Синдром любви. 12. Экскурсия на БАМ

1
Конечно же, симпатичная девушка переспросила:
- Купейный? Нет, нету.
- Но мне же всего один, - улыбаясь, прошу я, хотя это мне до чертиков. Спать все равно не придется – до Березовки поезд идет шесть часов. Ночью буду там. А местечко всегда найдется и в общем вагоне. Но прошу купейный, поддавшись «стадному» чувству: вся очередь просит. Девушка-кассир, как бы сожалея о чем-то, горестно вздыхает и отрывает купейный билет.
Зал небольшого деревянного строения бамовской станции в Комсомольске-на-Амуре  набит до отказа – очередь выходит на улицу. Кого только не встретишь здесь: и молодежь группками – отправляются на отдых за город, и дачники с корзинами, и женщины с бамовских селений с грудами авосек и детей, и военные строители БАМа, и какие-то темные личности, шмыгающие в толпе… пьяные, трезвые, русские, нанайцы – кого только нет!
Выхожу на улицу. Вдыхаю свежий воздух. Теплый майский вечер: от зданий протянулись длинные тени неяркого заходящего солнца. Отойдя подальше, фотографирую здание станции – на память. Позади меня скрипят тормоза. Железнодорожную ветку переезжает автобус, тот самый, на котором сюда добрался и я. Он был набит битком так, что пришлось стоять на одной ноге, благо, портфель удалось втиснуть под сиденье кондуктора. Тормоза автобуса скрипели до того сильно, что девушка, стоявшая рядом со мной, закрывала уши.
Незаметно подходит поезд. Но можно дышать свежим воздухом – до отхода десять минут.
Когда открываю дверь купе, вижу паренька лет пятнадцати и женщину с девочкой, сидящей за столиком – перед ней записная книжка и коробка с тортом.
Состав несколько раз дергается и затихает.
- Наш поезд не хочет ехать, - говорит девочка.
- Еще не подошло время, доча, - говорит женщина.
Дверь купе открывается, заглядывают две женщины и радостно восклицают:
- Вы уже устроились? А мы вас ищем по вагону!
Они располагаются рядом на скамье и продолжают разговор. Поезд медленно трогается. Девочка что-то пишет в записной книжке, иногда посматривая на меня. Мы сидим напротив друг друга за столиком. Я вынимаю книгу – читаю, пока светло. Наша сторона вагона – южная, поэтому заходящее солнце освещает купе желтым светом. Выхожу в коридор. Поезд, извиваясь вокруг небольшого селения, въезжает в лес. Далеко позади за хвостом состава еще виднеются трубы Комсомольска.
Когда возвращаюсь в купе, девочка говорит:
- Мам, я стих придумала. Мы едем к бабушке, и нас ждет хороший песик.
- Молодец, - отвечает женщина и продолжает прерванный разговор с подругами.
- Надо же, я об этом совершенно не знала.
- Да. Погиб муж. Мы ходили к Ирине. Всего погибло четырнадцать человек, - задумчиво кивая головой, говорит одна из подруг.  – Такой пожар был – невозможно было ничего сделать. Их выбросили на парашютах, как положено, в безопасное место, чтоб они могли начать свои действия, но ветер неожиданно изменился, и ничего нельзя было поделать.
- Скоро из Владивостока должны гроб привезти, -  говорит вторая подруга.
- Уже привезли, - вмешивается в разговор девочка, - я сама видела.
- Привезли? Ну, вот. Двухмесячный ребенок у них… такой красивый парень был…
- Теперь молоко у нее пропадет от такой встряски, хоть бы четыре месяца было ему, а то… - сокрушается мать девочки.
- Плачет, никак не может успокоиться…
- Ну, как же, такое горе…
- Нужно отвлечь ее чем-то.
- Да я уж говорю ей: жить-то надо… хотя бы ради ребенка. Ребенок-то мальчик у нее. Говорю: это же продолжение, память о нем.
- Сейчас ей еще трудно понять. Так были счастливы и вдруг…и время-то мирное, вот что жаль…
- Такой неожиданный удар…
- Перегорит со временем…
- Ребенок на кого похож?
- Да еще трудно сказать.
- Да-а…

