Шквал над фиордами 2 часть 8 глава

И НА ВРАЖЬЕЙ ЗЕМЛЕ МЫ ВРАГА РАЗГРОМИМ…


КНИГА ТРЕТЬЯ

ШКВАЛ НАД ФИОРДАМИ


ЧАСТЬ  ВТОРАЯ

НОРВЕЖСКАЯ  УВЕРТЮРА


Глава 8

…Человек сам куёт собственное счастье. И несчастье.

Свобода воли дана от рождения каждому. И люди делают свой выбор. Ежедневно, ежечасно, ежеминутно. То осознанно, то не очень. По большей части даже не представляя, насколько этот выбор может изменить их дальнейшую жизнь…

После перебазирования в Альтен летающие лодки ВВС СФ могли дотянуться и до Скапа-Флоу, и до Вильгельмсхафена. Однако так далеко заходить от них не требовалось.

Основной задачей шамшуринского звена была разведка в прибрежных районах к весту от Тромсё. У островов Сенья, Квалё и Рингвассё. И южнее. У Лофотенов и архипелага Вестеролен. А также в Анс-фиорде и Вест-фиорде.

Штаб флота нуждался в достоверной информации о том, что творится в Харстаде и Нарвике. Ибо. Столько иностранных боевых кораблей, да ещё с десантом на борту, не появлялось вблизи от советских границ (всего сутки 25-узловым ходом до Мурманска) со времён Гражданской войны и интервенции!

Да, немцы и англофранцузы были так заняты друг другом, что только пух да перья летели! Но. Чем чёрт не шутит, пока Бог спит? Так что и за теми, и за этими нужен был глаз да глаз.

А посмотреть было на что!

На выходе из Уфут-фиорда на камнях сидел английский крейсер типа «Аретуза» (семь тысяч тонн, две прямые трубы, три двухорудийные башни). Накренившийся и безлюдный. В Нарвике прямо у пирса торчали из воды полузатопленные туши трёх быстроходных войсковых транспортов. Один трёхтрубный, водоизмещением около двадцати пяти тысяч тонн. И два двухтрубных, до двадцати тысяч тонн каждый. А в Харстаде, тоже у причала, виднелись надстройки двух затонувших по самый полубак германских эскадренных миноносцев. И ещё один эсминец чуть поодаль. Носом на отмели. Весь побитый снарядами и чёрный от копоти.

К этому времени политический кризис, разразившийся в стране фиордов после нападения Англии и Франции, достиг своего апогея.

Волна патриотизма захлестнула не только крайне правые и крайне левые газеты. Такие как национал-социалистическая «Нашуналсоциалистен» и коммунистическая «Арбедерейн». Но и центристские. Такие как консервативная «Афтенпостен», либеральная «Дагбладет» и крестьянская «Нашунен». С критикой соглашателей и капитулянтов, окопавшихся во дворце на площади Слоттплассен, выступила даже «Арбедербладет» – главный рупор правящей Норвежской рабочей партии.

Депутаты стортинга, четырежды за эту зиму обсуждавшие во время дебатов возможность вовлечения Норвегии в войну и четырежды принимавшие решение ни в коем случае (!) не предпринимать (!) никаких действий (!) против Великобритании, осознали, наконец, нависшую над Родиной опасность. Осудили пораженческую позицию Госсовета. И призвали короля сложить с себя корону.

Пятнадцатого апреля под тяжким грузом обвинений в англофранцузской ориентации и предательстве национальных интересов Хокон VII был вынужден отречься от престола. В пользу сына. Взошедшего на трон под именем Улаф V.

Премьер-министру Нюгорсволду также пришлось покинуть свой пост. Заодно с другими членами Государственного совета. В тот же день. И по тем же причинам. 

После консультаций с германским послом новый король назначил нового премьера. Которым стал Фёрер партии «Национальное собрание» Квислинг.

Командор Превосходнейшего ордена Британской Империи, югославского ордена св. Саввы и ордена Короны Румынии Видкун Квислинг был одним из самых харизматичных политиков Норвегии (в тридцать третьем его даже увенчали титулом «Человек года»). Кадровый офицер (майор Генерального штаба в отставке), бывший разведчик (хотя разведчики бывшими не бывают) и дипломат, за десять лет прошедший путь от военного атташе до министра обороны, а теперь – лидер быстро набирающей силу политической партии, был хорошо известен в стране и за рубежом. И, невзирая на некоторый антисемитизм (сказывались долгие годы работы в Советской России, где после Октябрьского переворота в органах власти оказалось слишком много евреев), обладал авторитетом во всех слоях общества, а не только среди единомышленников – патриотов и национал-социалистов. Квислинга поддерживали военные. Принимала культурная элита. С ним считались и в деловых, и в политических, и в церковных кругах.

