Ворона

                "В диалоге с жизнью важен не ее вопрос, а наш ответ".

                М.И.Цветаева


1.
Блестящая табличка на пухлой кожаной двери, помпезной, как всё вокруг, оповещала:  директор магазина «Яхонт» Г.Г.Гущина.
Я терпеливо подождала, пока важно-грудастая секретарь даст отмашку, и потянула на себя эту тяжелую дверь. 
Справившись с ней, увидела:  в высоком кресле – на троне – за массивным столом восседала холеная, неприступная дама. Со свежей  укладкой и в камнях. Да, как мне и говорили, это она – Галка. Из параллельного класса. Мы ее звали Вороной… Не белой, отнюдь.  Наоборот: жгучая брюнетистость, цепкий вороний взгляд,  задатки вожака, но одновременно любовь к цацкам-блестяшкам. Вот и закономерность – теперь возглавляет крупнейший в городе ювелирный магазин «Яхонт». Галина Георгиевна… ГэГэ. И еще раз Гэ. По мужу. Я вспомнила, что он известный тренер по баскетболу – не только в области, но и во всей России. Так что оба не простые смертные. А - состоявшиеся, как мало кто после перестройки этой, будь она неладна. Сына-красавчика отправили учиться в Германию – по экономике и финансам. Дом квадратов пятьсот. Говорят, через ее магазин шли левые потоки драгметаллов и камней. Но - не пойман, не вор.

Еще я вспомнила… да чего там, никогда и не забывала, как однажды в пору прыщавой пубертатности Ворона сделала мне больно. В прямом смысле – дала под дых – в мрачном скверике, под испорченным фонарем. И не объясняя, за что. За всё… Она тогда выпрыгнула чёртиком в дешевых джинсах из зарослей и тренированным движением послала мне тот нежданный хук. Хорошо хоть, что в темноте мои жгучие слезы несправедливой обиды оказались не видимы миру. Впрочем, почему несправедливой? Теперь думаю, было за что. За слишком опрятный вид, за начитанность, за английский.  За то, что таких ворон в упор не видела. Только фламинго. Или в крайнем случае – ласточек…

Но в этот кабинетный момент Ворона мне статусно кивнула, слегка покривив краешек бордового рта в подобии учтивой улыбки. Клиент всегда прав. Кратко, без лишних тем, осведомилась, в  чем проблема.
А проблема моя сермяжно-простая: сдать браслетик свой – не в обмен на товар, а за деньги и побыстрее. Менеджер, бодренький такой, вышколенный,  направил, сам не мог нарушить правила.   А сдать надо было срочно – подошел платеж за ипотеку, то есть, за будущую квартиру. Муж мой, Эдик, помочь в этом не мог. Он как раз на тот период рассчитался с работы – высоко ходить надо было – на пятнадцатый этаж строящегося дома. Контролировать стройку. А у него – ноги…
- Не вопрос – высокомерно сказала-каркнула Ворона. И пальцем с мега-бриллиантом набрала подчиненного. В этот же момент другой бравый, но озабоченный менеджер вошел в кабинет, видимо с некоей срочной проблемой. Не успев изложить и одного пункта, он услышал ледяное:
– Есть проблемы?!
Даже я поёжилась.
– Нет, Галина Георгиевна… просто… – залепетал бедняга.
В сей миг Ворона огрела его таким убийственно-плёточным взором, что он сделал неловкий поклон и шустро исчез.
– Бездельники! Всех надо гнать! – прогремел суровый приговор железной леди.
Мне, честно сказать, тоже давно уже хотелось сделать то же самое – смыться отсюда. Как холодно в этом роскошном кабинете! Кондиционер? Нет, еще что-то леденит…
Прощаясь и благодаря, я обратила внимание (нельзя было не обратить) на руку Вороны с огромным браслетом. Наверное, десять моих.  Да нет, куда больше…

2.

