У меня всё хорошо, друг

Когда Павла пригласили на гастроли в Канаду, он даже растерялся: так давно мечтал поездить по миру, что уже свыкся с мыслью – ничего не выйдет. После консерватории он зарабатывал мало, время от времени подумывал об игре в подземном переходе. Стыдно? Нет, если жить не на что. Но с роялем туда не вместишься, может, подумать о другом инструменте?..
Он думал, а пока работал он концертмейстером в детском театре за гроши, потом давал частные уроки, играл в кафе и ресторанах. Но вдруг повезло: его взяли в настоящий оркестр, в городскую филармонию.
Теперь сбудется его мечта. И другую страну увидит, и с другом сможет встретиться. Они с Вовчиком дружили с детства, учились вместе. А потом Владимир эмигрировал, и ниточка не то чтобы оборвалась – просто стала непрочной. Электронная почта не заменяла личного общения, да и Павел не очень умел писать подробные письма, тем более что адресат вообще забывал отвечать. Так и прошли эти десять лет.
Ванкувер мелькал за окнами автобуса, рассмотреть его толком не удавалось. А потом музыкантов поселили в отель. Днем до концерта у Павла оставалось мало времени, а ведь еще репетиция. Надо поскорее устроить встречу. Он еще накануне написал на электронную почту, а теперь позвонил Владимиру.
– Я приеду за тобой на машине! – заявил тот. – И мы все успеем.
Он позвонил снизу из гостиницы. Почти не изменился, только выглядел как-то непривычно внушительно. Обнялись, зашагали по улице.
– А где твоя машина? – поинтересовался Паша.
– Пришлось оставить за два квартала отсюда, – недовольно сказал Владимир. – У нас тут с парковкой жуткие проблемы.
Потом они ехали по городу, Вовчик непрерывно говорил, что-то показывал, куда-то кивал. Павел с интересом рассматривал незнакомые места. Его позабавило, как друг разговаривает сам с собой, хотя обращается к другим участникам движения. Он сердито выкрикивал: «Да куда ж ты лезешь, зачем подрезаешь!» Потом сердито сигналил и вновь продолжал говорить, говорить... Музыкант слушал, ловя себя на мысли: «Раньше Вовчик говорил не только о собственной персоне. Когда-то он и мной интересовался».
– Слушай, как ты? Ты теперь у нас мировая звезда? – вдруг спросил Владимир, будто услышав его мысли. – А сколько тебе заплатят за гастроли?
– Не знаю точно.
Друг покосился на него удивленно и с неодобрением. Разве можно не интересоваться финансовой стороной вопроса?
– Заедем в ресторан, – предложил он. – Посидим, поболтаем, вспомним молодость.
– Я думал, мы едем к тебе.
– Да у меня нет сегодня никаких деликатесов. К тому же после всего посуду мыть.
И снова Павел почувствовал неприятный укол в сердце. Друг так изменился! И лицо. Оно и то же, и совсем другое, недовольное какое-то. И от этого неуютно, чувствуешь себя причиной этого недовольства.
В ресторане все было очень вкусно, но гостя города не интересовала еда. Он слушал, пытался вставить пару слов о себе, и понимал: что-то происходит не так. Не получается взаимопонимания. Во всяком случае, такого, как раньше. Владимир не задавал вопросов о жизни Паши, вообще его как будто не замечал, а твердил о своих проблемах.
– Если бы ты знал, как тут тяжело! – вздыхал он. – Наших на работу берут с неохотой, смотрят исподлобья, разговаривают сквозь зубы. Я вначале трудился в одной маркетинговой компании, все было вроде ничего, а потом на совещании я предложил улучшить нашу деятельность, потому что есть провалы по таким и вот таким направлениям. Привел примеры, цифры. И знаешь что? Мне предложили уйти! Оказывается, критиковать в этой стране не принято! Наоборот, при любых трудностях положено улыбаться и говорить, что все отлично!
– Странно. И где же ты теперь работаешь?
Оказывается, с тех пор Володя вынужден браться за неквалифицированные работы. То сидеть в офисе и факсы отправлять, то за пожилыми ухаживать, то даже курьером в интернет-магазине одежды пришлось. Заговорили о личном, и на этом фронте у него сплошные неудачи. Была одна женщина, хозяйка маникюрного салона, но с ней они не ужились. Потом еще одна, еще... Теперь он сошелся с одной, тоже из наших, эмигранткой.