Солнце мелькает из-за деревьев, поэтому трудно читать. Откладываю книгу. Девочка смотрит на меня.
- Стихи сочиняешь? – спрашиваю я.
Она улыбается.
- Тебя как зовут?
- Нина.
- И в каком же ты классе учишься, Нина?
- В третьем… перешла, - поправляется девочка.
- Уже в третий перешла? Вот молодец! А в какой школе учишься?
Девочка рассказывает про школу, как зовут учительницу, друзей, какие у нее предметы, как учится.
- Что ж ты, Ниночка, не учишься сегодня, пока еще двадцать пятое мая?
- А мы уже закончили. И я уже на каникулах!
- Тебе еще два года в начальной школе учиться?
- Нет, один год еще. Сейчас начальная школа – три класса, - объясняет она. – А потом у нас будет несколько учителей. И предметов будет много.
- Нина, ты стихи пишешь?
- Не-ет, я их не записываю, - тянет она.
- А лучше записывать, если сочиняешь, тогда не забудутся.
- А я их не забываю.
- Пока не забываешь, а потом забудешь. Давай сочинять вместе.
- Давай, а про что?
- Про то, как мы едем. Например, что за окном видим. Что ты там видишь?
Девочка пожимает плечами.
- Вот, слушай. Мы с тобой в окно смотрели, за окном мелькали ели. Запомнила?
Она кивает головой.
- А вот еще можно. Попросить хочу я маму прокатиться с ней по БАМу.
Девочка улыбается. Через десять минут мы становимся друзьями.
- … солнышко за лес садится, нам хороший сон приснится.
Девочка, улыбаясь, повторяет.
- А теперь записывай, а то забудешь.
- Не забуду.
- Сейчас не забудешь, а завтра проснешься и забудешь. Запиши, а потом в школе, когда пойдешь в третий класс, покажешь, как на каникулах сочиняла стихи. А вот стих про школу. В школе думать учат нас, перешла я…куда?
- В третий класс!
- Вот видишь, мы с тобой вместе сочиняем. Повтори.
- В школе учат нас, я пойду в третий класс.
- Записывай. – Я диктую ей слова.
- Ты куда едешь, Ниночка?
- К бабушке.
- То есть, в гости?
- Да.
- Тоже можно написать стихотворение. Вот. Сейчас мы едем с мамой в гости…
- И бабушке везем торт! – продолжает девочка.
Я смеюсь.
- Нина, - говорит ее мать, - ведь это же не в стихах.
- Почему, мама, - возражает девочка, - это стихи. Давай, запишем?
- Давай, - соглашаюсь я, - как мы говорили?
Вскоре темнеет, и читать, несмотря на освещение, становится трудно.
- Перестаньте читать, - говорит мне Нинина мать, - глаза ведь портите.
- Да, это правильно. – Мне нельзя говорить против, потому что девочка Нина смотрит на меня.
Молчаливый паренек выходит на одной из станций, и мы продолжаем путь втроем.
- А вы зачем в Березовку, - интересуется Нинина мать.
- Да так… в командировку, - уклончиво отвечаю я. Мне кажется неудобным говорить, что еду просто так. Мы уже выяснили, что все едем до Березовки. Я спрашиваю, где что находится, и вскоре представляю, что такое из себя Березовка.
- Два книжных магазина, - удивляюсь я, - значит, большой поселок!
- Леспромхоз большой, - объясняет Нинина мать.

2
В пункт назначения прибываем поздно ночью. В кромешной тьме, которая нарушается только светом фар нескольких автомобилей, спускаюсь за людьми по лесенке. Спустившись, некоторые приезжие направляются к транспорту, откуда слышны голоса встречающих. Другие идут прямо в невысокое здание, неприметно темнеющее на пустыре. Я следую за ними и попадаю в помещение, освещаемое то тут, то там вспышками спичек. Из темноты выхватываются силуэты людей, вдоль стены различаю очередь к кассе, из окошечка которой льется слабый свет. Наощупь пробираюсь в зал и, когда привыкают глаза, нахожу свободное место.
- Здесь не занято?
- Свободно, садись, - слышу глухой мужской голос. – Далеко едешь? – спрашивает он.
- Да я, собственно, приехал.
- Счастливец. А что ищешь?
- В командировку приехал. Здесь гостиница есть?
- Что-то вроде имеется возле столовой. Надолго?
- Как получится. А вы тоже в командировку?
- Да-а… - сосед замолчал на некоторое время, видимо, раздумывая. Затем продолжает. – Работу ищу, как в американском журнале. У нас же столько работы, что глаза разбегаются. Давай, говорит, нам рабочие руки нужны. Оклад? Сто двадцать. Да я тебе что, задаром вкалывать буду? Вглубь надо, в тайгу, там не скупятся. Я уже столько мест сменил, пока с запада сюда добрался. Везде зажимают нашего брата.
Я не стал спрашивать, какого такого «брата» - было ясно и так. Из темноты возникает силуэт.
- Лиса, ты?
- Ну.
- Что сидишь, поезд скоро отойдет, бери шмутки.
Достав из-под скамьи то ли мешки, то ли рюкзаки, они исчезают.

