Мой болгарский язык

Константинополь. Большой аэропорт. Очень большой аэропорт. Гигантский просто. Тысячи людей снуют туда и сюда, галдят, толкают друг друга, громко ищут гейты, ватерклозеты, фастфуды и снова гейты. Гейтов сотни. На бесчисленных разноразмерных дисплеях списки прибывающих и убывающих рейсов. Номера чек-инов и гейтов. Бегущие строки. Видеостены в пять этажей.

- Наш гейт намбер тридцать семь. Идем, мам!

Пробираются с чемоданами сквозь группы, потоки, толпы галдящих, ищущих, рвущихся, ждущих. Эскалаторы, лифты, травалаторы, широкие коридоры, людские реки, разноцветные, разномастные чемоданы на колесиках. Разноцветные, разномастные люди. Одни — этнографичны как локальное прошлое: халаты, тюрбаны, куфии, рясы, хиджабы. Другие — кажуальны как настоящее или, скорее, глобальное будущее: джинсы, футболки, толстовки, бейсболки, кроссовки. Вот израильские паломники, бородатые, в черных шляпах, во всем черном, во главе с благообразным «библейским» старцем; позади бесшумной мужской процессии — закутанные старухи на инвалидных креслах, которые катят закутанные молодые женщины, за которых цепляются тихие большеглазые дети. Вот команда загорелых, надменных атлетов в зеленых олимпийках, на две головы возвышающихся над людским потоком. Вот китайские туристы, немецкие туристы, русские туристы, итальянские туристы, японские, и снова китайские, и снова немецкие, и китайские еще раз, и русские, само собой. Вот большое семейство — папа, мама, четверо детей, тетя и дядя, их дети, и еще бабушка — семейство иранское, но не из Ирана: пышногрудые мама и тетя в розовых-желтых кофточках с декольте, с высокими прическами и ярко накрашенными губами, и даже седенькая бабушка без всякого намека на головной убор. И снова спортсмены, бизнесмены, артисты, пилигримы, молодожены, влюбленные пары, воссоединяющиеся семьи, китайские туристы, участники научных конференций, студенты, агенты, резиденты, челноки и профессиональные путешественники: человейник. Транзитные пассажиры, ищущие свой гейт.

- Гейт тридцать семь, мам! Вижу. Вон там, справа, мам! Вроде бы места есть свободные.
- А сколько у нас времени?
- Часов пять.
- Можем поспать.
- Конечно, мам! Завтра трудный день.

  Тридцать седьмой гейт. Пусто, никого, куча свободных мест. Мать и дочь запихивают чемоданы под лавку (чемоданы легкие, пустые совсем). И ложатся спать, на лавку, голова к голове. Спать пять часов. Времени вагон. И пусть они мимо, вокруг, кругом, над головой, громко, громко, китайцы, немцы, турки, арабы, ищущие тридцать седьмой гейт... Они спят, голова к голове, мать и дочь, дочь и мать.

Принадлежат ли они к этнографичному прошлому или к кажуальному настоящему-будущему? Трудно сразу сказать. Проще решить, что мать там, а дочь тут. Или обе тут? Или обе там?

Какое там.

Вы бы видели эту дочь! (Даже такую, спящую сейчас на лавке в порту). В новом языке нет слов, чтобы описать эту дочь. “Высокая, красивая” (так теперь говорят). Высокая, красивая, светлая, лучезарная, теплая, ладная, славная, милая, изящная, нежная, открытая людям, нам.

А мать?

Черт ее знает. Она совсем не такая. Маленькая, забитая, тихая, серая, обычная, никакая.

Есть ли черта, отделяющая мать и дочь?

Они спят. Голова к голове. Занимая каждая по три сиденья у гейта – “лавку”, как они говорят.

А потом мать толкает дочь, и они деловито поднимаются, обе такие решительные, такие практичные, такие спокойные до таких вещей и обстоятельств,такие бывалые, такие привычные, судя по всему, такие пренебрегающие комфортом, удобствами, условностями, правилами и вообще. Встали по-деловому, сбегали по очереди, умылись, причесались, дочь красивая, высокая, мать обычная, мелкая, тетка-теткой, кажуальная, куртка, кроссовки и кепка.

Они летят в Софию, столицу Болгарии.