Родившись в семье влиятельного священника, известного историка и писателя, он и сам неплохо владел пером. И даже написал книгу «Россия и мы». Немало повидав (в смысле, насмотревшись) за время работы в норвежском посольстве в Москве и в Нансеновской комиссии по оказанию помощи голодающим Поволжья, увлёкся философией. И даже создал новую философскую систему – универсизм. Суть которой можно было выразить латинским изречением «Universum, summa rerum». То бишь, Мир как целое.

Помимо прочего, овеянный ореолом романтики и тайны (как и положено «рыцарю плаща и кинжала»), высокий белокурый атлет с серыми глазами производил неизгладимое впечатление на дам. Что имело весьма немаловажное значение! Учитывая тот факт, что Норвегия была первой суверенной страной, в которой женщины получили право голоса наравне с мужчинами. И участвовали в парламентских выборах.

Так или иначе, но львиная доля населения с энтузиазмом встретила его назначение премьер-министром. А некоторые газеты даже объявили Квислинга «Спасителем Отечества».

Больше всего надежд на него возлагали жители фюльке Нур-Норге и Трёнделага, где под Нарвиком и Тронгеймом в жестоких боях с англо-франко-польскими захватчиками крепло германско-норвежское боевое братство.

А бои здесь, действительно, развернулись нешуточные.

В одном из вылетов Сергей заметил на горизонте огромное чёрное облако. Очень подозрительное на вид! Поскольку так надымить мог только большой конвой. В сопровождении всего британского флота.

В том, что это англичане, он даже не сомневался. У немцев ничего кроме эскадренных миноносцев здесь не было (да, и тех после бойни под Харстадом осталось раз, два и обчёлся!). Тяжёлые и лёгкие крейсера, высадив десант, сразу ушли. Нах Фатерлянд. А линейные, оказавшиеся дальше всех от родных берегов, не успели.

Прорываться на юг под градом английских 15-дюймовых снарядов, 500-фунтовых авиабомб и 533-мм торпед было чистейшей воды самоубийством. Поэтому «Шарнхорст» и «Гнейзенау» отправились на северо-восток. И затаились на секретной базе Кригсмарине в губе Большая Западная Лица.

Сергей развернулся. Добавил движкам оборотов. И с набором высоты направился в сторону облака. Чтобы на месте разобраться, что происходит. Чьи это суда. И куда они идут.

Погода после вчерашнего шторма установилась почти безоблачная. Но ветреная. Волнение до четырёх баллов. Всё море в «барашках».

Обстановка, между тем, стала понемногу проясняться. Несмотря на клубы дыма, затянувшего полгоризонта.

– Два тяжёлых корабля, справа сорок, сто двадцать кабельтовых, – доложил штурман, устроившийся с биноклем в носовой стрелковой башне.

– Британские?

– Нет. Линкоры типа «Шарнхорст», – классифицировал обнаруженные цели лейтенант Матвеев. – Направление – ост. Скорость – двадцать узлов.

– Раздолбали конвой и делают ноги! – не удержавшись, влез поперёд батьки со своим авторитетным мнением второй пилот младший лейтенант Вася Воронков, их штатный зубоскал, трепач и в каждой бочке затычка.

– Не усидели в логове, голубчики. Вышли поохотиться, – прищурился Сергей. – И, судя по всему, охота удалась. Не иначе как танкер подловили! А теперь уходят. Но что-то не торопятся. Или догонять некому?

– Концевой корабль идёт с лёгким креном и дифферентом на корму, – выглянув из башни, сообщил Матвеев. – Вероятно, имеет повреждения.

– Зубастая дичь попалась, – усмехнулся Воронков. – Сама охотников покусала!

– Лёва, я сейчас подойду поближе, а ты сделай пару фото на память, – приказал Сергей штурману. – Стрелкам усилить наблюдение! У этих красавцев по три гидросамолёта на борту. Если сунутся, отгонять предупредительным огнём!

