Агриппина Саввична

Агриппина Саввична



Вот, сидим мы с Агриппиной Саввичной, домоправительницей моей на кухне, на даче моей (бывшей дуровской) в Серебряном Бору.

Отошедшей мне согласно духовному завещанию учителя и благодетеля моего профессора языкознания Дурова Платона Михайловича, в законном порядке, де-юро и де-факто, согласно Гражданскому Кодексу Российской Федерации.

Дуровское наследство, вовсе не дурацкое и очень недурное.

Евроремонта нет, зато три этажа, терраса, балконы с колоннами, люстры с пилястрами, сталинский ампир, потолки 3,5 метра, лепнина, горки с "горькой",
шифоньеры с шифоном, комоды с модой и серванты с сервизами. 

Ретро.

Винтаж.

Антик.

Палео.

Омаж.

Хотелось бы отдельно каждую примочку описать, но не стану, решите, что хвастаюсь богачеством.

Агриппина Саввична мне в придачу с дачей досталась.

Женщина простая, но по части домоводства она просто Эйнштейн.

Домомучительница первая моя.

Доморадетельница.

Домостарательница.

Баба красивая... но стара.

Восседаем  мы, значит, с ней за пиршественным столом.

Коньячку "Арагви" (стар. сов.) бутылочку уговорили.

Закусили калифорнийскими моллюсками, австрийскими тарталетками, японскими анчоусами, канапе в соусе болоньез.

Откушали царского винегрета, снетков, фрикасе на белорыбице.

На десерт - пирожки с вязигой и бланманже с грушевым повидлом.

И еще по рюмочке "Арагви".

Советский шик. Любимый напиток покойного Дурова, тезка реки у Большого Кавказского хребта и культового ресторана кавказской кухни на Арбате.

Больше литра нам в день нам из сейфа брать не положено - таково было условие завещателя.

Опасался Платон Михайлович, что любимый ученик с любимой метрессой впадут в измененное состояние сознания... неизвестно еще, чем чреватое.


Чосомнойбуде?

Ойчосомнойтобудетеперь?

Так вопрошаю я Агриппину за накрытым столом.


А она уж окосела.

Плачет.

Любви хочет.

Димитрий, дайте огня!

Наша с вами амор никогда не перде!

И обижается, когда я наставляю на нее свой перде-монокль.

Клянет меня.

Гонит из дому!


Притом, что это мой дом.

Законный, по всем документам.

Но я всего лишь его владелец. А она - его хозяйка.


Намедни сказал ей, что люблю ее, как душу дома своего... но не как даму.

Не люблю, как душу и не трясу, как грушу.


Не все дома у дамы.

Угостилась чачей и зашлася в плаче.


Предложение из четырех глаголов:

Послала сходить купить выпить.

Думаете,  ключевое слво тут: выпить?

Нет - послала.


- Закрой деверь с другой стороны!(стар. сов).
 
- Убейся ап стену!


А я ей:

- Погоди, вот, допью рюмку, завернусь в белую простыню и поползу в сторону кладбища (стар. сов.).


Она мне:

В Бобруйск, жывотное!

Ф топку!

В газеваген!


- Мадам! Сегодня в газенваген, завтра в газенваген! У меня от вашего газенвагена уже голова квадратная!

Выйду, пожалуй, на воздух, освежусь немного.

Надеваю пальто, сознавая - я никто.


Она мне:

Шапку на хрен надень, чтобы уши не отморозить!

Я:

- Назло бабушке?


Тут она взяла да и бросила в меня своей рюмкой с чачей.

Рюмкой чая, как раньше выражались, ради партийной конспирации.


Не поймите меня неверно.

То есть мы, с домостроительницей моей:


Утолили жажду.

Принесли жертву Богам.

Совершили священное возлияние.


Пожалуй, даже:

Наклюкались.

Назюзюкались.

Налимонились.

Наинстограммились.


Но:

Не нахлестались.

Не набарабанились.

Не наглюкарились.


Не вдрызг,

не через край,

не вдрабадан.