В самолете у матери приступ сентиментальности:

- Между прочим, твой отец называл меня Котарак, по-болгарски Кот, ну ты знаешь. Любил меня котом обзывать. Книжку купил болгарскую, не знаю зачем, про приключения какого-то котарака. Тогда много было книжек болгарских. Магазин был в начале Невского, магазин социалистической книги. То есть книги из стран Восточной Европы... Болгарии, Польши, Румынии... продавались там. Гэдээровские там, польские... Роскошь по тем временам. Я там много чего купила. Двухтомник один на немецком по древней истории, картинки там потрясающие. Ну и болгарских книг много было. Кулинарные, еше какие-то. Сказки для  детей. Мы котарака этого там купили. А! “Котарак Генчо”, вот как его звали! Генчо Котарак. Читали, хохотали.
- И понимали по-болгарски?
- Что-то понимали, что-то додумывали. Ржали, в основном. Когда влюблен, все равно, над чем ржать. Мы там еще одну книжку купили на болгарском, про беременность. Я всю беременность по ней занималась.
- Чем занималась?
- Упражнениями разными. Типа подготовки к родам. Дыхательные упражнения. Разные. Вообще-то это французская книжка была, но в болгарском переводе. По-русски не было, и по-французски не было, но хоть по-болгарски. Такой литературы тогда было не найти. Представляешь? А сейчас этого добра навалом... Эпоха нонфикшн! А тогда нет. Тогда так не было. Классная была книжка. Я даже ребенка там впервые увидела пятимесячного. В смысле пяти месяцев от зачатия. В утробе, так сказать. Ребенок, как он палец сосет. Цветные были фотографии. Обалдеть. До слез просто.

Мать замолкает, и дочь, словно боясь, что мать и впрямь заплачет, спешит сменить тему:
- И как тебе болгарский?
- Прекрасно. Все понятно было.
- Серьезно? Ну вот тебе практика сейчас будет.
- Не смеши. То книжка, а тут жизнь.

В Софии мать и дочь со своими пустыми чемоданами садятся в автобус и едут до автовокзала под названием “Централна Автогара”, где сдают свои пустые чемоданы в камеру хранения, покупают вечерний билет до города Благо и идут гулять. Чудесен, красив град София.

Дочь жила в Болгарии четыре года, знает язык, знает здешнюю жизнь, знает болгар. Она знает Болгарию сегодняшнюю, такую, какая есть. А мать что, с ее Котараком Генчо и книжкой для беременных в голове? Что для нее Болгария? Шипка? “Стоит над горою Алеша”? Георгий Димитров? Солнечный берег? “Медвежья кровь”?

Вот они, болгары кругом.

Дочь и мать идут “по булеварда”, то бишь по бульвару в самом центре Софии. Кругом кафешки со столиками, вынесенными на этот булевард. Болгары пьют кофе.

- Да, мам, болгары пьют кофе. Тут чай никто не пьет, это правда. Кофейная страна. Это от турок, наверно.
- А пиво пьют? Или только вино?
- Пиво пьют. И вино тоже. И пиво. Болгария тихая, мирная страна, мам. Тут все друг друга знают. И любят. Живут, как в деревне. Ласково. Неторопливо. Лениво. Пиво пьют. Вино, кофе. 
- Может, и нам выпить пива где-нибудь? Какой у тебя план?
- Сейчас пройдем по бульвару до конца и там есть одна классная кафешка – вон там, уже даже видно, вон то здание, смотри! – мы там всегда сидим с друзьями, когда я бываю в Софии. «Би хэппи» называется. Там поедим, мы же не обедали, мам. Да и не завтракали. Когда, кстати, мы ели последний раз? В Хельсинки?
- А, точно. Забыла совсем.
- Вот видишь! Ты все время забываешь поесть. Я тебя тут хоть покормлю, мам!
Дочь очень рада, довольна, привела мать в свое любимое место в столице. «Би хэппи, мам!» Место действительно приятное, многолюдное, с кучей столиков и множеством милых, черноглазых, расторопных официантов. Обслуживание прекрасно, чудесна бира Каменица мгновенна и пенна, шопска салата изумительна, кебапчета тает во рту.
- Мам, тебе нравится? А ю хэппи? Щастлива ли си, мамо?
- Угу, – говорит (как бы говорит) мать, уминая кебап.

Дочь довольна, счастлива, щастлива, «я же говорила, тут здорово», и обе смеются радостно и улыбаются, и рады.