С каждой секундой силуэты кораблей становились всё отчётливей. Вздымая тучи брызг, два океанских хищника с огромными свастиками на полубаке, намалёванными на палубе от борта до борта, резали острыми «атлантическими» носами волны Норвежского моря.

Сергею уже доводилось их видеть. Несколько месяцев назад. Когда «Шарнхорст» и «Гнейзенау» зашли в Мурманск после одного из боевых походов.

Красота и мощь германских линейных крейсеров (длина – двести тридцать пять метров, ширина – тридцать, осадка – десять; водоизмещение – тридцать восемь тысяч тонн; скорость – тридцать узлов; дальность плавания – десять тысяч миль; вооружение – девять 28,3-см орудий в трёх башнях, четыре спаренных и четыре одиночных 15-см орудия, семь спаренных 10,5-см универсальных артиллерийских установок, восемь спаренных 3,7-см и восемь одиночных 2-см зенитных автоматов; бронирование: борт и боевая рубка – 350 мм, верхняя палуба – 50 мм, нижняя – 105 мм) поразила его тогда до глубины души.

Советские линейные корабли – «Октябрьская революция», «Марат» и «Парижская коммуна» – грозно смотрелись лишь во время праздничного парада в День Рабоче-Крестьянского Военно-Морского Флота. Под флагами расцвечивания. На бочке. А в море устаревшие ещё до революции дредноуты с прямым форштевнем, широкими и плоскими утюгообразными корпусами, линейным расположением башен главного калибра и противоминными пушками в бортовых спонсонах-выступах были похожи на самоходные пловучие батареи. И по сравнению с иностранцами выглядели довольно архаично. Даже после модернизации.

Новейшие шестидесятипятитысячетонные сверхдредноуты с 16-дюймовой артиллерией, строившиеся в Ленинграде, Молотовске и Николаеве, значительно превосходили все зарубежные линкоры, находившиеся в строю. Ни в чём не уступая аналогам, заложенным одновременно с ними. Однако до спуска на воду «Советского Союза» и его сестричек – «Советской России», «Советской Белоруссии» и «Советской Украины» – было ещё далеко.

– Горящее судно, прямо по курсу, двадцать кабельтовых, сильный крен на правый борт… – доложил Матвеев. – Нет, братцы, это не танкер. Это – авианосец!

– Вот почему столько дыма! – воскликнул Вася. – У них же полно горючего! И мазут, и авиабензин!

– Да, уж! – поджал губы Сергей, закладывая вираж над погибающим кораблём. – Заполыхает, мама не горюй! Только спичку поднеси.

Это, действительно, был авианосец.

Судя по длине полётной палубы, обрывающейся, не доходя до полубака, маленькому островку ходовой рубки и отсутствию дымовой трубы – «Фьюриес».

Заложенный как линейный крейсер, он достраивался уже как авианесущий. И по мере развития взглядов на авианосцы ещё три раза подвергался серьёзной модернизации. Пока не принял, наконец, нынешний вид (длина – двести сорок метров, ширина – двадцать восемь, осадка – восемь; водоизмещение – двадцать семь тысяч тонн; дальность плавания – семь с половиной тысяч миль; скорость – тридцать узлов; вооружение – восемнадцать торпедоносцев «Суордфиш», шесть спаренных 102-мм артиллерийских установок, три восьмиствольных 40-мм зенитных автомата и два подводных торпедных аппарата; бронирование: борт – 76 мм, палуба – 25 мм), став своеобразным полигоном для проверки новых конструкторских решений, отработки новых тактических приёмов и доводки новых типов вооружения и оборудования.

Несмотря на все переделки, боевая ценность «Фьюриеса» была довольно невелика. Даже по сравнению с его систершипами «Корейджесом» и «Глориесом», которые несли до пятидесяти самолётов каждый. Поэтому после очередного капитального ремонта он использовался только для обучения пилотов палубной авиации.

До тех пор, пока немцы не потопили «Корейджес». После чего «Фьюриес» вывели из резерва и включили в состав Флота Метрополии.

В ходе проведения операции «Стрэтфорд» он обеспечивал противовоздушную оборону корабельной группировки в районе Нарвика. И авиационную поддержку десанта.

Потеряв за две недели боёв почти всю авиагруппу (шестнадцать машин из восемнадцати, имевшихся на борту), «Фьюриес» возвращался в Англию в сопровождении двух эскадренных миноносцев. И на свою беду оказался в ненужном месте. В ненужное время.

