Мак Маг. Особенность Кати И. , гл. 10

   

    «Холст, написанный в полутонах, будет
                стоить больше, чем он же – в одном ключе»


                Х.Д


Вечером шёл дождь. Катерина укуталась в одеяло. Ее, как прежде морозило.
Я вышел на крыльцо. Благо – был отличный навес, я стоял и любовался на светлые капли, бьющиеся о землю, заявляющие о себе лёгким блеском при свете дворового фонаря.
Из-за угла вышел парень. Он был настолько сосредоточен, что не сразу заметил меня. Остановился и немедленно заскочил под навес.
- Добрый вечер, - сказал он.
Это был Родион Нартов.
Я автоматически подал ему руку и принялся рассматривать его.
Мне интересно было знать, как он реагирует на все, и на то, что я не скрывал своего изучения.
Говорят, внуки наследуют характер стариков? А тот дед, бросившийся на меня с ружьём - не выходил из моей головы.
Родион внешне – копия его.
 Парень подал руку. Хватка его слаба. Длинная художественная кисть выскользнула из моей руки. Данное приветствие оказалось беспримерно формальным.
- Идёшь куда? – Спросил я.
- Ванесса шумит, - произнёс он, выдерживая мой острый взгляд сбоку, не глядя на меня.
-  Как узнала, что вы здесь, не можем держать дома, - добавил он.
- Я бы пришёл к ней, в чем проблема, поговорил бы. – Сказал я.
- Вам же надо собраться с мыслями, отдохнуть, нельзя  с дороги и все такое. Завтра. Папа сказал - завтра свершится волшебство.
Только теперь, когда он повернулся ко мне, я заметил нервозность в лице его. Бледное лицо астеника, узкие зрачки.
«А не употребляет ли он что-нибудь?» - пришла ко мне догадка.
- Ну, а ты как? Учишься?
- Учусь, - ответил он.
И он снова обратился к тёмному полотну дождя.
- Так куда же собрался-то?
- Отец попросил занести воды из колодца. У нас старый колодец есть. Так вот - из него.
- Почти ночь, - ухмыльнулся я. – И зачем?
- Вам же завтра нужна, будет чистая вода?
- У вас в доме вода не чистая?
- Ванесса не любит воду вообще. Чтобы заставить ее пить – это нужно время, терпение.
- А ты?
- А я? – Парень хрипло, насколько позволял это голос подростка, посмеялся. – А я – совсем другой.
Мы помолчали. Пубертатный период – весьма практичный, торопливый  этап в созревании личности, и эта торопливость так индивидуальна.
Чудной возраст, - последний альянс перед распределением дальнейших сил на поле души: Темных и Светлых.
В остальном, тайной долей – полнейший мрак. И этот мрак стоит перед маленьким человечком, стремящимся влиться в жизнь.
Я подумал, что Родион, в связи с затянувшимся безмолвием, сырой погодой, ночью немедленно покинет стоянку и закончит своё дело, но он оставался на месте.
Он хотел ещё что-то добавить, я чувствовал.
Мы продолжили глядеть на дождь, припустивший новой силой.
Молчали и не глядели друг на друга. Будто в игнорировании этом был какой-то смысл, - хотя бы подчиняться этому.
Мне было интересно, чем все это кончится.
- А вы, правда, маг? – Спросил он, наконец.
- Маг. – Ответил я,  - каждому своё. Каждый, однажды взявшись за дело и начав его развивать, в дальнейшем не может отказаться от него. И так: из жизни в жизнь. Дух подсказывает: кем ты был и не даёт спуску, потому что…
- Почему?
- Из жизни в жизнь остерегает его.
- Кого?
- Нас, людей. Я говорю о каждом из нас.
- А Дух ваш – это тоже каждый из нас?
- Почему тебя, Родион, это интересует? – Я ожидал, что он, наконец, установит со мной прямой диалог. Но он продолжал глядеть в дождь.
- Его нужно слушать?
- Что?
- Дело, которое ты чувствуешь?
- Ну, да, наверное.
- А если человек ничего не может, ничего не хочет – это что?
- То и есть – ничего? – Пошутил я.
- И он принадлежит уже не к человеку?
- Что ты хочешь спросить, Родион?