- Можна сметката? Мерси.
- Дорого вышло?
- Не парься, мам.
- Куда теперь?
- А пойдем до конца бульвара, мам! А потом на автовокзал. Автобус у нас в пять часов.

Идут. Мать читает вывески, смеется, радуется смешным сочетаниям славянского с персидским через турецкий. Джурабки, механа…

- Знаешь, что «механа» — персидское слово?
- Нет, не знаю. И что оно значит?
- Дом вина или винный дом. В общем, питейное заведенье.
- Ну, сейчас это просто ресторанчик в старинном стиле. Типа былых времен.
- Вот-вот. От персов к туркам, от турок к болгарам. Нам с тобой на радость.
- Не, мам, в механу не пойдем. Там душно. До конца бульвара дойдем, там еще на улице пиво попьем.

Пьют пиво на улице у Дворца Культуры (мать умиляется). Закуска – пирожки на пластмассовых тарелочках. Матери нравится такой антураж. Дешево, просто, вкусно. Дворец культуры. Тихо. Спокойно. Радостно. Чудесен град София.

Дочь красивая, сияющая, довольная.

Цыганка подходит болгарская, классическая цыганка такая, в платке цветастом, в юбках:

- Искаш да ти кажа съдбата?
К кому обращается, неясно. Похоже, к матери. Та смущается, неловко как-то.
Дочь говорит:
- Искам!
Цыганка:
- Искам да кажа на майка ти!
Дочь:
- Мам, она тебе хочет погадать. Чем-то ты ей приглянулась.
Цыганка:
- Руснацилисте?
Дочь:
- Да, ние сме руснаци.
Цыганка:
- Вече виждам, ще бъдете много добри!
Дочь:
- Мам, она говорит, что у тебя все будет хорошо.
Цыганка:
- Ще ви кажа, че скоро ще имате внуци, ще имате близнаци. Ще бъдеш баба на двойци.
Дочь:
- Поняла, мам? Она тебе предсказала внуков, и сразу двойню.
Мать:
- Спасибо.
Дочь:
- Мерси.
Цыганка, по-русски:
- Не за что.

Дочь хохочет и протягивает ей деньги. Сколько денег, мать не понимает. Не разбирается в болгарских бумажках. Цыганка довольна и удаляется, дочь довольна и просит повторить, мать довольна и грезит о внуках.

- Двойня, представь? Но у меня в родне не было двойни.
- Мам, ты не учитываешь родню мужа. Моего мужа.
- Ой бай. А о ком идет речь?
- Это гипотетически. Если что. Если вдруг.

Веселые, прибывают на автовокзал, забирают пустые чемоданы, дочь кокетничает с человеком из камеры хранения, мать поводит бровью, погружаются в автобус, едут, дремля. Все-таки сказываются ночь в стамбульском аэропорту и несколько литров биры Каменица. Прибывают. Прибывают в город Благо, Благоевград, где дочь прожила четыре года, четыре года постигала основы современных наук в американском университете (есть и такой в Болгарии), где дочь четыре года прожила в общежитии и пережила многое, и вынесла многое, а мать вот только теперь, спустя четыре года сподобилась, или это мать накручивает себе, или дочь.

Усталость навалилась под вечер, усталость. На такси каком-то мелкокалиберном добираются до крохотной гостинички под названием «Хотел». На дворе уже темным-темно. Дочь предлагает ужин в гостиничном ресторане под названием «ресторант». Ресторант под стать хотелу, на три столика. Дочь полна энергии, мать хочет спать. Дочь заказывает шикарный ужин, и ужин действительно шикарен: много мяса, баклажанов и сыра. Но мать не ценит, ковыряется в тарелке. Дочь расстроена:

- Тебе не нравится, мам?
- Нравится, нравится. Только я очень устала. И это, наверное, очень дорого?
- Не начинай.

Ах, вечная дилемма русского человека за границей! С одной стороны, хочется шикануть и пожить, как белые люди. Поесть как следует, попробовать хороших вин. В нашей-то Тьмутаракани одни суррогаты. А с другой стороны, душит жаба: «Заинька, а хватит ли средств? А не сэкономить ли? А не поесть ли в столовой? А не поехать ли на метро?». Нет, шиканем, шиканем как следует русскому человеку за границей. Ресторант, хотел, такси… Грустные мысли забитого человека. Ночь. Хотел. Голова гудит. Усталость. Сон.

