Глава третья. на страже завоеваний социализма

                ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
               НА СТРАЖЕ ЗАВОЕВАНИЙ СОЦИАЛИЗМА


   Прошло почти полвека с того июльского дня, когда был зачитан Приказ Министра обороны СССР о присвоении мне первичного воинского звания «лейтенант» и названо первое место службы – Группа советских войск в Германии. Услышав это, я сначала несколько опешил. До приказа среди выпускников циркулировали разные слухи и домыслы. Определяющим был один –  наш выпуск почти в полном составе отправят    в Забайкальский военный округ. Причина – напряженные отношения с Китайской Народной Республикой. Я, как и мои сослуживцы, считал это решение правильным. Только поэтому многие из нас уже начали связывать начало своей службы с этим суровым краем. Одновременно я не кривл душой. Особой эйфории в очередной раз побывать на китайской границе я не испытывал. О забайкальских дырах я был не только наслышан, но и сам уже многое пощупал своими руками. Одному, да еще молодому и не женатому еще бы сошло. А если жена и дети...

 Пессимизм и уныние тут же рассеивались, когда без пяти минут молодые лейтенанты говорили о плюсах службы в приграничном округе. К ним они относили нехватку офицерского состава, в первую очередь, политработников. Козыряли и тем, что широкомасштабное развертывание советских войск вдоль китайской границы, неплохая возможность для получения очередных должностей и званий. К плеяде подобных мечтателей нередко относился и я.
 
 Предстоящая служба в ГСВГ буквально через пару минут изменила мое представление и мечты о несостоявшейся службе в Забайкалье. О самой мощной группировке советских войск я довольно часто слышал из уст курсантов, которые служили в ГДР. Никто из них ничего плохого о социалистической стране не говорил. В радужных красках они и воспроизводили армейскую жизнь. Мало того. Эта служба была не только почетной,  но  и  очень  ответственной.  ГСВГ  находилась в самом центре Европы и стояла ноздря в ноздрю с войсками НАТО.

  Наступил сентябрь месяц. Согласно договоренности около дюжины офицеров прибыли на железнодорожный вокзал Новосибирск – Главный. Знакомый город радовал своих питомцев солнечной погодой. Местом встречи стал зал ожидания на втором этаже. Кое-кто из пассажиров улыбался, когда видел молодых офицеров в новенькой форме, за плечами и в руках которых были тяжелые тюки или баулы. В них находилась одежда военных, в зависимости от времен года или службы. От вынужденного усердия кое-кто из нас по-настоящему были в мыле. Несмотря на это, мы старались не замечать усталость. Мы здоровались, хлопали друг друга по плечам и наперебой рассказы- вали о новинках гражданской жизни. Прошедшее лето для германцев было очень знаменательным в их жизни. Они переженились.
 Скорый поезд Новосибирск – Москва «Сибиряк» доставил нас в столицу Советского Союза рано утром. Мы сдали вещи в багажную камеру, которая переправила их на Белорусский вокзал. Дальнейший путь политработников ротного звена пролегал через приграничный город Брест, затем Польшу. Конечная остановка – Дрезден, немецкий город. Поезд отправлялся только вечером, свободного времени было достаточно.
  Мы неспеша принялись рассматривать достопримечательности Москвы. Основной из них стала Красная площадь и мавзолей Ленина.
На самой главной площади страны нас остановил пожилой мужчина с небольшой плешинкой на голове, и показав удостоверение сотрудника «Воениздата», предложил нам сфотографироваться, сделать общее фото. Мы охотно согласились. Будет ли эта фотография фигурировать в каком-либо журнале или газете, офицеров мало интересовало. У каждого из них в этот момент были свои заботы и мечты. Были и общие. Никто из них до этого на Красной площади не был. Они лишь знали и видели, как на ней дважды в год проходили военные парады. Отсюда уходили в 1941 году солдаты, чтобы защитить свою родину от фашистско-немецких захватчиков. Здесь на Красной площади у Кремлевской стены покоились лучшие люди страны, и ни только. В Мавзолее покоился вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин. Каждый из офицеров прекрасно понимал, что значила эта личность для Советского Союза и для всего человечества. Все они были в приподнятом настроении. Не исключением был и бывший житель деревни Драгунка. Он то и дело вертел головой по сторонам, надеялся навсегда запечатлеть все то, что его окружало.
 Путь к ленинскому саркофагу проходил по гравиевым дорожкам Александровского сада, по брусчатке Кремлевского проезда и Красной площади. Вскоре небольшая группа лейтенантов с красными околышами на фуражках остановилась перед дверьми Мавзолея. Вошли в полуосвещенный вестибюль. На стене поблескивал барельеф Государственного герба СССР. Спустились по гранитным ступеням... Затем наступила тишина. Свет. Ленин. Я, честно говоря, даже не ожи- дал, что тело Ленина так хорошо сохранилось, ведь после его смерти прошло 48 лет, почти полвека!
 
 Затем офицеры побывали у главного поста страны – пост № 1, у входа в Мавзолей Ленина. Мы невольно залюбовались сменой по- четного караула. Точно за 2 минуты 45 секунд до смены разводящий и два караульных выходят из Спасских ворот на Красную площадь. Они идут мимо гостевых трибун, мимо Братских могил героев Октября, мимо гранитных досок с именами прославленных революционеров, чей прах замурован в Кремлевской стене. Этот чарующий парад высшей воинской выправки длится 2 минуты 35 секунд. Вот медная калитка, ведущая к главному входу в Мавзолей Ленина. Отрывистый металлический лязг – карабины энергично взяты «к ноге». В насту- пившей тишине разводящий осторожно открывает калитку. Вскоре приставлен шаг – новые часовые стоят перед старыми. И в этот миг над Красной площадью раздается перезвон кремлевских курантов. Часовые сменяются под второй перезвон...
 
