Комната N11

                Гульшат Г.

                «Ибо сын позорит отца,
                дочь восстает против матери,
                невестка - против свекрови своей;
                враги человеку - домашние его.»
                (Мих. 7:6)


4

- О чем ты думал весь вечер? – спросила Наташа, когда мы выехали со двора и свернули на улицу.
- Да так. Ни о чем, – отмахнулся я.
Вопрос вызвал затруднение.
Не собой, а ответом.
Я не смог бы сказать - вчера, позавчера или бог знает сколько дней назад посещал седьмое общежитие университета.
О том следовало забыть, как и о самой комнате за непристойно разрисованной дверью.
Фактически я обо всем и забыл.
Я опять ехал с невестой, погрузившись в размеренную, почти супружескую жизнь.
- Нет, все-таки, Данил, - не отставала она. – Мне было как-то не по себе.
- Где – «не по тебе»? – уточнил я, борясь с машиной, двигатель которой «троил». – Там или там?
Вопрос я пояснил кивками головы назад и вперед.
- Да везде, - ответила Наташа.
Мы возвращались из будущей семейной квартиры, где провели сеанс суррогатного секса.
За каких-нибудь полчаса, преодолевая обязательное сопротивление, я раздел девятнадцатилетнюю невесту и совершил действие, имитирующее половой акт.
Со стороны оно казалось реальностью, на самом деле таковым не являлось.
Мы лежали друг на друге лицом к лицу, прижавшись оволосевшими частями.
Девственница в себя не пускала, но крепко стискивала меня бедрами.
Будь мне лет двенадцать: в тринадцать я познал Эльзу и сменил приоритеты – я бился бы в экстазе от Наташиного прикосновения. Но сейчас ощущений не хватало.
Чтобы быстрее довершить, я подстегивал себя, остервенело фантазировал о других женщинах.
Считать дни Наташа отказывалась, в страхе перед ненужной беременностью – от которой не гарантировала девственность – принуждала к презервативу.
Я смирялся с необходимостью, как смирился и с необходимостью унылой связи, сулящей жизнь без родителей.
В резине я мучился, а Наташа разгорячалась не на шутку, получала все нужное так, как если бы контакт происходил натурально.
В высшей точка она на несколько секунд теряла сознание. Такого я не встречал у настоящих женщин.
Несомненно, поэтому Наташа со мной и встречалась.
Ведь я умел все, но ни делал ничего запрещенного. А кто угодно другой просто изнасиловал бы ее в отключке, потом сказал, что так и было.
Конечно, в первые недели знакомства подбираться в Наташиному телу было по-своему приятно.
Но когда я дошел до цели, а она опустила шлагбаум перед въездом, все в совокупности начало напрягать.
Однако иного выхода не имелось. Я продолжал игрушечно встречаться с Наташей и надеялся, что в настоящем супружестве все станет лучше.
Сегодняшняя встреча прошла как обычно.
Невеста получила свое, повитала в обмороке. Бедра, которыми она меня стискивала, стали более влажными, чем у Эльзы по-настоящему,
Я, конечно, тоже получил кое-что, без этого я не мог уйти, не рискуя мучиться от боли. Но ненатуральное наслаждение потребовало гораздо больше усилий, чем обычно – и по прошествии нескольких минут сладким уже не казалось.
Этому имелись причины, хотя о них не хотелось думать.
Год, проведенный в Наташиных женихах, отдалил от всех прочих женщин.
За это время я почти забыл, как бывает с партнершей, которая не только получает положенный минимум удовольствия, но и отдает что-то взамен.
Нежданный поход к Андрею встряхнул, но не произвел необратимого: все прошло слишком быстро и смазанно.
А визит в комнату №11 перевернул.