– Она лентяйка, – категорически заявил Владимир. – Ничем не хочет заниматься.
В общем, получалось, что друг несчастен и живет плохо. Но Паша видел и чувствовал, что это совсем не так.
Всю следующую неделю он был занят: оркестр давал концерты два раза в день. На выходные они с другом опять встретились, на этот раз у него дома. Дом поразил Павла размерами и комфортом.
– Как у тебя здорово! – восхитился он. – И двор с розами, и подвал такой просторный, и вообще.
Ему казалось, что такой дом – это счастливый сон, с губ рвались слова, что в подобном доме хотелось бы жить до старости. Но он промолчал, чтобы Владимир не принял его восторг за зависть.
– Э, что ты понимаешь! – Вова пренебрежительно скривил губу. – Во-первых, термиты. Потом, соседи тут такие, что врагу не пожелаешь.
И он снова принялся рассказывать, как все плохо. Павел молчал, слушал и понимал: что-то тут не то. О таком жилье, о такой жизни можно только мечтать, а хозяин недоволен и все время ворчит. Да с него, пожалуй, можно брать пример, как не надо себя вести!
Неприятно было сознавать, что друг лукавит. Денег у него вполне хватает, несмотря на все жалобы: за чашкой чая его подруга (кстати, вполне приятная женщина) проговорилась, что они два раза в год непременно едут путешествовать. То на Канарские острова, то в одну из европейских стран, то в Индию. А Владимир ее перебивал, и вновь продолжал жаловаться на постоянные трудности.
– Тебе хорошо, – сказал он. – Играешь себе на пианино, тебя возят бесплатно... Райская жизнь!
Паша, сколько себя помнил, всегда сидел за роялем. Ему даже казалось, что он родился прямо у клавиш. Он рос, вместе с ним росла музыка, рояль сделался такой же его неотъемлемой частью, как руки, ноги и голова. Но приходилось трудиться ежедневно. Инструмент не прощал перерывов: пальцы деревенели, музыка переставала течь свободно и запиналась. Вся его жизнь была посвящена только музыке, которая текла из пальцев. Рояль требовал всего Павла без остатка. И ни на что другое времени в жизни мужчины не оставалось.
– Да, – улыбнулся он. – Мне хорошо. У меня все отлично.
На следующий день гастроли заканчивались. Друзья договорились встретиться в последний раз, в центре Ванкувера у летней веранды кафе. Володя предполагал забрать друга к себе домой, посидеть напоследок, но Паша чувствовал, что ему не хочется. Напротив был магазин алкоголя, он купил хорошее вино, чтобы подарить другу и как-то сгладить свой отказ.
– Поехали! – сказал Володя, мимолетно поблагодарив за вино. – Я там столько наготовил вкусненького, на этот раз устроим пир по всем правилам!
– Извини, – виновато сказал Павел. – Я очень устал.
– Но я же старался! Едем, ничего с тобой не случится. Там такой салат, ты подобного не пробовал.
– Спасибо. Мне очень неловко, но я и правда не в силах. Я сейчас никакой собеседник, и за столом сидеть не смогу. Эти концерты меня совершенно вымотали.
Владимир удивленно заморгал.
– Ты что, брезгуешь мной? – вдруг сердито выкрикнул он. – Ага, ну конечно! Кто я такой? Это же ты у нас звезда Орфеума! – Так назывался концертный зал в городе. – Понятно, тебе зазорно со мной рядом сесть!
Он резко развернулся и ушел. Павел опешил. Потом спохватился, догнал Владимира у цветочной клумбы, во дворике за высотным домом. Здесь не было никого. Тот стоял молча, отвернувшись к цветам, его плечи ссутулились. Павел обнял его и тоже ссутулился, глядя на клумбу. Так они долго стояли, обнявшись, чувствуя тепло друг друга.
– Прости, Пашка, – выдохнул Володя. – Дружище... Как-то все не по-человечески получилось. Понимаешь...
И он принялся рассказывать о своей жизни заново – простыми словами, без притворства. Речь его лилась свободно и легко. На этот раз он искренне интересовался, как Паша живет. А Павел тоже ощутил себя необыкновенно свободно, как будто у него гора упала с плеч. Он видел перед собой того, прежнего Вовчика, озорного дружка, ради которого он был готов на все, и знал, что и он ради него тоже.
– А я уже испугался, что потерял тебя, – сказал Павел.