 Особых впечатлений во время следования в поезде из Москвы до Бреста не было. Каждый занимался тем, чем хотел. Одни спали, другие переговаривались между собою. В приграничный город Брест приехали утром. Слегка покушав в привокзальном ресторане «Южный Буг», поехали в Брестскую крепость. Мемориальный комплекс
«Брестская крепость» мне очень понравился. Поднимало настроение не только память советского народа об участниках героической обороны в начале Великой Отечественной войны, но и небольшие группы ветеранов, которые то и дело сновали по комплексу. Кое-кто из них, увидев лейтенантов, улыбался или их приветствовал. Были и те, кто делился своими впечатлениями о прошедшей войне. Нам защитникам социалистического отечества радушное отношение по- жилых людей очень льстило. Льстило и мне. Я считал, что мое решение стать офицером было правильным. После посещения комплекса мы вновь оказались в ресторане «Южный Буг». Немного выпили, плотно закусили. Это было своеобразное прощание с великой страной, где мы родились, где получили высшее образование.
  Вечером выпускники НВВПОУ сели в поезд, идущий в сторону немецкого города Дрезден. В этот город мы прибыли на следующий день. О бывшей столице королевства Саксония я в принципе мало что знал. Зато очень многое был наслышан о картинной галереи. Она – одно из крупнейших в мире собраний живописи. Знал и о том, что многие произведения старых и новых европейских мастеров в 1945 году были спасены советскими воинами.
  Было уже темно, когда мы оказались в политотделе 1-й гвардейской танковой армии. Ночь перекантовались в небольшой комнате. Кто спал, кто кимарил. Ровно в девять утра пришел подполковник и распределил молодое пополнение по дивизиям. Мне досталась 7-я гвардейская танковая дивизия, 40-й мотострелковый полк. Бывшие однокашники тут же попрощались и разъехались по местам своей дальнейшей службы. От Дрездена до небольшого городишка Рослау, где находился штаб соединения, я ехал поездом. По приезду сразу же представился заместителю начальника политического отдела дивизии. Сам начальник был в соседнем танковом полку. Седовласый подполковник тепло меня встретил и невольно заметил о том, что я первый выпускник высшего военно-политического училища в танковой дивизии.
 До районного центра Бернбург, где дислоцировались мотострели, я добрался на попутной машине. Капитан, привозивший какие-то документы в штаб дивизии, узнав о том, что я – будущий служака в его полку, предложил свои услуги. Я охотно согласился. По дороге к моему первому месту службы старший старенького ГАЗ – 69 очень коротко рассказал мне о том, чем дышал «китайский полк». Его монолог, как правило, я не перебивал. Не видел в этом необходимости. Я делал первые шаги в ГСВГ, мне как воздух была нужна информация.
В полк мы приехали где-то к обеду. Я тепло попрощался с офицером и с двумя большими баулами двинулся в сторону дежурного по части. Оставив вещи в его комнате, сразу пошел представляться командиру части и его заместителям. Замполита полка в кабинете не оказалось. В его поиске мне помог худощавый сержант, дежурный по штабу. «Портрет» моего начальника полностью совпал с физиономией седовласого капитана, который стоял возле караульного помещения. Я строевым шагом подошел к офицеру, представился. Он тут же пригласил меня в свой кабинет. Беседа была не продолжительной, но очень богатой по содержанию. Первый батальон, в котором мне предстояло служить, лихорадило. Процветала дедовщина, проблемы были и среди офицерского состава. Начальник слегка барабанил пальцами обеих рук по столу, скорее всего сильно нервничал, когда рассказывал о заместителе командира 1-й роты по политчасти, который уже пару дней не был на службе. Причиной этому была пьянка. В третьей роте вообще не было политработника. Новенькому предстояло поднимать «целину».
  После беседы с капитаном я очутился в трехэтажной казарме, где располагался 1-й мотострелковый батальон. И вновь представился, сначала офицерам управления батальона, потом командиру роты. Высокого роста арменин, который был несколько полнотелый для такой должности, обнял меня и с улыбкой произнес о том, что он очень рад прибытию комиссара. Затем слегка потер руками и с уверенностью добавил, что сейчас ему куда будет легче работать.
Теплые слова поддержки и в какой-то степени взаимопонимания меня окрылили. Я крепко пожал руку незнакомому еще мне офицеру и вновь направился в штаб полка. Заместитель командира полка по тылу, лысый подполковник во время моего представления, как и замполит полка, обещали мне место для жилья в офицерском общежитии.
  Едва я поднялся на крыльцо трехэтажного особняка, как в одной из комнат раздались громкие крики и возгласы поддержки. Я сразу же врубился. В городе Мюнхене, крупнейшем городе Федеративной республики Германии проходила летняя Олимпиада. Я постучался в дверь. Она тут же открылась. Я слегка подался вперед. За небольшим столиком сидели два молодых человека и слушали по радиоприемнику трансляцию матча между сборными СССР и США в финале баскетбольного турнира XX летних Олимпийских игр. Я кивком головы поприветствовал офицеров. Затем подошел к одному из них, на голове которого был небольшой ершик волос, и спросил о свободной койке. Он тут же встал и повел меня на этаж выше и пальцем руки указал на комнату, дверь которой была слегка приоткрыта. К моему удивлению, в небольшом помещении никого не было. Жильцы появились поздно вечером, два офицера. Увидев новенького, они подошли к его кровати и крепко пожали ему руку. На этом наше знакомство закончилось. Рано утром я проснулся и направился в туалет. Невольно бросил взгляд на открытую входную дверь общежития. На ступеньках крыльца сидели вчерашние болельщики. Они вновь были при своем амплуа.
 Наперебой рассказывали друг другу о перипетиях поистине исторического поединка между баскетболистами двух сверхдержав. Он состоялся  в ночь с 9 на 10 сентября 1972 года на арене «Руди-Зедльмайер-Халле» в Мюнхене, построенной специально к Играм 1972 года. Золотая медаль баскетбольного турнира была последней разыгрываемой медалью спортивного соревнования. За три секунды до окончания матча советские баскетболисты забросили решающий мяч. Счет 51:50. Советскому Союзу эта победа принесла первое олимпийское золото в мужском баскетболе. Судачить о спорте у меня не было ни желания, ни времени. Через час предстояло первое знакомство с моими подчиненными...
 
  Несколько слов о Группе советских войск в Германии. Основной задачей Группы было обеспечение защиты западных рубежей СССР от внешних угроз и сокрушение любого противника. В 1970–1980-х годах ГСВГ являлась наиболее мощным и боеспособным оперативно-стратегическим объединением Советских ВС, которое предназначалось для решения главных задач в операциях объединенных ВС государств – участников Варшавского Договора на европейском театре военных действий. Группа войск относилась к первому стратегическому эшелону (войскам прикрытия).
 Эта ударная наступательная группировка Советской Армии была способна при необходимости, по замыслам советских военных стратегов, нанести кинжальный танковый удар по войскам НАТО и «прошить» Западную Европу до Ла-Манша.
 