Я задремал, пододвинувшись к стенке. Очнулся через некоторое время, когда неожиданно со всех сторон зашевелился невидимый народ и повалил к выходу. К станции подошел какой-то поезд. Зал опустел. Сквозь слабый свет, сочившийся в небольшие окна от далеких огней селения, привыкшие к темноте глаза различили двух солдатиков, дремавших неподалеку от меня. Дальше, казалось, никого не было. В зале было тепло и сухо, и сквозь сон думалось, что правильно поступил, не взяв лишний груз – теплые вещи.
Проснулся оттого, что кто-то приставал к солдатикам.
- Ты откуда?
- Автобат.
- Какой роты?
Возможно, патруль – решаю я.
- Первой роты.
- Пошли-ка, выйдем.
Вновь засыпаю. Просыпаюсь, когда та же сцена повторяется с другим солдатиком. Засыпаю. Сквозь сон чувствую, что кто-то осторожно дотрагивается до меня.
- Парень, слышь, пойдем - выйдем.
Открываю глаза. В помещении – та же темнота, но чувствуется приближение утра.
- Пойдем, выйдем, - повторяет голос.
- Чего ради?
- Выйдем, нужно, что ты, не мужчина?
Узнаю голос по акценту. Этот же приставал к солдатам. Я уже знал, что он не один. Кто-то встречал солдат у выхода. Однако было непонятно, для чего выходить. Что здесь, что там народу не было – какая разница?
- Ты поговорить со мной хочешь?
- Да.
- Говори. Разве для этого обязательно нужно выйти? Садись. Тебя как зовут?
- Марат.
- Слушаю тебя, Марат.
- Парень, помоги, мы отстали от поезда. Ехали из Чегдомына, отстали от группы. Денег нет у тебя?
- Так. Давно отстали?
- Уж больше суток, - отвечает тот, помедлив. – Купи часы. Вот. За червонец.
- Что, и документов нет?
- Нет.
- Да зачем мне часы?
- Ну, дай тогда так.
- Лишних денег у меня нет.
Закрываю глаза.
- Ну, парень, слышь…
- Куда ты торопишься? Когда ваш поезд?
- Утром.
- До утра еще сколько времени?
- Уже светлеет.
Подходит еще один. Марат продолжает.
- Ну, купи часы.
- А сколько вас?
- Трое.
- Билет сколько стоит?
- Три с щем-то, - отвечает второй.
- Сколько?
- Три с щем-то, – повторяет второй.
Марат: - Купи часы за червонец, я тебя как человека прошу.
- Часы мне не нужны, у меня вот – свои имеются. Так помочь, другое дело. Чего ж вы без билета в поезд не сели? Объяснили бы проводнику, что отстали от предыдущего поезда.
Второй: - Там патрули ходят.
- Какая разница, с билетами вы или без? Документов у вас все равно нет.
Второй: - Как нет, есть документы.
Марат: - Если не хочешь часы взять, помоги так.
- Хорошо, помогу так, только покажите документы. Должен же я знать, кому помогаю. Вы из Чегдомына, как Марат говорит. Если в документах это указано, я вам помогу. Возьму билеты.
Второй: - Ты что ж, патруль, што ли?
Марат (встает): - Значит, ты нам не хочешь дать?
- Отчего же, если человек в беде, - на всякий случай освобождаю правую руку, вытащив из кармана, - я всегда помогу. И деньги дам, только покажите документы, всего-то делов!
Марат: - С тобой, как с человеком…
Я тоже встаю.
- Покажите документы, и все.
Второй: - Тебе ж говорят…
- Что ж вы, ребята, крутите: то нет документов, то есть, то показывать не желаете… может, вам и ехать никуда не надо?
Отойдя на два шага, они перешепнулись и направились к выходу.
- Куда же вы? Я дам вам деньги.
В ответ слышу ругательства – так злобно огрызается собака, у которой пытаются отнять кость.

