Кошка

Никогда не понимала пристрастия людей забирать уличных кошек себе домой. Как можно променять свободу и свежий воздух на бессмысленное существование в бетонной коробке? Пусть тебя кормят до отвала и живёшь ты в тепле, но… И это «но» всегда для меня перевешивало всё остальное. Люди считают, что кошки их лечат, успокаивают, дают уют в доме, мудрость, покой… Не знаю. Я не хотела никого лечить, успокаивать или кому-то приносить уют. Я ценила свою независимость. И свободу. Они были для меня важнее всего на свете. И как бы я ни хотела, я не смогла изменить свою натуру…
Матери своей я не помнила. Когда я думала о ней, мне вспоминалась только чернота. Тепло и вкус молока на языке. Потом, когда я стала осознавать мир, матери уже не было рядом. С детства я не обольщалась – мир жесток. И чтобы выжить, нужно было самой стать жестокой. Я не доверяла никому. И не зря: кошки боролись каждая за свой кусок, собаки норовили задрать кошек, а люди… Люди были хуже всех: когда они маленькие, они просто издеваются над тобой, а когда они взрослые, они приманивают тебя ласковым словом, куском полузасохшего мяса, спокойными манерами, а потом… Потом собаки заканчивают свою жизнь на вертелах шаурмы, а кошки – на воротниках и шапках под видом кролика или ещё кого-нибудь. Зачем людям надо выдавать шкуру и мех одного животного за другое, я не знала. Люди… Непонятные существа. От них одни беды… Когда я была котёнком,  натерпелась от детишек их людей. Уж лучше драться с дворовыми котами, чем попасть к человеку. И хоть я однажды чуть не лишилась глаза в драке с кошкой – рана загноилась, - это всё равно лучше, чем человеческий ребёнок, который считает тебя своей игрушкой. На мою беду люди считали меня красивой: миниатюрная, худая, шерсть чёрная с белой грудкой и лапками. Они просто млели, когда видели меня. Хотя некоторые считали, что чёрная кошка приносит несчастье, и обходили меня стороной. Глупость, но я ей была рада – тем меньше меня трогали.
Но однажды мне не повезло: я всё-таки попала к человеку. Вроде бы милая женщина, сумевшая воспользоваться тем, что я отвлеклась, оказалась чудовищем: она постоянно меня била и морила голодом. А когда выпьет, любила играть мной как в мяч. Конечно, я хотела убежать! Так глупо попасться ради жизни в аду! Но она каждый раз привязывала меня. За шею, за лапу, за хвост. Да и жила она высоко. Глупые люди считают, что у кошек девять жизней, но прыгать с двенадцатого этажа – это верный способ убиться. Тем более, что эта живодёрка любила вынести меня за окно ночью и держать на весу, угрожая разжать руки. Иногда она подвязывала меня на верёвке. Я задыхалась и цеплялась за её мерзкие руки – я хотела жить! Да, я мстила ей, как могла: драла её ветхую мебель, испражнялась на постель и одежду, крала и надкусывала еду со стола, валяла её по полу… Но это было ни к чему: она жила в такой помойке, что мой вклад не отличался от того, что устраивала она сама или приходящие к ней пьяницы.
Однажды, когда она долго не просыпалась, к ней пришли люди. Они и раньше приходили к ней пить. Я тогда пряталась. Но они находили меня в этой полупустой норе. И начиналась новая серия адских мук: вырванные или подпаленные усы, сломанные рёбра, пинки… Как я хотела вырваться! И вот забрезжил луч свободы – в этот раз с теми пьяницами, что обычно пили с моей, нет, не хозяйкой – палачом, пришли и другие. От них странно пахло, и одеты они были получше. Они долго пытались её разбудить, ходили по квартире, говорили, что-то писали и, наконец, увезли мою палачиху куда-то. Та тяжело дышала, но глаз не открывала. Я знала, что она долго не протянет. Откуда? А вот этого бы я не сказала. Пока люди были заняты, я потихоньку выскользнула за дверь. Свобода!