Парень молчал.  Что-то мешало ему.
- Хочется устраивать встречи на другом уровне, ментальном, чтобы не нарушить свою целостность и продолжать своё мирное существование, - произнёс он.
- Интернет?
Родион был почти на голову ниже меня. Он посмотрел на меня. Глаза его блестели, капля дождя чудным способом отбилась от навеса и влетела прямо ему в лицо. Он тщательно потёр его: забавно, по-детски, сморщиваясь донельзя.
- Ты любишь носить капюшон? – Спросил я наугад, заметив его прежний капюшон покойно отлёживающий на спине.
Мне казалось, методом штурма я мог чем-то задеть этого маленького человечка, выудить нечто, выяснить для себя, - цену его прятаться от мира. Пунктик.
- Она хотела не раз покончить со всеми нами, - сказал Родион вдруг, продолжая глядеть вперёд, в дождь, - мы думали – она шутит, или болезнь какая, но это было на самом деле. Страшно.
- Ванесса?
- Вася.
- Когда это случилось? Ты знаешь причину?
- Она ненавидит нас за то, что родилась калекой. И если раньше проговаривала это, то потом стала действовать.
- Когда это было последний раз?
- Перед вашим прибытием. Она верит вам. Думает о вас. Вот я и спрашиваю: что вы можете сделать для нас, для неё? Вы – настоящий маг? И что значит, если человек ничего не может, он не человек?
Снова наши лица встретились.
- Всякий человек – человек. Это, в общем. То, что можно сделать – в силах нас самих, - отвечал я. - Надо искать эти силы, использовать – в том и человек заключается.
- А если сил нет, а одни претензии, тогда как?
- Ты говоришь о сестре. Откуда тебе знать? Это даже ей самой…
Но он прервал речь:
- Ее никто не любит. А все причины, чтобы загореться начинаются с любви, так отец сказал.
- Он любит ее?
- Он жалеет, мучается, и все переводит на какое-то страдание. А что это за страдания – Ванесса хочет знать сама.
Мы помолчали. Я не находил, что сказать и ожидал дальнейшего раскрытия оппозиции.
- На самом деле, он сильный хороший человек, - заговорил парень, - вы видите – он держит все в себе. Я тоже таким хотел бы быть.
- Не стоит, - советовал я, – не стоит. Скрывать в себе - чревато различной соматикой. Я, например, пойду методом интенсивного общения с твоей сестрой. Она общительная? Ей стоит хорошо выговориться. Нужна атмосфера полного доверия, понимаешь?
- О! – воскликнул Родион, - она супер искренний человек и выдаёт то как раз, что думает. Только вам это, может быть, не понравится. Ей кажется, что она видит людей насквозь. Ведь она, видите ли, художница.
- Рисует?
- Малюет. Непонятные рисунки. Да. Ничего не понять.
- А ты можешь их принести?
- Завтра. Папа сказал – завтра.
- Так в чем же причина? – Спросил я.
Родион поднял на меня глаза. В них состоял испуг.
- Откуда вы знаете? – Спросил он.
- Причина в рисунках? Что за рисунки?
Родион помолчал и сказал:
- Она замучила.
- Видишь ли, мне приходится работать в экстремальных условиях. Я привык сталкиваться с различными людьми, обстоятельствами. А рисунки – это внутренний экстремал.
- Рисунки - это всего-то рисунки.
- Ну, Родион, так в чем же причина? Не ты ли хочешь избавиться от своей сестры сам?
Парень замер.
Он глядел вниз, под ноги, на бьющиеся, и тут же разрывающиеся капли дождя в насыщенной влагой цементной стяжке.
Не говоря ничего, он выскреб из-за спины свой капюшон, набросил его на голову, пригнулся и пошёл туда, куда доселе держал путь.
Я вернулся во времянку.
Катерина из своей комнаты спросила:
- Макс, ты, где был?
- Ливень на улице - полный. Стоял, дышал. – Я чувствовал, что нервозность парня передалась мне. Рисунки Ванессы, с которыми я обязан, был завтра ознакомиться: что это?
 «Не ты ли сам хочешь избавиться от своей сестры?» - откуда эта мысль пришла ко мне?
- А! – Ответила Катя на прежнее мою прежнюю фразу.
