Синдром Шрёдингера Глава 1

 …Дмитрий с трудом открыл глаза. Веки казались очень тяжёлыми и под собственной тяжестью опускались вновь. В моменты этих медленных морганий он сумел заметить, что его окружает скудная обстановка, которую освещает одна тусклая лампочка, свисающая с потолка на длинном шнуре. Что-то смутное шевельнулось в памяти, возник какой-то расплывчатый образ, но тут же растаял. Дмитрий хотел протереть глаза, чтобы избавиться от странного наваждения, но понял, что не может пошевелить руками. Разве что пальцами. «Я что, связан? – Вяло изумился он. – Что за бред!»

 Этого, конечно, не могло быть априори. Это просто продолжается сон. Какой странный мерзкий сон!.. Но погодите, если это сон, то спящий не должен осознавать, что это сон. Дмитрий когда-то давно, в юности, читал книжку о психологии из серии «Эврика», в которой прямо говорилось, что спящий человек не сможет идентифицировать сон как сон. В противном случае, он просыпается.
«Ой, да мало ли, что можно написать, – криво ухмыльнувшись, подумал Дмитрий. – Я каждый день пишу такие тексты, что самого иногда оторопь берёт». Внезапно он понял, что его улыбка, хоть и кривая, но вполне настоящая. Он снова захотел поднять руку, чтобы пощупать эту улыбку, но руки были по-прежнему неподвижны. «У меня паралич!» – Вдруг посетила его ужасающая мысль. Паралич не полный, так как пальцы шевелятся, значит, возможно излечение. Это радует. Хотя… Погоди, при параличе человек не мог бы сидеть на стуле, а валился бы на пол, как мешок с картошкой. То есть, это не паралич. А что тогда?

 Дмитрий попытался встать, но понял, что ноги тоже связаны. «Нет, это всё-таки сон, – облегчённо подумал он. – Наверное, положение тела неудобное, руки-ноги затекли».

 Тогда он решил испробовать последний, самый надёжный способ проверки. Прислушавшись к мочевому пузырю, понял, что всё сейчас разъяснится. Энурез у него прошёл в раннем детстве, поэтому сейчас он обязательно проснётся и пойдёт в туалет. Дмитрий с ироничной улыбкой расслабился…
 
 – …..!!! – Грубая брань вырвалась из его горла. – Что, чёрт возьми, происходит?! Где я?!

 Он вопил, ругая неведомо кого, несколько минут. От великолепных дорогущих брюк Louis Vuitton® мерзко воняло, и это безумно его злило. Злил едкий запах безнадёжно настигшей старости, злила невозможность переодеться, злила обездвиженность, и особенно злило тупое молчание в ответ. Он начал орать с утроенной силой. Его вкрадчивый, убаюкивающий голос, которым он ежевечерне умиротворял (так он сам считал) миллионы, срывался на постыдный визг, но никто не отзывался.

 Утомившись, мужчина решил, наконец, осмотреться. Лампочка была очень тусклая, – ватт 10-15, не больше, но давала возможность разглядеть некоторые подробности.
Большая комната. Меньше, конечно, чем столовая у него в особняке, но довольно большая… Прямо напротив него, метрах в 6-7, виднелась дверь. Похоже, металлическая? Допустим… Так… Окно. Два окна. Вернее, два проёма слева. Они были то ли заложены снаружи кирпичом, то ли завешены плотными чёрными шторками, то ли за ними была просто ночь. Хорошо бы просто ночь… Вдоль стен стояли какие-то древние шкафы со стеклянными дверцами, за которыми виднелись полки с толстыми папками, похожими на судебные. Или нет? Нет, конечно, нет!.. Потому что нет!.. Под лампой, строго по центру комнаты, стоял стол. Простой деревянный стол с листками бумаги; на столе – чернильница-непроливайка из детства (мистика какая-то!); в чернильнице ручка, конечно, та самая, с металлическим пёрышком, каким он писал в первом классе. Там же стояла жёлтая пепельница. И лампа. Под зелёным абажуром! Всё было не знакомо и знакомо одновременно. Дмитрий пытался сосредоточиться, но не мог. Ему стало страшно, и лихорадило от мыслей. «Этого не может быть! Этого. Просто. Не. Может. Быть!» Слишком уж явной была ассоциативная картинка перед глазами.