Интересно, думала я,  на троллейбусе с умиротворяюще бело-голубым окрасом возвращаясь домой с добытой денежкой, наполовину уже решающей проблему месячного платежа, а что делает Ворона вечерами? Подсчитывает дневные доходы? Планирует рекламную стратегию магазина? Что смотрит и что читает? О чем говорит с мужем? Чего боится? В чем ищет себе радость? Она, конечно, лидер по характеру, не глупа, дисциплинирована, иначе не удержаться на такой должности. А почему, собственно, она вызвала у меня такой интерес? Хм. Даже и не знаю, с какого это переполоха…

Так случилось, что через пару дней мне позвонила еще она наша однокашница, психолог по профессии, Ира Кузьмина, по кличке Кузя. И все эти вопросы мы как-то непроизвольно стали обсуждать с ней. Для чего живет человек, особенно женщина? Ну, кроме детей, естественно.
Я рассказала Кузе о встрече с Вороной и, оттолкнувшись от нее, как от стенки бассейна, мы битых два часа рассуждали на тему: во имя чего ты бьешься как рыба об лёд, прихорашиваешься, собираешь себя в кучку, мучительно вспоминаешь, чему тебя учили  до замужества, волевым усилием забываешь обиды и куда-то пробиваешься? И главное – зачем? Или за чем? И от чего на самом деле ты можешь получить удовлетворение? Своих скрытых, но довольно настырных желаний, не совсем оформленных устремлений, мамино-папиных генов и задатков. Своих амбиций в конце концов…

Что поделаешь, вроде простая женская болтовня, но вот волнует же эта тема –  если обобщая: зачем всё это сбивание лапками молока на дне крынки? Борьба – за статус и положение, за мужа, за имидж себя и семьи, за, за, за, за…

Да, что-то растащило нас с Кузей. Наверное, возраст такой – тянет на философствование, пусть и домотканое, без особой концептуальности, так сказать. Но крупицы от истин и мы насбирали…

Насчет Вороны Кузя вынесла такой вердикт: несчастный она человек, с мужем на вид всё окей, а внутри, небось, нелады. Да и по слухам. Поэтому ищет себя в бизнесе: командует, даже тиранствует, подпитывается от подчиненных. Но надолго это не спасает. Дискомфорт внутри нарастёт рано или поздно, потому что сила её больше, чем предлагаемые обстоятельства…

Спорить с Кузей не имело смысла. Это я знала по опыту. С психологом - это себе дороже. Сейчас же диагноз поставит. Тем более, что в основном Кузя права. А еще если учесть трудное детство Вороны: отец, по выражению  всезнающих соседей, «закладывал за воротник», мать вела уроки труда в нашей школе и всегда выглядела нелюдимо-угрюмой. Она умерла, когда Ворона еше не закончила школу. Помню, что учителя долго и нудно повторяли: «Жалко девочку», а «девочка» лихо сплевывала табачную слюну и называла их суками. В переводе – лицемерами.
Как говорится, отягощенный анамнез… Но вот, поди ж ты, смогла  – и вуз закончить и пробиться на торговые высоты. А что? Коль есть потребность народа в такого рода сверкающих ценностях, кому-то нужно ее удовлетворять. И не попадаться в лапы, вернее, когти другим … воронам. Так что если объективно… Не крылата, но… Гнездо свое устроила-создала, не хуже других птиц. И отца не бросила – досматривает, по слухам, склеротичного, вреднючего старика.

На этой равновесной точке мы дружески распрощались с Кузей (чмоки-чмоки), довольные своей демократической оценкой своей общей знакомой. Но долго еще после этого я не могла уснуть. И думала о Вороне с Кузей: у обеих ситуации схожи, кстати – реализация «аут», а не «инсайт», то бишь Но натура у Вороны противоречивая, и впрямь, раздирает ее что-то на части. Роль играет неплохо, но это всего лишь роль…

