VIII

И так продолжалось вплоть до обозначенной субботы. Марк утром пил кофе, однако варенное самим же в турке. Ибо «Я не вразумею это, не мое, но можешь попробовать». Днём ждал новостей от заправщика, в полдничное время читал газету и пытался вникнуть в происходящее, проходя мимо одинокой телефонной будки в которой спустя пару дней вырвали с корнями трубку. А вечерами ходил на собрания социалистов — всяко занимал свои мысли. Ночами же выливал потоки слов на листы бумаги и писал взахлёб, точно задыхаясь словами и боясь упустить момент, описывая практически происходящее дословно и максимально приближённо к реальности. Точно ловил пробуждение от долгого сна.

— У тебя лицо, будто кого-то убили, все нормально? — Спросил Михаил Иванович, попросивший помочь с организацией сегодняшнего собрания.

— День ещё не закончился, — «Убить ещё кого-то могут» озвучил на первое — я за последние трое суток вообще головой подушки не касался, — констатировал с усмешкой Марк веселой — там виды видов.

— Волнуешься перед завтрашним? — предположил собеседник достаточно флегматично.

— И это в том числе, но я пишу ещё… Мне пропечаться же предложили, а деньги нужны, — махнул рукой Вайнер, мол, не бери в голову.

— Пишешь, что от тебя хотят услышать?.. Неблагодарно, — будто бы систему он эту изнутри знал, и не было доли того, чего хочется точно.

— Да нет, чего я хочу, — с недоверием передернул плечами Вайнер.

— В таком случае велика вероятность, что будешь переписывать и не раз, — Юрский смерил парня взглядом, пытаясь будто залезть под кожу и в мысли, однако не неприятно. Он был хорошим дядькой — А Лев? — спустя непродолжительное молчание спросил Михаил Иванович, взгляд даже не переводя, перегибаясь через диван за укатившейся ручкой.

— Должен сегодня подойти, одно дело не вижу Михаила Карловича, — отметил наблюдательно Вайнер.

От упомянутого его непроизвольно всего передёргивало. От сигар этих его толстых и вонючих, от манеры разговора и мимики, что были такими же… Если Курбский был тем, кто изначально мог и вызывал симпатию своим напущенным аристократизмом и утонченностью, если так позволительно говорить о зрелом мужчине, к нему хотелось подходить. А так называемый, Команданте подобным не отличался и если он яростно размахивая стаканом не обливал неугодную ему сторону «Случайно» было уже достижением. Может и не нарочно, но его радикальные меры поражали и волосы дыбом ходили там, где их априори быть не могло. Несмотря на коммунистические идеи размах и реализация заставляли лишь хлопать глазами, и если на высказываниях Льва боялись пошевелиться даже, дабы внимание на себя все же не переключать, зная натуру злобного критика, то на его боялись попросту не прийти, потому что знали натуру диктатора, таких уже… Двуногих тварей миллионы, а метят все в Наполеоны. «Власть наша, как гангрена, требует немедленного отсечения конечности. Атомные бомбы предназначены исключительно для устрашения слабонервных, а вот социализм и демократия — бессмертны! К заявлениям нашей власти нужно относиться с большим скепсисом. Menos palabras, m;s hechos* Судя по тому, что они творят в последнее время, это не имеет отношения ни к нормам на муниципальном уровне, ни к соглашениям, что они заключают с автономными частями нашего государства. Это подтверждение политической импотенции!»

Чёрные глаза его сверкали из-под бровей, и само лицо, подстать ему было грубым. «Не тронь — не завоняет», но его даже и не надо было. Кауфман, как породистый пёс, только получивший «Фас» настигнет где бы то ни было. Но это было столько же и смущающим, ибо он ждёт пока все передеруться, чтобы прибрать к рукам оставшееся и развалить все ещё больше, превратив город в один большой трудовой лагерь? Скорее всего.

— Если не придёт будет спокойнее, — изрёк со знанием дела Юрский, а теперь будучи участником этого движения Вайнер знал всех пофамильно, поименно, чувствовал, что этого не хватало в какой-то момент, как будто вернулся туда, где ему самое место? — но подозреваю, что не упустит возможность погрызться, все же кроме сегодняшнего так. Баловство.