 В ГСВГ входило несколько общевойсковых и танковых армий, воздушная армия, соединения и части родов войск, специальных войск и тыла. Войска были полностью укомплектованы и оснащены самым современным вооружением, в том числе, ядерным.
Группа также являлась испытательным полигоном для проверки возможностей новейших на тот момент образцов оружия, уровня подготовки командных кадров и личного состава. В 777 военных городках, расположенных во всех землях Восточной Германии, неу- станно шла боевая учеба. Только на боевое дежурство здесь каждый день заступало 14 тысяч человек, а в карауле и суточном наряде не смыкали глаз 40 тысяч солдат и офицеров.
В воздухе и на аэродромах в готовности к боевому применению находились 1400 самолетов и вертолетов, на стартовых позициях – десятки ракетных установок с ядерным оружием. Ежегодно группа в цилиндрах своих двигателей сжигала 800 тысяч тонн топлива и горючесмазочных материалов. Каждый день, чтобы обеспечить жизнь советской военной группы, на дороги Германии выходили 14 тысяч автомобилей.
Офицеры и солдаты совершенствовали боевое мастерство в учебных центрах, на полигонах. Советские войска на территории ГДР имели 12 полигонов. Магдебургский учебный центр раскинулся на 43 тысячах гектаров и позволял проводить дивизионные учения с боевой стрельбой.
 
 Группа советских войск в Германии, как никто и нигде, была настоящей школой мужества и дисциплинированности молодых парней. Здесь господствовал высокий уровень боевой подготовки и надежности. Сюда направляли служить лучших. Ведь солдаты и офицеры элитной группировки стояли на самом главном, западном направлении – и в случае «большой войны» должны были первыми принять бой. Служба в Германии для многих была предметом гордости и престижа.
 Интересно отметить, что группа войск, специфическое «государство в государстве» все делала своими руками – пекла хлеб, реставрировала музыкальные инструменты, восстанавливала знамена, испытывала новейшую технику, проводила уникальные медицинские операции, учила детей. Их численность была очень большой. В 1990 году «детская армия» в своих рядах насчитывала 90 тысяч че- ловек, 50 тысяч из которых – учащиеся. Они обучались в 176 школах. Каждое утро 3 тысячи автобусов доставляли их к школьному порогу. Естественно, такое количество детей и женщин требовало сильной, хорошо оснащенной, разветвленной службы гинекологии и педиатрии. Нигде в Вооруженных Силах не было столько детских и гинекологических кабинетов, отделений, роддомов. Во все времена рождаемость в группе войск в 2–2,5 раза превышала союзную. Почти по 5 тысяч новорожденных в год принимали родильные отделения Западной группы войск.
 
  Одной из главных ударных сил ГСВГ была 1-я гвардейская танковая армия. Штаб объединения находился в г. Дрездене, войсковая часть полевая почта 08608. В его составе была и 7-я гвардейская танковая Киевско-Берлинская ордена Ленина, дважды Краснознаменная, ордена Суворова дивизия (штаб дивизии – г. Рослау). Войсковая часть полевая почта 58391.
В составе прославленного танкового соединения находился и 40-й мотострелковый полк. Несколько позже он получил почетное название «Берлинский», дислоцировался в г. Бернбург. Войсковая часть полевая почта 83060.
 
  Пять лет моей службы в Группе советских войск пролетели как один миг. Праздностей практически не было. Исключением были отпуска. Офицеру предоставлялась в год 30-дневная «гражданка» и к этому несколько дней на проезд, туда и обратно. В итоге я имел возможность 40 дней пожить без родного личного состава.
  С первого дня пребывания в действующей армии я прекрасно понимал, что никто за меня ничего делать не будет. У меня, как и у моей жены, толкачей не было. Маленькие или большие звезды на погонах мне, сыну крестьянина, с неба не свалятся. Мне предстояло, как в народе говорят, пахать, пахать и еще раз пахать. К моему удивлению,  и в армии трудолюбие надо мною возобладало.
  Для тех, кто служил в те времена, доподлинно известно, что ленинская комната была лицом и символом политработника, в первую очередь, ротного звена. И с этой задачей я справился успешно. Через пару месяцев «светлица» была самой лучшей в полку не только по оформлению, но и по содержанию. И не только у «китайцев», но и в дивизии, и армии.
  Итог моего старта превзошел все мои ожидания. Через год моя фотография висела на доске Почета мотострелкового полка, несколько позже и на доске Почета прославленной танковой дивизии.
 Мало того. Ленинскую комнату 3-й мотострелковой роты посетил член Военного совета 1-й танковой армий, начальник политического отдела. Седовласый генерал-майор оказался в моей роте не ради лучшей светлицы, он действовал по особому плану. Выполнял указания центральных органов партии. В начале 70-х годов прошлого столетия среди всевозможного начальства превалировало «модное» занятие, целью которого была работа с низами, с первичными парторганизациями. Скорее всего, основной причиной визита были неуставные взаимоотношения среди личного состава «китайского» полка. Мотострелков по этому поводу часто лихорадило. Исключением в этом плане был 1-й батальон, включая и мое подразделение. Несколько позже я узнал, что визит большого начальника в партийную группу был  согласован  с  начальником  политотдела  дивизии. В итоге получилась довольно интересная картина, что называлось партийным собранием. В ленинской комнате сидело семь коммунистов. Четыре – из ротного звена: командир, замполит и двое взводных. Остальные – верхи: начальник политического отдела армии, звание – генерал-майор; начальник политического отдела дивизии, звание – полковник; заместитель командира мотострелкового полка по политической части, звание – майор. С отчетным докладом о работе партгруппы выступил командир взвода, лейтенант. Затем начались прения по докладу. Низы выступили все, из верхов выступил лишь генерал. Выступление политического шефа армии мне понравилось. Я внимательно его слушал. Дивизионный и полковой начальники не только слушали высокопоставленного чиновника, но и с большим прилежанием конспектировали его ценные указания.
  Внезапное пребывание генерала в моей роте впоследствии сыграло  для  меня  положительную  роль.  Через  некоторое  время в Дрездене состоялось совещание молодых политработников 1-й танковой армии. В своем докладе уже знакомый мне генерал поделился своими впечатлениями о визите в мою роту. Высоко он оценил также и ленинскую комнату. Я стоял перед коллегами по духу несколько смущенный, но и одновременно гордый за свой вклад, который я внес в подготовку ротного «партийного» форума и оформление светлицы. В этот же день поползли слухи о моей карьере. Одни судачили, что вот-вот я получу должность заместителя командира батальона по политической части, другие «агитировали» в политотдел дивизии.К моему удивлению, ни то и ни другое я не получил.
 
