Бобошка

…Буран в степи штучка интересная, но лучше,  поглядывать  на его выкрутасы через окно теплого дома, да еще  знать, что тебе не нужно выходить в взбесившуюся муть из снега и мороза.
Случается, дует неделю. Слегка притихает на закате, и с новой силой обрушивается в ночь, чтобы встретить поздний рассвет как положено по его статусу. Колотится в припадках ветра, лютует, швыряется колким снегом, глаз не раскрыть. Дыхание в глотку забивает, каждый шаг человека как последний. Идет, на ветер ложится, а куда идет не видит…

…Уже рассвело. Анна Сергеевна бежала через белый стадион. У нее выплыло окно в расписании уроков, можно навестить мать, которая живет рядом со школой. Идти было легко, по ветру, и шагать не надо, летела как перо…

Буран утихал, но мороз жмет, обжигает. Это чувствовалось по шороху мерзлых поземок, по бьющим в лицо крупинкам ледяного снега. Сугробы не задерживались. Ветер весело гонял их с места на место, сбивал в кучи под изгородями, в черных метлах карагачей.
Вокруг ни души, даже вороны попрятались. Анна Сергеевна собралась свернуть в сторону улицы, когда заметила на краю стадиона маленькую фигурку. Ребенок стоял на месте, топтался, озирался вокруг себя. Анна Сергеевна ахнула, побежала к малышу.

- Бобоша! – невольно вырвалось у нее: - Ты почему здесь? Зачем плачешь?

Мальчик протянул к ней красные, голые ручонки.

- Рукавицы… Потерял…

Он судорожно всхлипывал, сглатывал слезы, смотрел на учителя большими, налитыми горем глазами. Замерз, колотит его. Анна Сергеевна взяла его руки, подула, осторожно растерла, и все время разговаривала, отвлекала мальчика от его беды.

- Вот и все! – оживленно сказала она, надевая на ручки свои рукавички: - Тепло?

Бобошка закивал, улыбнулся, простенько, наивно. Шмыгнул промерзшим носом, вытер рукавичкой нависшую на кончике каплю. И засмущался: забыл что теплые, вкусно пахнущие духами рукавички не его, их придется возвращать. А жаль! Они такие мягкие, так хорошо и приятно одели замерзшие руки, что их не хотелось снимать.
На рукавице настыла белая полоска. Анна Сергеевна засмеялась. Приунывший мальчик повеселел, поднял голову и несмело улыбнулся ей в ответ.

- Почему не дома? Разве вас не предупредили, что начальные классы не учатся?

- Знаю! – кивнул мальчик.

- Зачем тогда идешь? Кто тебя отпустил? Мама?

- Нет, я сам. Мама вчера уехала в город.

- Так ты дома один? – ужаснулась Анна Сергеевна.

Ей стало страшно, представив как малыш провел вечер и ночь, в, наверняка не топленном, доме, и скорее всего, без еды. Да еще без света. Вчера снова было веерное отключение.

- Ты хочешь кушать? – тихонько спросила она, укутывая тонкую шею мальчишки в лохматый мохеровый  шарф. Воротник пальто был высокий, почти скрывал Бобошкину голову в жесткой ушанке. Клетчатые полы мели снег. Поясок развязался, висит веревочками на петельках хлястика.
Мальчик кивнул. Опустил голову, снова закапали слезы.

- Идем! Скорее!

Она взяла Бобошу за руку и потащила в сторону школы. Мальчишка не успевает, в полах путается: мужичок колобок, сам с ноготок. На ходу рассказывал о вредной печке, о сырых дровах, которые дымили, но не горели. А резина на растопку, оказывается,  кончилась еще вчера. Тогда он обложился подушками, оделся потеплее и задремал. Жаловался на кошку, которая сбежала и не грела его.
Пробежали через стадион, вошли сразу в столовую, через служебный ход. В школе тепло, горит свет. Снег на пальто начал таять.

Через время Бобоша болтал старенькими ботинками под длинной лавкой. Довольно щурился. Широко раскрывал рот, впихивал горячий пирожок и запивал сладким чаем.

- Что будем делать? – кивнула на него Анна Сергеевна.

- Что, снова мамаша свалила? – не то спросила, не то утвердилась в догадке, повар, черноглазая женщина лет сорока, в белом фартуке, с добрым, широким лицом.

- Говорит, что уехала в город по делам.

- Знаем мы ее поездки! Господи, когда все это закончится? За что дети страдают! Ладно, я его к себе возьму, а вы сообщите в администрацию. Пусть думают. Вова, пойдешь ко мне?

Бобоша закивал. Ему стало тепло и хорошо. С мороза от еды разморило, клевал распухшим носиком в кружку. Очнулся, и виновато глянув на женщин, снова потянулся к миске с пирожками.
Конечно, он пойдет к тете Наташе. Он уже ночевал у нее когда мама уезжала по делам. У нее чисто, много молока и сливок. Только, тетя Наташа почему то сердилась, ворчала. Говорила, что давно пора разгонять какой-то шалман, где застряла Бобошина мама.
- Не-е! – ответил ей тогда Бобоша, аккуратно макая лепешку в сметану: - Мама не в шалмане, в городе, у нее дела…


   Мама вернулась через три дня. Пришла за сыном в школу, помятая, не человек, а мышка серая, только одетая в обвисшую на худеньком теле спортивную пару и пятнистую шубу. Всхлипывала, отводила глаза в сторону, приглаживала желтые, коротко стриженые, волосы. Директор школы что-то ей сердито выговаривал, особо не слушая робких оправданий и извинений.