— А отчего они это всё? — поинтересовался Марк, останавливаясь у стола и, как истинный перфекционист, а в каждом втором он спит, но просто с каждым днём в все крепче и крепче, двигая антуражный подсвечник в центр.

— Да Михаил к Роману Курбскому со временем тяготеть начал, к анархистам, своего рода… Хотя в пору назвать по-философски отчаянным нигилизмом, что прикрывается известно чем. — поправил свою мысль мужчина, слегка замкнувшись следует ли продолжать или нет — самолюбие оскорбленное возыграло, ведь он был сторонником идей Льва. «Листья дуба падают с ясеня» ничего себе, сказал я себе. А Фейг в свою очередь имеет только две точки зрения: свою и неправильную, но теперь тезка назло лишь хочет доказать, что два пути все равно ведут к одному концу и конец этот в полной поломке устоев. Не глупость? А-то на повестке рассуждений, само-то, то-то и оно.

— Я думал тут все за одно…

— Дело-то одно, но способы разные, и промежуточные цели, — пожал плечами Юрский — не всегда законные.

— А Курбский?..

— В отличие от многих здесь держался особняком всегда, хотя и один из старожил, как и Лев… Они хорошо общались раньше, начинали вместе, — легкая ностальгичность коснулась перстами Михаила — Да и раньше это движение в общих чертах имело характер, такой… «Самодостаточность отдельного человека», «Свобода во всех проявлениях», «частная собственность», — перечислил пару черт, что мало походили на призывные лозунги — ещё более либеральный аналог коммунизма с демократией, доминирующий центр, как парламент, равноправие… Многие не разделяли эту политику с легкой подачи и нехитрой аргументации невозможности подобного Константина, оттого она претерпела изменения, за которые всегда они говорили, — Михаил Иванович натужено вздохнул — в последние лет семь курс ещё более кардинально поменялся в связи с массовыми арестами. Как известно: Общественное мнение — это мнение тех, кого не спрашивают… Обычно.

— Отказались в пользу крайне левого социализма? — спросил не без интереса Вайнер — Тоталитаризм устоявшийся от этого очень сильно качнет… Запрещённая деятельность?

— Именно. Многие после провала одной из демонстраций ушли, на тот свет, — несмотря на вопрос продолжил Юрский, продолжая, считая очевидным, да и сама идея изжила себя — но ты же понимаешь, что ни одна идея и у тех, кто ее исполняет, и у тех, кто получат в наследие ее плоды не предусматривают равенство всех, власть трудящихся, это более действительно анархизм из-за несовпадения сказанного и сделанного. Никто не хочет, как лучше кому-то, только себе, это человеческое… Что исходит из противоположности консерватизму, но и касается его. Но однако всем нужна власть, все хотят власти, а с его стороны это более назло отцу, конечно, — достаточно скептично проговорил Юрский и Марка прошибло током, значит, отца… Хотя эта догадка была не первой свежести, но было приятно подтвердить, да и так и тянуло разрешить град вытекающих остальных из одного вопроса, что по количеству росли в геометрической прогрессии.

— Многое декларируется на бумаге и мало претворяется в жизнь, — неутешительно заключил писатель — Никто не знает во что здесь это выльется, но каждый знает о чем говорит, да только словами это и остаётся, вопрос лишь кто уберёт мешающие элементы, ибо этот раскол дело давнишнее… Лев долго тут не появлялся, что-то же случилось?

— Более полугода, если не больше, был громаднейший скандал, — казалось, Будто Михаил вспоминает это с болезненностью — Он же, представитель социализма и идейник, тактик. За него всегда шло большинство, а Курбский это чистый анархист, но при том делец, так вопрос лишь кто перегнёт в свою сторону, силы равны, ибо на него мало кто ставил, но про него это поставится в оппозицию с незнанием чего предложить… Никогда он не лез в глаза, за него все делал товарищ Кауфман, и не лез вообще, пока впервые не понял того, что Лев может привести не к просто словам, а власти. Властью товарищи не делятся. А такому товарищу товарищ только тамбовский волк. У меня запись этого есть.

Марк присвистнул при виде граммофона, уже не такого блестящего — время делает своё дело, но тем не менее рабочего. Обычно он стоял в конце комнаты и считался им бутафорским.