  Через два года службы в ГСВГ мне доверили выполнять важное
«правительственное задание» – участие в уборке урожая. «Битва за урожай» для военных стала уже привычным делом, они это делали почти на протяжении двух десятилетий. В простонародье довольно часто эту битву назвали «целиной», на которую откомандировывались тысячи офицеров, прапорщиков и солдат. Привлекались и гражданские специалисты, «партизаны». Из Советской Армии изымалась также и многочисленная техника. Сложилась и определенная организационная структура по управлению «целинниками». По количеству округов и групп войск создавались оперативные группы, в каждой было от трех до пяти автомобильных батальонов. В батальоне, как правило, было пять рот,  в  составе  каждой насчитывалось  сто  автомобилей и 120–150 человек личного состава.
  «Правительственное задание» на словах звучало почетно, с некоторым пафосом, на деле же было совсем иное. Сначала о личном составе, который тысячами направлялся из-за границы на просторы Советского Союза. Как правило, офицеры всячески избегали такого наказания. По многим причинам. Первое, они не только впустую тратили свое время, но и теряли деньги. На «целине» они довольствовались лишь советскими рублями, то есть одним окладом. Немецкие марки им не платили. Второе, никто не хотел расставаться со своей семьей. Жена и дети и во время службы очень мало общались со своим мужем или отцом. Он, как правило, все время пропадал в казарме, был на учениях и в нарядах. Для солдат целина оказией не была. Они прекрасно знали, что предстоящая уборка урожая – лафа, полугражданка, где можно не только филонить, но и слегка расслабиться. Еще несколько слов о подборе кадров для уборки урожая. Как правило, командиры подразделений в один миг избавлялись от своих неугодных подчиненных. Среди них были нарушители воинской дисциплины, алкоголики, сачки. Одновременно отцы-командиры избавлялись и от ненужной или неисправной техники. Часть автомашин уже во время погрузки на железнодорожные платформы «хромала».
  Мое участие в «целине» было довольно длительным, с мая по ноябрь 1974 года. За это время автомобильная рота побывала в Саратовской, Кустанайской и Винницкой областях. Я не собираюсь подробно описывать все перипетии борьбы за урожай, ее содержание мало чем отличалось от моих предшественников или даже тех, кому еще предстояло заступить на целинную вахту.
О позитивах скажу очень кратко. Основная часть подчиненных добросовестно выполнила свой долг перед родиной. Многие солдаты и офицеры за ратный труд получили почетные грамоты, ценные подарки. Рота была награждена тремя Красными знаменами.
  К сожалению, не обходилось и без казусов, что на языке военных означало – нарушение дисциплины. И зачинателями в этом гнусном деле, как не странно, были офицеры. Командир роты, которому до пенсии оставалось пару лет, особо себя не загружал. Одним словом, он на все и вся «забил». Ради приличия майор на разводах личного состава отмечался, и то не всегда. Как и не всегда принимал участие и в воспитательных мероприятиях среди подчиненных, которые употребляли спиртное или увиливали от службы. Основное время он проводил в разъездах или в общении с местными женщинами. Под стать ему был и его заместитель по технической части. Седовласый капитан очень редко посещал расположение роты, как и не проявлял пристального интереса и к технике, особенно поломанной. Причиной этому была его жена, которая к нему приехала. Офицер с блондинкой частенько прогуливался по улицам села или районного центра, независимо от региона нашей дислокации.
 
  Пару слов о прапорщиках, «золотоискателях» Советской Армии. В роте их было 5 человек (старшина роты, начальник продовольственной службы, начальник медицинской службы, начальник ГСМ, начфин). За все время пребывания на целине большинство из них жило и действовало по «личному плану». Служба их мало интересовала. Примеров предостаточно. Начпрод, молодой мужчина высокого роста пару раз умудрился оставить автороту без дневного рациона. Начальник ГСМ вообще однажды до парка машин не довез горючее, хотя в накладных черным по белому было написано, что его полностью отоварили. Я начал с ними разбираться. Каждый из «прапоров» юлил, отпирался. Один сказал, что продукты просто-напросто украли, когда старший машины и ее водитель были в столовой. Другой божился, что у бензовоза был несправный кран и т. п. Обращаться в военную прокуратуру было бессмысленно, да и не до этого было. У офицера-политработника не хватало времени для всевозможных утрясок. Проблемы возникали каждый день и каждый час, независимо от времени суток или района дислокации. Утром, перед разводом я сначала проверял наличие «звездочек». Их, как правило, не хватало. Начфин почти всегда отсутствовал. Предтечей этому стала Саратовская область, первое место дислокации роты. Он познакомился с сельской продавщицей, затем на пару недель исчез, потом вновь появился. Я радовался, когда на развод прибывала парочка офицеров. Ежели в строю стоял еще и ротный командир, что моя душа ликовала. Появлялась возможность передать бразды правления тому, кому определяли Уставы Советской Армии.
 
  Уборка урожая в Урицком районе Кустанайской области для меня стала знаковой. От имени управления батальона я был представлен к награждению медалью «За трудовое отличие». Через пару дней меня вновь «наградили», на этот раз куда выше. Директор совхоза, седовласый мужчина внес существенные коррективы. Он от имени руководства и партийного комитета совхоза рекомендовал батальонному начальству представить меня к награждению орденом «Знак Почета». Командир батальона, подполковник и его заместитель по политической части, майор против этого не возражали. Мало того. Они сделали запрос на мою характеристику в Бернбург, в управление мотострелкового полка.
 