- Володенька, сынок! – ласково обнимала мама Бобошку, мяла его худенькие плечики, виновато оглядывалась на хмурых учителей: - Соскучился по мамке?

Бобошка закивал: конечно, как иначе. Папы у него нет, и никогда не было. Все, что было в его жизни умещалось в эту худенькую, вертлявую женщину с маленьким как у него, всегда шмыгающим носиком на блеклом личике.

- Ну вот! Видишь как хорошо! Пойдем, затопим печку, мамка тебя накормит!– мама победно глянула на людей, взяла мальчика за руку, потянула к себе, обняла, зарылась носиком в редкие волосы сынишки. Пусть видят, как она его любит.

- А чем? – оживился Бобоша.

Маму он конечно, очень любил. Но немного не доверял. Месяц назад у них в доме собрались ее друзья. Ели, пили, плясали под магнитофон. Бобоша тогда наелся до отвала, съел полную баночку кильки в томате и уснул.
Утром мама пошла в магазин. Мамин гость, ночевал у них: хороший, добрый. Дал денег. Мама радовалась, сказала, что это новый Бобошкин папа, будет жить с ними.
Но в магазине денег не хватило. Пришлось оставить большое яблоко. Мама сложила в пакет бутылку водки и сигареты: «Завтра купим яблоки. И так, вчера бананы ел!»
Бобошка обиделся, но больше для порядка: ночью он проснулся и спрятал остатки колбасы со стола, хватит покушать. Колбаса вкуснее яблока.

- Что-нибудь придумаем! – растерялась мама, и почти побежала по заполненному детворой коридору. Бобошка болтался в ее руке, словно новогодний шарик на веревочке.

Директор, крупный мужчина, покачал головой, сделал на коллег зверское лицо и сердито потопал к себе. Подавленные учителя разошлись по классам.


   А на улице снова гудел буран. Зима в этом году выпала суровой, морозной. Метет, конца не видно. Дорогу в город забило наглухо, не чистят.

- Что мы можем сделать? – сказала старенькая учительница, обращаясь к коллеге: - Через три дня оплата за свет и газ, ума не приложу, где брать деньги! Жаль мальчика: добрый, хороший. Ох, пропадет по детдомам.

Коллега кивнула. Жизнь одна, проблемы те же: семья, работа. Зарплата – авансами, раз в два, три месяца. Все перевернулось в этом промерзлом мире, закрутило белой коловертью. Трудно, но как оставить работу? В городах волнуются, митингуют, бастуют. А здесь? Кому и о чем кричать?  Нужно работать!  Как смотреть детям в глаза у дверей закрытой школы? Они ведь все равно, каждое утро будут идти к ней по заснеженным тропинкам. Темно, холодно, а они бегут. Дома скучно, часто отключают свет, даже телек не посмотришь. В школе веселей, учиться надо. У каждого своя работа, и у них тоже…


   Наконец распогодилось. Снег сиял так сильно, словно обрадовался тишине. Буран, отбушевав положенное время, убежал куда-то на восток. Морозно, солнечно, тихо до звона в ушах, особенно по ночам. Серебрятся сугробы, луна большая, светлее не бывает, хоть газеты читай. Снег под ногами скрипит, хрустко, крепко, жестко. За версту слышно, когда кто-то идет.

Из труб дымок, больше похожий на пар. Струится прямо в застывшие облака, как кудрявая труба, длинная, от крыши до самого неба. Собаки на луну лают, лисичек пугают. Много их стало в степи, расплодились, бегают прямо по улицам. Всю ночь, а утром убегают домой, в овраги или развалины ферм, гаража, МТМ, в брошенные дома. Много  развалин в поселке, кино про войну можно снимать.
От старой жизни осталась одна школа и ребятня, которых с каждым годом становится все меньше и меньше. Может быть, лет через десять и она закроется: некому будет в нее ходить.


…Сегодня на горке весело. Летят третьеклашки кто на чем: саночки, корыта. Димка вообще отличился, у него очередь, хоть деньги бери. Приволок на проволоке капот от москвича: усядутся гурьбой и газу: вперед!

Люди ходят, улыбаются, радостно на детей смотреть. А те  раскраснелись, пар валит, мороз нипочем. Анна Сергеевна приплясывает, постукивает сапожками, на ребят покрикивает, следит. Холодно ей, пора бы и прекращать забаву, да как детей остановишь: терпит.

Рядом Бобошка, важный, как клетчатая копешка, в своем не по росту пальто. Мужичок! Жмется к учительнице, за руку ее берет. Очень любит Бобошка Анну Сергеевну, особенно когда она не взяла назад свои рукавички. Теперь руки не мерзнут. Только пахнуть перестали, дымом воняют. Почему у нее так пахли, а у него нет? Охота спросить, но неловко.

