и смотрел в пространство.  Ему где-то тридцать пять - сорок.  Считай, ровесник Наташе. Должен помнить, кого писал. Саша  хотел было спросить, и художник, сразу назвал цену. Заломил прилично. У Саши всякий интерес к живописи пропал.  Он поставил портрет на место. Художник  уведомил, что, в принципе, можно поторговаться. 
Саша  молчал. Полцены и то дорого. Только как память о молодости. Назвал свою цену. Художник присвистнул, и потерял к Саше интерес.  Но Саша  не уходил. Картина его интересовала не художественными достоинствами а  ее тайной. 
- Наташа?
- Вас  чем-то имя не устраивает? – усмехнулся художник.
- Устраивает. Но Наташа Идельсон. Это как-то, не вяжется..
- В Одессе все вяжется.  С вашими финансами не вяжется? Так и скажите.
- Дело не в том, - сказал Саша, - Я знал эту женщину. Думаю, что ее. Давно ее не видел. И вдруг тут. Но ее фамилия была не Идельсон.  Вы ведь ее рисовали…
- Сразу видно, вы не знаете за обстановку в Одессе. Людам легче выехать чем картинам.  Нужно  разрешение на вывоз.  Но свой собственный портрет – разрешают. Так Идельсон это художник. Он  перерисовал пол- Одессы. Пока сам не уехал.
- А как это к вам попало?
- А вы что из милиции?
- Меня интересует, кого он нарисовал?
- Не малейшего понятия. 
-А как узнать?
-Спросите самого Идельсона. Нью-Йорк, второй поворот налево.   

В конце концов договорились, продавец скинул  в цене и сунул картину в пакет. Доехав до тетиного дома, до вокзала, Саша захотел еще раз посмотреть на картину. Но вокзал с его нервной спешкой – не место для этого. Нужна спокойная обстановка.  Он пошел вдоль газонов, огибая Куликово поле в поисках спокойного уголка. Присел на  лавочку и  извлек картину из пакета.

Все-таки  похожа! Но что из того? Интересно, что скажет Таня? Хотя, больно нужна ей сейчас Наташа.  Она  в мыслях об Америке.

Саша засунул картину в пакет и двинулся к дому
- Дядя Саша? – спросила вдруг проходящая мимо женщина с ребенком.
- Да, - подтвердил Саша, вглядываясь в незнакомое лицо.  Он был уверен, что в Одессе нет молодых женщин, которые его могли бы знать.
- Я Юля, - сказала женщина и пояснила, - Мой папа Миша Минский.
- А-а,  Юля. А я думаю…. Во, как ты выросла, – теперь Саша заметил, что Юля похожа на Иру. Такая же крепкая, рослая и не особо привлекательная.
- Мы гостим у бабушки с дедушкой. А вот папа идет, - показала Юля. К ним приближались мужчина и длинноволосый, как хиппи, высокий стройный  юноша. В седом мужчине Саша узнал Мишу. 
- Ну, вот и встретились, - улыбнулся Миша, - Я слышал, что ты приехал с тетей попрощаться. Ну, как дела?
- Ничего идут дела, голова пока цела. А ты как?
- Тоже пока цела, -   Миша немного покачал головой
- Помнишь, как ты говорил, что нужно когти рвать? -  усмехнулся  Саша.
- И этот вопрос не снимается с повестки дня. Сын должен школу закончить. Пока живем мелкими сиюминутными задачами. Вот у родителей  гостим. Ну, ладно, молодежь, - обратился Миша к Юле и мальчику, - топайте домой  без меня. Скажите маме, я попозже приду. С дядей Сашей поговорю и приду.