— С точки зрения так называемой абсолютной ценности, — послышался достаточно искаженный и скрипучий голос из трубы, но по отчетливому «Р» узнал Льва — человеческой личности революция и любые изменения подлежат «осуждению», как и война, как, впрочем, и вся история человечества! Однако же само понятие личности выработалось лишь в результате революций, причем процесс этот еще очень далек от завершения! Чтоб понятие личности стало реальным и чтоб полупрезрительное понятие «массы» перестало быть антитезой философски привилегированного понятия «личности», нужно, чтоб сама масса краном революции, ряда революций, подняла себя на новую историческую ступень! Хорош или плох этот путь, я не знаю и, признаться, не интересуюсь этим, нет ни времени, ни надобности. Зато я твердо знаю, что это единственный путь, который знало до сих пор человечество и тот протоптанный, по которому будет исправно ходить!

— Но ведь что же такое наша революция, — после небольшой паузы послышался более хриплый голос Курбского — если не бешеное восстание против стихийного, бессмысленного, биологического автоматизма жизни, против бесцельности её, против её «святой» идиотической каратаевщины — во имя сознательного, целесообразного, волевого и динамического начала жизни? Возьмите во внимание, что это даже не повернётся язык таким громким словом, как революция назвать!.. — засмеялся мужчина под одобрительный гул, что вызывало ещё большие искажения в том куске речи, что он говорил параллельно -… Посадите императора, который действительно будет «Из народа»? Нет, а даже в теории, будет править хорошо и справедливо… Одна беда — человек не вечен, а с каждым следующим императором правление будет становиться все менее справедливым, пока, наконец, все не начнётся заново и новые повстанцы не приведут к власти нового крестьянского императора. И ваш социал-демократиям рассчитывает, что хорошая власть, построив тот же коммунизм, самоустранится за ненадобностью… А с какой радости, объясните? — и при этом альтернатив сам никаких не предлагал, будто ему просто было из принципа противопоставить и раскидать позицию противника, прийдя к высокопарному «Ничему». Как сломать песочный замок из вредности и превосходства, но не смочь самому построить.

— Мы хотим действовать с помощью власти, а не вопреки ей, вы собираетесь уничтожить весь устрой! — негодовал собеседник, отпустив пару крепких слов.

— А смысл в этом устрое, если он похож будет на предыдущий? — вопрос был преинтересный, но из разряда риторических.

— Капитализм, да и вообще классовое общество не существует без государства! — осек жестко Лев — А потому вы намереваетесь проводить ликвидацию эксплуататорского общества и государства одновременно, опираясь не на государственные структуры, не на армию, полицию, чиновников, а на низовые организационные структуры, рабочее ополчение, рабочие союзы, но разве это ли не отсутствие толка, если людям это не нужно? Государство может действовать хотя бы в интересах людей!

— А если им ничего не нужно? О народе печётесь? — едко высказано было, как тычок.

— А вы о ком? — в ответ бросил нам манер мокрого полотенца в лицо Лев. Предатель. В личном смысле разница между предателем по слабости и предателем по умыслу и расчету очень велика; в политическом отношении этой разницы нет.

— Я хочу изменить мир, люди это всего лишь инструмент, вы же… Опять противоречите сами себе, да и по вашим же понятиям государство само начнет отмирать… — и снова принялся за заезженную пластинку, возвращая все к ней — Но, как и почему это будет происходить, оставалось и до сих пор остается непонятным. Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не будет государства. Вы просто хотите власть в свои руки загрести и по сути ничего не менять, прикрываясь благочестием.

— А я и не скрываю своего отношения к власти, кто ее не желает? Но она лишь приятное дополнение и я это делаю хотя бы не на зло отцу и знаю во что это выльется, Нужно уметь работать с тем человеческим материалом, который есть в наличии. Других людей нам не дадут, — ядовито выплюнул Фейг.

— Посмотрим мы на эти выборы мэра… — тон диалога кардинально сменился и было слышно, что попал куда надо. От недостатка аргументов или обидеть задался целью — не ясно, но однозначно нечестно и мерзко.

— Вы будете просто смотреть? — ехидно заметил Лев Алексеевич.