 Стоп! Картинка? Картинка... Ну, конечно! Картинка, чёрт их всех там возьми! «Это же розыгрыш! Ну, конечно, розыгрыш! Конкуренты снова запустили эту свою идиотскую передачу, которая сошла на нет из-за упавшего рейтинга. Ну, сейчас я вам покажу! Я вам испорчу программу! Будете знать, как шутить над ведущим журналистом страны».

 – Костя, я всё знаю! – крикнул Дмитрий. – Хватит уже твоих шуточек!

 Он хитро улыбнулся, поводил глазами по периметру комнаты, надеясь найти скрытые камеры. Камер он не обнаружил и мысленно похвалил организаторов шоу за мастерство. «Однако что-то долго они реагируют. Расстроились, наверное, что их так быстро раскусили». На мгновение ему даже стало жалко заклятых друзей по пропаганде. Потом довольная улыбка снова растянула его губы.

 – Ну и где вы все? – Крикнул Дмитрий, смеясь с некоторым злорадством в голосе. Он, правда, был так горд собой, своей догадкой про розыгрыш, что даже затёкшие руки и ноги его уже не так беспокоили. «Ничего, я им потом вчиню такой иск за причинённый физический ущерб и моральные страдания, что Костику мало не покажется!»

 Раздался негромкий лязг металла, и дверь отворилась. Дмитрий прикрыл глаза веками, чтобы не ослепнуть от яркого света софитов, но никакие софиты не включились. Только шарканье ног и плеск воды нарушили тишину. Дмитрий открыл глаза. Какая-то пожилая женщина («неопрятная нечёсаная старуха») поставила оцинкованное ведро с водой возле стола, включила лампу под зелёным абажуром и начала полоскать тряпку. Ловко накинув тряпку на швабру (такими раньше уборщицы мыли полы в школьных коридорах), она принялась протирать давно не крашеные доски.

 – Э-э-э… – Евгений не знал, как обратиться к этой поломойке, ну не «госпожа уборщица» же. – Женщина! Эй!

 Тётка продолжала молча мыть пол.

 – Я с тобой разговариваю! Слышишь?

 Тётка по-прежнему молча елозила тряпкой по полу, подходя к Евгению всё ближе.

 «Может, глухая?»

 – Слышь, ты, глухая что ли? – Громко спросил он гнусно одетую и воняющую потом бабу.

 – Не глухая. Не ори.

 – Что здесь происходит?

 – А что здесь происходит? – Не переставая намывать доски, переспросила тётка. – Я пол мою, ты на стуле сидишь.

 Дмитрий пришёл в ярость от такого хамского к себе отношения.

 – Ты что, меня не узнаёшь?! – Еле удерживая себя от крепких слов, спросил он.

 Поломойка, не прекращая своё занятие, пожала плечами.

 – Да ты издеваешься! Хочешь сказать, что не знаешь, кто я такой?!

 Баба встала, одной рукой оперлась на швабру, второй подбоченилась, тяжёлым взглядом окинула Дмитрия и сказала:

 – Контра ты недобитая!

 Затем символически, без слюны, плюнула ему в лицо, взяла поломоечные принадлежности и вышла, не выключив лампу на столе. Дверь лязгнула. В тишине, всё более походившей на густое желе, было слышно, как в замке два раза повернулся ключ.

 «Это бред! Это не сон («какой же мерзкий запах!»). И это не может быть правдой. Как она сказала? Контра недобитая? Какая контра? Сейчас 21 век! Значит, это сумасшествие? Наверное, так и есть. Это болезнь. Я болен! Я очень болен!» Дмитрия вдруг всего передёрнуло. Он вспомнил роман, который когда-то в юности читал в «самиздатовском» формате, где главный герой тоже говорил «я болен, мне страшно», и стал в испуге озираться. Он попробовал вывернуть шею, чтобы посмотреть, что у него за спиной. Сзади оказалась глухая стена. Ещё поднапрягшись, он посмотрел выше.

 Иностранного артиста не обнаружил, зато обнаружил три портрета в золочёных рамах. Изображения были очень знакомыми и казались зловещими Освещённые дополнительно зеленоватым сиянием, исходящим от абажура, они наводили на Дмитрия тоску и самые мрачные мысли. Он резко отвернулся.