Когда соседка, потянувшись всем телом и опять окатив ароматами,  скинула халат, спустила лифчик и скатала с толстых ног полупрозрачный эластик, я еще не думал о том, что будет.
Вера убрала со стола и пошла мыть посуду, заперев дверь снаружи.
Когда замок проскрежетал, я вздрогнул и остановился. Соседка кратко пояснила, что Вера своя и не надо обращать внимания.
Все, что началось дальше, выходило за рамки понятий.
Я не ощущал стыда перед невестой, бесчинствовал с соседкой кто-то другой.
Но тот «я» понял, что с Наташей ему надоело.
Надоело до такой степени, что даже перспективы перестали что-то стоить.
Поэтому сегодня я мучился, мучился и мучился – и казалось, что стоит отмучиться еще один, самый последний раз, и все изменится к лучшему.
И я даже не думал о том, что ничего, кроме Наташи мне не светит. Я просто знал, что ничего хорошего с ней не выйдет и после ЗАГСа.
- Хотя там ты не думал ни о чем, - продолжала Наташа, дернув головой за спину. – Просто делал вид что трахаешь меня и это тебе нравится.
Я пожал плечами.
- Хотя мне уже кажется, что тебе все равно.
Мне на самом деле было все равно.
Все равно от начала до конца, который меня освободил.
После всего мы по очереди приняли душ и оделись, теперь я вез ее обратно к родителям.
- А вот там ты в самом деле о чем-то думал!
В Наташе имелась чисто женская, раздражающая черта: ухватившись за какую-то мысль, она сверлила и сверлила вопросами, останавливалась только у самого дна.
«Там» - в ее родительской квартире - мы провели полдня.
К Наташиной матери приезжала в гости двоюродная сестра.
Она жила в Швеции, на побывку приехала с мужем-шведом.
Женщины, треща, как стая сорок – хотя их собралось всего три – ахали над альбомами со шведскими видами, фотографиями дома, где живет бывшая россиянка и портретами белобрысых детей, которые меня не интересовали.
Швед, по-русски знавший лишь несколько слов, из которых лучше всех произносил «водка», весь вечер просидел за столом с улыбкой на упитанном лице.
Пил он мало, «Столичная» была слишком крепкой, за всех отдувался тесть: я, как всегда, приехал на машине и оставался в зоне трезвости.
Из-за того, что везде ездил, а не ходил, я пил редко. Но выпить – чуть-чуть и качественно – любил.
Ради гостей будущая теща приготовила свинину с черносливом под кисло-сладким соусом. Я сидел трезвый и ощущал обиду, что изумительную еду – не доступную даже в «Русской пицце», не говоря уж про мой дом – я не могу запить даже красным вином.
Чем громче верещали женщины-сороки, открывая бутылки испанского вина, чем сильнее наливался водкой будущий тесть, тем пакостнее становилось у меня на душе.
Там медленно клубилась необъяснимая черно-красная ярость, я испытывал желание встать и двинуть шведу в морду.
Он не сделал мне ничего плохого кроме того, что жил в Швеции и не боялся кошмара наяву: жить в России.
Я, конечно, смотрел здраво и понимал, что сам живу еще не хуже многих.
Я был молод и здоров, имел приличную специальность, которая в будущем могла обеспечить, да и спал хоть и с немытым отцом, но все-таки не на трубах теплотрассы.
И учился на бюджете, не имел необходимости зарабатывать на учебу.
Однако я понимал, что по совокупности параметров эта страна непригодна для нормального человека.
Параметров было много: от невозможности решить проблему с жильем без женитьбы на безразличной Наташе до снега, лежащего семь месяцев в году, после которого за оставшиеся пять не успевает просохнуть грязь.
Последнее казалось особенно досадным.
Швеция находилась в холодной климатической зоне, однако городок на фотографиях сиял чистотой.
А свою родину я аттестовал бы так:

