Пресный язык. Спичек нет. Чувак, ты ошибся

Пресный язык это враньё.

Я всю жизнь, с самого детства, с первых прочитанных книжек, сторонюсь языка, который кажется мне пресным или чересчур «нормальным». Помню свою реакцию на некоторые книги из школьной программы. Читаю: «Дэвид, коренастый добродушный мальчик, шел по своей улице мимо домов и деревьев» — и первым делом говорю себе: «Тоска!», а потом: «Это же вранье». Действительность слишком хороша, чтобы ее описывали пресным языком. Мне совершенно неинтересно писать в стиле, который стопроцентно гармонирует с так называемой консенсуальной реальностью. Возможно, эта антипатия переросла у меня в легкий невроз. Но когда перерабатываешь текст, стараясь изгнать из него все пресное, на самом деле совершаешь ритуал — расшатываешь стереотипы своего ленивого ума.
Допустим, ты (Боже упаси!) написал: «Чувствуя себя жизнерадостным и бодрым, Джим, успешный топ-менеджер страхового агентства, вошел в холл ‘Холидей-инна’». Перечитываешь. Самому противно. Что ж, надо переделать — вымарать все тошнотворное. «Джим (жизнерадостный, бодрый Джим) в очередной раз дополз до распроклятого ‘Холидей-инна’». Теперь кажется, будто Джим только притворяется, что ему обрыдла наигранная бодрость и жизнерадостность. По-моему, фраза стала чуть-чуть получше...

Джордж Сондерс
-------------------


Спичек только теперь нет.

Я вынес из Литературного института три фразы.
Целых три фразы. Это много.
Первая фраза... была произнесена давным-давно. Она вообще могла быть кочевой, а могла иметь трёх-четырёх авторов, заявивших свои права.
Так вот, неизвестный мне человек говорил: «Вопрос одного персонажа к другому: „У тебя есть спички?“ — имеет право на существование, только если действие рассказа происходит в пороховом погребе».
Я соглашался с этим правилом полностью, хотя понимал, что в целях увеличения объёма её все и всегда нарушают...

История с другой фразой такая — на семинаре, который представлял собой обсуждение студенческих текстов по кругу, одну барышню упрекали за придуманные обстоятельства какого-то её рассказа. Она начала оправдываться, говоря при этом, что именно так было в жизни, так было на самом деле.
И тут Рекемчук отжался от своего стола и закричал: «Совершенно неважно, как было на самом деле!»
В этом утверждении была великая правда литературы, отличающая её от журналистики.

И, наконец, я расскажу про третью фразу.
Рекемчук заставлял своих студентов молча слушать критику, хотя они порывались ответить своим однокашникам, возразить и поправить. Но этого было нельзя, потому что руководитель семинара говорил: «Писатель не имеет права ничего объяснять после того, как он бросил текст в общество».
То есть автор закончил работу, текст его выстраданной книги уже рвут на части тупые волки-критики и уроды-читатели, его хают завистники, а объяснять нельзя.
Текст самодостаточен.
Публичные объяснения никого не убедят, всё выйдет только хуже.

И из-за этих трёх фраз мне не стыдно вторников, которые были отведены для «творческой работы», своих и чужих рукописей, пожухших надежд и ненужных откровений.
Всё он сказал правильно.
Спичек только теперь нет.

Владимир Березин
------------------------- 


Чувак, ты ошибся!

Я читатель, который пишет романы, я вырос, все время читая, я мог бы не писать, но не читать не мог бы. Для меня роман — повод, чтобы читать. Каждый раз, когда я начинаю новый роман, это вынуждает меня исследовать, искать, что-то находить, и тут мои навыки чтения — как читателя с восьми лет — помогают мне с легкостью двигаться по библиотекам, позволяют очень быстро и качественно выбрать в библиотеке именно тот материал, который мне и нужен. Каждый роман — это один-два года совершенно невероятного удовольствия читателя: я ищу книги в библиотеках или покупаю их, путешествую, ищу и изучаю места, где будут действовать мои персонажи, представляя, как они ходят по тем же местам, что и я, делаю фотографии, записи, все документирую и живу в этом мире. Потому я счастливый писатель, хотя у меня есть друзья-писатели, которые очень страдают, когда пишут. И тогда я говорю им: чувак, ты ошибся, бросай это и делай что-нибудь совсем другое. А я счастлив, потому что могу станцевать танго с Марлен Дитрих.

Артуро Перес-Реверте