В следующий раз просыпаюсь от резкого холода. В зале уже светло, хотя солнце еще не выглянуло. Рядом со мной, лежа на скамье, свистят солдатики. Далее в углу скорчился мужчина в грязном засаленном платье, не замеченный мной ночью. За стенкой оказалось продолжение зала. Там тоже спит, сидя, мужчина; рядом парень негромко беседует с двумя девчатами.
В восемь утра должен быть поезд – возможно, ждут его.
Выхожу на улицу размяться, но на холодном ветру удается продержаться недолго - забегаю обратно в зал. Спать больше не дает холод, от которого некуда деться. Здание может защитить только от непогоды. Два часа прошло в упреках самому себе: даже к недалеким экскурсиям нужно относиться ответственно, хотя бы брать теплую одежду.

3
Иду по улице. Мужчина, погонявший корову, останавливается, чтобы объяснить, где находится столовая. Иду указанным маршрутом через леспромхоз. Повсюду виднеются школьники в праздничных нарядах. Сегодня - последний учебный день. Минут через десять попадаю в теплую – до блаженства – столовую.
Приветливо улыбается кассирша.
- Берите полную порцию борща – согреетесь,  – говорит она, - чай тоже горячий. 
Борщ и чай согрели меня. Оттаяв, удивляюсь внутреннему убранству столовой. На стенах – деревянные резные картины, в углу – телевизор, в зале – светло и чисто, над мойкой – вывеска: «Товарищ дорогой, убери посуду за собой». На душе становится приятно: веет своим духом, чем-то близким, русским, почти родным. С хорошим настроением отправляюсь познавать окрестность.

В десять часов, познакомившись с селением, сижу на крылечке книжного магазина. Солнце поднялось высоко и пригревает – теперь оставшаяся утренняя прохлада, наоборот, приятна в тени. На улице бело от цветущей черемухи. Слышу приближающийся звук мотоцикла, который останавливается возле калитки. Молодая женщина вытаскивает из коляски малыша лет трех-четырех, втроем с мужем они подходят к крылечку. Женщина открывает замок.
- Здесь уже очередь, - говорю я.
- У нас очередей не бывает, - отзывается продавщица, открыв дверь. – Зайдете, узнаете – отчего.
Действительно, выбор небольшой. Но есть кое-что из поэзии, брошюры о БАМе…. Обхожу, не торопясь, все полки: иногда хорошая книжка может лежать в самом неподходящем месте. Люблю посещать сельские книжные магазины. Городские – не то, в них редко может встретиться приятная находка, сверкающая, как алмаз среди серых камней. Почти каждое посещение сельского магазина завершалось у меня удачей…
- Саш, - слышу голос продавщицы, зовущей мужа, отошедшего в подсобное помещение, - гоночный малолитражный автомобиль, четыре буквы.
- Карт, - отзывается тут же голос мужа, - подошло?
- Нет, одна не так буква.
- Это у тебя неправильно.
- Ну, я пошел, - говорит мальчик, направляясь к двери.
- Куда ты? С папой вместе пойдете, он тебя на мотоцикле прокатит.
- Я хочу гулять, мам. Пойдем.
- С папой погуляешь, мне работать надо. Ты понял меня, сын?  У папы выходной сегодня, - продолжает она убеждать. – На улице теплей сейчас, но застегнуться все равно надо.
Папа с сыном выходят. Я ложу стопку книг на прилавок.
- Вот, из ничего что-то выбрал.
Продавщица удивленно качает головой.
- У вас здесь книжка лежит, можно поглядеть? – спрашиваю я, показывая на подсобное помещение с открытой дверью.
- Какая?
- А вот, Жуковский. – Иду за книгой.
- Покажите-ка, - интересуется продавщица.
- Художественная проза, письма. Меня письма интересуют. А? В качестве нагрузки к этим.
Продавщица листает книгу.
- Ну, берите, - неуверенно соглашается она.
Березовка – большой поселок. (Возможно, у станции есть другое название - Березовый). Основу составляют индивидуальные дома с участком. Как обычно в селах, в каждом дворе – цепная собака. Причем, здесь во многих дворах собака находится на длинной цепи, чтобы могла забраться по поленнице на крышу сарая, откуда ей удобней облаивать прохожих. Собак здесь изобилие. Пока добрался до магазина «Военная книга», редкая собака меня не облаяла. По пути увидел картину: собака с котом милуются. Пес сидит, а кот ходит вокруг и задранным трубой хвостом водит по псиной морде. Тому так приятно, что не шевелится. Пока доставал фотоаппарат, они успели развернуться. Ох, уж эта медлительность! Когда решил сделать еще один кадр, переводя затвор и направив объектив прямо на них, они тут же разошлись: мол, ходят тут всякие! Неудача.
Второй магазин оказался лучше: разнообразней выбор книг, но художественной литературы нет, и это естественно: сейчас у нас читают все и везде – в любом уголке страны, поэтому литература – дефицит.

