Таволга и Блок

Я пришла к поэту в гости.
Ровно в полдень. Воскресенье.
Анна Ахматова

Какой на сердце праздник,
Когда во всей красе
Вдруг  зацветет лабазник
На Чековской косе.
Виктор Черников.
Ванавара

    А вы, читатель, ходите в гости к поэтам? Конечно,  без фамильярности, не как турист, не в юбилейные дни, а просто так? Есть ли для вас где-нибудь старая усадьба любимого поэта, куда вы возвращаетесь,    когда устанет душа от обыденной суеты? Да и есть ли такие усадьбы вообще? Большинство из них, начиная с Михайловского, это  новоделы, это возрожденные  призраки.  И все-таки для меня такой усадьбой всегда было Шахматово, может быть,  потому,  что никогда его не видел, но в школьные годы, в годы одиноких скитаний в Подмосковье прошел однажды совсем рядом, не зная наизусть ни одной строчки Блока. Может быть,  и потому, что тогда усадьбу еще не восстановили, как сожгли ее крестьяне после революции, так и был в этом месте только дикий лес. Но скорее всего потому, что осталась память о ней в записках тети поэта Марии Бекетовой.  Сначала отрывки из «Семейной хроники» я прочитал  в статье Владимира Солоухина, а потом купил том со всеми воспоминаниями Марии Бекетовой. Наверное, благодаря этим воспоминаниям усадьбу восстановили полностью.   Скрупулезно она описывала все постройки и, конечно, дочь ботаника не забыла о растениях. Вот что она писала о куртинах во дворе усадьбы, через которые Блок тридцать лет, каждое лето,  направлялся поутру к любимым дворовым собакам.

   «Таволга была из того сорта, у которого сильно разрезные, наподобие рябиновых, листья, ломкие стебли и белые цветы, которые бывают особенно красивы,  пока не распустились и их крупные бутончики, плотно сидящие на больших красноватых ветках, напоминают зерна краснватого жемчуга.  Распускаясь, эти кусты покрывают всю ветку желтовато-белым пухом и теряют всю свою прелесть»

   Но напрасно вы будете искать в стихотворениях Блока упоминание о таволге на куртинах.  Вот о шиповнике он вспомнил, когда писал «Возмездие».  У Блока вообще, в отличие от Ахматовой,  не было субъектного отношения к растениям. Сказывалась школа деда. Но чаще природу  он воспринимал  скорее как символист. Напрасно искать, например,  реальное растение под маской «Ночной фиалки». Его нет. Поэт Блок мог поместить венчик из роз на чело Христа, но спокойно и без всякой жалости вырубить все розовые кусты перед своим флигелем в усадьбе и ничего вместо них не посадить. Чтобы сделать сад более светлым, он к ужасу родни,  вырубил столетние сирени. Летом топор был одно время его любимым орудием. Но это не значит, что растения он не замечал. Ахматова слышала соловья, что молчит под кустом ивы у реки, прислушиваясь к сопернику. После смерти деда Блок  пытался найти редкий вид папоротника, что они встретили на какой-то  горе во время многочисленных экскурсий. Не нашел. Может ли поэт не замечать заросли таволги, проходя через них тридцать лет? Тридцать лет только для таволги не срок.
 
     Таволга и свида, что цвели на куртинах  перед домом в Шахматово,   навсегда у меня связаны с именем Блока.  Куст свиды растет у нас перед главным входом в гимназию. Чтобы увидеть таволгу надо пройти несколько сот  метров в ближайший лесочек. Каждый год мы направляемся  туда на экскурсию.  И каждый раз, когда я встречаю таволгу у реки или на лугу, я иду к Блоку.
Шахматово, угол рая, как он говорил,  для Блока это всегда лето, это всегда праздник, зиму он проводил в Петербурге, городе  предчувствий катастрофы. Попробовал он один год перезимовать в деревне, но сбежал от тоски уже в ноябре. Может ли такой поэт, как Блок, воспевать праздник, воспевать таволгу на медовом лугу. Нет, такой жизнью можно только наслаждаться. Именно таким медовым увидел Блока Андрей Белый, когда впервые приехал в Шахматово. Поэт шел ему навстречу среди лугов под руку с женой, шел кудрявый, статный, в белой русской рубашке, расписанной красными лебедями, в высоких сапогах, словно добрый молодец.  В Петербурге он был совсем другим.

     Есть еще одно место на Земле, где я никогда не был, но куда всегда стремился. Это место падения Тунгусского метеорита. Томск это столица энтузиастов-шестидесятников, это уникальный народный университет. Каждое лето отправлялись оттуда ученые и студенты, чтобы разгадать тайну падения. Падения чего? Многие считали, что в окрестностях Ванавары потерпел крушение сто лет назад  космический корабль. Студенты нашей кафедры генетики ездили туда, чтобы обнаружить в растениях мутации, последствия атомного взрыва.  Звали и меня. Не получилось. А когда ребята вернулись, рассказам и байкам не было конца. Многие байки выглядели совсем фантастическими, например, о  сражениях  с многочисленными медведями, но вот одной байке приятеля  я поверил. Он решил помочь товарищу, что простыл, купаясь в ледяной воде, ночью повел его колдовскими кругами у избушки Кулика, срывая лечебные травы. Что он мог увидеть в темноте?  Конечно, белые метелки таволги,  или, как ее называют в народе, медовника, лабазника.  Эту траву можно узнать и по запаху. Кружка отвара лабазника, выпитая у костра под звуки гитары, может быть под песни на слова Черникова, вылечила к утру товарища полностью. Блок таволгу, заваренную в походном котелке, конечно, не пил. Это наше.

   Цветущая таволга - это разгар лета. Если представить себе смену картин в природе, можно вспомнить золотую сибирскую весну, это цветет гусиный лук и стародубка.  На смену стародубкам приходят оранжевые жарки, азиатские купальницы. Весна желтая и оранжевая, а лето белое. Сначала появляется робкая лесная ветреница. Она и не лесная совсем. По всем лугам в начале лета плывут белые круги клонов ветрениц. И вот макушка лета, ее апофеоз. Цветет таволга. Томский фенолог Рудский даже установил точную дату этого праздника – шестое июля. Дождемся этого дня  читатель, ведь лето не за горами.