Айгерим

      Конец рабочего дня. Усталость валит с ног в буквальном смысле. Нет сил, исчерпаны эмоции… Хочется побыстрее домой, раздеться и лечь на диван. Не мыться, не есть, а разложить на нем обессилевшее тело и бесцельно лежать. Без мыслей, желаний, мимики. Просто лежать…

      - Сколько там еще больных? – спрашиваю у медсестры.
      - Последний остался. Пришел с опозданием, сидит в коридоре.
      - Пусть заходит.

      В кабинет вошел огромного, под два метра ростом, молодой человек около тридцати лет, широкоплечий, атлетически сложенный. Истинный Геракл! Шел тяжеловато, немного наклонившись вправо и держась ладонью за тот же бок. Жгучий брюнет в черной футболке и аналогичных джинсовых брюках, завитки живописной шевелюры которого ниспадали на лоб, щеки, шею. Из-под облегающей футболки контурировали объемные грудные мышцы и кубики пресса, а из ее широкого выреза, словно сложенные за спиной крылья, выступали массивные трапеции. Бросались в глаза стесненные короткими рукавами футболки мощные бицепсы и, будто чем-то накаченные, толстые и рельефные предплечья. Полным диссонансом с его брутальным телом смотрелось лицо. Овальной формы, с правильными, но мягкими чертами вместе большими глазами и странными, короткими и широкими бровями, похожими на два жирных мазка кистью, оно делало его похожим на доброго гиганта. А оголяющиеся во время улыбки два «заячьих» передних зуба добавляли этому образу немного няшности. Его лицо постоянно светилось мягкой улыбкой, но в те редкие моменты, когда она исчезала, появлялась полная ее противоположность – тяжелый и брутальный взгляд - верный признак силы характера и духа. «Наверное, спортсмен, - сделал я свое заключение, - по всей видимости, тяжелоатлет – штангист или борец». Лишь румяные, обветренные до шершавости щеки и немного потрескавшиеся пухлые губы не укладывались в мои попытки угадать сферу его деятельности.

       Промахнулся бездарно. Никогда и никаким спортом сидевший передо мной гигант с мальчишеским лицом не занимался. Сказал, что такой он от природы и что в его семье все такие. «Надо же, - подумал я, - кто-то качается-качается, железо таскает, бегает, прыгает, зарабатывая от потуг геморрой, чтобы нарастить на скелете хоть какое-то подобие мяса, а кому-то природа это подает на блюдечке! Несправедливо!»

      Звали пациента Арман, что в переводе с казахского означает «мечта». Если бы не его лицо, то он бы своей мощью и статью один в один был похож на героя повести Сафуана Шаймерденова «Степной сокол», после прочтения которой еще в школьные годы в моем сознании остался яркий образ гордого, мужественного и справедливого батыра.
 
      Личность сидящего передо мной человека показалась мне очень интересной, причем настолько, что я забыл об усталости. Как выяснилось, он закончил сельскохозяйственный институт, факультет зоотехнии, причем с красным дипломом. Но по специальности работать не стал, а занялся разведением лошадей на просторах Тургая. Кстати сказать, это огромные пространства с богатыми растительным и животным миром, сочетающие в себе бескрайние степи и живописные плоскогорья, равные по площади трем Бельгиям. Сказал, что все его предки этим занимались, вот и решил продолжить династию. То же заведение окончила и его супруга, но по специальности ветеринарного врача. Во время учебы они и познакомились, женились в возрасте восемнадцати лет, обзавелись тремя детьми.

      После беглого осмотра пациента я заподозрил у него перелом ребер. На это же указывали обстоятельства травмы – на него, как он сказал, упала лошадь. Рентгеновские снимки подтвердили мои предположения – были выявлены переломы двух ребер справа. Как правило, их в таких случаях больше, чем на снимках. Однако более углубленного обследования с использованием МРТ или КТ я назначать не стал, поскольку отсутствовали симптомы повреждения органов грудной клетки. Да и с его геркулесовским торсом это было маловероятно.

       Сделав назначения и дав рекомендации, я решил вызвать пациента на разговор. Тем более, что он показался мне весьма коммуникабельным, а внимание к своей персоне, хоть его и смущало, но воспринималось им спокойно.

       - И не жалко Вам потраченных впустую лет? – спрашиваю.
       - Вы про учебу в институте?
       - Ну, да.
       - Нисколько. Во-первых, я не считаю, что они потрачены впустую. Как-никак я сегодня знаком с законами мироздания, что помогает избежать грубых заблуждений по жизни. Лично для меня это важно. Во-вторых, полученные знания по специальности я использую в том деле, которым занимаюсь. И, в-третьих, мне нравится дикая стихия, в которой я живу и чувствую себя очень даже неплохо. Большего мне не надо.