Да, видно, уж так на роду у него было написано, как говорил писатель М.Ю. Лермонтов.

В течение сорокаминутного боя в авианосец угодило три 28,3-см полубронебойных снаряда. В верхний ангар, ходовую рубку и машинное отделение. Первый вызвал сильный пожар, быстро распространившийся по кораблю. Второй уничтожил всех, кто находился на мостике, включая капитана. А третий пробил борт ниже ватерлинии и разрушил две паровые турбины из четырёх.

Ирония сутьбы заключалась в том, что, если бы «Фьюриес» остался в своём первоначальном виде, исход сражения мог бы оказаться несколько иным.

Впрочем, даже без 15-дюймовой артиллерии, этот корабль представлял собой очень серьёзную опасность. Но лишь тогда, когда его «меч-рыбы» находились в воздухе. С авиаторпедами наперевес.

Собственно говоря, «Шарнхорсту» и «Гнейзенау» крупно повезло, что противнику нечего было поднять в небо. Две эскадрильи «Суордфишей» могли бы оправить их на дно. Но вышло, как вышло. И на дно отправился «Фьюриес».

Пытаясь хоть как-то защитить своего подопечного, эсминцы поставили дымзавесу и, отчаянно паля из всех восьми 120-мм пушек, отважно вступили в бой. Героический, но совершенно безнадёжный. Учитывая соотношение сил.

Используя единственный шанс нанести противнику хоть какой-нибудь ущерб, они выскочили из-за дымовой завесы и устремились в торпедную атаку. Абсолютно безумную. Учитывая плотность заградительного огня.

Противоминные и зенитные батареи линейных крейсеров били в упор. Посылая до ста 15-см, двести пятьдесят 10,5-см, более тысячи трёхсот 3,7-см и свыше тысячи 2-см снарядов в минуту. Семь тонн раскалённой крупповской стали и более двух тонн тринитротолуола. Каждые шестьдесят секунд!

Уцелеть в таком аду было просто невозможно.

Никто и не уцелел.

Теряя ход, пылая и взрываясь, миноносцы сбились с курса. И вскоре замерли. Окутавшись облаками перегретого пара и густого чёрного дыма, тут и там прорезываемого оранжевыми языками пламени. Заваливаясь на бок. И уходя под воду. Прямо на глазах.

Но. Всё же успели разрядить свои торпедные аппараты. И погибли не зря. Несмотря на то, что цели достигла только одна торпеда из шестнадцати выпущенных.

Противоторпедные були новейших германских дредноутов были спроектированы так, чтобы противостоять взрыву 250 кг тротила. И могли выдержать попадание 450-мм авиаторпеды (вес боевой части – 211 кг). Поражение 533-мм торпедой (вес боевой части – 365 кг) с эсминца или подводной лодки было гораздо опаснее. Но даже в этом случае бронирование наружной обшивки (16 мм), противоторпедная переборка (45 мм) с пустыми отсеками за ней и стальные стенки нефтяных цистерн (8 мм), не говоря уже о главном броневом поясе (от 70 до 350 мм), были способны спасти линкор от гибели. Хотя от серьёзных повреждений и не уберегли.

Вот почему «Шарнхорст» плёлся за «Гнейзенау» с креном и дифферентом. Вместо того чтобы, как обычно, идти рядом. Строем фронта. Вот почему германская эскадра отходила на восток. Вместо того чтобы продолжить свой рейд. На запад. Вот почему она отходила со скоростью всего двадцать узлов. Вместо того чтобы мчаться вдаль. На полном ходу.

Позабыв обо всём, Сергей кружил над «Фьюриесом». Не в силах оторвать взгляд от агонизирующего корабля. Который горел. Глубоко осев кормой и сильно накренившись. С каждым мгновением оседая всё глубже. И кренясь всё сильнее. Пока вдруг не опрокинулся. Задрав нос. А потом ушёл вниз. Быстро. И плавно. Оставив на поверхности лишь пятно мазута. Какие-то обломки. Мусор. И ни одной спасательной шлюпки.

– Всё отснял, Лёва? – с трудом приходя в себя после увиденного, спросил Сергей штурмана.

– Всё, – кивнул Матвеев, выбираясь из башни.

– Место уточни, – приказал Сергей.

– Есть!

– Колесников! – окликнул Сергей бортрадиста.