  На некоторое время я впал в раздумье. Чем больше думал, тем в больше поддерживал инициативу местного руководителя. Он, являясь директором одного из богатых совхозов Кустанайской области, как в народе говорят, душой и телом был предан своему делу. Несмотря на засуху, хозяйство собрало неплохой урожай. Мы довольно часто встречались друг с другом, в поле или на весовой. Нравилась мне     и манера обращения гражданского. Я называл его по имени и отчеству, он же всегда называл меня «комиссаром». Директор нередко был и в расположении военных автомобилистов. Вполне возможно, он знал о том, кто на самом деле управлял подразделением.
Мне было также приятно, когда директор попросил меня сопровождать машину с «остатками» нового урожая в г. Урицк, на районный элеватор. Очередная поездка прошла успешно, за исключением малого. Был очень поздний вечер, когда груженый «по самые уши» ЗИЛ – 157 покинул зерноток центральной усадьбы совхоза. В пути военные сначала некоторое время болтали. Я то и дело поглядывал на водителя, которому до дембеля оставалось всего ничего. Едва его глаза на миг закрывались, я тут же сильно кашлял или задавал очередной вопрос. Для офицеров было общеизвестно, что монотонная езда, тем более в ночное время, нередко клонила водителей ко сну. Лейтенант и сержант в эту в последнюю и в некоторой степени почетную поездку не горели желанием попасть в какую-либо передрягу, но увы, судьба распорядилась по-иному. Старший машины на некоторое время замолчал, погрузился в размышления. Причин для этого было очень много. Роте давался один день для перекура, затем погрузка на платформы и вновь очередной объект работы – уборка сахарной свеклы на Украине...
 Внезапно машина резко свернула с асфальтированной дороги в левую сторону. Я мигом оторвался от дум и моментально перехватил руль управления у водителя, который слегка кимарил. Его глаза были закрыты. Грузовик сначала сильно тряхнуло, затем он несколько раз неестественно дернулся и заглох. Я тут же открыл дверцу и спрыгнул на землю. Оббежал вокруг машины – каких-либо повреждений не было. Все нормально было и с зерном. Я с облегчением вздохнул. Потом кинулся к своему напарнику. Его выражение лица чем-то напоминало сфинкса из Древнего Египта: каменное изваяние лежащего льва с человеческой головой. Исключением этому были слезы, которые текли из глаз сержанта, в недалеком будущем дембеля. Дальнейшее поведение водителя меня в прямом смысле шокировало. Он быстро выскочил из кабины, и сделав небольшую пробежку, ничком упал на землю. И тут же стал рыдать. Затем несколько успокоился и стал еле слышно причитать:
   – Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, спасибо... Вы спасли мне жизнь... Вы спасли мне жизнь...
Я сначала по большому счету не вникал в слова своего подчиненного. Помогать друг другу или даже спасать товарища, попавшего в трудную ситуацию, долг не только военнослужащих, но и всех порядочных людей. Я слегка улыбнулся, подошел к лежачему и похлопал его по плечу, затем с уверенностью в голосе произнес:
    – Алексей, успокойся, ты же прекрасно понимаешь, что жизнь прожить, не поле перейти... Каждому известно, что жизнь военного куда сложнее и опаснее, чем на гражданке...
 Несколько панибратское отношение офицера к подчиненному в значительной степени «размочило» армейскую субординацию, официоз. Сержант приподнялся и протянул мне руку, потом с нескрываемой жалостью в голосе прошептал:
  – Товарищ лейтенант, мне наш полковой молчи-молчи приказал за Вами на целине следить и обо всем ему подробно докладывать...
 От неожиданной информации я опешил, однако мое замешательство было сиеминутным. Слегка стиснув зубы, я протянул свою руку подчиненному и с силой притянул к себе. Затем пристально, не отрываясь, уставился на физиономию водителя. Его глаза были непонятно какого цвета. Скорее всего, причиной этому была темнота, еще господствующая на казахстанской земле. Они лишь бегали из стороны в сторону, иногда полузакрывались. Я тяжело вздохнул и уверенным шагом направился к машине. Сел за руль, включил зажигание. Слегка улыбнулся, мотор работал четко, без всяких перебоев.
 Остаток пути до Урицка военные молчали. Сержант часто вздыхал и пристально смотрел то на лобое стекло, то на своего соседа. Лейтенант, сидевший за рулем, с некоторой тоской вглядывался в серое полотно асфальтированной дороги, и все больше и больше погружался в мир размышлений. За час с небольшим он многое «перелопатил» в своей голове. Не отрицал, что до этой поездки он очень мало знал
о своем напарнике. Да и не до бесед или раскаяния было. Текучка заедала, причем повседневный ритм жизни был очень сложный и тяжелый. Довольно часто и непредсказуемый.
 Я изредка бросал взгляд на рядом сидевшего «стукача». И при этом сильно сжимал зубы. Я, еще «зеленый» офицер, прекрасно знал, что в полку были два спецработника. Один был «внутренний», работал в части. Другой – внешний, сотрудничал с немцами. Их называли по-разному: чекистами, молчи-молчи или кагебистами. Слышал и о том, что за хорошую работу «стукачей» премировали. Солдаты получали, как правило, отпуск, офицеры – должность или лучшее место службы.
  Вторая половина очередного дня для военных автомобилистов была очень приятной, в большей мере торжественной. В расположение роты приехал директор совхоза и секретарь парткома. Они вручили отличившися солдатам и офицерам грамоты и ценные подарки. Вечером в совхозной столовой состоялся банкет, повод этому – заверше- ние уборки урожая. Были приглашены и офицеры-целинники. Стол для компании накрыли богатый. Гражданские вели себя прилично. Сразу же чувствовалось, что директор держал всех и вся в ежовых руковицах. К моему сожалению, мои начальники – два майора вели себя не должным образом. Заместитель командира батальона по поли- тической части после прощального тоста, непонятно почему, быстро обмяк, в конце «мероприятия» вообще расслабился. Спал на краешке стола, иногда открывал глаза и что-то бормотал командным голосом себе под нос. Поведение ротного меня вообще поразило. Полулысый мужчина в трусах, в руках которого был черпак, с гиканьем бегал за розовощекими женщинами, работниками кухни.
 
 Был конец ноября, когда автомобильный батальон, сформированный на базе 7-й гвардейской танковой дивизии, прибыл в место постоянной дислокации. Лишь после того, как немецкие железнодорожники известили советских военных, что они к ним не имеют никаких претензий, я направился в штаб соединения. Считал необходимым доложить начальнику политического отдела о завершении правительственного задания. Его в кабинете не оказалось. Постучал в дверь кабинета его заместителя. Вошел и отрапортовал, что автомобильная рота прибыла. Чрезвычайных происшествий не было. Доложил и о том, что за высокие производственные показатели она была награждена тремя Красными знаменами. Подполковник, седовласый мужчина с несколько горбатым носом, мой рапорт слушать не соизволил. Он все это время рылся в большом металлическом шкафу, скорее всего, искал какую-то брошюру или бумажку. После рапорта я прямо перед столом начальника выставил три красных полотнища, каждый был с древко и в специальном кожухе. Через пару минут подполковник соизволил оторваться от важных дел. Он слегка сгорбился, сел за стол, приподнял голову и еле слышно пробурчал:
   – Знамена отдайте дежурному по штабу... Он в курсе дела...
 И тут же стал звонить по телефону. Мне ничего не оставалось делать, как взять под козырек и выйти из кабинета...
 
 Молва о том, что молодой политработник за уборку урожая получит орден «Знак Почета», едва я оказался в родном мне военном городке, достигла апогея. Меня то и дело спрашивали офицеры, нередко их жены, что я «натворил» на целине. Я, как правило, отнекивался или пожимал плечами. При этом вновь и вновь впадал в раздумье. Я сам видел, как командир батальона подписывал на меня представление к награде. Вместе с тем, я также прекрасно понимал, что в жизни все бывает. При этой мысли я довольно часто тускнел. Прошедшая целина для ее участников была настоящим испытанием на прочность, самовыживание. В это понятие входило ни только многодневное пребывание в вагонах, предназначенных для перевозки всевозможных грузов, но и бытовые проблемы, связанные со сменой мест дислокации. Расшатывали нервную систему и правонарушения среди подчиненных, а также улаживание конфликтов с гражданским населением... Прошел месяц, другой, третий. Ни ордена, ни медали я не получил. Вскоре я окончательно успокоился, значит, не судьба. Пропал интерес и к «орденоносцу». Несколько позже я узнал, что мою награду «переадресовали» офицеру из штаба оперативной группы ГСВГ. Этому я иногда верил, иногда нет. Ведь это были только слухи...