Я зашёл в свою комнату, сел на кровать.
«В этакое время – спать, спать, и спать! Выкинуть все из головы! Спать!»
Сбросил обувь, лёг на подушку.
«Родион - парень полный фантазии. Выдумка его - освободить родню от Ванессы. Выдумка».
«В таком возрасте - выворачивает наизнанку, а тут - сестра,  мешает становлению. Дефицит понимания, нежности – при том».
В моё окно постучали. Я поднял голову. Это был Родион. Он просил выйти.
Я обулся и поспешил.
Подросток стоял под навесом. Рядом – ведро воды.
Я выскочил, и первым спросил:
- Кто же вам сказал, что мне необходима вода?
- Ванессы нет, - произнёс Родион.
- Что? – не понял я.
- Ее нет, - повторил он, содрогаясь всем телом, оскалившись.
 Я не верил ушам. Дождь все круче,круче брался молотить повсюду.
Сплошной гул.
- Ванессы нет, - третий раз повторил парень громко и так, чтобы не было сомнений, что я не расслышал.
Его разлапистый капюшон, прикрывающий крохотный, развивающийся череп смотрелся нелепо.
«Череп будущего убийцы», - то, что мне тогда пришло в голову.
- Ванессы нет? – Переспросил я, - что же тогда есть?
Родион готов был бежать. Одна нога его намокала под ливнем. Но он продолжал говорить:
- Ванессы нет несколько месяцев. Она умерла. Она покончила собой. Дед  спятил. Он до сих пор не верит, что ее нет.
Они любили друг друга по-особенному.
Я дотронулся до плеча парня, ощущая, как теперь и по моей руке сыпался бисер дождя, взялся за плечи покрепче, подтянул к себе, втаскивая на сухое место.
Родион не сопротивлялся.
- Что ты говоришь? Как это может быть? Она есть, и ее нет? Отец твой завтра с ней познакомит.
- Разве не понятно? Почему они вам не показали ее сразу? Разве вам не понятно? – Он глядел на меня во все глаза.
Я не имел понятия, что говорить.
А он понимал что-то намного больше, чем я мог бы представить сейчас себе.
Зрачки его буравчиками уперлись в мои, замерли.
«Если предположить, что он, действительно, что-то принимает, то имеет место здесь быть абстиненция», - заключил я.
- Что ты сам-то хочешь? – Спросил я. – Тебе так важно разделаться с Ванессой?
- Я – существую, а она - нет. Одна жалоба от нее и осталась.
- Так, где она сейчас? – Спросил я, - я хочу видеть.
Парень запрокидывая голову, посмеялся.
- Ну, где? – Я, не стесняясь, тряс недужее тело парня.
Он вырвался из объятий, подхватил взвизгнувшие ручки ведра с водой и бежал.
Я остался один. Постоял ещё немного, вдыхая свежий воздух, приходя в себя, и вернулся во времянку.
- Макс, мне это совсем не нравится, - услышал я, как только вошёл и принялся снимать мокрую обувь.
Катерина стала одеваться и вышла ко мне.
- Ты так часто испаряешься. Не думаешь ли ты, что мне это безразлично?
Имей совесть, гражданин волшебный!
Она стояла в дверном пролёте, опершись о косяк. Я сел  за стол и положил руку на столешницу.
- Чего ты улыбаешься? – Спросила она и прошла, чтобы присесть напротив.
- Да не до смеха.  Только вот есть хочется!
- Я тоже бы чем-нибудь перекусила! – Сказала она, осматривая периметр пустой скатерти  стола.
- Чай? – Предложил я.
- Нет-нет, Макс. У меня фигура!
- Чай – разве это что-то значит?
- А вдруг за тебя замуж пойду, а? Тебе же надо красивая? – Сказала она.
А я чувствовал, что  слова эти ничтожны.
В эту минуту эту, какой бы сильной  не были ее чувства ко мне - все пустое.
И она же, глядя на меня серьёзно давала понять, что вопрос  не серьёзен.
- Да-с, дела, - произнёс я. – Путаница.
- Ну, куда ходил, что видал?
- Парень, помнишь, Родион, сын.
- Кто? Я его не знаю.
- Видел только что, разговаривал.