– Я, товарищ командир!

– Отправь радиограмму в штаб полка...

Конец «Фьюриеса» произвел тяжёлое впечатление на всех. Даже Вася Воронков притих.

Да, англичане были врагами. И получили по заслугам. На войне как на войне! И всё такое. Но. Смерть полутора тысяч человек в поднявшихся на дыбы задымлённых отсеках и коридорах, в полной темноте и ледяной воде, с грохотом врывающейся внутрь корабля, сминая переборки и заглушая крики утопающих, была поистине ужасной.

Новая трагедия в Норвежском море вызвала неожиданно сильный резонанс. Потеря старого авианосца и двух столь же изношенных эсминцев, весьма прискорбная, но вовсе не фатальная, оказалась той самой соломинкой, которая сломала верблюжью спину. В смысле, стала последней каплей. Переполнившей чашу терпения британской общественности. И привела к целой серии отставок. Не только в Адмиралтействе, но и в Кабинете министров.

Но об этом чуть позже…

В глубине Альтен-фиорда, надёжно защищённого высокими горами от пронизывающих ветров, волны были значительно ниже, чем в открытом море. Короткие, без белых гребешков.

Приводнившись, Сергей обогнул мыс Амтманснесет. Вошёл в гавань. И подрулил на малом ходу к широкому деревянному спуску. Законченному постройкой пару дней назад. На радость и экипажам, и техническому составу, и аэродромной команде.

До этого летающим лодкам приходилось стоять на якорях посреди бухты. Что было крайне неудобно для обслуживания. Особенно для заправки топливом. Выматывающей у людей все силы. Даже в полный штиль.

Долгий, переполненный событиями день подходил к концу. Яркий круг Солнца спустился к острым белоснежным зубцам, вонзающимся в небеса далеко на западе.

Прилив достиг максимума. И волны плескались под самыми соснами у подножия горы Комсафьеллет.

Разница между отливом и приливом в Альтене составляет более десяти футов. Так что во время отлива море отходит назад на несколько десятков метров. А в дельте Альтаэльвы пологое каменистое дно обнажается на протяжении более полумили. Но сейчас вода стояла высоко.

Краснофлотцы, не мешкая, закрепили перекатное шасси и буксирный конец. Вытянули с помощью полуторки огромный воздушный корабль на берег. Установили его на манёвренной площадке рядом с другими. И пришвартовали к дюймовым стальным штырям, загнанным в грунт на метровую глубину.

При такой парусности, как у ГСТ, предосторожность совсем не лишняя!

Сергей покинул борт крайним. Как и положено командиру. Поблагодарил построившийся экипаж за отличное выполнение боевой задачи. А потом обошёл корабль, осматривая, всё ли в порядке. И похлопал его по фюзеляжу. Похвалив за полёт. И удачную посадку. По старой, подхваченной ещё в авиашколе, привычке.

 Затем заглянул в штабную палатку. Изучил солидную пачку документов – радиограммы с приказами, сводки погоды, боевые донесения, отчёты, накладные, сведения о состоянии матчасти и расходах горючего. Не уставая удивляться той быстроте, с которой накапливаются бумаги. Даже в таком небольшом подразделении! Проверил навигационные планы и утвердил расчёт полётов на завтра, штурманские указания и указания по радионавигации и по радиосвязи, профиль и режим полёта. Подписал список экипажей, вылетающих на боевое задание. План вылетов, боевой приказ и приказ по авиагарнизону. А также отчёт о собственном вылете, составленный Матвеевым, пока он разбирался со всей этой документацией.

И ещё нашёл в себе силы, чтобы почитать свежий боевой листок, подготовленный секретарём партячейки. Лишь после этого отправившись в «Пирамиду». Поспать хоть пару часов перед тем, как снова встать. Незадолго до восхода Солнца. Для проведения предполётного инструктажа экипажей лейтенантов Клименко и Горохова.

Клименко предстоял очередной разведывательный вылет в Норвежское море. А Горохову – очередной почтовый рейс в Полярное. С заходом в Тромсё и Лиинахамари. За пассажирами и прочими посылками.

Когда дневальный разбудил Сергея, ему показалось, что он только что закрыл глаза. Но уже почти рассвело.