Одна цель – посещение книжных магазинов – выполнена. Теперь можно, не спеша, пройтись по поселку. Иду мимо строящихся зданий – стоят только голые стены или фундамент. Везде признаки строительства: траншеи под теплотрассы, через которые проложены мостки, ямы, котлованы, кучи песка и гравия. В будущем поселок превратится в крупную станцию, и признаки этого видны уже сейчас. А пока проезжающие по дороге машины поднимают за собой облака пыли…
Невдалеке от школы вижу женщину, идущую мне навстречу, как и я, по менее пыльной стороне дороги. Лицо ее кажется удивительно знакомым. Но откуда у меня здесь знакомые? Вспомнить сразу не получается.
- Добрый день, - говорю неуверенно.
- Здравствуйте, - улыбается она. – А я вас издалека приметила. Вы в командировке здесь?
Узнаю свою попутчицу, мать маленькой «поэтессы» Нины. На этот раз все объясняю, как есть. Приехал поглядеть, как тут и что, собираюсь на следующий год пройти по БАМу.
- Пешком? – удивляется она.
- Как придется, а пока приехал сюда в разведку – в самую удаленную точку восточной части.
- Так уже поезда ходят и дальше, - говорит она.
Пришла моя очередь удивляться.
- Как? Пассажирские?
Нинина мать объясняет. Я недоумеваю.
- Почему же в расписании указана только Березовка?
- В Комсомольске? Это расписание устарело. Правда, неделю назад было объявление, что временно прекращается продажа билетов до Ургала, но сейчас его уже нет. От поезда, на котором мы приехали, отцепляются два вагона, - поясняет она, - и присоединяются к товарняку, не знаю, или отдельному тепловозу, и идут на Ургал.
- Знал бы, то мог ехать дальше…  а сейчас уже куплен билет на самолет, завтра нужно там быть, в Комсомольске.
- А вы где работаете? – интересуется Нинина мать.
- На заводе имени Ленинского комсомола.
- Да? А я думала… - она не договаривает.
- Нет, - разрешаю я все сомнения, - на заводе. Но книги люблю.
Нинина мать считает: раз уж я пишу стихи, то и работа связана с этим.
На прощанье желает мне счастливо путешествовать.

4
У дверей школы фотографируются на прощанье десятиклассники – скоро они снимут школьную форму. За школой вздымаются в небо огромные заснеженные склоны хребта. Голубое небо, солнце. Хороший бы мог получиться снимок, думаю я, но нужна специальная аппаратура и цветная пленка. Пока думал, школьники со смехом и веселыми возгласами скрылись за дверью.
Захожу в промтоварный магазин. Увидев японский свитер, вспоминаю прохладное утро. Прошу продавщицу показать, но она указывает рукой на объявление: «Вещи продаются в качестве поощрения за сдачу картофеля – не менее 30% от стоимости вещи».
Отправляюсь загорать – в сторону заснеженного хребта, до которого, кажется, рукой подать. Перед хребтом виднеются розовеющие от цветущего багульника сопки, но я располагаюсь между ними и дорогой, чтобы не долетала пыль. Дорога закрыта бетонным корпусом еще пустующего хранилища нефтепродуктов. Невдалеке журчит речка.
В затишье от прохладного и порывистого ветра становится жарко. Солнце находится в зените. Берусь за просмотр приобретенной литературы. Начинаю с самого ценного. Жуковский. Не могу оторваться от его письма о кончине А.С. Пушкина. Какое письмо! Столько ценнейших подробностей! Как хорошо, что удалось взять эту книгу! Радости моей нет границ. Оценки Жуковского, конечно, субъективны…. Например, пишет, что Пушкин, прося прощения перед царем, отступил перед своими принципами ради жены, детей, ради их спокойной жизни…. Кажется, понял. Жуковский понимал, что отношение Пушкина к самодержавию остается навсегда в его стихах, поэтому можно якобы отступиться от своих принципов, зато будет обеспечена спокойная жизнь детям. Но с какой гениальной точностью написано, словно присутствуешь рядом с умирающим поэтом, видишь его друзей, собравшихся вокруг. В последние часы Пушкин видел сон, как они с Далем поднимаются по книгам выше и выше. Какое олицетворение истинного пути человека: через книги – к знаниям, к великой истине!
До того зачитался Жуковским, что не заметил, как сгорела спина. Майское солнце оказалось коварным. Утром застудился, днем – согрелся. Все – на пользу.