- Ну как дела? –  повторил Миша вопрос когда молодежь удалилась.
- Да вот же,  приехал с тетей попрощаться.
- А мы – отдыхать. Нагрянули к предкам всей компанией.
- Из Москвы?
- Естественно. А ты в каких палестинах?
- Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз.
- Сын эту песню любит, - улыбнулся Миша, - Наивняк . Не понимает цены этого.
- Вот этот мальчик, который шел с тобой, твой сын? – спросил Саша.
- Ну да.
Они подошли к той скамейке, где пару минут назад Саша рассматривал картину.
- А Таня с вами приехала?
- А ты ничего не знаешь? – Миша вдохнул, - Таня умерла. Уже давно. Вовке было чуть больше года.
- А что такое? – Сашу эта новость крайне огорчила. Хоть он давно не вспоминал о Тане, но помнил ее молодой,  веселой и красивой. Слово смерть никак не вязалось с Таней.
- Опухоль мозга. Вдруг, неожиданно. И ничего сделать не могли.
- А ты сказал детям, скажите маме. Кто же  теперь за маму?
- Ира, кто же.
- Ира?! – воскликнул Саша, - Да это ведь из-за нее Таня… - Миша прервал его, положив ему руку на колено.
- Это из-за меня, - произнес  он твердо, -  Это я все заварил. Я и расхлебываю.
- Нет, первым делом, Таня расхлебала. Потом твой ребенок, оставшийся без мамы. А ты уже третьим по списку.  Ну да ладно.  Люди сходятся и расходятся, ссорятся и мирятся. Но  кулаками не машут. Это все из-за Иры. Ты что не мог найти себе хорошую девчонку?
- Оставайся при своем мнении, - сказал Миша, - Но ребенок не остался без мамы. Ты говоришь, хорошую девчонку?  Мне не до того было. Я остался с практически грудным ребенком. Ира тогда мне очень помогла. Так что Вовка пока и не знает, что она не его мама. Давай сменим тему. Ну, а ты как? Нашел себе хорошую девочку? Насколько я  помню, у тебя под конец все развалилось.  И с Наташей, и с Мариной.
- И прекрасно, что с Мариной развалилось, - сказал Саша, - Помнишь, что она выдала, когда к нам в общагу приходила?
- Ты знаешь, ей не слишком везет.  Помнишь, Володя, который приходил к нам в общаге объясняться насчет Марины?
--Ну, Рогов. И что?
- Он умер,- сказал Миша.
- Что это такое, у вас там все мрут?
- Он отравился. Работал с чем-то ядовитым. Долго лечился. Не помогло.
- Печально, -  сказал Саша, -   Я помню как-то приезжал в Москву. Ну, это давно было. Хотел встретиться с Вовкой. Ну, позвонил по старому Марининому телефону.  Ее мама сказала, что он болеет.
- А я в курсе, что ты приезжал.
- Но я то, как тебя найти не знал. Ты же с Татьяной мотался по углам.
- Нет. это как раз был тот момент, когда только –только Таня умерла. Ира взяла ребенка на себя. Так что мне пришлось переселиться в старую квартиру  на Соколе. Я уже вернулся в клинику, и  про Маринины беды знал от Инны. Марина тогда ей жаловалась, что ты ее маме позвонил, а Марине не стал перезванивать. А она бы  тебя провела в больницу.
- Да не хотел ей звонить. Жалко, конечно, что с Вовкой не повидался. И долго он еще протянул?
- Долго. Это только было началом.
- Печально. И как Марина?
- А как?  Снова вышла замуж.
- Да-а, - протянул Саша, - Видел еще кого-нибудь из общаги?
- Таня, когда еще здорова была, общалась с вашей Полиной.  Она пошла  по комсомольской линии.
- Понятно. Вот, кстати, - Саша извлек из пакета картину, - Узнаешь?
- Откуда это у тебя? – удивился Миша.
- Купил сегодня на развалах напротив Пассажа. Ты знаешь такого художника Идельсона? – Саша повернул картину и показал Мише надпись, -  Идельсон  уехал, а его картины еще до сих пор гуляют по Одессе.  Ну, а как твой Боря?
- Ты ведь в курсе?
- В курсе чего?.
- Борька и его приятели –  возомнили себя великими мыслителями. На них дело завели.  Маринин папа нашел хорошего адвоката. Отделался испугом. Но из аспирантуры выгнали. И в армию. Сейчас учителем математики в Ангарске.
- Вот так?! – удивленно воскликнул Саша, - Наташу куда-то в те края распределили. 
- Ну и что из этого?  Я  про Наташу от Борьки ничего не слышал, - покачал головой Миша, – А вообще, я не сторож брату своему. А что до Наташи. Видел  я ее года три-четыре назад. Гостил у  родителей. И на пляже ее видел. Она меня не заметила. Рубенсовская матрона.  Так что, в те годы возврата нет. Ты своей весенней гулкой ранью на розовом коне  уже свое проскакал.

.
Одесса его отъездом не  печалилась. Одесситы  спокойно направлялись по своим делам,. А Саша гадал,  возможно, последний раз он смотрит на этот город.  И до конца жизни в его паспорте будет  отметка – место рождения Одесса.   Прощай-прощай, Одесса-мама.  Вещи в  чемодане. В  сумке, которую он брал с собой в самолет,  немного. Главное  – портрет

Москва встретила, свинцовыми облаками, сырой прохладой и противным мелким дождиком. Пока ждал пересадку достал портрет.  С холста на него смотрела  молодая женщина, которую он помнил во всем ослепительном  блеске ее красоты. Он единственный помнил ее такой? Прав Миша?  «Жизнь моя иль ты приснилась мне. словно я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне»?