3.
 Постепенно точка обобщения привела меня к себе любимой: а ты-то что?  Где ты настоящая? Здесь? На этом месте, в этой точке законного пространства, в этом офисном кресле, при этой кухонной плите? Или вовсе нет? И куда надо идти, если всё-таки здесь-то тебя как раз и нет… И ноги всё чаще стали приводить меня к небольшой церквушке через два квартала от нашего дома, где можно было подышать совсем другим воздухом - не офисным и не рыночным. НЕ утешать неудачника-мужа типовыми, но безотказными на какое-то время  фразами типа "не ты первый, не ты последний. Вот сколько уже на том свете после  девяностых". Мне становилось спокойно уже на подворье - обычно малолюдном, но со тщанием ухоженном - цветы, кустики самшита, посыпанные мраморной крошкой тропинки...
Именно там постепенно - будто ждали моего внимания - стали приоткрываться крошечные, но прекрасные истины. Ты - это то, на что ты любишь смотреть и слушать. Ты существуешь там, где твои помыслы, дух твой и сердце твоё. А главное - это то, что как счастье, так и несчастье требуют от тебя одинаковых затрат энергии! И зависят от твоего восприятия декораций.
Стала читать Исаака Сирина - с подачи красавы Петра Мамонова. И исходить в оценках например, из таких простых и правильных положений: "Бог ничего не делает ради возмездия, а только ради пользы человека". И, конечно же, не судить, дабы и самой не попасть под тоже самое.
Нашлись более адекватные формы совместной жизни с мужем. Его тяжелый, во многом деспотический характер (вроде бы один из предков был помещиком-тираном) и амбиции при незадавшейся карьере создавали гремучую смесь. Но ада удалось избежать - помаленьку. Пожертвовав для этого своим стереотипом мужской успешности. И своими эгоистическими мыслями в русле "Ты этого достойна". А чего я достойна? Этого не знает никто.  Одно известно точно, что надо не плющить с остервенением  ветряные мельницы, устраивать разводы и изводить мужика, пусть и не слишком идеального, а копить опыт, наблюдать за процессами бытия и лепить себя. Вернее возвращать свою испорченную фигуру к божественной первозданности, к в общем-то неплохому замыслу. Эта нехитрая философия стала моей тихой и всегдашней радостью. Моё равновесие уже трудно стало нарушить всерьёз. И выливалось всё это в такие стихи:

Мы питаемся опытом –
Специфической пищей,
То задором, то ропотом,
Только это мы ищем –

Опыт силы и нежности,
Опыт слёз и молитвы,
И богатства, и бедности,
И смиренья, и битвы.

На калориях опыта
Возрастаем, и это
Не напрасные хлопоты –
Превращения света…

Но вот образ Вороны вызывал у меня совсем не христианские чувства, а как железом по стеклу...

...

А вскоре я встретила Ворону снова. В кардиологии, когда пришла навестить свою пожилую коллегу по работе в редакции. И та, держась за сердце, сразу обратила мое внимание на Ворону: «смотри, это та самая, директорша  Яхонта, надо же, как ее жизнь-то обломала…»
Я бы не сказала, что Ворона неузнаваемо изменилась – нет, напротив, мне показалось, что только сильнее проявилась ее воронья суть: острые – порезаться можно – скулы, еще более спрятавшиеся, глубоко посаженные глаза на почерневшем лике. А в них – горе, неизбывное, из тех, которое съедает человека ежесекундно и беспощадно.  И глаза эти больше ничего уже не видят вокруг… Краем своего дальнозоркого – уже – глаза я следила за ней, тряпично-безвольной куклой ткнувшейся  к высокому мужчине у окна – диванчиков свободных, чтобы сесть, не оказалось. Час посещений… Они молча стояли двумя соляными столбами на фоне заката, пожаром пылавшего за стеклом. Муж – а это был он, я узнала его как местную знаменитость – что-то коротко спрашивал, но она не отвечала, не глядя на супруга и плотно сомкнув бесцветный рот. Только пару раз отрицательно покачала непричесанной головой со слипшимися волосами. Поникшими перьями мокрой птицы… Или больной.
Спустя  минут пять Ворона отвернулась от окна, от мужа и механически-медленно направилась в палату. Принесенный им пакет так и остался на подоконнике.
Моя коллега, запахнув плотнее больничный халат, тут же начала восполнять дефицит моей осведомленности о чудовищной ситуации с этой парой. Дело в том, что их единственный сын, благополучно закончив обучение за рубежом, устроившись в выгодную газпромовскую структуру и женившись на очаровательной девушке, отправился вместе с юной супругой на отдых в Египет. И надо же было такому случиться, что скатываясь с горки бассейна, он, ловкий и спортивный, сломал себе шейные позвонки. Травма оказалась смертельной.
Покрытая мраком тайна заключалась в том, почему это произошло – то ли «ехал» молодой человек головой вперед, куражась,  будучи в эйфории яркого южного места и сочного, вольного времени, вкупе с медовым месяцем, то ли воды было маловато, то ли ещё что… Не выходя из шока, родители срочно вылетели на экватор – забирать тело сына и его двадцатилетнюю вдову. Завели дело, но ничего конкретного выяснить до сих пор не удалось. А она, говорят, прикладываться к бутылке начала...
Я слушала и, как ни старалась, представить себе этот ряд жутких событий, это у меня не получалось. Никак. Но черная дыра – лицо Вороны – ощущалась реально. И леденяще-страшно, до скручивания кишок…