  Прошел еще один год. Моя рота имела не только звание отличной,
но и была образцово показательной. Офицеры, как и солдаты, успешно справлялись со всеми задачами, которые ставили перед ними командование батальона и полка. Будь то стрельбы или вождение боевых машин. Для мотострелков почти родными были Ораниенбаумское и Акенское (г. Акен, Эльба) стрельбище. На уровне была и политическая подготовка. Не говоря уже о ленинской комнате. Довольно часто на ее базе проводились партийно-комсомольские активы батальона или полка. Нередко посещали ее и гонцы из управления дивизии. Пару раз были в ленинской комнате и немцы, представители общественных организаций г. Бернбурга.
 
 Один из визитов немецких товарищей мне запомнился на всю жизнь. На дворе стоял сентябрь. В роту прибежал дежурный по штабу полка и несколько заикаясь, скорее всего, от волнения сообщил о том, что в расположение роты идет немецкая делегация. Информацию сержанта я воспринял совершенно спокойно. Перед гражданскими, пусть даже и немцами, не было необходимости стоять навытяжку и отвечать «так точно» или «никак нет». Мало того. Я уже имел определенные контакты с местными немцами. В полку проводилось немало советско-германских мероприятий, например, вечера братства по оружию или празднование победы советского народа над фашист- ской Германией. Популярными среди мотострелков были и концерты союза свободной молодежи ГДР.
  Едва посыльный улетучился, я стал размышлять. Меня радовало то, что в казарме никого не было, кроме внутреннего наряда. Три взвода были в поле, неподалеку от парка боевых машин, проводились занятия по оружию массового поражения. Отсутствовал и ротный командир, он находился в отпуске. Я, как правило, исполнял его обязанности.
Минут через десять дверь открылась и в коридоре появилась делегация. Я несколько растерялся. Она была не только многочисленной, но и очень представительной. Впереди семенил заместитель командира полка по политической части, несколько позади его шел немецкий генерал и гражданский. Мою попытку отрапортовать майор приостановил взмахом руки. Я тут умолк и несколько отошел в сторону. Экскурсоводом был мой начальник. Он очень быстро провел гостей по спальным помещениям, затем они вошли в ленинскую комнату. В ней они задержались основательно. Я был вне поля зрения. Стоял возле открытой двери и наблюдал за происходящим. Замполит полка то и дело махал руками перед тем или иным планшетом и оживленно рассказывал об его содержании на русском языке, довольно часто вставлял в свой монолог и немецкие слова.
 Неожиданно из группы вышел симпатичный мужчина, улыбнулся, и протянув мне руку, представился. Немец с вьющимися волосами на голове поразил меня не только своей заразительной улыбкой, но и прекрасным знанием русского языка. Мы тут же отошли в сторону и очутились возле окна, через которое проникали солнечные лучи, при этом освещая почти половину коридора солдатской казармы. Товарищ Эгон Кренц, слегка оперевшись рукой на подоконник, тут же начал меня расспрашивать. Сначала спросил, где я родился и какое военное училище окончил. Потом поинтересовался о том, какие мероприятия проводятся в роте по укреплению советско-германской дружбы. Я очень кратко отвечал на вопросы немецкого чиновника. Каких-либо секретов или военной тайны незнакомому для меня человеку я не выдавал, хотя прекрасно знал, что армии двух братских народов имели очень много общего.
 
 Наш разговор через некоторое время был прерван. Из ленинской комнаты вышли мои гости и стали спускаться вниз. Кренц вновь широко улыбнулся, крепко пожал мне руку и на чистом русском языке произнес: «До свидания, товарищ лейтенант. Всего хорошего». И затем ускоренным шагом направился к выходу. Через пару минут  я зашел в канцелярию роты, присел за стол. Призадумался. Не скрывал, что визит такой важной делегации был для меня полнейшей неожиданностью. И хорошо, что она была неожиданной, а то вообще был бы каюк... Опять наведение марафета и нервы. Затем невольно улыбнулся. Немцы социалистической Германии всегда мне нравились своей порядочностью, чистотой. И это я в очередной раз связывал с короткой беседой с товарищем Кренцом, который был не только эрудирован, но и прекрасно знал русский язык. Подкупал меня и его внешний вид. Молодой мужчина был чисто выбрит и был в ослепи- тельно белой рубашке...
 
 К сожалению, мне больше не удалось встретиться с Эгоном Кренцем. Несмотря на это, я все эти годы храню теплые воспоминания  об этом человеке. Не только храню, но и с пристальным вниманием слежу за его деятельностью. Не отрицаю, многое из его биографии меня, как человека, как личность, подкупает. В первую очередь, его порядочность, сила воли. В этом я неоднократно убеждался, когда он был на олимпе политической власти в ГДР и после падения Берлинской стены. В 1997 году Эгон Кренц после судебного разбирательства был приговорен к 6,5 годам тюрьмы за причастность к «гибели людей у Берлинской стены». Сначала он отбывал наказание в тюрьме Моабит, потом его перевели в тюрьму Плетцензее (Берлин), где он получил право свободного выхода: возвращался в камеру лишь на ночь. В свободное от «отсидки» время Кренц работал на фабрике по производству протезов, а затем – в одной из авиакомпаний.
 В декабре 2003 года Берлинский суд постановил досрочно освободить из заключения Эгона Кренца. Последний руководитель социалистической Германии вышел на свободу после почти четырех лет заключения, отбыв оставшийся срок условно. В политической жизни Германии Кренц не участвует: в соответствии с приговором суда, ему навечно запрещено выдвигаться на любую политическую должность. Автор книг «Тюремные записки», «Мы и русские». Кренц не изменил свое мировоззрение, считает себя коммунистом.
  Посещение немецкой делегации, в составе которой был генерал из Главного политического управления ННА ГДР, а также руководитель Союза свободной немецкой молодежи в очередной раз подняло мой престиж как офицера-политработника. Кое-кто из сослуживцев вновь стал муссировать слухи о моем возможном повышении. Мне также представлялось, что я уже сильно засиделся на своей должности и имел все основания на повышение. За мою бытность в подразделении произошла ощутимая ротация кадров. Двое взводных командиров ушли на роты, ротный стал начальником штаба батальона. В итоге мне очередную должность не дали, зато через год о моем опыте индивидуальной работы с подчиненными написали в дивизионной газете
«Знамя Родины». Она называлась «Индивидуально – значит конкретно». Несколько позже появилась заметка обо мне и в окружной газете.
 