— Ждать, — «что может быть приподнесено интереснее»

— Всегда приятно не прийти туда, где тебя ждут, — и из вышесказанного Марк понял, что это были ровно такие же сроки избрания мэра и из добавленного рассказом Михаила ранее.

— Всего хорошего.

Этот диалог пропитанный желчью и ядом никак нельзя было назвать дружеским или близким к нейтральным отношениям, заявленным, от него хотелось оттереться и последнее показалось таким грязным… Тем временем запись включённая прекращалась, заглушенная помехами слабыми, аж передернуло от скрипа диска, что ударил и по уху, и по зубам. «Поменьше политической трескотни. Поменьше интеллигентских рассуждений. Поближе к жизни»

— Все сорвалось по вине сдачи, этого уже ждали, Фейг просто вовремя отступил назад под лозунгом: «Революции в белых перчатках не делаются», но подозреваю кто-то предупредил. Курбский был обвинён в развалке ядра этого движения… Его не повесили, как многих, не сослали, но посадили, надолго посадили, догадываешься из-за чего? — вопрос Юрского был риторическим.

— Отец стал мэром, — проговорил Вайнер со смятением.

— Верно. Однако сюда путь ему был заказан, несмотря на то, что юрист, но кто ищет, тот всегда найдёт, — «Юристов надо брать ежовыми рукавицами и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает» подумал Вайнер — Тот же Кауфман. После Константин взял тем, что если успешно, хотел отца убить лично, — проговорил Михаил, снимая очки запотевшие — это настораживает, но лучше иметь под боком. В этот же раз Фейг, фактически рассадивший смуту, хотел все взять все в свои руки с условием в случае победы отказа в притязаниях на власть, даже в случае выборного большинства. Но сторонников особо не встретил и до сих пор не находит. Просто последняя попытка. Не ошибается тот, кто ничего практического не делает. Хотя не исключаю, что Курбский рассматривает это как вид мести, но тот всегда был слишком отделён, просто это даёт возможность смотреть за действиями. Курбский и я довольно весомые люди, но ничего не происходит. Понимаешь? Движение требует своего лидера. Но он может, и всегда действовал против большинства и очень эффективно, он умеет все правильно поставить и наладить, таких людей очень мало, его уговорил с боем на открытое сотрудничество, а там появился и Георгий Яковлевич…

— Вы очень талантливый человек… — «но видимо не настолько, раз уступаете» — А полный хаос и танцы на павшем бытие, да все равно, что второй Вавилон будет… — на каком-то моменте марк сбился с мысли и закончил менее членораздельно, теперь, считая конфликт по-прежнему беспочвенным достаточно, тяготел в сторону Льва, но отношение и построение слов походили на откровенное вранье для создания определенного впечатления — А Даменцкий?

— Слышал анекдот про: «Можно мне с вами посидеть немножко? — Немножко не получится, со мной седеют сразу и на всю голову!» сразу спелись, как он приехал сюда из ссылки в России, кажется, там был из органов местного самоуправления, не мелких, тут собственно сейчас также, из ссылки в ссылку, со срока на срок, а дошёл до своего рода ГПУ. Господи, помоги умному… — Юрский был перебит возмущённым возгласом Вайнера:

— И вы не боитесь, что он просто сдаст это движение, если?!..

— Все циклично, но порой Вера это то немногое, что остаётся. И Фейг может, и Курбский, и ты, и даже я, но это не является причиной расформирования. Верой можно манипулировать… Швыряться звонкими фразами — свойство деклассированной мелкобуржуазной интеллигенции и веры… Надо говорить массам горькую правду просто, ясно, прямо. Да и повода не было ни разу дано, за ним закреплены почти все рабочие массы, Марк, смотри, но не трогай, понимаешь о чем я? Писатель — пиши, — Послышались пружинистые шаги на лестнице, что выбивала скрипящие звуки под тяжестью веса первых прибывших, заставляя замолчать и отложить этот диалог до лучших времён — но знаешь… Меньше веришь, меньше знаешь — крепче спишь.

Марк привычным движением взял граненый бокал с выученной полки в стеллаже. Его дело не оценивать или комментировать, просто взять к сведению, но такая резка осечка обидела, заставляя послать недовольный взгляд. Будто опустил руку в клубок змей…