       «Ничего себе! – удивился я, - Не ожидал! И все же, где-то чувствовал, что передо мной непростой тип!».
 
       -Вы хотите сказать, что Вам нравится жить среди дикой природы?
       -Примерно, но не совсем так, как Вы это себе представляете. В
нашем ауле около ста домов, есть школа, два магазина. Правда, ближайший населенный пункт расположен за пятдесять километров, а автотрасса проходит в двадцати километрах от нас. Центрального водоснабжения нет, но зато вокруг много ключевых источников с прекрасной водой. А рядом с моим домом протекает река Тургай. Богата рыбой, к нам на рыбалку приезжают из столицы, и даже из зарубежа. Все наши жители занимаются животноводством. Ну, что еще Вам сказать? Практически у всех есть джипы высокой проходимости, на всех домах Вы увидите спутниковые антенны...

       - Это, конечно, хорошо, но неужели Вам не хочется комфорта?
       - Какой комфорт имеете ввиду?
       - Вот я сейчас приду домой. Там тепло, уютно. Переоденусь, лягу на
диван, включу телевизор...
       - И у меня в доме горит печь, тепло. На деревянном полу большой матрас, набитый верблюжьей шерстью, пуховые подушки. Айка все сделала своими руками. Переоденусь, лягу, включу телевизор... Как Вы думаете, кому из нас будет комфортнее?

      К моему удивлению, молодой человек грамотно оборонялся, однако я был намерен продолжить наступление.

       - Простите, Айка – это кто?
       - Моя супруга. Айгерим ее зовут. Означает «луноликая красавица» - с
улыбкой и не без гордости произнес он.
       - А она чем занимается?
       - Тем же, чем и я. Правда, у нее еще сертификат визажиста. Ну,
захотела так, а я не стал перечить. Обучилась в Астане.
«Интересное сочетание ветеринарного врача и визажиста», - съязвил
я про себя.
       - Затем приму душ и сяду ужинать. – продолжил я, - Сегодня у меня
на ужин будут куриные котлеты с макаронами и подливой (неправда, я знать не знал, чем меня накормят на ужин, да и накормят ли вообще), овощной салат, фруктовый компот...
      - А я попарюсь в бане, затем помоюсь чистой ключевой водой. Выпью большую пиалу кумыса, а чуть позже съем кусок шужука с лепешкой. Заметьте, все экологически чистое и сделано своими руками.
      - А перед сном выйду подышать свежим воздухом..., - будто не
слыша ничего, продолжал я.
      - А где Вы его возьмете, свежий воздух? Среди потоков машин? Не, мы не знаем, что такое прогулки, затом целыми днями на свежем воздухе.
      - А выходные, отдых? Вы же вынуждены работать чуть ли не
круглыми сутками и без выходных?
      - А вот здесь Вы в чем-то правы. Да, к сожалению, мы привязаны к
своему делу – ни выходных, ни отпуска, а то и бессонные ночи. Но человек ко всему привыкает. Летом ездили семьей на отдых в Арабские Эмираты. Только ради детей! Так через пару дней захотелось обратно. Ну, не мое это! Как ни крути, в нашей жизни есть какая-то дикая, даже пьянящая свобода. Боюсь, что Вам этого не понять.
      - Не хотите ли Вы сказать, что так у всех?
      - Нет, конечно, я говорю только за себя. Людям свойственно хвастаться своими зарубежными поездками. Они выставляют массу фотографий в соцсетях, а в беседах пытаются перевести разговор на тему «как же это было круто!» даже тогда, когда речь идет совсем о другом. Иногда кажется, что на том, так называемом, отдыхе они только тем и занимались, что фотографировались, с искусственными улыбками, в разных одеждах, ракурсах, на фоне еды... По мне это примитивно и рассчитано на то, чтобы вызвать зависть у таких же, как они сами. Мне кажется, что зависть – основной порок современного человека. Она питает воспаленные мозги людей, управляя их помыслами и действиями. Вы не поверите, но это правда, что для меня лучшего отдыха, чем на наших степных просторах, нет. 
      - Почему же? Я Вам верю. А вот насчет того, что мне этого не понять, Вы зря. Я вырос в таких же условиях, как и Вы. Буквально в объятиях природы. Приходилось делать все – заготавливать дрова, косить сено, пастушить... С четвертого класса я не расставался с мозолями. И прекрасно знаю цену всему этому.