Я долго спускалась по ступеням. Даже успела устать. Один раз меня охватила паника: а вдруг эта лестница никогда не кончится? Но в окно я видела, что из этого проклятого дома можно выйти на улицу: часто наблюдала, как моя палачиха вылезала в магазин за водкой. Поэтому я взяла себя в лапы и продолжила свой спуск вниз. Быстрее! Только бы подальше от сюда! Только бы не слышать пьяного крика и не получать пинков по ребрам и бутылкой по голове! На улицу! Подальше от людей… Я была так рада и счастлива, что потеряла бдительность: со всех лап выскочив из подъезда, я попала под колесо железного монстра, которого люди зовут автомобиль или машина. Мне «посчастливилось» отлететь назад, в кусты, потому что машина, не тормозя, проехала себе дальше. Сколько я лежала там, я не знаю. Очнулась я в тёплом доме. Снова… Рядом со мной сидела старушка и совала мне в мордочку миску с молоком. На вкус оно отличалось от материнского, но я его полюбила. Моя палачиха мне редко его покупала, потому что после него и её побоев у меня что-то случилось с желудком и, поев молока, я потом дристала несколько дней. Старушка дала мне молоко и… погладила меня. Меня сроду никто не гладил. И мне не понравились мои чувства: чужая ласка пришлась мне по душе. Это плохо. Если я привяжусь к человеку, я снова попаду в ад. А я этого вовсе не хотела. Я зашипела и утробно зарычала. Старушка со вздохом убрала руку.
- Досталось тебе, маленькая, - произнесла она, вставая. Я приготовилась защищаться. Но к моему удивлению, она не стала меня бить.
Она мне что-то говорила о людях, о животных, о соседях, которым место в гробу, о несчастных, которым никто куска хлеба не подаст… А я думала, как мне сбежать. Но едва я захотела встать, как тело пронзила знакомая боль и вокруг меня всё закружилось.
- Я бы оставила тебя, - услышала я, когда оставила попытки двигаться, - да у внучка аллергия. Нельзя ему ни кошечек, ни собачек. – Она снова вздохнула и протянула руку погладить меня. Я снова зашипела и оскалила зубы.
Когда я поела, меня потянуло в сон. Но я не могла доставить себе удовольствие мирно дремать: от людей жди всякой подлости. И я оказалась права: через время старушка закутала меня в старое полотенце и куда-то повезла. Сил сопротивляться у меня не было. Но я, как могла, пыталась вырваться: я кусала и пыталась царапать её. Не вышло: кусать не хватило сил, а когтям мешало это треклятое полотенце. Как оказалось, она повезла меня в приют для животных. Вот спасибо! А я хотела на свободу! Оказалась же в новой тюрьме. Собачий, кошачий, птичий гвалт вокруг, разные незнакомые запахи и – люди с иглами. Они кололи меня и связывали мне лапы. Соседи по клеткам, где я приходила в себя, говорили, что меня лечат. Да, я стала меньше чувствовать боль, в глазах перестало кружиться, заживало все быстро. Правда, глаз мне так и не спасли: на нём осталось мёртвое пятнышко. Бельмо, как назвали его люди. Но в остальном я продолжала быть красивой. Правда, оставалась маленькой и худой. Но для меня это было лучше – в любую щель могла пролезть.
В один из дней меня из приюта забрали. На передержку, как это назвала женщина, увозившая меня. Сначала она просто приходила в приют. Подкармливала некоторых из нас, как говорили те, кто меня лечил, она покупала лекарства и все нужное, чтобы перевязывать раны. Зачем она это делала? Я старалась не думать. Уже одно то, что она человек – было для меня достаточным основанием не доверять ей. И когда она просовывала руку в клетку, чтобы меня погладить, я шипела и забивалась в угол. Но она всё равно забрала меня. Так я оказалась на втором этаже светлой тесной квартирки на две комнаты с решётками на окнах и ещё тремя котами. Хозяйка безвылазно сидела дома и о чём-то беседовала с плоской коробкой с картинками. Ноутбук. Язык сломаешь. Иногда она говорила по телефону. Потом приходили люди, и один кот или кошка уезжали вместе с ними. Наконец, чёрный день наступил и у меня. За мной приехала нелепая женщина. Она постоянно улыбалась, шутила и внимательно слушала ту, которая держала меня на передержке. Угрозы от этой женщины я не почувствовала, но гладить и, тем более, брать себя на руки я не давалась. К моему удивлению она мне понравилась. Но я не собиралась к ней привязываться: она была человеком, а значит способна на любую подлость.