Довольно долго эта трагедия не шла у меня из головы. Почему – обычно задаваемый вопрос. Теперь модно говорить «Зачем?» Но это не отменяет «почему». У меня тоже сын, а если бы… Лучше не жить!
Где мы делаем такие вещи, вызывающие столь мощные силы разрушения? Где они зарождаются? Отчего? Вопросы эти не оставляли меня, лишали сна. Я пересматривала свою жизнь, чреду эпизодов, кажущихся мне подозрительными, скользкими, представляющихся мне такими местами на полу, где разлито масло и можно легко растянуться.  И в лучшем случае удариться копчиком или сломать ногу.  Например, когда я присвоила чужое. А вышло это так. Одноклассница дала мне большой клубок ниток – алых, немыслимо красивых, чтобы я связала ей «шмотку», как тогда называли. При скудности магазинного ассортимента они виделись жар-птицей. Да и купить мне было тогда не на что. Этот клубок я превратила в кофточку за два дня – вязалось легко, по-волшебству. И… стала носить это чудо. Оно так шло к моим черным волосам! Хозяйка клубка жила на другом конце города, и мы нигде не пересекались. Грешным делом я думала, что она забудет про нитки. Ведь их у нее – целый чемодан! Мать где-то доставала…
Но через пару недель кто-то сообщил моей заказчице о том, что я красуюсь в алой кофте. И она потребовала нитки назад. Именно нитки. И всю ночь я распускала изделие, связывая узелки и распрямляя мокрыми ладонями волнистость – след петелек. Когда я возвращала клубок, лицо моё не отличалось от цвета этих злосчастных ниток… конечно, я была неправа. Не иначе бес водил моими руками, быстро-быстро сплетающими петельки. И спицами. Но ведь это такая мелочь! Не то, что спекулировать…
Я вглядывалась в цепочку своих поступков и одновременно чертила параллель – с Вороной. У нас было общее советское детство, безбожное, безденежное, с простыми играми и мелкими радостями. И желания одинаковые, выходит – стать богаче и красивее, в том числе и за чужой счёт.  Общий двор, общий класс, пусть и всего на четыре года. И обида, скорее всего, одинаковые. У нее отец умер рано, мы тогда в пятом были, а мой – инвалид. Достаток в семье – скромней некуда…. Общее немалое. А может, определяющее, как всякое детство.
Но не только это. Что, что притягивало мысли мои к Вороне? Да, да, если начистоту, вот чего я боялась… в самой глубине себя найти гадкую тень  злорадства. По принципу «так ей и надо». И стать от этого злорадства противной самой себе. Узнать про себя нечто такое, что перечеркнуло бы и уважение к собственной личности, и высокие помыслы, точнее, притворство, что они и впрямь владеют тобой. Иллюзии по поводу себя любимой… Наверное, они еще страшней, чем по отношению к кому-то любимому. Ведь если тебя постигает разочарование в любимом, например, мужчине, у тебя остаёшься ты сама. Но если жизнь дает тебе возможность осознать ничтожество самого себя, то жить больше нечем. И незачем.