«Россия – это грязь.»

Здесь люди всю жизнь барахтались в грязи и того не замечали.
Как-то раз мы с Андреем ездили к его родителям.
Я уже не помнил причину, но не забыл, как ездили.
Его отец, приличный новый русский, имел «Шевроле Тахоэ».
Мощный джип американского производства – с подрулевым селектором АКПП! – мог бы ездить по Луне, дорога в коттеджный поселок была не страшна.
Нам пришлось добираться обычной легковой машиной.
Отправляться за шестьдесят километров в один конец на умирающей «семерке» мы не решились.
Андреев «Форд Фокус» стоял на кузовном ремонте: приятель умудрился проехаться правым боком по ковшу экскаватора и теперь там меняли четыре детали.
Один из друзей – такой же богатый, как и он – одолжил новенькую «Мазду-шестерку» красного цвета.
Памятуя недавний подвиг, Андрей заопасался, за руль сел я.
Насладившись вождением хорошей машины после убогих, как российская жизнь, «жигулей», я доехал до отворота на коттеджный поселок, прокатился еще километр под уклон, а потом мы оставили машину на охраняемой стоянке.
На асфальтовом пятачке – перед которым я чиркнул днищем по краю огромной ямы - весело сверкали чистенькие иномарки. Дальше владельцы седанов и хэтчбэков шли пешком.
Внутриквартальные проезды в милом городке были пригодны только для внедорожников.
Дорогу до родителей мы одолели чудом, то и дело оскальзываясь и балансируя между луж.
На полпути я видел, как трое мужиков с чудовищной бранью выталкивают из черной грязи белый «Гранд Чероки» первого выпуска, который объезжал «КамАЗ» с кирпичом и сел на мосты.
Вспомнив тот случай, я думал о том, что этот шведский – не родной, но по всем параметрам двоюродный – дядя моей будущей жены всю жизнь ходит в белых ботинках.
И не знает, что такое черным зимним утром в тридцатиградусный мороз раскапывать снеговой бугор, смерзшийся после вчерашней чистки, чтобы освободить себе выезд с парковки.
- Так о чем ты думал, пока мы были у нас? – упорствовала Наташа.
- О чем я думал…
Я перевел коробку на третью передачу.
Сделать это плавно не получилось: жигулевская ручка КПП тряслась, как рука сифилисного паралитика.
Сама жизнь в России напоминала прогрессивный паралич.
-…О чем я думал…
Не отвечать невесте было себе дороже, ответить оказалось не так просто.
Поедая свинину с черносливом и наливаясь досадой, что остальные могут запивать ее спиртным, я все больше мечтал избить шведа.
Но потом в мироощущении произошел переворот.
Гости из Европы – как положено гражданам цивилизованных стран, не имеющим привычки обременять собой родственников – остановились в «Президент-отеле». Шикарной гостинице с мраморными полами и белыми махровыми халатами, входящими в стоимость номера.
К ужину их доставил на своем «Ниссане Альмера» Наташин отец, перед этим повозив шведа по городу, показав все, кажущееся забавным тому, кто не живет тут постоянно.
После возлияния будущий тесть не мог сесть за руль, будущая теща хотела вызвать такси.
Однако Наташа заявила, что ее жених имеет машину и отвезет тетушку с дядюшкой сам.
Протестовать я не мог, хотя полагал, что чем ехать на моей машине, лучше идти пешком.
Единственное, что я смог выторговать – это спуститься во двор раньше и проветрить салон от бензина, чтобы швед не задохнулся сразу.
В предвидениях я оказался прав: по классическим законам Мерфи, «семерка» заглохла на полдороги. Причем сделала это – как положено механизмам подобного типа – на жутком перекрестке с круговым движением.
К сюрпризам я привык, надеялся лишь на то, что машина не решила именно сейчас умереть для радикального ремонта.
Не подавая виду, я вылез наружу, поднял капот и стал переставлять высоковольтные провода.
Когда-то я купил их самостоятельно и заменил штатное барахло. Силиконовые и самооконцованные, провода имели равную длину и любой из них можно было подвести к любому цилиндру.
Я не знал причин, но такая перестановка иногда помогала.
Возможно, двигатель просто «отдыхал», остывал на пару градусов и заводился. Но, скорее всего, срабатывал шаманизм, который помогает при оживлении техники, чье место под прессом.
Метафизический способ помог. Двигатель завелся и заработал ровно,  я скользнул обратно за руль, объехал против часовой стрелки билборд с медведем «Единой России» и свернул на улицу, ведущую в сторону «Президент-отеля».