Облившись во дворе водой по пояс, Сергей окончательно проснулся. Поднялся обратно в номер. Достал из рундука бритвенный прибор, собираясь побриться. И вдруг замер у окна. Залюбовавшись статной фигурой фру Фискерсен, снимающей с верёвок проморозившееся за ночь стираное бельё. И вдруг смутился. Когда она обернулась, почувствовав его взгляд, и с улыбкой помахала ему рукой.

Сергей кивнул в ответ. И отступил вглубь комнаты. Пытаясь справиться с внезапно участившимся сердцебиением.

Да, что это с ним такое?!

Заглядываться стал на хозяйку. Всё чаще. Думает о ней. Всё больше. Теряется в её присутствии. Всё сильнее. И молчит, как вкопанный. Ни два, ни полтора. Влюбился что ли?

А как же Анастасия?

Не слишком ли вы круто поменяли курс, товарищ красный военморлёт? Ведь, вот же, совсем ещё недавно, полгода тому назад, с ума по ней сходили! Не зная, куда деваться от тоски и ревности.

Не слишком! А что было, то прошло. И быльём поросло. Ну, не полюбила его Анастасия! Чего уж тут поделаешь. Сердцу не прикажешь. Ну, и ладно.

Теперь это было уже не важно.

Потому что Сергей очень сильно изменился за две крайние недели. И не только внутренне. Но и внешне. Так что с трудом узнавал себя в зеркале.

Взгляд. То ли посветлел, то ли прояснился. Черты лица. Заметно потеплели и разгладились. Улыбка. Снова стала походить на улыбку. Возле глаз собрались лучистые морщинки, а в зрачках заискрились солнечные зайчики.

Со временем тоже что-то непонятное творилось. Иногда ему даже казалось, что он провёл в Альтене чуть ли не полжизни. Хотя со дня их прилёта не миновало и полмесяца.

Отправив лодки на задание, Сергей оставил своего заместителя штурмана звена лейтенанта Матвеева на хозяйстве. А сам пошёл в гостиницу. Чтобы отоспаться уже как следует.

Но по дороге вдруг передумал.

Утро выдалось такое пригожее, что спать было просто грешно! Небо как новорождённое. Ни облачка! Солнце словно золотой расплав в тигле. Даже сквозь ресницы слезу вышибает! Ветер два балла – дым над трубами чуть набок, флаги висят, ветки не колышутся. Теплынь. Красота, да и только!

Глубоко задумавшись, Сергей медленно брёл по тропинке, сам не зная куда. Без всякой цели.

Тёмно-синяя ширь фиорда была подёрнута лёгкой рябью. Отлив уже начался. И волны, с тихим шорохом вылизывая берег, раз за разом отступали всё дальше и дальше.

Округлые коричневато-серые скалы, поднимаясь вдоль прибоя одно-двух ярусным амфитеатром, у северо-восточного склона Комсафьеллет растекались в широкий плоский партер. Метров четыреста на четыреста. Образуя загибающийся к югу, поросший сосняком и кустарником, мыс.

Сергей дошёл до самой его оконечности. Спустился с невысокого гребня. И присел. Решив малость передохнуть, прежде чем идти назад.

Несмотря на довольно ранний час уже изрядно припекало. Он скинул свой реглан. И устроился на нём в гладкой скальной выемке, как в уютном домашнем кресле.

Перед ним светился синевой огромный залив. Окружённый заснеженными хребтами и вершинами. Над головой раскинулся бездонный небосвод. Украшенный сияющим солнечным диском. А в ногах, под Сергеем и за его спиной лежала гранитная глыба. Кое-где покрытая мхом и лишайниками. Кое-где совершенно голая. Исчерченная тонкими линиями трещин. Вдоль и поперёк. И узенькими шершавыми канавками. Тут и там. Сплетающимися в странный, похожий на детские каракули, узор.

Что же делать? Как же быть-то ему теперь?

Эта женщина, так неожиданно появившаяся в его жизни, наполнила её новым удивительным смыслом. Как горная река наполняет обмелевшее за зиму озеро своей весенней, чистой и прозрачной силой. Долго дремавшей в ледяном плену. Но ожившей, наконец, под жаркими лучами Солнца.