 Переведя дух, журналист снова попытался включить логику. Если это не сон (в который раз он с отвращением посмотрел на свои всё ещё влажные и по прежнему адски воняющие брюки!), если это не розыгрыш («лучше пусть это был бы розыгрыш, я бы даже, может быть, не стал вчинять иски») и если это не сумасшествие (тоже так себе был бы вариант, хотя сумасшедшие не признают себя сумасшедшими), то что тогда происходит? Никакие здравые объяснения в голову не шли. Бритва Оккама просто отказывалась работать. А если не работает здравый смысл, тогда…

 Дмитрий вдруг вспомнил коллегу по «журналистскому цеху» Игоря, чудика со странными идеями и смыслами, далёкими от реальности. Но его программы были рейтинговыми, а значит весьма доходными, поэтому Игорь успешно вещал про своих рептилоидов и теорию заговора много лет. Так, может, Игорь на самом деле прав? Может, действительно каким-то загадочным образом или по злому умыслу каких-то таинственных учёных (американских или китайских, не российских точно) Дмитрий был отправлен через червоточину (с какой целью?) в тридцать… какой-то год?!

 Дмитрий не знал, почему он подумал, что это именно тридцать какой-то год («хоть бы не тридцать седьмой!»), – может, мебель так выглядела, и весь этот аскетический антураж. Да и тётка была какая-то… замшелая, что ли.

 – ….! – Вдруг снова вырвались из глубин его души самые нецензурные слова, а его самого снова залихорадило. «Как некстати! Как же неудачно всё складывается! Что делать?! Что же мне делать?!» Он, словно паяц на нитках, задёргался на стуле, страстно желая вырваться из пут, чтобы бежать. Но куда?

 Как ни странно, ему вскоре удалось освободить ноги. Оказывается, он был привязан чисто для виду, просто ноги действительно затекли от неподвижного сидения. Разминая нижние конечности, Дмитрий продолжал лихорадочно соображать, что же делать дальше. «Если сейчас действительно 37 год, то всё, мне крышка! Дед был дворянин, подполковник царской армии, то есть, из бывших. А эта шелупонь бывших не жалует… Хотя, стоп! Отец-то мой из крестьян с Черноземья! Так? Так! Отлично-отлично! В роду ещё были солевары, тоже угнетаемый класс. Совсем хорошо!»
Постепенно Дмитрий успокоился и даже повеселел. «Не было никакого деда! Забудем пока о нём. Будем действовать по обстоятельствам».

 В дверях замка снова повернулся ключ. В комнату вошёл человек в форме. Когда он затворял дверь, Дмитрий успел заметить малиновые канты на синих шароварах и похолодел. «Дознаватель НКВД»? Вошедший снял фуражку с тёмно-голубой тульей и красным околышем, положил её на стол, поправил ремень, одёрнул гимнастёрку со звёздами на обшлагах и сел за стол напротив Дмитрия. Не говоря ни слова, вынул из одного нагрудного кармана папиросы «Герцоговина Флор», из другого – коробок спичек и закурил, пуская кольца дыма к потолку. Сам же пристально смотрел на Дмитрия. Потом вынул из кобуры пистолет и положил на стол перед собой.

 – Что происходит? – Внезапно осипшим голосом спросил Дмитрий. – Где я? Кто вы? Почему меня связали и держат здесь?

 – Для арестованного вы задаёте слишком много вопросов, гражданин Несдобнов. Вопросы здесь задаю я, а вы на них отвечаете.

 «Откуда, чёрт возьми?!»

 – Вы ошибаетесь! Моя фамилия не Несдобнов, – прошептал Дмитрий заплетающимся языком. – Моя фамилия…

 Офицер перебил Дмитрия:

 – Знаем мы твою фамилию, контра белогвардейская! Ты за всё ответишь!

 – Не надо! Пощадите меня! – Завыл прозревший Дмитрий и, мелко семеня, со стулом на пятой точке побежал к столу.

 Офицер схватил в руку пистолет и направил его в грудь Дмитрию.

 – Ни с места! Сядь! Сядь, тебе говорят!

 Дмитрий опустился на стул. Из глаз его катились слёзы, из левой ноздри вырос пузырь.

 – Антонина Петровна, – крикнул офицер, обернувшись к двери. – Вытрите-ка этому герою сопли, пожалуйста. Прям смотреть противно.

 В комнату вошла тётка-уборщица с белоснежным носовым платком и вытерла арестанту глаза и щёки. Затем сунула ему под нос второй платок и грубо приказала:

 – Сморкайся, вражина!