И снова я оказалась в квартире под облаками. На этот раз седьмой этаж. В квартире уже жил один кот – добрый, как плюшевый мишка, и благодарный хозяйке, как последняя собака. Он постоянно падал на спину, подставляя хозяйке пузо себя чесать. Такое поведение не могло вызвать у меня ничего, кроме презрения. Ко всему прочему он уже и котом как таковым перестал быть. К тому же, с бельмом, как и я, но на весь глаз.
Он был спокоен и доволен, весел и благодарен. А я хотела вырваться. Тем более, что стала привязываться к своей хозяйке. Она была вовсе не весёлой и жизнерадостной. А довольно печальной и одинокой. Как я. Но у неё была дочь. Которая почему-то полюбила меня. И всякий раз норовила взять на руки и потискать. Я шипела и рычала. Девчонка пугалась и на время оставляла меня в покое. А вот хозяйка всё равно умудрялась меня гладить. Мне было приятно и от этого я себя ненавидела ещё больше. Скоро я стану такой же тряпкой, как и кот хозяйки…
Потом появился рыжий котёнок. Маленький, испуганный, он даже боялся играть со своей игрушкой, которую ему оставили прошлые хозяева. Старший кот был добр и с ним. Но котёнок его боялся. Потом, по прошествии дней осмелел настолько, что стал таскать еду из миски старшего! Когда хозяйка по вечерам давала нам лакомство – кусочки мяса в соусах или в желе, коты бежали к миске, оставляя меня позади себя. Я не лезла вперёд них – они были сильнее меня, и наверняка в драке за еду я была бы в проигрыше. Но хозяйка не давала им слопать всё: когда они доедали и лезли в мою миску, она держала их головы, чтобы я поела. Котёнок так и норовил залезть во все миски. Кот смотрел на это снисходительно. Только стал меньше падать на спину и подставлять пузо с появлением котёнка…
Потом появилась пёстрая кошка. Вот уж кто был цеплючий и энергичный – прям как с мотором в заднице! Резкая, порывистая, безапелляционная, она давалась себя гладить. Но недолго – по паре раз. Потом цапала хозяйку за руку. А хозяйка и не возмущалась. Она понимала характер каждого из нас и со всеми нами и с каждым по отдельности общалась по-своему. Молодая кошка любила, когда её поливали из пульверизатора. Я этого не понимала, но она прямо неслась к ванной, где он находился. Молодой кот после нескольких попыток запрыгнуть на меня (каждый раз я давала отпор – кот на меня запрыгнет только тогда, когда этого захочу я, а не он), был кастрирован. Но на его характере это не сказалось: он по-прежнему гонял меня и молодую кошку, но на меня ещё по старой памяти и норовил залезть! А я, чем дольше жила в тепле и сытости, тем больше ненавидела свою хозяйку. За мою любовь к ней. К тому же, я поняла: мужчина у неё, всё-таки, был. Ещё недавно. Я знала, где он спал, где любил сидеть. И всякий раз отмечалась там. Хозяйка пыталась меня отучить: брызгала вонючей гадостью, на кухне – на том месте, где он любил сидеть, - ставила для меня лоток или клала пелёнку, шлёпала полотенцем по заднице, тыкала носом, голос повышала. Но я была упорна. Я метила его территорию и её вещи. Вещи, потому что не могла простить себе мою любовь к ней. Она это терпела и лишь наказывала меня. Эх, если бы ты знала мою жизнь, то поняла бы, что твои наказания для меня ничего не значат.
Первый кот вдруг начал чахнуть. Его бельмо расползлось по всему его глазу, он слабел, пока даже до миски не смог доползти. Хозяйка носила его на руках со слезами, аккуратно клала рядом с миской, чтобы он хотя бы попил. Но он умер. Как только его душа махнула хвостом, хозяйка подхватила его, уложила в коробку и ушла. Её долго не было. Потом она вернулась. Опустошённая и с красными глазами. Я видела, что она не раз потом плакала. Я приходила к ней и ложилась рядом, давая себя гладить. Всё же, она была неплохой хозяйкой. Для человека. Но я всё равно хотела свободы. Туда, на улицу, где солнце, трава и свежий воздух. И поэтому продолжала метить территорию бывшего мужчины хозяйка. Вещи ее я оставила в покое. Но совсем смириться я не могла.