      Молодой человек оценивающе посмотрел на меня. С его лица исчезла
ироничная улыбка, которая не покидала его на протяжении всей нашей дискуссии:
      - Прощу прощения, наверное я был бестактен...
      - Да нет, все нормально. Это всего лишь дискуссия на тему. А как у вас там с духовной пищей, - не унимался я, - ведь, как говорится, не хлебом единым...?
      - Смотря что Вы имеете в виду? Мы периодически ездим в столицу на
разные концерты. Это чуть более десяти часов на машине. Последний раз были на гастролях Мариинского театра, смотрели «Щелкунчик» в их постановке, до этого на концерте Димаша, еще раньше – «А-Студио»...

«Эх, доктор-доктор! Отстали Вы безнадежно!».

      - Ну, а что Вы читали в последний раз?
      - Недавно закончил «Пармскую обитель» Стендаля, сейчас читаю «Охоту на овец» Мураками. К чему это Вы?
      - Просто так..., - ответил я в страхе, что сейчас последует встречный вопрос: «А Вы?». «Какой позор, какой позор! Нет-нет, надо срочно найти Мураками...».
      - И когда это Вы успеваете? Вы же говорите, что заняты чуть ли не
сутками?
      - Возможностей не так много, особенно в зимнее время. Я не очень
люблю читать дома, – многое отвлекает. Мне нравится это делать в тишине.
      - А где Вы читаете?
      - В теплое время года мы с Айкой берем с собой книги, иногда бутылочку вина, садимся на лошадей и вместе с табуном уезжаем в степь. По дороге иногда устраиваем гонки, но ее коня никто не сможет победить. У нас есть несколько излюбленных мест, сказочно красивых, где буквально ни души на десятки километров вокруг. Только степной ветер, пение птиц да пиликание кузнечиков... Весной, в период цветения диких тюльпанов мы это делаем чуть ли не каждый день.
      - А как же табун? За ним же присматривать надо.
      - А на то есть Ахиллес.
      - Это кто?
      - Это вожак табуна, семилетний черный жеребец. Красавец-гигант с
длинной гривой, под два метра в холке. Он и есть конь Айки.
      - Вы хотите сказать, что он и охраняет Ваш табун?
      - Ну, да.
      - Вы серьезно? И кто его этому обучил?
      - Это все Айка, она с ним с самого рождения. Они даже общаются на
каком-то, понятном только им двоим, языке. Я его побаиваюсь, у него очень дерзкий характер. А вот с Айкой он как послушная собачка. Ездить на себе верхом позволяет только ей.
      - А почему Ахиллес?
      - Он родился очень крупным жеребенком. И его отец, и мать, имели
хорошую родословную. Я сразу же понял, что из него получится богатырский конь. А Ахиллесом назвал потому, что обожаю греческую мифологию. Помимо этого, в моих жилах течет ручеек греческой крови. Мой дед по материнской линии был греком, из Чимкентской области. Звали его Сократом. Он из репрессированных во время войны. В сорок первом их привезли в грузовых вагонах и практически бросили в чистом поле. Многие, в том числе и его родители с сестрой, умерли от голода и болезней в первые же годы. А те, кто выжили, прозябали в нищете. Добывали себе кусок как могли. К их чести, были они очень трудолюбивыми. А у моего деда и вовсе были золотые руки – несмотря на свои двадцать три, и плотничал, и кладку мог положить, а из куска жести что угодно мог сотворить. Еще и рисовал прекрасно. У меня сохранились несколько его рисунков — минимум деталей, но очень органично и со смыслом. Чем-то напоминают графические работы Дали. Жаль, что его талант не имел возможности развиваться. Так вот, он всячески помогал по хозяйству бабушкиной семье, а они ему, чем могли. Бабушка рассказывала, что ужасно худой был, высокий, светловолосый и, что онтересно, голубоглазый. И добрый-добрый. Даже не заметили, как они с бабушкой влюбились друг в друга. Женились, хотя изначально отец бабушки, мой прадед, был категорически против. Прожили вместе долгую и счастливую жизнь, родили пятерых детей. Дед умер, когда мне было восемь лет. Бабушка сразу же сникла и через две недели не стало и её.
 
