Клубок радости и печали маленького шамана. Натена

         1.   Натена, долгожданный.

       Когда я родился, рядом не было шамана. Это был плохой знак.
И тут, как говорится, я был не одинок. Последние лет сорок на весь край был всего один шаман. Жил он где-то на побережье и физически не мог посетить всех рождающихся.
К тому же ходили слухи, что он Чёрный! Так что даже хорошо, что при моём рождении именно его не было. Но всё-таки, без шамана плохо. Положено, чтоб был. Такая вот традиция и такая вот незадача.
       Зато над тундрой весь день вспыхивали снежные радуги. Это был хороший знак. А чему удивляться, если дело было в феврале? Это в марте снег будет кружить большими хлопьями, а в феврале он сыплется с неба невесомыми блёстками. Солнце уже поднимается на высоту хорея и в упор светит на падающий снег. Вот вам и радуги. Только они не полукруглые, как от дождя, а вертикальные и очень непостоянные. То там вспыхнет цветной столб, то тут. Красиво, конечно, празднично, но на знак не тянет. Я так думаю.
       Когда пришло время перенести меня из маленького «нечистого» чума, поставленного специально для моего рождения, в семейный, из стойбища приехал отец и это тоже сочли добрым знаком. Я бы сказал – удивительным, потому как в то время сотовых телефонов в помине не было, и отец мой даже не догадывался, что мама надумала меня рожать. Просто приехал, а тут я! Весь такой в шкурках пыжика, кулёк-кульком! Долгожданный мальчик, наследник, гордость и краса рода!
       И никто, никто не заметил, что мама старательно прячет глаза, чтобы никто не увидел её печаль.  Может, вы думаете, что она хотела, чтобы родилась дочка? Нет, у неё уже две девчонки до меня родились. Просто мама увидела у меня на груди родимое пятно. Сначала удивилась, потом испугалась, опечалилась и тихо прошептала:
– Ингутана….
И это был не просто плохой знак, а самый ужасный.  Для неё.

       Конечно, сам-то я этого не помнил. Как может  человек  помнить  своё рождение?  Но я узнал. Потом. И понял, что в день, когда я родился, радость и печаль моей судьбы сплелись плотным клубком, распутывать который мне придётся всю жизнь.

Узнал, потому что в день, когда я родился, произошло ещё одно событие, не менее важное, чем моё рождение. Событие, которое в свете традиций этой земли не могло, не должно было произойти. Тем не менее, оно произошло.