 Дмитрию ничего не оставалось, как высморкаться. Краем глаза он заметил, что платки бумажные, а на руках Антонины Петровны – тонкие перчатки из латекса.

 «Значит, я был вполне честен! Все достижения науки и промышленности были только у властей!»

 Тётка вышла.

 – Итак, гражданин Несдобнов, вы понимаете, почему вы здесь? – Спросил НКВД-шник, постукивая карандашом по столу.

 Дмитрий отрицательно замотал головой.

 – То есть, вы совершенно не представляете, за что арестованы?

 Дмитрий снова поболтал головой из стороны в сторону.

 – Может, вам всё-таки есть что сказать?

 У Дмитрия пересохло в глотке, но он набрался храбрости и прохрипел:

 – У меня есть права. Мне нужен адвокат.

 Дознаватель всем туловищем медленно подался вперёд к Дмитрию и, очень чётко выговаривая каждый звук, произнёс:

 – Нет у тебя прав, сволочь власовская! – Потом почему-то криво усмехнулся и добавил. – Это репрессия, братан!

 Реальность снова стала ускользать из-под ног арестованного. «Если сейчас 37 год, то при чём тут Власов и власовцы? Нет, Власов тогда был, но это был не тот Власов… Или тот? Да, это был тот Власов, но ещё не тот. И власовцев тогда не было… Или были? Раз Власов был, то и власовцы были. Что-то я совсем запутался!.. И разве слово ‘братан’ было тогда в ходу? А какое было? Кореш, кажется… Или не кореш?» В глазах Дмитрия потемнело, и он отключился.

 Когда пришёл в себя, его руки были развязаны и умиротворённо лежали на коленях, тело и голову поддерживали крепкие объятия тётки-уборщицы, офицер НКВД по-прежнему с прищуром смотрел Дмитрию в глаза.

 «Они меня в чём-то подозревают? Ладно. Сейчас я им устрою сенсацию!»

 – Спасибо за помощь, сударыня, – подчёркнуто вежливо сказал он неопрятной тётке, та фыркнула и ушла.

 Дознаватель снова закурил.

 – Продолжим допрос.

 Но только он собрался открыть рот, чтобы задать очередной вопрос арестанту, как тот его перебил.

 – Я готов сотрудничать с Советской властью! – заявил Дмитрий, преданно глядя в глаза офицеру НКВД.

 – Это каким же образом, гражданин Несдобнов? – скептически усмехнувшись, спросил тот и стряхнул пепел с папиросы в жестяную пепельницу.

Дмитрий вдохнул воздуха побольше и страстно заговорил. По мере того, как он продолжал свой монолог, лицо у НКВД-шника всё больше вытягивалось, а рука снова приближалась к пистолету.

– Поверьте, я не сумасшедший, – тараторил Дмитрий, боясь, что его остановят. – Выслушайте меня! Я прибыл сюда из будущего, из 21 века. Не спрашивайте, как. Я и сам не знаю. И понятия не имею, как мне вернуться назад. Но раз уж я здесь должен как-то выживать и приспосабливаться к теперешним условиям, то у меня много полезных сведений для вас. Я знаю очень много о будущем и готов верой и правдой служить Советской власти и лично товарищу Сталину! Поверьте, я очень хочу быть вам полезен! Просто поверьте мне!

«И очень хочу жить! Очень!» – набатом гудело у него в голове.

Наверное, где-то под столешницей всё-таки была «тревожная» кнопка, потому что после того, как Дмитрий бухнулся на колени перед дознавателем и заорал от боли (артрит – это дело такое, болезненное), в комнату ворвались несколько человек с каталкой, уложили на неё несчастного арестанта и сделали какой-то укол. Скорее всего, обезболивающего или снотворного. Сквозь шум пульсирующей крови в голове и мутнеющее сознание Дмитрий уловил странную фразу:

– Кто же знал, что у него нервы такие слабые? Совсем крыша поехала!

«Крыша? Куда поехала?» Но на самом деле он уже был не способен чему-либо удивляться. Он устал. Он просто хотел спать. Хотел домой, или на свою яхту, на которой ещё вчера вышел в Чёрное море на прогулку…

(продолжение следует)

***Все события, имена, обстоятельства места и времени являются чистейшим совпадением, за которые автор не несёт никакой ответственности.

 10 мая 2019