- Ты куда?
- Пойду встречусь с друзьями. Ты спи, мам.

Мать спит. Ничего не снится ей, перетруженной, вырванной из контекста, выпившей слишком много пива, вина и кофе за один среднестатистический день жизни, снедаемой угрызениями совести, мучимой спазмами любви и спазмами желудка, не привыкшего к иноземной пище, напичканной ассоциациями и надеждами, взволнованной встречей с дочерью на болгарской земле.

А дочь… Где дочь? Где эта красавица, созданная для жизни на свободе, для жизни в довольстве и любви? Она сейчас там, где нужно, она купается, она купается в любви, любви и довольстве. В каком-то ночном клубе города Благо, где ее все знают, помнят, любят, где у ее ног не только первокурсники, но и третьекурсники и даже четверокурсники американского университета, где она говорит тонким голосом и смеется серебряным смехом, где будущее кажется по крайней мере серебряным, а настоящее — золотым.

Дочь приходит под утро, ложится спать на соседней койке. Мать делает вид, что спит беззаботно.

Встают обе часов в двенадцать. Полдень, так сказать.

Мать бодра и ждет указаний. Дочь немного мрачна, но вполне деловита. Дочь рулит на своей территории.

- Сейчас позавтракаем и пойдем в университет, мам!
- Окей.

Завтрак проходит спокойно (яичница, кофе без вина и пива, разговор ни о чем).
Отправляются в американский университет в Болгарии. Собственно, за этим и приехали. Забрать диплом, еще какие-то документы. Забрать вещи из камеры хранения. Для это и пустые чемоданы привезли. Вещи из камеры хранения нужно погрузить в чемоданы и отвезти на родину. Чтоб не висели тяжким грузом.

- Мам, вот наш универ. В том корпусе были занятия. Вон главный корпус. А вон наше общежитие. Мы сначала туда, а потом туда.

Мать ждет на улице, пока дочь получает документы. Но заходит в то здание, откуда нужно забрать вещи. Она чувствует свою полезность, когда нужно что-то перевезти, что-то взвалить на плечи, что-то сделать физически. Ей хочется быть полезной дочери. Быть хоть в чем-то полезной.

Вдоль корпусов университета тянется речка. Или это корпуса расположены по бережку? Неважно. Важно, что вещи нужно дотащить до хотела (и тут на помощь приходят второкурсники-четверокурсники), и они дотащены, и документы получены, и можно уезжать.

- А теперь, мам, мы пойдем в мой любимый ресторан. Там вечером очень хорошо. Правда!

Идут. Мать старается угодить, не мешать, не нервировать. Как хочешь, так и будет. Любимый ресторан на высоком берегу быстрой речушки? Чудесно! Чудесен град Благо! Чудесны его шашлыки и красные вина! Чудесны бродящие по городу разноплеменные студенты американского университета, порой натыкающиеся на группы студентов благоевградского университета и умудряющиеся разойтись мирно.

Шашлык, вино, баклажаны, зелень.

Горная река внизу.

Грузинские студенты.

Восточная музыка.

Голова кружится сладко.

Дочь красавица.

Но так тревожно за нее.

Почему?

Приезжают в гостиницу-хотел.

- Мам, ты ложись, а я пойду, встречусь с ребятами.
- Обязательно? Мы с тобой так и не побыли вдвоем.
- Мне нужно всех повидать, мам. Я за этим приехала. А ты телевизор посмотри. Тут ловит первый канал.
- Не хочу телевизор. Хочу с тобой поговорить.
- О чем?
- Не знаю. Как жить собираешься. Что дальше? Вернешься ли домой? К кому сейчас едешь? А потом куда?
- Не занудствуй.
- Что значит «не занудствуй»? Ты вернешься домой?
- Нет. Нет, не вернусь.
- Совсем?
- Совсем.
- Никогда?
- Ну что за бред, мам! Конечно, я буду тебя навещать. Но… мне уже трудно будет жить в России, понимаешь. Хочу найти работу в какой-нибудь западной компании, а потом…

У матери текут слезы.

- Ну вот опять! А для чего я тут четыре года училась? Чтобы вернуться в Россию? Мам, ты че?
- Не знаю. Мне грустно.

Просто грустно. Грустно. Мать понимает это разумом, даже сердцем: дочери тут хорошо, сладко, покойно, она тут в своей тарелке (не то, что ты), она четыре года училась за границей, и ты, мать, знала, что отправляешь дочь за границу и, скорее всего, она уедет насовсем. Останется тут, застрянет. Знала?