- Что с ним?
- Склеивающий.
- Склеивающий? Не пойму. Макс, начинается, да? Твои штучки?
Катя установила локоть на стол. Изогнувшись, как умеет только она, на распахнутую ладонь положила подбородок.
- Так, слушаю.
Забавная она, -  глядела, медленно проводя вниманием по моим щетинистым щекам, поседевшим волосам, пролистала брови.
- Ну, давай свои словечки!
- Склеивающий – pegamento. Человек, находящийся на раздолье между соседствующими людьми. Феномен этот наблюдается обычно в близких отношениях, родстве.
Катя сменила выровняла осанку, отряхнула что-то внизу себя.
Ей было хорошо сидеть здесь, со мной и надоело весь день валяться в постели.
- Pegametnto – феномен, который находится в некоем осколочном состоянии. Невротическое положение, где размывается Самость.
В таком состоянии, человек подклеивает сложившиеся соотношения сил, неизвестных ему сил. Но мальчик подросток, - Родион, помести его, в соседнюю семью, может испытывать все одно и тоже.
Слышала выражение  Лорош Фуко: «Один любит, другой позволяет любить»?
- Да, Макс, его все знают. Что там не так?
- Феномен pegametnto. Сила влюблённого, барахтающегося в неведомой среде, таким образом распределяется векторно так, что он оказывается строго мотивирован. В другом же субъекте концентрируется смесь склеивающего. И если тот, второй, посчитает, что  ему это практически выгодно, он примет эту роль.
Pegametnto – это условная сила другого в том смысле, что он мотивирован специально. Насильно. Склеивающий.
- Я не понимаю, Макс, в чем беда? Да подавляющее большинство предпочитают, чтобы любили их, а не – самим. Если что-то идёт не так…
- Вот именно, Катя, - если что-то идёт не так.
 А ты задумывалась, что это: «что-то идёт не так»?
- Сто процентов желают быть специально мотивированными… - бубнила под нос она.
- Но только кто в данной расстановке сил имеет прибыль? Не тот, как раз, кто рассчитывает ее получить. А тот, который действует спонтанно, наугад, эмоционально-бедственно, и безответственно. Тыкая свою любовь как на словах, та к и на деле, – говорил я.  Но суть любви, - указать настоящее твоё поражение.
Налетев на подводные камни  соотношения в такой форме любви, дальше теряют все мотивы вообще все. И сил перераспределения идёт заново.
Только первый – возрос, а второй – склеивающий. И более - ничего.
Суть pegametnto –  не кривое зеркало, увы. И лучше это было бы кривым зеркалом, где ты надеешься увидеть хоть какое-то отражение собственных чувств.
Но это осколки, представляющие даже физическую опасность.
Рано или поздно грядёт разоблачение, Катя, да. Это понятно?
Pegametnto склеивающего останется либо слишком мало, либо в самой уродливой форме, либо иссякнет вовсе.
Что в таком случае говорить о чувствах вообще? О чьём чувстве вообще придётся говорить?
Один мотивирован был, другой – сыграл роль.
Склеивание склеило, скрепило и место иссохло.
Первый продолжает искать чувства, подъёма, второй – ничего.
- Ты, то есть, хочешь сказать о нашем так называемом современном времени? Ну, да, твой возраст критичен во всем. Это возраст, Макс, просто возраст.
Катерина поднялась.
Косточки таза обозначались через вискозу лёгкого ее платья.
- Любовь! «Пегаменто»! Что ты понимаешь? – Сказала она, - знаешь ли, Макс, когда нет у тебя работы – ты такой занудный!
Она развернулась и ушла в комнату. Я остался один.
«Завтра стоит разобраться во всем. Всех собрать, всем поглядеть в глаза. Очная ставка. Я думаю – созреют к тому времени конкретные вопросы», - рассуждал я.
Поднялся, налил воды в чайник и поставил  на плиту.
Через час мы с Катериной снова объединились, говорили на отвлечённые темы, пили чай.
 Дождь к тому времени закончился.
Ночь свежая, ароматная лилась в форточки.
Я открыл окно настежь и сладко уснул, отбрасывая все мысли.
Мне, наверное, предстоял сложный день завтра, с самого утра.
Но это было уже завтра.