       Едва слышно произнесенное мамой слово громом пронеслось по заснеженной тундре, разбудило спящих в сугробах,  растормошило укрывшихся  в  ельнике, развернуло весело летящих  верхом на позёмке,  магнитом  притянуло на поляну и среди снежных радуг  столкнуло лбами четырёх странных… «стариков».
Обычно законы физики на таких, как они, эфемерных существ,  не действуют, но тут от неожиданности «старики»,  столкнувшись лбами, разлетелись в стороны и приземлились в сугробах. Потирая ушибленные лбы, они ошалело смотрели друг на друга.
– Меня кто-то позвал…– удивлённо сказал  прозрачный дедушка с непроизносимым именем, в миру называющий себя  Сэвтя.
– Кто это, кто? Поймаю, зажарю!  – возмущался такой же дед, по той же причине называющий себя Илко.
– Узнаю тебя, дружище, чуть что – жарить! – хрипло  засмеялся старик, просто звавшийся Нойко. – Доиграешься, я тебя водой окачу.
–  Ой, как страшно, – ехидно ответил Илко.
– Тихо, вы! Взрослые дядьки, а ругаетесь, как дети, – замахал на них руками дед, под псевдонимом Вадё и радостно добавил.
– Натена, долгожданный  родился!
Все четверо удивлённо посмотрели друг на друга и задумались. Вокруг них, переливаясь блёстками, кружилась позёмка, вспыхивали столбы снежных радуг, а они, прозрачные и призрачные, сидели, задумчиво смотрели друг на друга, и в их мудрых глазах печаль сменяла радость. Но вскоре и она погасла. Осталось недоумение и разочарование. Наконец в глазах некоторых появилась надежда.
– Так может, мы можем…– робко начал говорить Вадё, но его перебил дед Илко:
– Нет! – сердито заявил он. – Мы не можем принадлежать этому ребёнку.
– Но ведь, это правнук самого Ингутана! – возразил старик Нойко. – Мы же служили ему, пока он был жив. Не его вина, что он не мог передать нас и свой дар. Некому было!
– Да, не повезло Ингутана, одни девчонки рождались, и вот дождались мальчика. А он точно шаман? – спросил дедушка Сэвтя.
– Точно! У него отметина на груди, я видел, на моей же земле родился, – ответил Вадё.
– Всё равно, мы не можем ему принадлежать. По закону, его учить должен шаман, а мы ему помогать, – продолжал упорствовать Илко. – Я против закона не пойду и вам не советую. Не хочу погибать во цвете лет за непослушание.
– В каком цвете, опомнись, ты уже которую тысячу лет разменял? – засмеялся Сэвтя. Потом почесал макушку, дёрнул себя за бороду. – Сидите здесь, я быстро…
И исчез.
Старики молча ждали. Они не успели даже придумать повод, чтобы сцепится друг с другом, как Севтя появился в сугробе и радостно сообщил:
– Можем! Я говорил с Я Миня, она спросила того, кто выше и тот, кто выше, разрешил.
– Неужто? – ехидно спросил дед Илко. – Так-таки разрешили? А что тебе разрешили? Прислуживать шаману, которого нет? Мы только помощники, а должны взять на себя обязанности учителей ребёнка… Заменить несуществующего шамана на земле?
– Именно! – торжественно ответил дедушка Сэвтя. – Ну, то есть, заменить шамана не может никто, но стать учителями мы можем. Я Миня так и сказала: «Не бросать же ребёнка на произвол судьбы».
Деды на поляне заволновались, запричитали и слегка растерялись.
– Но как? – спросил Нойко. – Чему мы его научить сможем?
– Всему, что знаем сами, у нас же опыт! Тысячелетний! – решительно заявил Вадё. – Но пока он маленький, будем только охранять! Вроде он наш внук, а мы его дедушки.
– Ага, и пока он младенец, познакомим его с песнями, сказками, фольклором, мифами, преданиями, – мечтательно добавил Нойко. – Чтобы ему было приятней, будем выглядеть, как его матушка.
Илко от возмущения аж побелел:
– Сдурели совсем? Мы будем выглядеть, как матушка, а звать он нас должен  дедушками? Да у него крыша прямо в люльке и уедет! Воспитатели!
– Не распаляйся, Илко! – примирительно сказал Сэвтя. – Пока он говорить не научится, никак он нас звать не будет. Главное, мы должны понять, что этот ребёнок – будущий Ингутана. Скажем честно, нелёгкая судьба. И сделать её более-менее счастливой, наша задача. Кроме нас некому.
– Да, – закивали головами, затрясли бородами деды. – Мы можем, мы же Духи-помощники.
      
      Решили и сделали. Сидели невидимые для людей у люльки малыша, пели ему колыбельные, рассказывали сказки. А кроха улыбался им, нисколько не смущаясь, что у него аж пять мам, потому что, хоть и грудничок, но все равно шаман: тайное видит, неслышимое слышит.
А родители не нарадуются на малыша: такой спокойный ребёнок уродился, не плачет, не требует внимания. Спит себе, ест, смотрит умными глазками и улыбается.
А уж как были счастливы Духи! Пока один песни поёт или сказки рассказывает, другой вокруг мамы вьётся, следит, чтобы правильно всё делала. Третий вокруг чума кругами летает, тишину и порядок обеспечивает. Четвёртый отдыхает, свесив ноги с макодана, умильно глядит сверху на ребёнка в люльке, на друзей своих, на самую замечательную женщину, которая родила такое чудо, маленького будущего шамана.

       Шло время. Репертуар духов менялся. Теперь маленький Натена слушал рассказы Духа земли Вадё, видел сны наяву о травах, о птицах, оленях, и всяких зверушках.
Дух воды Нойко рассказывал о реках и морях, ручьях и водопадах.
       Дух воздуха Сэвтя показывал мальчику дальние страны, диковинные города, людей непонятных…
Дух огня Илко ждал, когда будущему шаману исполнится шестнадцать, чтобы рассказать о пламени любви.
Так прошло семь лет. Духи всегда были рядом. И только когда мама разговаривала с сыном, деликатно отходили в сторону. У ребёнка должны быть свои воспоминания, решили они. Так что я помню.