  На одном из строевых смотров, которые проводились под эгидой дивизионного начальства, я задал вопрос о своем служебном продвижении начальнику политического отдела. Низкорослый арменин, подполковник с некоторым пренебрежением посмотрел на своего подчиненного и сквозь зубы процедил:
  – Слушай... Я пять лет был Ванькой взводным, и сейчас, как видишь, на должности полковника... Подожди и ты...
 Безразличие к моей пресоне, конечно, меня сильно обидело. Все то, что я думал и хотел сказать своему шефу, из головы вылетело. Я не ожидал такого беспардонного поведения от щегловатого чинуши с большими звездами, который на каждом совещании трындил о политработниках, как инженерах человеческих душ. Я прекрасно знал и о возможных «нормативах» карьерной лестницы среди офицерского состава. Я тяжело вздохнул и слегка приоткрыл рот. Моя попытка высказать свое личное мнение провалилась. Начальник с напыщенным видом уже стоял возле генерала, командира дивизии и о чем-то с ним оживленно говорил.
  Мне тут же невольно вспомнился эпизод, связанный с начальником, который носил красные лампасы. Я с ним впервые встретился летом на Ораниенбаумском стрельбище.
Был июль месяц. Стояла сильная жара, зашкаливало за тридцать градусов. Две боевые машины пехоты находились на исходной позиции. Первым  предстояло  стрелять,  как  правило,  командиру  и замполиту. Буквально за пару минут до команды «К бою!» к наблюдательному пункту лихо подкатил командирский «УАЗ – 469» и из него вылез генерал. В сей миг началась армейская субординация. Все и вся кругом приняли стойку «Смирно». В один миг оказался на земле и руководитель стрельбы, подполковник, который носил условную повязку «З». Подобное в армейских уставах было не прописано, но все уже знали, что ему до замены во внутренний округ Большой земли, оставалось всего ничего. Он находился на наблюдательной вышке. Служака не то от усердия, не то от страха, прямо перед спуском с лестницы споткнулся и плюхнулся на землю. Потом, превозмогая боль, кинулся рапортовать важной птице. Холеный генерал с нескрываемым пренебрежением посмотрел на офицера и слегка махнул рукой. Скорее всего, ему было не до этого. Он с большим вниманием зрил за младшими офицерами, которые стояли возле боевых машин и ждали команды. Он прямо на ходу громко рявкнул: «К бою!». Управленцы роты через несколько секунд оказались в боевой технике. Машины рванулись вперед...
  Итог стрельбы оказался для меня и ротного неутешительным. Из-за мощных облаков пыли никто из нас через тримплекс не видел ни только мишеней, но и дороги. Командир произвел один выстрел наугад, я же вообще не стрелял. Не хотел смешить ни своих подчиненных, ни генерала, да и остальной мир. «Неуд» младших офицеров сильно взбесил начальника. Он от отчаяния взмахнул рукой и тут же перед строем солдат покрыл трехэтажным матом «провинившихся», которые стояли перед ним на вытяжку с слегка опущенными головами. Подобные «ценные указания» для меня были далеко не новинкой.
   
  Для солдафонов с большими звездами никаких границ приличия не существовало. Особенно для тех, кто имел какое-либо протеже. Развязка для мотострелков была очень неожиданной. Генерал- майор быстро бросил свою фуражку в руки ординарца-прапорщика, выхватил из моих  рук  танковый  шлемофон  и  вальяжно  двинулся к боевой машине пехоты. Все кругом расслабились, открыв при этом рот. У многих в душе появилась надежда, что вот генерал то покажет пример настоящей стрельбы, невзирая на пыль или другие климатические условия. Я же очень сомневался в успехе большого начальника. Сомневался и ротный, который в отличие от своего замести- теля куда больше стрелял или водил боевую технику. Замполита то и дело «привязывали» к различного рода совещаниям или активам. Нередко он участвовал и в подготовке и проведении общественно-политических мероприятий, которые имели важное значение для укрепления советско-германских отношений на территории района Бернбург.
  Через пару некоторое время клерки с маленькими звездочками с облегчением вздохнули. «Лампасник» израсходовал весь боекомплект, при этом не поразил ни одной цели. Он почему-то очень долго выползал из боевой машины пехоты, затем, непонятно почему, задрав голову кверху, направился в сторону леса. Одним словом, подчиненных генерал не заметил. Вскоре он ринулся в сторону УАЗа...

  Прошло еще полгода. З-я мотострелковая рота все больше и больше гремела не только в китайском полку, но и в дивизии. Заявляла  о себе не правонарушениями, а успехами в боевой и политической подготовке. Мне до сих пор памятен один из воскресных дней, когда в части проводился смотр на лучшую строевую песню роты. При моем непосредственном участии в подготовке и командовании подчиненными, рота заняла первое место и получила приз – бильярд. Подошла осенняя проверка. Мотострелки удержали свои позиции. Заслуги командования были замечены и отмечены. Командир роты получил орден «За службу Родине в ВС СССР» третьей степени и буквально через месяц стал начальником штаба мотострелкового батальона. Его заместителю по политической части от имени командира полка была объявлена благодарность. И это еще не все. Через неделю он получил – будильник. Ценный подарок вручал начальник политиче- ского отдела дивизии, за усердие в воинской службе...
   
 По мере службы я все больше и больше убеждался в правоте известного армейского принципа: ты начальник – я дурак, я начальник –  ты дурак. Действовал он неукоснительно, при любой власти   и независимо от места службы. Однажды произошел курьезный случай. Секретарь партийного комитета, мужчина небольшого роста в звании майор, он же исполняющий обязанности заместителя командира полка по политической части, после телефонного звонка в сей миг прервал заседание парткома. Причина была очень серьезной – в офицерский магазин привезли новые товары, их предстояло распределить. Увидев мою несколько удивленную физиономию, плешивый ехидно улыбнулся и тут же дал деру. Через пару минут разбежались и участники партийного формума. Из дюжины заседателей никто не возмущался опрометчивостью своего партийного вождя, который на протяжении двух недель звонил в подразделения и напоминал о обязательной явке. «Китайский» полк лихорадило, процветали неуставные отношения.

   Известие о моем повышении вскоре все-таки пришло. В казарму прибежал посыльный из штаба полка и сказал, что мне необходимо в срочном порядке явиться в кабинет командира полка. Едва сержант скрылся, я пару минут раздумывал. С командиром я встречался редко, в большей степени имел контакт с полковыми политработниками. Сомнений в том, что гонец ошибся, у меня не было. Я вскоре поднялся на третий этаж добротного здания, в котором почти тридцать лет назад дислоцировались военнослужащие фашистской Германии. Сначала рассеял свое сомнение. Кабинет замполита полка был закрыт. Постучал в дверь кабинета командира. Открыл и доложил о своем прибытии. Седовласый полковник привстал из-за стола и известил меня, что через пару минут мне будут звонить из политотдела дивизии. Сам же подался в курилку.
 Звонок от заместителя начальника политического отдела меня обрадовал. Мне было известно, что моложавый подполковник занимался кадрами. После нескольких ничего не значащих фраз, офицер предложил мне должность заместителя командира батальона по политической части, притом в нашем же батальоне. Мой маленький шеф заочно учился в военно-политической академии имени В. И. Ленина. Майору предлагали полк, мне же его батальон. Через неделю я был в Дрездене, на собеседовании у заместителя начальника политического отдела 1-й гвардейской танковой армии, полковника. Несколько позже пришел приказ о моем назначении.
 