Не до зеленого змия,

не до поросячьего визга,

не до чертей,

не до пришельцев,

не до положения риз,

не до ай-ай-ай,

не до "я - не я"  –  и так далее, всего 146 словарных синонимов.

А с жаргонизмами и диалектизмами: 224.


Чем я недоволен, спрашивается?

Домомучительница?

Ангел уюта и тепла.

Метресса.

Хозяюшка.

Хранительница очага.

Покровительница.

Попечительница.

Домостроительница (от слова Домострой).

Берегиня.


Дама пост-бальзаковского возраста.

Вернее, дама без возраста - есть такие.

И 20 лет можно дать, и 40, и 60.

Сзади пионерка, впереди пенсионерка.

Или наоборот.

Но никогда - то и другое, вместе.


Пылинки сдувает.

Воздух полирует.

Утварь сияет.

Всяка тварь ликует.

Потчуют меня с утра до вечера чахохбили, чухуртмой, чурчхелой, чавычей, чечевицей, чебуреками, черепаховым супом, черемшой, чеддером, чиз-кейком и прочими деликатесами на букву Ч.

Чачей и чифирем, увы. Без них мне, да и ей  никак не справиться с жизнью.

А завтра будет все на букву Ш, но так же отменно по вкусу.

Шампань! Шабли! Шанз-Элизе!

И от этого-то сокровища, ангела этого (и цыпленочка) я ежедневно сбегаю.

Линяю, сматываюсь, выпиливаюсь, смываюсь, стираюсь, растворяюсь, выпадаю в осадок.

- Ш-ш-ш! Тишина.

Выхожу как бы прогуляться.

Ключевое слово (одно из главных в нашем языке) - как бы.

Так ты на ней женился?

Как бы.


Прав был Платон Михайлович, больше литра коньяка на двоих в день нам с ней нельзя.



А у нас во дворе
Есть старушка одна
Как березка стройна,
Как цветочек, нежна,
Только что-то она никому не нужна.


Моя Агриппина Саввична, красотка старая, старушка красивая, решила преобразиться.

Отсутствовала, как в сказке, три дня и три ночи.

И заявилась мне под ясны очи.

Я упал.

Но потом отжался и встал.


Ну? - спросит читатель.

Ну что ну-то, что ну.

Ну, ква.

Была лягушка - стала Лягва Прельстительная.


Обнулилась.

Перезагрузилась.

Ометаморфозилась.


Тут тебе и липосакция, и круговая подтяжка, и ботокс, и фениры, и накладные ресницы и пельмени вместо губ. И - как это пишется правильно? - а... б... домино... абдоминопластика.

Я, понятно, выразил восторг.

Попробуй не вырази - со свету сживет.

Килоевро на 25 тянет.


Гибрид пионерки и пенсионерки.

Симбиоз.

Мимикрия.

Модус вивенди.

Модус операнди.


Модный модус:

Тинейджер - олд-леди.

Бабушка - нимфетка.

Ариэль - Изергиль.

Панночка - ведьмища.

Лолита - Наина.


В одном флаконе.


Мое седое божество ко мне пылало юной страстью.


Какая разница между сексом и кексом, спрашиваете?

Да никакой.

Главное, чтобы яйца были свежие.

Я  бы предпочел, чтобы вместо секса она остановила бы свое внимание на кексе.

Сама б его слепила, из того, что было. Сама бы и съела, не жалея тела.


Я мужчина старомодный, старорежимный, без любви  секса (поцелуя) не даю.

Секас накось.

Не получается.

Получается, но не то.


Объяснение в нелюбви.

Не пробовали?

Такое страшней сказать, чем в любви признаться.


Любимая, я вас не люблю.

Нет, не люблю я вас, да и любить не стану.


Насильно мил не будешь.

Не по-хорошу мил, а по-милу хорош.

Хотя вы страшно красивая.

Лучше бы - красиво страшная.

Вы красивая, но не молодая - лучше бы молодая, но не красивая.

А красивая и молодая - это наше все.


Сам ты, Митя, уже не молодой крокодил! - скажет читатель ("Молодой кракадил ищет себе друзей" - стар. сов.)