        Однажды летом, мама взяла вёдра и позвала меня на озеро. Я прихватил свой бидончик.
– Заодно и воды принесём, – улыбнулся я.
Мама замерла на секунду,  вздохнула и пошла по узкой тропинке, не замечая, что ленточки на подоле паницы цепляются за сизую траву.  А я поплёлся следом, ругая себя, на чём свет стоит. Столько раз клялся, что не буду пугать её ингутанскими откровениями. Ну, дурак-дурак! А кто умный в семь лет? И ведь сам себя выдал. Ну, понял я, что вода – это предлог уйти подальше от чума, потому что разговор будет тайный, секретный. И что? Мог бы подыграть, удивиться, что ли. Ведь, раньше получалось?
Ещё вчера я жаловался деду Вадё,  что в этот раз чум поставили далеко от озера. И невидимый для людей дед, в который раз терпеливо объяснял,  что кочуем мы постоянно, потому что стадо оленей весной  идёт на север, туда, где прохладней. А осенью туда, где теплее. То есть на юг. Чум ставят на таком расстоянии от воды,  чтобы не пугать постоянных жителей, которые приходят на водопой: песцов, зайцев, птиц разных… Сегодня тропинка  оказалась такой короткой…
Набрав воду в вёдра и в бидончик, мама села на берегу, мокрой рукой провела по лицу и обернулась ко мне.
– Садись, отдохни.
Я сел напротив.
– Что тебя так печалит, мамочка? Что я Ингутана? – тихо спросил я.
Мама охнула, прижала руки к груди, лицо исказилось от страха.
– Кто тебе рассказал? – вскрикнула она. – Тётки, отец, кто?
Теперь испугался я.
– Никто. О том, что я родился шаманом, знаем только ты и я. Ты не хочешь, чтобы я был шаманом?
По щекам мамы медленно текли слезы.
– Мне так жалко тебя, бедный мой сыночек,…  У тебя нет учителя, трудно тебе будет, ой как трудно. Если бы хоть один шаман где-то был, я бы упросила его стать твоим учителем, но нет никого. Твой прадед был хорошим шаманом Ингутана, и он умер давно. Как же ты один будешь… – всхлипывала она, утирая слёзы рукавом.
Обычный ребёнок при виде маминых слёз, расплакался бы, но я-то ненормальный от рождения! У меня даже справка есть, вон на груди красуется родинкой величиной с голубиное яйцо. Поэтому я рассмеялся.
– Так ты этого боишься?
Мама удивленно посмотрела на меня.
– Не  плачь, – ласково попросил я. – Я не один. С первого дня жизни со мной Духи-помощники. Они же бессмертные. Нянчатся со мной, оберегают, учат меня. Все четверо. Я не должен тебе это рассказывать...
– Значит, когда ты так странно сидишь, уставившись в одну точку…
– Значит, я слушаю Духа, вижу, что он мне показывает, запоминаю…
– Это шаманская болезнь!
Я опять рассмеялся.
– Болезнь, это когда больно. А мне не больно, мне интересно и весело. И я уже много знаю. Про мир, про оленей, про птиц…. Хочешь, я расскажу тебе о любом цветке в тундре? Почему так называется, от каких болезней помогает и когда его собирать надо. Ты же меня этому не учила?
– Нет, – растерянно ответила мама.
– Вот! А Духи учат. По сто раз заставляют повторять. Они говорят, что я должен полагаться только на себя. Потому что мир стал другим. Больше некому меня учить и посвящать некому. Не быть мне тябедя, и не будет у меня бубна с подвесками. Никто не виноват, что сейчас всё по-другому, но я родился шаманом и мне это нравится.
Я взял её руки, прижал к своим щекам.
– Не плачь, мамочка, всё хорошо.
А она расплакалась ещё сильнее.
– Я не догадывалась, что ты…– давясь слезами и задыхаясь от страха, говорила она. – Ты такой взрослый,...  умный. Ты скоро уедешь в школу. Если ты будешь… там будешь так говорить с чужими... Они… они скажут, что ты не… ненормальный… таких забирают в больницу...
– Да, Духи предупреждали, просили быть как все. Я постараюсь. Они хорошие духи, обещали помочь. Не волнуйся за меня. Эти Духи были помощниками прадедушки Ингутаны и они тебя любят, потому что ты хорошая.
И тут случилось самое настоящее чудо: страх и печаль исчезли из её глаз. Я видел, она мне поверила. Где-то в груди ещё копошилась тревога, но это нормальное состояние любой матери.

Я не понял только одного: почему самые важные слова мы говорим перед расставанием?  Что мне мешало раньше рассказать маме, что у меня счастливая жизнь? И не мучилась бы она так долго. Это я такой твердолобый или так хочет судьба? Не знаю. Пока.
А через месяц я уехал в школу. В первый класс.