Прошло несколько месяцев или лет – сидя в четырёх стенах, трудно следить за временем – терпение хозяйки лопнуло. В тот раз я довольно ощутимо получила по заднице и была выселена на балкон. Да, до моей палачихи ей было далеко…
Промаявшись денёк без еды в холодке, я спряталась под какую-то тёплую ветошь, что лежала на этом самом продуваемом балконе. Так прошло ещё пара дней. Потом хозяйка меня вытащила и, несмотря на моё возмущение, снова поселила в квартире. Еда, тепло, крыша над головой – младшие коты не понимали меня. Котёнок, выросший в наглого рыжего котяру, тоже полюбил падать на спину и подставлять пузо. Но исключительно на кухне. А молодая кошка теперь давала гладить себя слишком часто, на мой взгляд. И просто помешалась на воде: теперь она неслась к пульверизатору чуть не каждые пять минут – стоит хозяйке пройти мимо. Я же продержалась недолго: всего несколько дней. И в этот раз на балкон была отправлена на более длительный срок. Кот приходил и смотрел на меня через стекло балконной двери. Наверно, хотел снова оседлать. А вот перебьёшься. Когда у меня стало подводить живот от голода, а лапы стали утопать в первом снегу, нападавшем на балкон, я решилась выбраться на улицу через соседей: я знала, что они не держали животных – у их детей тоже была эта загадочная аллергия. И я перебралась с балкона хозяйки на их балкон и стала требовать открыть мне дверь. Но я просчиталась: они вернули меня хозяйке. Та снова запустила меня в квартиру, а я стала требовать молока. Хозяйка давно поняла, что я его очень люблю. Совсем как младшая кошка – пульверизатор. И иногда давала мне его. Потом я дристала, а она убирала. Пока, наконец, не стала мне говорить, что, если я не прекращу гадить в неположенном месте, в третий раз я буду не на балконе, а на улице. Я задумалась. С одной стороны, я полюбила эту хозяйку: мне нравилось сидеть с ней рядом и молчать, нравилось, как она ненавязчиво меня гладит – да, я полюбила, когда меня гладит хозяйка. Мне нравилось забираться к ней под одеяло, когда она засыпала. Нравилось покусывать её. Играть мне не нравилось. Никогда. Даже, когда я была котёнком. Она это поняла и не настаивала – котов хватало. Но с другой стороны, я была заперта в четырёх стенах. Уже пару лет не видела травы, не ступала по влажной от росы земле, не дышала ночным воздухом. Я не могла определиться. И это меня бесило. Я держалась, сколько могла. Но это разрывало меня на части. И я ненавидела себя. Я ненавидела свою хозяйку. И однажды сорвалась – пометила ей тапки. Когда она вернулась с работы, она с грустью потыкала меня носом, шлёпнула пару раз по заднице и понесла на балкон. Придерживая меня рукой, посадила на парапет, а сама встала рядом и, печально глядя мне в глаза, сказала:
- Я была терпелива. Я знаю о твоей жизни и старалась не травмировать тебя всё это время. Не била, не лезла обниматься. Есть давала лучшие куски, отгоняя от миски котов. Но ты всё равно делаешь по-своему. Ты хочешь на улицу. Вот тебе выбор: либо дом, либо я сейчас же отнесу тебя вниз. Ты победила. Я устала с тобой бороться.
Я смотрела в её печальное лицо и видела, что жизнь у неё тоже была нелёгкая. Недаром ей так неприятны были любимые места её мужчины. Видимо, такой же палач для неё был, как моя палачиха для меня. Но что я могла? Да, хозяйка мне нравилась. Но свободу и независимость я люблю, всё-таки, больше.
Я мяукнула низким голосом – несмотря на комплекцию, голос у меня был ниже, чем у рыжего засранца. Хозяйка вздохнула и потянулась одной рукой погладить. Сизый всполох напугал меня. Я дёрнулась и сильно оцарапала руку хозяйки, придерживавшую меня. Она вздрогнула и слегка задела меня. Но этого хватило, чтобы я сорвалась с парапета. Растопырив лапы, я полетела вниз, услышав за спиной горестный вскрик хозяйки. Жаль. Для человека она была лучшей в моей жизни. Но меня ждёт свобода. Свобода!
И я летела… Наконец-то!..


Фото автора. Кошка Боудикка, от имени которой я писала. Не знаю её жизни, не знаю, что с ней будет. Начало и конец - целиком фантазия автора.