Инцидент был исчерпан, подобные случались через день. Я забывал о них прежде, чем успевал оттереть руки от масла.
Но на шведа – который ехал на переднем сиденье – было больно смотреть.
На добродушной физиономии без перевода читались мысли.
Он, конечно, думал о том, что в Швеции таким хламом брезгуют даже безработные бомжи. Происходящее не вязалось с информацией о русских родственниках: айтишники в цивилизованной стране имели приличный уровень жизни.
Кроме того, Наташин дядюшка испытал шок от минут, в течении которых баклажановая «семерка» стояла под роскошным триколором, загородив проезд. Все водители: простые граждане, автобусники, газелисты и даже пара камазистов, затесавшихся против правил на городскую магистраль - крыли отборным матом не меня, спрятанного капотом, а неповинного шведа, который жалобно озирался из окна.
Мне стало жаль этого невинного человека, чье имя я не расслышал и забыл, желание двинуть в рожу испарилось без следа.
Выпустив счастливую пару у ворот отеля, я даже сказал по-английски несколько хвалебных фраз в адрес марки «СААБ».
Не знаю, понял ли меня швед, но в ответ пролопотал нечто добродушное – как он полагал – по-русски, и расстались мы друзьями.
Сейчас я думал, что этот Нильс не виноват в том, что он швед и живет в Швеции, где жить можно - равно как и я, что русский и живу в России, где жить нельзя.
С последним я сделать ничего не мог.
И впервые в жизни резко осознал, что из этой страны нужно уезжать – куда угодно, пока молодой.
Уезжать подальше, как только получу магистерский диплом, благо университет считался государственным и кое-как котировался.
Тем более, меня тут ничто не держало.
После того, как на обратном пути мы заглянули в семейное гнездышко, я понял это особенно сильно.
Сейчас мы ехали обратно, Наташа сидела рядом и задавала лишние вопросы.
Я не стал вдаваться в рассуждения насчет того, чего не стоило озвучивать, и ответил обтекаемо:
-…О чем я думал? Да обо всем на свете и ни о чем конкретно. Но больше всего о том, что твоя мама умеет готовить замечательное мясо под кисло-сладким соусом. За него я продал бы душу дьяволу – прямо здесь и сейчас.
- Врешь, - возразила невеста. – Ты думал не о том.
Двигатель «троил» и дымил, сегодня он устал от жизни сильнее обычного.
- Я знаю, о чем ты думал.
Наташа завозилась, безуспешно пытаясь устроиться на «семерочном» сидении, спроектированном не для езды, а для пыток.
На ней было дорогое – судя по кажущейся простоте – короткое платье в крупный цветок на черном фоне, выгодно обтягивающее фигуру.
Рядом со мной сияли Наташины колени, но сегодня они меня почему-то не влекли.
- И о чем же я думал? – уточнил я, без радости глядя на стрелку тахометра, которая колебалась, хотя машина катилась на холостом газу. – Интересно знать.
- О той девке, которая расцарапала тебе спину, - припечатала Наташа.
Вздрогнув, я не сразу понял, что ударился грудью о руль, потому что вместо газа надавил тормоз при включенном сцеплении и двигатель заглох.
- Какой… девке? – глупо переспросил я. – Откуда ты взяла про девку?
- Какой – это тебе лучше знать.
Наташа говорила спокойно, как о вещах, не имеющих значения, и смотрела не на меня, а в правое зеркало – словно с пассажирского места там можно было увидеть что-то существенное.
- А откуда я взяла? А ниоткуда. Просто у меня есть глаза. И когда ты отвернулся, чтобы надеть… ну, этот… я все увидела. И только не ври, Даня, что ты где-то упал и расцарапался. Я хоть и не женщина, но понимаю, что к чему и откуда.
Я молчал, крыть было нечем.
Больше всего захотелось, чтобы возникла необходимость выскочить из машины и спрятаться за капотом. Но двигатель заглох по моей вине, бегство было бы постыдным.
Сам я своей расцарапанной спины даже не заметил.
В комнате №11 я не чувствовал ничего, кроме звериного вожделения.
Позже болело тело от переутомления, саднили колени, стертые о жесткую общежитскую простыню.
А в зеркало на свою спину я не смотрел.
- Ладно, не красней и не бледней, - снисходительно проговорила Наташа. – Я же говорю, что кое-что понимаю.
Я промычал нечто невразумительное.
- Боюсь только одного: чтобы ты не подхватил там какую-нибудь заразу.