Я отвечу - крокодил, крокодю и буду крокодить!


Я не люблю тебя, Наина (эхо из классики: "Герой, я не люблю тебя..." "Мудрец, я не люблю тебя...")

Я делаю тебе предложение - не делать мне никаких предложений.


Лучше, милая моя, быть девушкой молодой и красивой, чем старой и страшной (я плакалъ).

Это ведь я даже не о тебе - о себе.



Всем поклонникам европейской квази-псевдо-мнимо-пара-карги-ложно-фальш-суррогат-еды родом из Европы и США приведу здесь список пирогов, которые печет мне моя домоправительница Агриппина Саввична (доставшаяся мне по наследству от

Платона Дурова, вместе с дачей в Серебряном Бору).


Звучит, как стихотворение в прозе.

Кстати, уж тут любезный мой читатель, заметил ли ты, что странный и причудливый слог мой, коим пишу я это сочинение, есть нечто среднее между стихами и прозой, пограничный жанр, как выразились бы сейчас, гибридный. Стихотворение в прозе,
верлибр, проза ритмическая, белые стихи, просто стихи, но выстроенные в строку прозаическую...

Рифмую, грешный. Лета шалунью-рифму, нет, не гонят.

У меня это получается неумышленно, само собой.

Лета к суровой прозе, ох, не клонят.

Сам стихом становлюсь!

Таков я, автор повествования и одновременно его герой, субъект и объект в одном лице, творец и творение.

Двойник-с самого себя.

Гибрид жизни и литературы.

Слова играют со мной. Смеются и вьются, как ручные чертенята на блюдце, как маки алые, как маги и ангелы.

Устраивают цирк. Иллюзион. Шоу маст гоу он.

Даже и против моей воли.


Пироги открытые,

Пироги закрытые,

Толстые, румяные,

Гречишные, овсяные.


Витые, заварные,

Кондовые, подовые.

Во печи печеные,

Сладкие, соленые,

Нежные, слоеные.


Постные и сдобные,

Салом, маслом сдобренные,

Расстегаи, беляши -

Все свежи и хороши.


Шаньги, сочники, ватрушки,

Кулебяки и пампушки,

Саламаты, рыбники,

Курники и грибники,

Хачапури и хычины,

Костыбыи и фыджины.


Капустники, морковники,

Вишневники, сливовники,

Черничники, брусничники,

Малинники, клубничники.


Ростом с ноготок.

С бабушкин платок.

С медвежатиной копченой.

И с кошатиной верченой.


С человеческий ли рост,

Иль до звезд - с кометы хвост.


Хоть в них тещу запеки,

Хоть колечико с руки.


Сама моя Агриппина Саввична вся как горячий пирожок с малиной.

Вернее, с грушей - ее уменьшительное имя так и звучит.

И фигура очертаниями грушу напоминает.


А также хэши, хушуры, буккены, подкоголи, когыльоны, губадии, сискалы, эпочмаки, кылыны, о которых вы, вероятно, даже не слышали - но они достойны того, чтоб их воспеть, национальная кухня народов нашей Бескрайней и Необъятной.

Их, скажете, и выговорить трудно, не то что зарифмовать.

А мне не слабо.

БуккЕны, хУшуры, сискАлы -

Рецепт не выдадут фискалы.


КылЫны, хэши, эпочмаки -

Вовек не купишь их в продмаге.


И не утопишь в алкоголе

ГубАдии и подкогОли.


Анекдот, который Грушу мою с ума сводит (почему, потом сами поймете).


Поспорили однажды англичанин, француз и русский, чей язык лучше.

Англичанин: наш язык лучше всех, на нем разговаривает весь мир, это же международный язык, язык дипломатов!

Француз: да, но сможете ли вы так красиво объяснится в любви, как это можем мы на французском?

Русский: А можете ли вы придумать и рассказать историю в которой бы все слова начинались с одной буквы? А я могу!

Назовите любую букву!

Англичанин: Ну, например, буква "П".

Задумался русский.