- Ты почему не катаешься? – наклонилась к мальчику, поправила шарфик. А у самой глаза озорные, щеки румяные, веселая, красивая.

Бобоша хмурится. Насупился, молчит, как бычок уперся. Ревнует. Зачем Анна Сергеевна Лешку на саночках катала, да еще хохотала как девчонка?

- А хотите, я вам стихи почитаю! – выпалил Бобоша.

- Сти-и-хи! – удивилась, как пропела Анна Сергеевна, и лукаво улыбнулась, все поняла, что творится в Бобошкиной душе: - Конечно хочу! А какие?

- Я много знаю! – серьезно ответил Бобоша: - Слушайте! «У лукоморья дуб зеленый,  златая цепь на дубе том!»

Читал Бобошка хорошо, с чувством, с выражением. Закончил, глянул, спросил глазами: ну, как вам?

- Молодец! Умничка…Володя!

- А я еще знаю! – расхрабрился Бобошка, и снова прикрыл глаза: - Не жалею, не зову не плачу, все пройдет как с белых яблонь дым!

Изумленная Анна Сергеевна широко распахнула глаза. А Бобошка самозабвенно декламировал Есенина. Потом перешел на Некрасова, снова вернулся к Пушкину. Читал долго, забыв обо всем на свете. А как иначе, ведь он читал для нее, и она его слышит…


…Через несколько дней, Анна Сергеевна пришла домой хмурая, озабоченная.

- Бобошка пропал! – пожаловалась мужу.

Тот промолчал, нахмурился. К ним вышли из своей комнаты младшие сыновья.

- Мы весь поселок перевернули! – взволнованно говорил Саша, он учился вместе с пропавшим Бобошкой: - Нет его.

Анна Сергеевна пристально всматривалась в ребят. Что-то было не так, не спокойно на душе.

- Саша! Расскажи мне все! Ты о чем-то недоговариваешь!

Мальчик замялся, насупился. Брат исподтишка показал ему кулак: молчи. Но Саша не выдержал, вдохнул воздух.

- Ну, было дело! – нехотя признался он: - Поймали мы его. Он уже давно крысит.

- Как, крысит?

- Ворует! По портфелям шарит…

- И что он берет? – обессилено присела Анна Сергеевна.

- Сначала еду брал, конфеты, пакетики. А сегодня, у Коляна пропали деньги и печенье.

- Вы его били?

- Нет! Чего руки марать, он и так обижен. Деньги вернул, а печеньки слопал! – Саша сердито засопел, и вызывающе посмотрел  на мать: - Ну, дали, разок, по затылку. Но это не считается…Так, легонько…

Анна Сергеевна бессильно сложила на коленях руки. Она верила сыну, так и было. Чувствовало сердце, рано или поздно, но к этому должно было подойти.

- Ах, Бобоша, Бобошка! – покачала она головой, и ушла в зал.


   Вечером все прояснилось: вернулся пропавший. Вернее, привезли его. Ехал дед Коля из города, а на дороге мальчишка. Подобрал, привез назад. Всю дорогу проспал в тепле салона. Не шутка, километров пятнадцать прошагал. Уже темно, мороз, а он идет: топ-топ, топ-топ…хруп-хруп.


- Куда же ты шел, Бобоша! – с болью спросила его Анна Сергеевна.
Только что прозвенел звонок на перемену. Дети убежали в столовую, чай пить. Бобоша не пошел, нагнул голову, стыдился. Ребята с ним не разговаривают, а еще Анна Сергеевна…
- К маме! – тихо прошептал, проглотил слезы, вытер глаза рукавом грязного свитера.

   Был скандал, большой Под разбор попали все. В городе беспризорных детишек было много: бегают среди бела дня, стайками, как воробьи. Попрошайничали, клянчили монетки, подворовывали. И никому до их дела нет. Но на селе не так, все на виду, следили строго. Особенно, за такими как Бобошина мама. И все равно не усмотрели: ушла мама. Бобоша мужественно терпел, ждал. Решил ехать в город, искать. Для этого, пришлось украсть у Коли двадцать рублей. А печенье само попалось на глаза: положил в рюкзак на дорогу, но не выдержал, съел…

   Бобоша виновато молчал, переживал. Анна Сергеевна стояла у окна, спиной к мальчику, не отвечает. Тот расстроился еще больше. И не видит, как у учительницы из глаз льются слезы: крупные, большие, горькие прегорькие. Такие как у него. Тихо в классе…Только в коридоре – шум, визг, гам…
Скоро тетя Люда нажмет на кнопочку.  Тр-р-р-р: звонок и на урок…

   Бобошку увезли в интернат, потом в детский дом… Потянувшись за халявным сникерсом в ярком фантике свободы и прав человека, страна пожирала своих граждан, перемалывала их души. Как Бобошкино детство...

Скоро Новый Год. Снова холодно, метель не перестает, вертит, дует, метет. Может к празднику утихнет?  Две недели, и закончится старый век.  Потом, с утра начнется новый. И новое тысячелетие. Перелом во времени. И не только…


Рецензии