      Рассказы деда о древней Греции остались в памяти на всю жизнь. В нем жила детская мечта побывать на своей исторической родине. В 90-х это стало возможно, но он серьезно заболел. Так с той мечтой и умер. Помню, он на день рождения подарил мне красочно иллюстрированную книгу «Мифы древней Греции». Мы с ним перечитали ее десятки раз. Я ее запомнил почти наизусть, но просил его почитать еще и еще раз. Садился ему на колени и начинали. Читал с удовольствием, терпеливо и настолько выразительно, подбирая тон, мимику, жесты, что мою детскую душонку с потрохами уносило на два с половиной тысячелетия назад, погружая ее в атмосферу эллинизма и завораживающей античности. Именно дедушка Сократ сформировал мой внутренний мир.

       «Побойтесь бога, молодой человек! Хватит удивлять доктора! Он и так забыл, что был уставшим, что ему банально хотелось есть!».

      - А детей куда деваете, когда вы в степи?
      - А что с ними станется? Это Вам не город, чтобы бояться за них. Да
и старшему уже триннадцать. Почти с меня ростом. Все умеет и запросто заменяет меня в мое отсутствие. Два-три раза в году мы объединяемся несколькими семьями, берем юрты и уезжаем в степь к нашим оазисам, как мы их называем, на несколько дней. Такой отдых нам более по душе, чем поездка зарубеж, – тишина, общение с природой, которое не может нарушить ни один писк цивиллизации, беседы у костра, экскурсии в другие места, плов, бешбармак, уха из свежевыловленной рыбы...
 
      Однажды позвонил мне приятель из столицы, который занимается реализацией меди. Сказал, что к ним приезжает какой-то немец для важных переговоров. И что он просит показать ему что-то этническое. А мы как раз на следующий день в количестве четырех семей собирались на отдых с юртами. Сказал пусть приезжает. Привезли его вместе с переводчиком на следующий день. Нашли нас по JPS. Мы только-только поставили юрты, разожгли костер. Звали его Герхард. Это был коренастый, крепко сложенный и скуластый блондин 35 лет. Оказался поразительно коммуникабельным, настолько, что в считанные минуты мы стали воспринимать его как своего. Окружающая природа, наш лагерь с обстановкой первобытной свободы и уюта, вдохновили его настолько, что его эмоции не помещались в теле. Радовался как ребенок, не переставая бегал, прыгал. Пытался бороться со мной, оказался настолько настырным, что чтобы остановить его мне пришлось  взять его подмышку, отнести и усадить за стол. Снял рубашку, обувь, носки. Босиком и с голым торсом забежал на расположенную неподалеку скалу и, раскинув руки, стал кричать: «Ich bin frei! Ich bin frei!» (Я свободен! Я свободен!). Поиграл в футбол с детьми, к изумлению которых бил по обеим воротам. А после нескольких стопочек водки и вовсе его душа стала выползать из тела. Позвонил по мобильнику, эмоционально с кем-то поговорил. Переводчик сказал, что с женой. На вопрос, что он так эмоционально ей говорил, ответил:
      - Он сказал: «Лаура, не поверишь, я нашел место, где люди живут счастливо!».

      Так вот, Герхард, как ошалелый, носился целый день, искупался в реке, к своему ликованию, наловил кучу рыбы, из которой мы потом сварили шикарную уху, пытался научиться ездить на лошади, пару раз даже падал. И выпил не меньше, чем все остальные вместе взятые. К вечеру заснул мертвым сном и спал до полудня следующего дня. После обеда уехал. Обнимая нас на прощание, он даже всплакнул. Оставил нам свои координаты и сказал, что если будем у него на родине, чтобы обязательно позвонили.
 
      Так получилось, что через год мы с другом побывали в Германии. Он ездил туда по своим делам и попросил составить ему компанию. О Герхарде я помнил, но никак не мог заставить себя позвонить ему, какой-то внутренний тормоз не позволял. Да и не звонить тоже было не лучшим вариантом. За день до отъезда все-таки решился. Друг на приемлемом немецком объяснил ему, от кого звонок. Тот сразу вспомнил, но сказал, что занят и, извинившись, положил трубку.

      - Знакомо, - сказал я, видя переживания моего собеседника.
      - Лучше бы не звонил, - грустно улыбнулся он, - это другой мир. 
      - Пора  подвести итоги нашей дискуссии. – Сказал я, - Скажу честно, что доктор Вам проиграл, причем без вариантов. Поэтому продолжать ее не вижу смысла. Только утолите мое любопытство, скажите, как на Вас могла упасть лошадь...

      И в ответ услышал историю, которая поразила меня окончательно.