Ну, слушайте:

Поручик пятого пехотного полка Петр Петрович Петров получил по почте письмо. Пишет подруга, Полина Поликарповна. "Петр

Петрович! Приезжай погостить, посетим полузабытый полузаросший пруд, погуляем, порыбачим." Петр Петрович прикинул, "Приеду!" При этом прихватил полуистертый полевой плащ, подумал: "Пригодится!" Полина Поликарповна, по по поводу приезда Петра Петровича, приготовила пирогов, поставила пол литра "Померанцевой".

Посидели, поговорили, повспоминали,прослезились. Полина Поликарповна предложила прогуляться, посетить полузабытый полузаросший пруд. Пошли, прогулялись.

Петр Петрович притомился, предложил полежать. Полежали, повалялись, повлюблялись. После, Петр Петрович поднялся, привычно подтянул помятые панталоны. "Прощай, Полина Поликарповна!" "Прощай, Петр Петрович! Приезжай почаще,проказник!"

 
Моя речь превратилась в мольбу о помощи (к тебе, друг-читатель, к кому же еще!)

Жизнь моя вся обратилась в текст.

В диктант, который кто-то сверху безапелляционным тоном школьного завуча диктует мне.

В этом тексте нельзя не сделать ошибок.

Нету таких людей, кто дописал бы до конца этот диктант и ни разу не ошибся бы.


Я претенциозно полудремал-полураскачивался в кресле-качалке на террасе бывшей дачи профессора Дурова Платон

Михайлыча в Серебряном Бору, отошедшей мне согласно духовному завещанию вышеназванного, в законном порядке, де-юро и де-факто, согласно Гражданскому Кодексу Российской Федерации, его статьям, главам, абзацам, казусам, прецедентам, подзаконным актам, письмам и разъяснениям Верховного Суда РФ, Прокуратуры РФ, Министерства юстиции РФ, судебной практике, а также прочим постулатам, нормам, прописям и правилам юриспруденции.

На дощатой террасе близ цветущего конопляника сибаритствовал, чревоугодничал, многоглаголил и ловеласничал я под звуки виолончели.

Отнюдь не коллежский асессор, хотя и промышляю аксессуарами для колледжей.

И веснушчатая Агриппина Саввична исподтишка потчевала меня винегретом, ветчиной, кулебякой, лабарданом-с, фаршированными снетками, копчеными анчоусами и бланманже в марципановом сиропе.

С камушка на камушек порхал воробушек, а на террасе, искусно задрапированной гобеленами с дефензивой кронштадтского инфантерийского батальона, под искусственным абажуром, закамуфлированным под марокканский минарет, веснушчатая
свояченица вдовствующего протоиерея Агриппина Саввична потчевала индифферентного ловеласа, суггестивного хулигана и криминального чревоугодника вашего покорного слугу Димитрия Федоровича Вертинскаго чахохбили, чухуртмой, чурчхелой, черемшой и прочими экзотическими яствами.

На колоссальной четырёхъярусной дощатой террасе, искусно задрапированной гобеленами, с прилежно оштукатуренной лестницей, ведущей в бельэтаж и уставленной консолями балюстрадой, вблизи конопляника и малинника, но вдали от
можжевельника, небезызвестная своячница бывшего протоиерея, а ныне подьячего, веснушчатая Агриппина Саввична в течение часа потчевала исподтишка винегретом с моллюсками, варениками и прочими яствами кандидата противоестественных наук,
доцента с портфелем Димитрия Федоровича Вертинскаго под дилетантский аккомпанемент аккордеона и виолончели, исподлобья взглядывая на своего подопечного хозяина-работодателя.

- Агриппина Саввична, а как вы относитесь к экзистенциализму? - спросил Дмитрий Федорович утирая расписным рушником остатки крем-брюле с каурых усов.

- Ой, баловник вы, Димитрий Федорович! Мы в наших губерниях всё больше по старинке! -  червоно зарделась  Агриппина

Саввична.

-  Да что вы! - встрепенулся, подбоченясь, Димитрий Федорович - В пенатах наших,  в альма-матрах,  волею судеб оторванных от столичного вульгарите, понятие сие свежо трактуется!