Собираюсь и иду на станцию. Все здания вокруг вокзала, в котором я ночевал, оказались недостроенными. Типичный вид стройки, шум стройки: движутся стрелы кранов, проезжают самосвалы со строительным материалом…. Прохожу на станционные пути. Здесь раздается скрежет лопат. Группа солдат убирает пути. У моих ног – колодец связи, в котором работает мастерком белобрысый солдат. Я готовлю фотоаппарат.
- И меня тоже, - подходит к колодцу солдат с ведром раствора. Подает его в колодец. Щелкаю. Ребята благодарят. Иду дальше. Группа полуголых, без гимнастерок, солдат откидывает с путей гравий. Фотографирую. Они перестают работать.
- Сфотографируйте еще, - просят хором.
- Давайте. – Снимаю на фоне белоснежных гор.
- В какой газете смотреть?
- А фото будет? – спрашивают хором. Кто-то закуривает: передышка.
- Где-нибудь будут, это точно, - заверяю их. – Будет называться: «Мы строим БАМ!».
Ах, как жаль, что не оставили они, не сказали, не догадались мы вместе, оставить мне номер части, фамилии – какие они вышли на фото интересные, веселые и разные – с лопатами в руках, на фоне сверкающего непогрешимой чистотой заснеженного хребта!
В фойе поселкового клуба по стенам – фотографии, рассказывающие о Средне-Амгуньском леспромхозе, который находится здесь. Фото передовиков производства, среди них даже есть лауреат Государственной премии. Фойе заполнено людьми, в основном, молодыми рабочими и школьниками. Все оживленные, радостные, ведь предстоит посмотреть фильм с завлекательным названием: «Хлеб, золото и наган»…
После окончания фильма люди выходят в скорбной тишине, переживая, видимо, о потерянном времени. Впрочем, мнения были противоречивы.
- Ну, как фильм? – спрашивает парень товарища, прижатого толпой ко мне.
- Ерунда. Видел, лошадь упала, убитая, а постромки болтались, которыми спутывают. Зато стреляют!
А девочка отвечает подружке на такой же вопрос: - Так, ничего.

5
Сижу на том же вокзале. Вечер, но еще светло – можно читать. В зал заходит милиционер, с ним – еще двое. Разглядывают присутствующих. Один из них, высокий, подходит ко мне:
- Сейчас сюда не заходил с портфелем, в коричневом пиджаке, синие брюки?
- Нет, не заходил.
- А вон лежит, - говорит другой.
- Нет, это не тот, - отвечает высокий. – Куда же он подевался?
Милиционер стоит в сторонке, рассматривая расписание у кассы. Выходят.
Высокий еще два раза зайдет в течение вечера, но тот, кого ищут, так и не появится – видимо, не на того напали!.
В десять часов стемнело, читать стало невозможно.
Несколько пассажиров подремывают на скамьях – им явно не впервой здесь сидеть без света.