      - Зима в этом году началась резко. В конце ноября ударили морозы, пошли снегопады. К декабрю степь покрылась непривычно толстым для этого сезона слоем снега. Мы всё ждали оттепели, но вместо этого, наоборот, холодало. А три дня назад разразилась такая сильная буря, что не припомню такого. В течение двух суток земля дрожала и стонала под гнетом разбушевавшейся стихии. Вой был таким, что услышать стоящего рядом человека было невозможно. Застигнутая врасплох, природа замерла, будто боялась выдать свое присутствие. Ни лая собак, ни пения петухов, ни карканья ворон… Лошади в загоне сбились в кучу и стояли неподвижно головами к центру. Покрытая шапкой из снега эта масса смотрелась одним целым, неким подобием живого острова. Подходы к дому и хозяйственным постройкам приходилось чистить по нескольку раз в день, в противном случае потом их было бы сложно откопать…

      На третий день заснул под утро – угораздило родить сразу двум кобылам. Проснулся в непривычной тишине, периодически прерываемой веселым лаем собак и торжествующими ариями петухов. Открыв входную дверь, я был ослеплен яркими лучами только что взошедшего солнца. Вокруг было белым-бело. Крыши домов за ночь покрылись пушистыми шапками ослепительно белого снега. Из печных труб вертикально вверх поднимались струйки дыма. Откуда-то появились воробьи. Шумной стайкой, оккупировав растущий возле забора карагач, они, что-то деля между собой, громко чирикали и весело прыгали с ветки на ветку.
Увидев меня, лошади в загоне зафыркали, навострив уши. Просились на свободу.
       Вплотную к воротам подошел Ахиллес и, перекинув через них лебединую шею, негромко заржал. Это было даже не ржание, а его слабая попытка. Айку бы он встретил гораздо эмоциональнее. Подойдя вплотную, я погладил его по морде, затем потрепал по холке, на что он ответил недовольным фырканьем. Лошади выглядели весьма сносно. Это и понятно, поскольку они приспособлены к нашим природным условиям и непогода им была нипочем. Хотя два дня пришлось держать их в загоне и кормить там же. Но им хотелось свободы, простора. Через несколько минут все они столпились у выхода из загона, приперев своей массой Ахиллеса к изгороди.

  - Что, гулять хотите? – произнес я и, открыв ворота загона, быстро отскочил в сторону. И вовремя. Живая лавина из почти сотни голов устремилась к выходу, толкаясь и прыгая от радости. Эти веселые пируэты четвероногих гигантов весьма опасны – ненароком задев человека, они могут сломать кости. Табун, возглавляемый Ахиллесом через несколько минут исчез из вида на заснеженных степных просторах. Несмотря на обилие выпавшего снега, он не был для них препятствием для добывания корма в степи.
 
      Я занялся работами по хозяйству, которых за последние дни накопилось немало. Надо было для начала накормить и подоить коров, затем очистить территорию от снега и навоза, проверить крышу на предмет повреждений, натаскать питьевой воды из родника, растопить баню... Для животных и хозяйственных нужд мы пользуемся водой из скважины. А позже собирался помочь другу с ремонтом трактора.
 
      Айка проснулась чуть раньше, растопила печь, принялась убираться в доме, готовить завтрак. Дети все еще сладко спали. Хоть дом еще не успел прогреться, но под верблюжьим одеялом им было тепло и уютно.
 
      После обеда я пошел на другой конец аула помогать другу с трактором. Не прошло и часа, как мы услышали доносившиеся с нашей стороны крики: «Волки! Волки!». Одновременно с этим послышался лай собак. Зная, что волки – наша беда, я побежал в ту сторону. Издалека увидел толпящийся возле ограды табун. Лошади были в панике, чем-то напуганы, нервно бегали туда-сюда с выпученными глазами, поглядывая в сторону степи. Вдруг со двора выскочила Айка верхом на Ахиллесе. Одетая почему-то в мой рабочий тулуп, она на всем скаку помчалась в сторону степи.

      - Ты куда? Стой! – еле успел крикнуть я, но она даже не обернулась.