- Где «там»? – уточнил я еще глупее.
- Тебе лучше знать. И не выводи меня из себя, я и так держусь на пределе.
В Наташином голосе звякнул металл, какого я раньше не слышал.
- Не думай, что если я молчу, то ничего не замечаю. Я вижу и знаю гораздо больше, чем ты думаешь.
Она продолжала вбивать гвозди в крышку моего морального гроба – по одному, меткими и точными ударами.
- В общем, я тебе сказала все. Дальше думай сам и делай выводы.
Моя невеста училась в педагогическом университете и вела себя как школьная учительница.
Я был, конечно, трижды виноват перед нею.
Но так сложилась жизнь – моя единственная жизнь.
Я поступался в ней многим и это наконец надоело.
Я предпочел ничего не отвечать. Просто сделал вид, что озабочен заглохшей машиной и испуган сильнее, чем когда стоял под трехлучевым плакатом на перекрестке.
Двигатель завелся с первой попытки, ускользнуть на пару минут не удалось.
Дальше мы ехали в молчании, которое с каждым километром становилось тяжелее, а во дворе Наташиного дома придавило к земле.
Я никогда не оказывался в подобной ситуации, не знал, как себя вести, и пытался хранить естественность.
Аккуратно затормозив у подъезда, я выключил зажигание и выкарабкался наружу, чтобы помочь Наташе выйти из машины, потом проводить ее до двери.
Так делалось всегда – особенно после визита в бабкину квартиру – и держаться старых привычек показалось лучшим спасательным кругом.
Но Наташа выбралась сама прежде, чем я успел запереть свою дверцу.
- Ты куда? – холодно спросила она, когда я обежал капот.
- Как куда? Проводить тебя до порога.
- Не надо меня провожать, - Наташа поправила на плече ремень сумочки. – Дойду сама. А ты лучше поезжай к своим девкам.
- Я…
- Может быть, еще успеешь до закрытия борделей, - перебила она. – Езжай, не теряй времени.
- А и поеду! – ответил я. – И поеду!
Меня охватило что-то небывалое.
Вернулась злость на сытого шведа, который будет спать со своей женой в то время, как около меня всю ночь будет сопеть насквозь пропотевший отец.
Ударила общая досада на то, что жизнь несправедлива и в невесты с квартирой назначила целомудренную Наташу.
Хотя квартирой могла обладать Эльза.
И я сорвался, что случалось редко.
- Поеду, - повторил я. – Прямо сейчас.
- И поезжай! – крикнула Наташа.
- И поеду! – еще громче крикнул я и, не глядя на нее, залез в машину.
Не знаю, понимала ли она, что делает, но заявлениями подтолкнула к тому, о чем сам не думал.
Заводя заартачившийся мотор, я видел, как невеста взбегает на крыльцо.
Я включил магнитолу и прежде, чем заиграла музыка, взглянул на часы.
Времени хватало на то, чтобы добраться до Зеленой Рощи и побыть в общежитии №7 прежде, чем оттуда погонят.
Улицы была по-вечернему пусты,  доехал я быстро. Подумав, что все места на парковке заняты, я не стал тратить лишних минут на объезд корпуса. Тем более, что вход все равно был с торца.
Я остановился на улице напротив общежития и вылез из машины.
Я не помнил, которой от угла была комната №11, но на первом этаже горели все окна, кроме двух последних у дальнего края.
На вахте сидел мужчина и читал какую-то футбольную газету – я даже не знал, что такие до сих пор сохранились.
- Яводиннадцатую-скачатьлекции-наполчаса, - скороговоркой бросил я и сунул в окошечко студенческий билет.
Вахтер молча положил на него ладонь и придвинул к себе. На его пальцах было вытатуировано «В-О-В-А», синели какие-то наколотые перстни
Из щелей вокруг двери, разрисованной камасутрой, со всех сторон пробивался свет.
Стукнув для порядка, я толкнул ручку – она не поддалась.
Комната №11 была заперта изнутри.
По коридору прошли две девицы в пестрых до ряби домашних халатах, у одной при каждом шаге из-под незастегнутых пуговиц сверкали белые трусы.
Поравнявшись со мной, они выразительно переглянулись и нехорошо улыбнулись обе сразу.
Все было ясно всем, но я стоял в вонючем коридоре, прислушиваясь к звукам, доносящимся изнутри.
Когда ухо привыкло к белому шуму: плачу невидимых детей, низким басам музыки, перебранкам на кухне и клекоту унитазов в туалете – то я понял, что происходящее за той стороной двери соответствует нарисованному с этой.
Там кипела жизнь – совсем не такая, какую олицетворяла Наташа.