Выхожу на улицу. В этом же здании ярко светятся окна какого-то служебного помещения. Захожу в коридор, стучу в дверь.
- Можно?
Захожу. Непривычно яркий свет режет глаза. В комнате две девушки в железнодорожной форме.
- Девушки, не подскажете, почему  здесь есть свет, а в зале ожидания нет?
Девушки-приемосдатчицы этого не знают, но вежливо просят меня удалиться из служебного помещения. Соглашаюсь, но любопытствую, где можно найти начальника станции. Оказывается, можно найти только диспетчера.
Мимо недостроенного здания из красного кирпича, где находится диспетчерская, проходил уже днем, поэтому быстро нахожу проход. На втором этаже толкаю дверь, из-под которой струится яркий свет.
- Можно? Здравствуйте.
- Сюда нельзя. Чего вы хотите?
За пультом сидит пожилая уже женщина.
- Мне бы диспетчера.
- Я – диспетчер. Что вам?
- Меня интересует, почему на вокзале нет света?
- Этот вопрос я не могу решить, сегодня – выходной, электрики отдыхают.
- А кто может решить?
- Никто.
- А начальника станции могу найти?
- Все отдыхают, кого я вызову сейчас?
Она с раздражением бьет по кнопкам селектора связи.
- Дело в том, что на вокзале уже вторую ночь не горит свет. Причина не в том, что что-то перегорело. Света нет на одной половине – в зале ожидания, значит, его отключили, неизвестно, в каких целях. Мне нужно узнать, почему.
- Я не могу сейчас ничего решить – выходной.
- Тогда дайте адрес начальника станции. Может быть, он что-нибудь сможет.
- Начальник станции находится в моем подчинении, - отвечает диспетчер. – Завтра я ему за такое безобразие устрою (тут она не говорит, что именно, но мне понятно, что - ничего), а сегодня этот вопрос нельзя решить.
Сказала, как отрезала. Тут же к ней подходит подчиненный в рабочей одежде, они решают производственный вопрос минут десять. Меня она не замечает. Но мне-то лучше стоять здесь: все-таки светло. Выдержка у меня оказывается крепче. Диспетчер, не выдержав, спрашивает:
- Что еще у вас?
- Только один вопрос: как ваша фамилия?
-Фамилия? – удивленно переспрашивает она и, после некоторой паузы, отвечает, - Сизых.
- Спасибо.
Выхожу в темноту. Свет дают в ноль часов, к открытию кассы. Вот что значит магическое слово! Светильники оказываются встроенными в тумбы, стоящие посередине зала, и хотя включили только половину их (в этих же целях наверняка все было выключено, но надо знать, где экономить), зал совершенно преобразился: все новое, свежее дерево – глаз радуется.

Когда подходит моя очередь, подошедшая женщина спрашивает:
- Разрешите сдать билет без очереди?
- Пожалуйста, - мне торопиться некуда.
- Можно сдать билеты? – спрашивает она кассира.
- Нет, нет, - кассирша отрицательно машет головой.
- Я от школы еду, - объясняет женщина. – Меня в Комсомольск вызвали на встречу, как первую учительницу, но отменили вызов. Встречи не будет. Эти билеты сегодня мой сынишка брал, днем, помните?
- Ну-у, взрослый я еще могу продать, а что с детским делать? А сдавать билеты – это целая морока.
- Ну, что же делать?
- Ладно, - кассирша забирает оба билета и возвращает деньги.
- Может, вы оставите себе за детский или, если не продадите, я потом отдам вам?
Кассирша машет рукой: мол, бог с ними!
- Спасибо вам большое…

Мне достается билет учительницы: шестой вагон, тринадцатое место. Повезло.
А номер места все-таки оправдался. Я уже застелил постель на нижней полке и стал раздеваться, как вдруг заходит крепко выпивший мужчина.
- Послушай, друг, ты, может, перейдешь на другое место, тут рядом, через два купе. Давай поменяемся, а? А мы тут все вместе свои будем. Мы – мостовики, понимаешь, мосты строим, ты не мостами занимаешься?
- Да нет, - отвечаю уклончиво.
- У нас даже темы общей для разговора не будет. Бутылка есть.
- Тему общую и без бутылки можно найти.
- Конечно, можно, но знаешь…
Перехожу в другое купе. За столиком сидит семья с ребенком. Слышится украинская речь. Муж и жена рядышком беседуют, ребенок, ему примерно два с половиной годика, напротив меня, смотрит на чужого широко раскрытыми глазами.
Забравшись на верхнюю полку, вспоминаю прошедший день.
Женский голос: - Нэ, вот цэ у нас було в училище…
Мужской голос: - Нэ, у нас в институте була марксистко-ленинская этика, вот там було дило…
Колеса стучат по БАМу. За окном уплывают назад огоньки бамовского селения, но нет обычной грусти при расставании, потому что надеюсь: придет время, и я вернусь сюда.

Часть 13: http://proza.ru/2020/12/15/247