  Предтеча моего назначения оказалась, к моему удивлению, очень интересной. Инициатива предоставить мне, старшему лейтенанту, майорскую должность, как не странно, исходила не от политработников полка или дивизии, а от начальника штаба дивизии. Мощного телосложения полковник, исполняя обязанности командира диви- зии, во время совещания, в котором принимали участие командиры полков и управление соединения, неожиданно для всех остановился на молодом офицере с довольно интересной фамилией из «китайского» полка. Он почти в приказном порядке попросил начальника политического отдела предоставить ему вышестоящую должность. При этом привел веские аргументны. Рота на протяжении трех лет отличная, да и сам кандидат на повышение пример везде и во всем. Если ротный получает ордена и должности, то его заместитель только ценные подарки и грамоты. К тому же его портрет висит на доске почета соединения. В заключении командир дивизии приподнял указательный палец, и направив его в сторону своего заместителя по политической части, назидательно произнес:
   – Товарищ подполковник, не забывайте, что на таких офицерах, как ваш подчиненный, держится Советская Армия. Такие офицеры – наша гордость...
 Щегловатый подполковник, «выдернувший гвоздь» (подобное выражение использовалось в те годы, что означало встать с места и получить нагоняй от вышестоящего начальника), слегка перевел дыхание и потом заискивающее сказал:
  – Товарищ гвардии полковник, этот офицер у нас стоит в резерве на повышение. Вопрос только времени... Будет исполнено...
  Историей о несколько необычном моем назначении поделился со мною командир «китайского» полка, когда он и я, да еще пара офицеров, сидели в немецком ресторане. Возвращались из Дрездена, после партийного актива 1-й гвардейской танковой армии. После «необычного» назначения, я довольно часто задумывался о Советской Армии и ее кадровой политике. И приходил к далеко неутешительному выводу. Всевозможные директивы или инструкции, определявшие карьерный рост офицеров, как правило, не соблюдались. Все делалось по блату, кровнородственным связям.
 Бесило меня и самодурство начальников. В этом я убедился сразу же после первого своего отпуска, в конце февраля. Мое возвращение из холодной Сибири в относительно теплую Германию особой радости мне не дало. В роте случилось чрезвычайное происшествие, «ЧП». Во время несения караульной службы один из солдат отравился. Напился тормозной жидкости. Содержимое бутылки, которую он нашел в легковушке заместителя командира полка по технической части, принял за немецкий коньяк.
Бедолагу от смерти спасли врачи социалистической Германии, использовали аппарат искусственной почки. Дембель через пару недель оклемался и под шумок быстро уволился. Командира отличной роты и командира отличного взвода, который был начальником караула, не наказали. По очень простой причине. Отец взводного был полковником, служил в штабе одного из внутренних военных округов. Ротный водил дружбу с заместителем командира полка. Небольшого роста капитан, которого кое-кто из нас называл «крикуном», имел волосатую руку. Его барские замашки, как правило, полковые и дивизионные начальники не замечали. Будь то выпивки или рукоприкладство в отношении подчиненных. Спустя много лет я узнал, что он стал генерал-полковником. Отпускника же, дух которого в казарме отсутствовал почти два месяца, наказали. Мало того. Наказали подпольно. О том, что мне командир полка объявил выговор, я узнал совершенно случайно от старшины роты, прапорщика.  Я кинулся в кабинет замполита полка. К сожалению, свое первое  боевое крещение с вышестоящим начальником я проиграл. Майор, в недалеком прошлом окончивший высшую партийную школу, на мои доводы вообще не реагировал. Он отделался лишь единственной репликой, которая меня в полном смысле шокировала: «Ты хоть на Луну улетай, но и там ты в ответе за своего подчиненного». Я козырнул и тут же покинул кабинет начальника.
 
  Мою принципиальность и строптивость седовласый мужчина с майорскими звездами на плечах не простил. Меня в срочном порядке исключили из списка получения дефицитов. В то время существовала специальная система распределения товаров, сюда входили ковры, сервизы и другие всевозможные тряпки, которые на просторах Советского Соююза и днем с огнем невозможно было найти. В ГСВГ это система существовала на протяжении десятков лет. Ее суть – чем выше у тебя должность, тем больше купишь дефицитов. Были и исключения, особенно для низов, ежели они были в хороших отношениях с полковым начальством. «Положенные» мне, как заместителю командира батальона, два сервиса и ковер «Розы» не дали. Подобные деяния местной власти я в то время воспринял совершенно спокойно. Тряпки меня мало беспокоили.

  Меня бесило совершенное другое. В те не так и далекие времена модным было проведение аттестации офицеров, особенно среди политработников, «инженеров
человеческих душ». Это был полнейший маразм. На словах говорили о социальной справедливости в Советской армии, на деле же все было по-старому. Процветала коррупция, землячество, взяточничество...
 
  Несколько слов о моем денежном довольствии. Офицеры и прапорщики ГСВГ получали двойной оклад (в советских рублях и в немецких марках). В октябре 1972 года я, например, получал в советской валюте (рублях) – 185–00, в иностранной валюте (марки ГДР) – 716–91. В сентябре 1977 года – 253 рубля, в марках ГДР – 891–30.

  17 декабря 1976 года я прошел медицинскую комиссию при отдельном медико-санитарном батальоне (г. Дессау, войсковая часть полевая почта 63032). Постановление ГВВК гласило: по гр. III приказа МО СССР 185–73 годен к поступлению в военно-политическую академию имени В. И. Ленина. Молодой офицер надеялся на лучшее...

  Прошло более сорока лет, как я покинул ГСВГ, и несмотря на это, до сих пор придерживаюсь высокого мнения о ней. Особенно об ее мощи и личном составе. В мире ей не было равных. Жизнь меня все больше и больше в этом убеждает, особенно, сейчас, учитывая положение современной российской армии, да и других армий. Если раньше я говорил себе: «Да наша ГСВГ сильна», – то сейчас говорю: «О, Боже, какая силища была!». Одновременно сомневаюсь, что когда-либо на планете появится подобная армада. С профессиональными офицерами и солдатами...