      Дети сообщили, что она мылась в бане, как вдруг прискакал табун. Они постучались в дверь и сказали ей об этом. И что невдалеке видели двух лошадей, окруженных четырьмя собаками. Поняв в чем дело, она выскочила, натянула на босые ноги войлочные сапоги, накинула на себя висевший в предбаннике тулуп, взяла узду, кнут и выбежала во двор. Подозвав Ахиллеса, она обуздала его и, запрыгнув на него, во весь опор помчалась в степь. Я посмотрел в ту сторону, куда только что умчалась Айгерим. Менее чем в километре видны были фигурки двух лошадей, вокруг которых бегали четыре серые точки. «Волки, никаких сомнений!» - взорвалось у меня. Заставить их так близко подойти к аулу мог только сильный голод. Отсюда же следовало, что они настроены очень решительно. В четырехстах метрах от них, стоя чуть ли по грудь в снегу, отчаянно лаяли пять собак, боясь приблизиться к месту сражения. Айгерим на Ахиллесе неумолимо приближалась к ним, подняв за собой столб снежной пыли. «Боже, она с ума сошла?!» - в ужасе подумал я. Дело в том, что степные волки гораздо коварнее иных своих собратьев. Добывать себе пищу на открытых степных просторах намного сложнее, чем в лесу или горах. Поэтому они хитрее и наглее. Одно успокаивало – то, что она была на Ахиллесе. Он не только не боялся волков, но и вел себя агрессивно по отношению к ним, и не раз уже вступал с ними в схватку. Но сейчас речь шла о четырех голодных и решительно настроенных хищниках, от которых можно было ожидать чего угодно.

      Забежав в дом, я взял «Сайгу» и, прыгнув на первую попавшуюся кобылу, резко пришпорил ее и помчался к месту разворачивающейся драмы. Но только выехал из аула, как лошадь резко замедлила ход, а затем и вовсе остановилась - боялась волков. Понимая, что по глубокому снегу до того места доберусь нескоро, я стал отчаянно бить ее ногами, даже прикладом ружья. Но она ни в какую. И я совершил глупый поступок – выстрелил из ружья в воздух. Она резко вздрогнула, встала на дыбы и завалилась на спину, придавив меня под собой. Падая, я больно ударился боком о приклад. Быстро вскочив, она галопом умчалась обратно. Я встал и быстро, насколько это было возможно по глубокому снегу, пошел вперед. А совсем недалеко развернулась настоящая битва. Я уже все отчетливо видел. Айгерим на Ахиллесе кружилась вокруг практически неподвижно стоящих лошадей и отчаянно махала кнутом. Каждое такое движение ее руки сопровождалось громким звуком, почти равным по силе выстрелу из ружья. Почувствовав вкус крови, волки, видимо, окончательно обнаглели и не хотели бросать потенциальную добычу. Они действовали слаженно. Им периодически удавалось-таки добраться до раненных лошадей, которые уже практически не сопротивлялись, и вонзить в них зубы. Но Айка успевала их отогнать.

      Кстати, этот кнут подарил мне дедушка Талгат. Очень красивая вещь. Рукоять сделана из карагача, оплетена  полосками кожи. Сама плеть около четырех метров длиной, сплетена искусными узорами, с кожаной бахромой и кистью из конского волоса на конце. Одно время я пытался научиться им пользоваться, но, не одолев это искусство, бросил. Айка же освоила в считанные дни. Практически не напрягаясь, она совершала ловкие движения рукой, которые сопровождались таким оглушающим звуком, что дети затыкали себе уши. У меня, как бы я ни старался, так не получалось. Позже она научилась прицельно попадать по выставленным на штакетнике жестяным банкам. И, опять-таки, добилась завидных результатов.

      До места происшествия оставалось метров сто, когда я произвел выстрел в воздух. Три волка отбежали метров на тридцать, и, остановившись, стали смотреть в мою сторону.

      Нет хищника умнее волка. Они прекрасно все анализируют и разбираются в обстановке. И отлично различают звуки кнута от выстрела. Приближающийся человек с опасной штукой в руках явно говорил о том, что ситуация разворачивается не в их пользу.
 
      После второго выстрела они уже побежали прочь без оглядки. «А где же четвертый?» - мелькнуло в голове.
 
      До места драмы оставалось метров пятьдесят. Я уже отчетливо видел обессилевших и окровавленных лошадей. Это была Гульсары со своим годовалым жеребенком. Безучастные к происходящему, они, понурив головы и, прижавшись боками друг к другу, словно не замечали происходящего вокруг. Сбоку от них Ахиллес с Айкой верхом буквально неистовствовал, периодически вставая на дыбы, брыкаясь, храпя и фыркая. Еще немного и я увидел корчащегося на земле волка. «Это точно работа Ахиллеса!» - промелькнуло в голове. По всей видимости, конь сломал ему копытами хребет. Волк, рыча и скаля зубы, корчился и вертелся на земле,  периодически пытаясь дотянуться мордой до своей спины, по всей видимости, чтобы лизнуть рану, но у него это не получалось. Я крикнул Айке, чтобы она отъехала в сторону. Метров с пяти я выстрелил ему в область шеи. Сделав несколько резких взмахов ногами, он вытянулся и застыл.
В радиусе порядка тридцати метров снег был утоптан настолько, что не поднимался выше щиколоток. И всюду следы крови, а под лошадьми и вокруг них снег почти сплошь был красным.
 