Знала.

- Ты как отрезанный ломоть, – говорит мать. – Ты разделяешь ценности буржуазного общества.
- И в чем это выражается, позволь спросить?
- А во всем.
- Мама, Болгария бедная страна. Ты пришла к таким выводам просто потому, что в Болгарии вино вкусное и пиво хорошее? И да, мама. Представь! Мы живем в капиталистическую эпоху. Про социализм забудь! Вообще забудь. Забудь навсегда. Видела тут обшарпанную советскую архитектуру? Уродство, а не дома. Социализм, блин. Никто это больше не ценит.

У матери текут слезы, сильней и сильней.

- Бред, мама, что ты плачешь? Социализм, что ли, оплакиваешь? Блин, хотела тебя сюда вывезти, покормить, чтобы ты отдохнула, запомнила… А у нас все как всегда. Вечные претензии. Ну чем, чем ты недовольна?
- Все в порядке. Иди к своим друзьям.
- Окей. Окей?

Пытается обнять мать. Та, в своих мыслях, в своем раздрае, ставит барьер. Дочь вздрагивает. Хмурится. Злится. Хлопает дверью. Ускользает. Взрослые дочери ускользают всегда. Матери плачут.

Времени десять часов. Мать не плачет. Мать морщит лоб. Неужели опять дилемма? Дочь с новыми ценностями ускакала на всю ночь. Матери велено смотреть первый канал. Сериал «Фарца» и все такое прочее. Дочери вечно кидают матерей. Это общее место.

Мать причесывается, красит ресницы и губы. Надевает самое приличное из того, что есть. И идет в «ресторант». Она не хочет есть. Но заказывает вина и сыра. И платит сама из собственных тающих средств.

Ох уж эти средства, имеющие свойство таять!

Болгарское сухое красное вкусно, терпко, солидно. Его пьешь и думаешь, что всю жизнь хотел бы так пить.

Мать возвращается в номер, тычет в кнопки пульта, чертыхается, вырубает телевизор и засыпает мгновенно, после чего обнаруживает дочь наутро мирно спящей в соседней койке.

- Доброе утро, мам! Сегодня мы уезжаем. А ты так и не посмотрела Благо.
- Посмотрела.
- Но мы даже в центре не были. Только в университете и ресторане на берегу. Так что готовсь, сегодня мы гуляем.
- Разве мы не едем сегодня?
- Едем, в три часа. А в двенадцать сдаем хотел.
- Окей, гуляем!

Мать и дочь гуляют по городу, ни тени вчерашней ссоры, раздрая, выяснения отношений. Дочь придумывает купить матери красивые сапожки вместо ее поношенных «чоботов». Покупают. Мать чуть ли не впервые в жизни оказывается на каблуках – и цокает, цокает по мостовой, а дочь ее держит под локоток и щастливо смеется.
Цокают, цокают и часов не наблюдают. А у них ведь автобус «Благоевград – София» запланирован на три часа. А у них ведь груза на два с половиной чемодана. И вот мечутся, мечутся, ловят такси, времени в обрез, такси миниатюрно, чемоданы не влезли. Паника, паника, вызов нового такси, приезжает большое такси, грузятся, психуют, время – три часа, поезд в лице автобуса — ушел.

Грустно подъезжают к автостанции: автобус стоит и ждет! (если что, время 15:20). В чем дело?

Вам повезло, mesdames: извинявамси, авария на трассе. Задержка рейса.

Когда наконец сидят в автобусе, не могут поверить в происходящее.

- Когда у меня самолет?
- В семь утра.
- Значит, у нас еще целый вечер в Софии?
- Ну да. Я тебе одно место покажу.

Сдают вещи в «родную» камеру хранения на автовокзале (Автогара – вот как это называется по-болгарски), дочь кокетничает с приемщиком, мать терпеливо ждет.

Дождь.

Чудесен град Софию поливает дождь. Можно, конечно, гулять под дождем. Да как-то не в кайф, если нет зонта.

- Я тебе одно место покажу.

Ведет в квартиру, превращенную в кафе. Или кафе, стилизованное под квартиру. «Апартамент», они говорят. Несколько комнат, обычных как бы, жилых даже комнат – тут кресла, тут пуфики, тут тахта – кухня простецкая, музыка откуда-то льется, чай дают необычный, масала, «в индийском стиле, как ты любишь, мам».
Все чудесатей и чудесатей чудесен град.