- Ну, так и быть, Димитрий! Я согласна! - воскликнула пунцовая Агриппина Саввична, десертной ложечкой размешивая можжевеловое варенье в кружке с цейлонским кипреем.

- Я, любезная Агриппина Саввична, познакомлю Вас с избранными образчиками постмодернизма! - каурые  усы Димитрия Федоровича подрагивали в такт аккордеона.

-Ах! - только и смогла вымолвить Агриппина Саввична.

Виолончель взяла такую высокую ноту, исполняемую  арпеджио, что захлебнулась и перешла на стоккато.

Аккордеон басил Брамсом.


Если ты, читатель, не учился на филологическом факультете Иркутского государственного университета имени А. А. Жданова, как ваш покорный слуга, то вместо "исподтишка" ты, вероятно, напишешь "из-под-тишка", хотя никакого "тишка" не было и нет на свете, и даже, может быть, червонно (но не червоно) зардеешься, когда тебе на это укажут.

За ажурными оконными переплетами превосходно просматривался палисадник, где вблизи асимметричных зарослей конопляника и жимолости с камушка на камушек порхал легкомысленный воробышек, а на колоссальной дощато-брусчатой
балюстраде, искусно задрапированной гобеленами, под искусственным освещением от антикварного абажура, небезызвестная своячница экс-протоиерея Агриппина Саввична, рассеянно внимая тирадам нимало не удивлённого провинциального
пропагандиста, вдругорядь потчевала под какофонический аккомпанемент шепелявящего граммофона и беспричинный плач росомахи винегретом со снетками и калифорнийскими моллюсками, фаршированными анчоусами, ветчиной, варениками с можжевеловым вареньем, бланманже в шоколаде и прочими искусно приготовленными яствами индифферентного ловеласа, латентного гусара, суггестивного повесу и суицидального сибарита, небезызвестного Димитрия Федоровича Вертинского, восседающего на скрипящей кожаной оттоманке, расстегнув иссиня-черный сюртук, растопырив пальцы левой руки и засунув безымянный палец подмышку, а веснушчатая безъязыкая падчерица взглядывала исподтишка.

Вот эта самая падчерица и есть моя тайна, на которую я тебе намекал.

Солнечный луч моей жизни.

Ангел мой. И цыпленочек.


Малышка.

Милашка.

Девочка.

Лапочка.

Юница.

Отроковица.

Детка.

Малолетка.

Нимфетка.

Конфетка.


Я заслужил!

Завидуй мне, читатель.

Что делать будем? Завидовать будем! (Иосиф Виссарионыч - если кого коробит, вспомните, что тиран писал статьи по языкознанию и даже стихи, недурные).


На дощатой террасе, оснащенной пилястрами, колоннами, консолями и антикварными абажурами осуществляется моя экзистенциальная мистерия.

Тут тебе и спелая метресса с винегретом, снетками, фрикадельками, калифорнийскими моллюсками, японскими анчоусами, ветчиной, варениками с можжевеловым вареньем, пирожками с вязигой и бланманже в шоколаде.

И веснушчатая принцесса, взглядывающая исподтишка.

Золотисто-рыженькая.

16-ти лет отроду.

Безъязыкая, слава Создателю - молчаливая. Язык ей нужен для другого.

Тишок (я был неправ, он таки-есть), наставший в мире после всех этих слов, изрешетивших нежную мою душу - именно то, что ныне нам требуется.

Пройдите, люди, мимо нас и простите нам наше счастье (Федор Михайлович).


Счастье, начертанное буквами русского алфавита на бумаге.

Как, впрочем все на свете.

Ненастоящее счастье, как скажет кто-то - не на самом деле.

Ты сам его себе, Дмитрий Федорович, нарисовал, да сам же в него и уверовал.

А когда это было иначе?

Мы-то с вами существуем на самом деле?

И что такое это "дело"? Да еще "самое"?

Читать. Писать.

И ничего, кроме слов от тебя не останется.

Жизнь - это набор букв.

И моя, и твоя тоже, читатель.