Как ни странно, я не ощутил ни ревности, ни чего-то еще.
Лишь подумал, что поезд жизни катит очень быстро и надо спешить, чтоб не пропустить нужный вагон.
Вздохнув, я пошел обратно.
- Что, ноутбук сгорел? – ехидно спросил вахтер, отдав студбилет.
- Типа того, - ответил я и вышел на улицу.
Этот день затянулся сверх меры.
Я не стал проветривать машину, открыл дверь и нырнул в нехорошую духоту.
Меня наконец охватила досада.
Вместо того, чтобы везти в пятизвездочный отель – где номер за сутки стоил больше, чем в «Пицце» мне платили за месяц – упитанного шведа, следовало ехать сюда. И тогда бы я успел вперед того, кто занял мое место.
Но я повел себя, как дурак, в итоге остался ни с чем.
Я понял, что очень хочу выпить.
То ли подействовал вечер, в течение которого все запивали – кто красным «Тинто», кто «Столичной» с красно-белой этикеткой – свинину с черносливом, а я щелкал клювом всухую.
То ли одурманил бензиновый угар и к нему хотелось прибавить алкогольный, но потребность в этиловом спирте захлестнула выше головы.
Однако жизнь продолжала трепать меня, как щенок старый тапок.
Обманчивый май ласкал лишним светом - казалось, что кипит день, но время перевалило рубеж и винно-водочные магазины закрылись.
Власти декларировали, когда может выпить гражданин. Сейчас я оказался за полями.
Осознав это, я понял, до какой степени желал бы жить в Швеции, пойти с этим Улафом – или Олафом, или Йоханом – в ближайший магазин, взять водки сколько хочется и напиться до чего хочу.
Но Швеция была далеко, а в России я не знал ни одного магазина, где бы продали водку с черного крыльца.
Не знал не потому, что таких не существовало: как раз наоборот, Россия жила криминалом. Просто сам я был не Олафом, а олухом царя небесного и никогда этим не интересовался.
Где-то кто-то продавал водку в обход федеральных законов – это шло мимо меня.
Я глубоко вздохнул, с первой попытки завел убогий баклажан и поехал домой.
Теперь мне хотелось покоя, тишины и гибернации.
Но рок, владеющий мною, не позволял этого сделать.
Помимо матери и отца – тихих мышей, готовых забиться в угол – дома оказалась сестра.
Как всегда в последнее время, она сетовала на жизнь, которая при иных стартовых условиях могла сложиться удачно.
Сестра говорила, что день, прожитый рядом с родителями, вычеркнут из жизни.
Из этого следовало, что ее нынешний возраст отрицателен и равен минус двадцати шести годам.
Придя к этому выводу, сестра кричала, что отец – «старый харчок с компостом вместо мозгов», а мать – «бесхребетная турбеллярия».
Она повторяла, что «бледным спирохетам нужно было запретить размножаться», говорила еще десятки слов, которые я понимал не полностью.
С сестрой я был согласен на девяносто процентов. Но она бушевала так, что у меня заболела голова.
Устав от скандала, я открыл холодильник и обнаружил едва початую бутылку водки.
Отец был столь ничтожен как мужчина, что даже всерьез не пил.
Налив, я выпил стакан, принял душ и пошел спать, пока мог уснуть в одиночестве.
Падая в сон, я думал об Эльзе.
Она наверняка была на ночном дежурстве и, не будь пьян, я бы без предупреждения поехал к ней.
Уже почти отключившись, я осознал, что сегодня впервые поссорился с Наташей.
Но это, странным образом, не волновало.

**********************************************************
ВЫ ПРОЧИТАЛИ ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ.

Полный текст можно приобрести у автора –

обращайтесь по адресу victor_ulin@mail.ru

*********************
АННОТАЦИЯ

Жизнь современного российского студента – сына неразумных родителей – безрадостна. Ему приходится поступаться желаниями и интересами ради будущего, которое приятными методами обеспечить нельзя. Но чувственность берет верх и он прозревает. Привязанность к первой женщине – иррациональная и неконструктивная – томит его все сильнее. Но он, вероятно, не смог бы принять решений, не возникни других женщин. В чем-то странных, но поворачивающих лицом к проблемам.


******************************************
               
                2009-2020 г.г.

© Виктор Улин 2007 г. - фотография.
© Виктор Улин 2020 г.
© Виктор Улин 2023 г. – дизайн обложки.

http://ridero.ru/books/komnata_n11_1/

188 стр.

Аудиокнига (4 ч. 20 мин.) доступна напрямую от меня.