Напились чаю – и двинули в «Be happy». Бира Каменица, кебапчета, шопска салата, все дела. Еще бира. И еще.

- А как мы до Автогары доберемся? Денег на такси вроде не осталось.
- Так метро работает до часу.
- А сейчас сколько?
- Без двадцати.
- А! Ну пьем. Может, повторим еще?
- Ой, мам. Видишь, тот мальчик…
- Какой мальчик?
- Ну вон то, высокий, в синей бейсболке. Ну не пялься так явно, мам.
- Это друг… ну, друг моего друга… в общем, неважно, мам. Ох, он идет сюда.
Привет!

Красивый, гибкий, как тростиночка, болгарский мальчик обнимает дочь.

Пять минут болтают ни о чем на английском языке.

Но мать слышит, что разговор заходит об Автогаре и о метро.

- Метро ведь до часу? – говорит дочь.
- Нет. До двенадцати, – отвечает гибкий, как тростиночка, друг ее друга….

И вот мать и дочь несутся от кафе «Будь счастлив!» по направлению к одной из станций софийского метро в критический момент приближения к полуночи, когда черти выползают из щелей, а ангелы поют колыбельные песни, и, конечно, они успевают и впрыгивают в последний вагон уходящего поезда.

Им опять повезло.

- Мама, мама, – плачет счастливыми слезами дочь, – нам опять повезло. Нам все время будет везти, все у нас будет хорошо, все у меня будет хорошо, ты не волнуйся, мам, я справлюсь, я сильная, у меня все всегда, всегда будет хорошо. Я везучая, ты же видишь.

Потом они проводят зеркальную – по отношению к стамбульской – ночь в аэропорту города Софии. Аэропорт тих и безлюден, сущая пустыня. Нет ни рейсов, ни людей, первый рейс в семь утра на Стамбул. Мать и дочь спят, спят, вполглаза поглядывая на свои чемоданы.

Кому они нужны? Девичий скарб. Девичий багаж воспоминаний.

В Стамбуле они расстаются. Мать летит в Хельсинки, а оттуда в Петербург. Дочь летит в Париж. Мать везет в Питер тяжелый чемодан с вещами, дочь летит налегке. Мать ждет работа, дочь – путешествие по Франции.

Они расстаются, зная, что спор не окончен, конфликт не исчерпан. Матери хочется удержать. А дочери хочется улететь. Мать маленькая, забитая, старая. Дочь веселая, сильная, молодая.

Они расстаются. Утерев слезы, обнявшись крепко, расцеловавшись. В аэропорту города Стамбула, он же Константинополь. Грустно.

- Аз те обичам! – говорит мать.
- Me too, – отвечает дочь.
- Аз те обичам…

Они расстаются.

А мать, прилетев в город Хельсинки (на далеком севере, где дует холодный ветер), обнаруживает себя посреди ночи без денег (истрачены в Болгарии до последней копейки: хотел 90 лева, ресторант в хотеле 33 лева, «Би хэппи» первый раз 20 лева, кафе «Папарацци» 15 лева, кафе «Папарацци» 20 лева, «Би хэппи» второй раз 20 лева, обувка 36 лева, косметика 20 лева, сумка 33 лева, ателье 3  лева, фото 7 лева, такси 25 лева, автобус София – Благо – София 40 лева, пиво с цыганкой 10 лева, метро и трамвай 10 лева… кажется, всё), без транспорта (пропустила заказанную маршрутку до Питера, вернее, пробегала с чертовым чемоданом и не нашла, где та остановилась) и телефона (который разрядился и не позволил связаться с водителем питерской маршрутки). После трех дней бесконечного карнавала, усердных возлияний и попыток поговорить о главном она, тем не менее, чувствует, что случившееся – вполне в русле общей, сложившейся парадигмы ее жизни, полной самого обычного абсурда. Но добрый финский диспетчер, вошедший в положение и позволивший зарядить телефон, позволяет ей поймать звонок сына, разыскивающего ее с момента пропуска маршрутки, и мальчик сообщает о найденном новом транспорте и вызволяет ее из скандинавского плена, et cetera, et cetera.

Словом, снова ужасно повезло.

Аз те обичам.

Обичам те дъще.