      Я подошел к соскочившей с коня Айгерим и обнял ее:

      - Зачем ты так поступила?! Ты же знаешь, что это очень опасно!
      - Ничего страшного! Я сразу подумала, что минуты решают все и что это не тот случай, когда надо ждать помощи со стороны.
      - Любимая! – шепнул ей на ухо и крепко-крепко прижал к себе.
 
       Ее распущенные волосы местами были скованны кристаллами льда. По-видимому,  она села на коня с мокрой головой. А было около пятнадцати мороза. Но больше изумило другое – под моим тулупом, который буквально болтался на ее теле, она была в чем мать родила. И как это она в этом панцире усидела на коне, да еще и мастерски орудовала кнутом, сражаясь с четырьмя хищниками?!

       Мы осмотрели лошадей. Их тела были покрыты множеством рваных и укушенных ран, преимущественно в области подбрюшья. Но ни одна из них не проникала в брюшную полость. Больше пострадала кобыла, по-видимому защищала свое чадо. Подойдя спереди, я погладил ее по морде. Она подняла голову и посмотрела на меня затуманенным взглядом. Неправда, что у животных нет чувства благодарности. В том взгляде именно это я и прочитал. Было удивительно, что Ахиллес, подойдя к ним вплотную, начал осторожно их обнюхивать, мягко фыркая при этом. Особенно жеребенка, ведь это был его сын.

      Запрыгнув на Ахиллеса, Айка направила его в сторону аула. Выдержав паузу, кобыла потянулась за ним. Однако жеребенок остался стоять на месте. По всей видимости, он все еще пребывал в состоянии шока, да и обессилел от потери крови. Я хлопнул его по крупу, но он не сдвинулся с места. Подождали немного и повторили попытку, однако все было тщетно. Оставалось одно – понести его на собственном горбу. Я подлез под него, взял на плечи и оторвал от земли. К моему удовлетворению, брыкаться он не стал.  Превозмогая боль в боку, я тихо поплелся в сторону аула. Веса в нем было около двухсот килограммов, поэтому пришлось сделать две остановки. Все это время его мать неотступно плелась в шаге от меня.
 
       Добрались благополучно. Я весь был в крови. Айка сразу же промыла  раны и посыпала антисептиками. В нескольких местах пришлось их зашить. Неделю кололи антибиотики, держали взаперти, усиленно кормили, давали витамины. Через месяц и мать, и ее чадо были совершенно здоровы и вновь присоединились к табуну.
После этих слов моего собеседника я «куда-то пропал». Нет, я продолжал сидеть на том же месте, но проявлял себя только физическим присутствием и ничем более.
       Меня затянуло в водоворот эмоций, мыслей, фантазий, которые отобрали перетянули на себя те мизерные силы, которые остались после утомительного рабочего дня. Я видел удивленное лицо своего собеседника, но никак на него не реагировал. Даже то, как он, попрощавшись, направился к выходу, но не помню, ответил ли. Перед дверью он еще раз обернулся, ожидая, видимо, какой-то моей реакции, но она не последовала. Мое сознание уже с потрохами было поглощено созданием в нем образа Айгерим. В голове мелькали обрывки мыслей, которые было невозможно свести в единое целое. Во мне появилось тоскливо-порочное желание взглянуть на неё, хотя бы краешком глаза. Заглянуть в глаза и попытаться прочитать, что там написано. Ведь глаза человека – это «замочная скважина» в его внутренний мир...

      Я не знаю, сколько так просидел. Медсестры уже не было – рабочий день закончился давно.
 
       То же самое было на второй день, и на третий… Мысли об образе этой удивительной восточной, то ли амазонки, то ли валькирии, никак не покидали меня.
 
      Когда чего-то сильно желаешь, оно приходит. Наверное, к этому прикладывает руку всевышний, наблюдая сверху за твоими терзаниями, а может и нечистая сила, идя навстречу твоему порочному любопытству…
 
       Через неделю дверь в кабинет открылась и в нем появилась знакомая исполинская фигура моего пациента. Вошел как-то боком, мелкими шажками, ведя за руку девушку примерно аналогичного с ним возраста, ростом около метра семидесяти. Одета она была в черную, облегающую ее роскошную фигуру блузку с надписью из бисера «GUCCI» и аналогичные джинсовые брюки с широким ремнем, подчеркивающим ее стройную талию. Пышные волосы черного цвета были распущены, часть из них ниспадала на плечи и, спускаясь вниз, плавно огибали пышные груди.