Заразительная улыбка, смеющиеся глаза и непослушная чёлка фру Фискерсен неотступно стояли перед его внутренним взором. Сергей командовал звеном, руководил боевой работой и повседневной служебной деятельностью полусотни человек. С утра до ночи и с ночи до утра. Сам совершал боевые вылеты. Через день да каждый день. И постоянно думал о ней. Даже во время полёта! Где она сейчас? Во дворе или в доме? А может, пошла в лавку? Что она сейчас делает, с кем разговаривает, о чём думает? Как она сейчас выглядит, какое на ней платье, как прибраны волосы? Эти мысли, кружась где-то в глубине его сознания, не оставляли Сергея ни на мгновение. Отступая на задний план, когда обстановка требовала от него полной сосредоточенности. И возвращаясь, как только появлялась такая возможность.

А ещё. Само собой, ясное дело, а как иначе! Он думал о ней как о женщине.

Потому что не мог так о ней не думать! Наблюдая, с какой необыкновенной грацией двигается фру Фискерсен, занимаясь, казалось бы, самыми обычными делами. Хлопоча на кухне. Подавая постояльцам обед в столовой. Убираясь в номерах, меняя полотенца и перестилая простыни. А она, заметив, как он смотрит на неё, двигалась ещё грациознее. Словно нарочно. А может, действительно, нарочно?

Сергея взволновало это предположение. Но он отбросил его. Как совершенно нереальное. И абсолютно несбыточное.

Между тем, накопившаяся усталость всё же брала своё.

Сергей буквально на секунду опустил ресницы. Вдыхая солёную морскую свежесть и вслушиваясь в гортанный крик чаек. И тут же заснул. Будто в омут провалился...

Его разбудили лёгкие шаги. И шуршание скатывающихся с тропинки камешков.

Открыв глаза, он увидел стройный женский силуэт на фоне безоблачного неба. И тотчас же догадался кто это. Даже не разглядев толком. А просто почувствовав.

И не ошибся. Это и правда была она!

Сергей поднялся. Сообразив, что случайно занял чужое место. И чертыхнулся про себя. Как же он сразу об этом не подумал?! Тоже мне разведчик! Ведь, кто-то же должен был протоптать сюда тропинку!

Фру Фискерсен, например. Которая, похоже, здесь не раз уже бывала. Сидела на этой же скале, наверное. Наедине со своими мыслями. Смотрела на фиорд. И грустила.

– Извините, – виновато улыбнулся он. 

– Извините, – смущённо сказала она. С ним в один голос. И покраснела, сконфузившись ещё сильнее.

Сергей тоже стушевался. Сам не зная почему. И просто стоял. Молча глядя на неё. И не мог наглядеться.

Фру Фискерсен была одета, как всегда, очень скромно. Но нарядно. На ней были маленькие сапожки-каньги с загнутыми вверх носками, длинная синяя юбка с цветным орнаментом понизу, крытый сукном полушубок с воротником-стойкой и украшенный тесьмой и бисером каппер на голове.

Приталенный полушубок удачно подчёркивал достоинства её чудесной фигуры. Чёрная прядка выбилась из-под шапочки. Губы приоткрылись. Щёки горели. А в глазах отражалось море, горы и небеса.

– Я вам помешала. Я не хотела… – растерянно сказала она. Безпомощно озираясь. В поисках путей к отступлению.

Сергей вдруг испугался, что она сейчас уйдёт.

– Нет! – воскликнул он.

Такой роскошный случай познакомиться с фру Фискерсен поближе, в стороне от чужих глаз и ушей, Сергей упустить не мог! Кто знает, когда снова повезёт. И повезёт ли вообще!

Нужно было что-то срочно предпринять. Чтобы удержать её. Задать какой-нибудь вопрос. Поинтересоваться чем-нибудь. Что-нибудь спросить. Пока она не ушла.

– Где вы так хорошо научились говорить по-русски? – спросил он первое, что пришло в голову.

И это сработало! Фру Фискерсен остановилась.

– Мои родители – саамь. Мы переехали сюда из Лаппи. Саамь все хорошо говорят по-русски, – улыбнулась она. – Не то, что квены.

Дальше – больше. Сергей спрашивал, фру Фискерсен отвечала. И мало-помалу они разговорились. Он предложил ей присесть на реглан. А сам устроился на валуне напротив. Почти что рядом. Не сводя с неё глаз. И впитывая каждое слово.

У неё было необыкновенно поэтичное имя – Мёрэсь.

То есть, морем данная. Морская. В переводе с саамского языка. Хотя так её звали только под родительским кровом. Отец с матерью да сёстры с братом. Все остальные, включая мужа, обращались к ней на норвежский лад, называя Мариной.