      «Айгерим, никаких сомнений!» - мелькнуло в голове. «Я угадал!» - это была моя вторая мысль и касалась она соответствия созданного мной образа реальности.
 
       Тот самый брутальный молодой человек на этот раз выглядел иначе. Излишне суетился, заходил спереди, сбоку, нежно держа ее за подмышки, одновременно пододвигая ногой под нее стул. Причем был предельно собран, с серьезным выражением лица. Аж вспотел, несчастный. Большие пятна пота выступали на его белой футболке, под мышками, на спине, груди…

       - Как это случилось? – Обратился я к больной.
       - Позавчера порубила гусей и целый день общипывала их, согнувшись в три погибели, а потом не смогла выпрямиться. – Ее красивый бархатный голос завораживал, - В тот же день стала неметь и отниматься нога. Думала, пройдет, но на следующий день стало хуже.
       - Как порубили…?
       - Не поняла…
       - Вы порубили гусей?! – удивленный, спросил я.
       - Ну да, а что?
       - А почему не муж?
       - У него своих дел полно.

       Мне, который в жизни не обидел ни одну птичку и даже не поймал ни одну рыбку, стало немного не по себе.

       - Прямо и порубили…?
       - В смысле…, - она пристально посмотрела на меня так, будто сидевший перед ней доктор показывал определенный дефицит интеллекта.

       Она была прекрасна! Напоминала построенный в голове образ шамаханской царицы Пушкина – несколько широкие скулы, большие миндалевидные глаза, черные тонкие брови с немного загнутыми концами, похожие на крылья мифической птицы, правильной формы с четкими контурами нос и розовые пухленькие губы… И вся эта прелесть была подчеркнута удачным макияжем, что было заметно даже мне, дилетанту в этих делах. Где-то в глубине моего, не лишенного пороков, сознания промелькнула мысль: «Неужели это предназначалось доктору?!».

        - Я имел в виду, сами ли вы их рубили?
        - Ну да. Сын держал их, а я топором…

       «Боже, лучше бы ты этого мне не говорила, милая ты моя красавица!».

       Было ясно, что у пациентки ущемление седалищного нерва, которое могло быть спровоцировано разными причинами, поэтому я назначил ей МРТ. А чтобы избавить ее от мучительных болей, сделал ей паравертебральную блокаду. Встав с кушетки, она с радостью заявила, что у нее уже не болит, да и онемение прошло. Довольная, она выпрямилась в полный рост, походила немного по кабинету, дав доктору возможность созерцать ее роскошную фигуру. Было ощущение, будто над ней поработала рука античного Кефисодота, длительное время пытавшегося создать образ Афродиты, но результат все не удовлетворял его. За его терзаниями наблюдал сын, который в один прекрасный день пробрался в его мастерскую и до того, как был обнаружен отцом, успел нанести пару слоев из алебастра на самых значимых местах скульптуры. Шалунишка был пойман и высечен. Позже античный гений подошел к не укладывающийся в его сознании скульптуре, дабы восстановить нарушенную гармонию. Однако, внимательно присмотревшись, понял, что созерцаемое и есть гармония и что сын превзошел его. И мир узнал великого Праксителя.

       По каменистой тропе Тургайского плато на закате солнца  величественной поступью шел исполинских размеров черный конь. Его, свисающая с лебединой шеи, грива развевалась на ветру, словно черное пламя. На нем восседала стройная восточная красавица, длинные черные волосы которой казались продолжением его гривы. Она была одета в красное шелковое платье, длинный шлейф которого покрывал массивный круп и бедра скакуна, свисая с них переливающимися на солнце плавными складками. Сопровождаемые парящими над ними степными орлами, они поднимались все выше и выше, к Скале Счастья. Подойдя к самому ее краю, конь застыл, грациозно изогнув шею. Всадница окинула взглядом уходящие за горизонт родные просторы. Затем поднесла руки к губам и, сделав глубокий вдох, издала протяжный зов. И разнесся он по бескрайним степям, пустыням и полупустыням, докатившись до заснеженных гор, подпирающих своими пиками небо.

        - Айка?! – навострят уши сайгаки.
        - Айгерим! – узнает знакомый голос застывший над бездной архар.
        - Сестричка? – обернется на клич снежный барс.