– Мёрэсь… – протянул Сергей нараспев, наслаждаясь звучанием её имени. – Какое красивое у вас имя! Прямо под стать хозяйке.

– Ну, что вы! Ничего особенного… – покачала головой она. И отвернулась, залившись краской от его незамысловатого комплимента.

Чтобы загладить неловкость, Сергей спросил, не трудно ли ей одной управляться с гостиницей.

– Да, нет. Не трудно совсем, – пожала плечами Мёрэсь. – Пароход из Гаммерфеста ходит часто. Привозит почту, товары всякие. Но приезжих бывает мало. Так что в гостинице пусто, – развела она руками. – Только по вечерам люди в зале сидят. Пьют пиво. Или грог. Вообще-то, она у меня не так уж и давно, эта гостиница.

И, слово за слово, рассказала ему всю свою жизнь. То ли обстановка была такая располагающая. Тихо, тепло и солнечно. То ли слушатель попался такой внимательный. Родственная душа. То ли просто время пришло. Излить наболевшее.

История её, при всей своей трагичности, была очень простой и вполне обычной для здешних мест. В семнадцать лет она познакомилась со шкипером случайно зашедшего в Альтен китобойца. И вскоре вышла замуж. Через год родила. А ещё через год, так и не побыв толком женой, овдовела. Как это часто случается в рыбацких посёлках, где всё связано с морем. Которое даёт жизнь. И забирает её. Безвременно, безжалостно и безнадежно.

Судно уходит в море. И больше не возвращается. Никогда. И никто и никогда не узнает, что произошло. Что его погубило. Внезапный шквал или ужасный многодневный шторм. Жуткий мальстрём, острые скалы или удар раненого кашалота.

Она долго ждала. Пока не смирилась с неизбежностью. Как и другие вдовы. Но вековать свой вдовий век под присмотром свёкра со свекровкой не захотела. И вернулась в Альтен. Имевшихся у неё сбережений и страховых выплат, полученных после смерти мужа, с трудом хватило на покупку маленького трактира. Доход с которого был не Бог весть какой. Но всё же позволял сводить концы с концами.

Поэтому десять тысяч крон (целое состояние!), которые так щедро (да ещё за месяц вперёд!) заплатили ей за проживание советские лётчики, были настоящим подарком Сутьбы!

– Ах, как было бы здорово, если бы вы задержались у нас подольше! – мечтательно вздохнула Мёрэсь. И посмотрела на него искоса. Кокетливо поправляя волосы.

– А уж как мне этого хотелось бы, – сказал Сергей.

Между прочим, совершенно искренне!

Она почувствовала это. И звонко рассмеялась. Довольная произведённым эффектом.

Он сначала смутился. А затем тоже засмеялся. Ему так легко было с ней рядом. Так светло и радостно! Как ещё ни с кем и никогда.

– Это ничего, что я такая меркантильная? – спросила она, когда они насмеялись вдоволь. – Вы не разочарованы?

– Нет, – сказал Сергей.

Между прочим, совершенно серьёзно!

Она почувствовала это. И опустила свои глубокие глаза. Зашторив их густыми чёрными ресницами.

А потом попробовала поменять тему.

– Ваши товарищи часто пишут письма домой. Я видела. А вы не пишете. Ваша жена, наверное, очень за вас переживает.

– Не люблю писать письма, – сказал Сергей. Глядя вдаль.

Мёрэсь помолчала немножечко. И попробовала поменять тему ещё раз.

– У вас такая интересная профессия. Но опасная. Ваша жена, наверное, очень за вас переживает.

– У меня нет жены, – сказал Сергей. – Я разведён.

Её глаза широко распахнулись. И она отвернулась, чтобы он этого не заметил.

А он и не заметил. Поскольку в этот момент внимательно рассматривал собственные руки. Сжимая и разжимая пальцы. Словно в первый раз увидев, как замечательно они сгибаются.  И разгибаются.

А потом вдруг рассказал ей обо всём. Как на духу. И о Катерине, и о Тамаре, и даже об Анастасии.

Было уже за полдень, когда Сергей спохватился, что ему давно пора возвращаться в штаб. Да, и у Мёрэсь тоже было много дел. Сделать уборку. Приготовить ужин. Сварить грог. И так далее, и тому подобное.

И они вернулись.

Но, возвращаясь, оба думали вовсе не о делах. А совсем о другом. И он. И она…