Но потом я всё же как-то успокоила себя тем, что злорадство – это обратная стороны зависти. Но вот уж от чего Бог меня миловал, так это от неё, чернавки… И тем не менее, непростое отношение к трагедии Вороны тяготило меня. Ростки сочувствия набирали силу, и мне стало необходимым молиться за неё. Как за родных. Но увидеться с ней, ч тобы как-то поддержать... Нет, такое в голову мне не приходило – видимо слишком превышая мои скромные силы.


4.

Спустя пару месяцев мне снова позвонила Кузя.
- Ты знаешь, кто ко мне на прием приходил? Не угадаешь! – без всяких прелюдий кинула в меня дротиком-вопросом.
Я и не пыталась угадывать, думая о чем-то другом в тот момент.
- Муж Вороны! Гущин! – выпалила моя психологиня.
- Хм! И что? Ему требуется моральная помощь?
- В точку. Именно моральная… Слушай, но вообще-то я в нелепом положении… Мне надо с тобой это всё перетереть…
- Ну лады, приезжай, обсудим.

Еще до приезда Кузи я решила для себя – разговор не будет носить характер трёпа и сплетен. Претит это мне. Понижает вибрации. Если только не выведет на высокое обобщение. А в противном случае надо поскорее закруглиться. Опять же, если не напьёмся…
- Ты представляешь, решил-таки обратиться… - чуть ли не с порога начала психологиня. Видно, случай интересный – с профессиональной точки, так сказать.
- Обратиться к высшим силам? – всё же съязвила я.
- Да ты обожди, тут тема такая, абзац…

Я поставила чайник. В смысле налила воды из фильтровального сосуда и включила кнопку. Это не самовар ставить… А потом он как солнышко, царит на столе и всех греет – вот смысл… Мысли шли параллельно Кузиному  информационному полю, вздыбленному как никогда.
- Ну?
- Неклинический случай…

Кузя не спеша закурила. Она явно тянула время перед сенсационным сообщением.
Так как я молчала, она продолжила.
- Он зациклен. На том, чтоб найти криминал в деле смерти сына. Ну, это  как раз понятно. Даже нормально. Лишь бы что-то делать. Но главное не в этом…
- А в чём?
Ставлю чашки. И думаю – а вино доставать или не стоит? Нет, Эдика лучше не провоцировать… Плавали, знаем.
- Тебя что, совсем эта история не колышет?

Нет, Кузя не зря получала образование. Чего ж мне играть-то перед спецом?  Тем более, что Кузя всегда считала, что я ее недооцениваю. Отвечаю:
- Не буду отрицать, цепляет чем-то. Современники же! Одну кашу ели...
- Ладно прикалываться. Значит, вижу: мучает его еще что-то. Ввожу зонд поглубже: мол, жене сейчас нужна Ваша поддержка. Ну, и в таком духе.
- И?
- И он раскалывается!
- Это как?
- Как, как? Каком наружу! У него есть другая баба. Причем давно и плотно. Общая квартира. Прикинь! Ну, не сволочи они после таких дел?!
- Ясно, подлюки. И что ты?
- Рассказываю ему красочно про риски раздвоенности, особенно в такой трудный момент жизни. Про биполярность …
- А он?
Чай уже налит. Механически. Но без самовара не то… Хотя что мне дался этот самовар? Наверное, тоскую по уехавшим детям. Разлетелись птенчики, своя жизнь у них…
- А он… тоже рассказывает, что от этой тетки у него есть сын! То есть, второй сын. Которому сейчас ровно десять лет. Вот такой пассаж…
Пауза.
- Круто! Я где-то читала, что ничего не создается в одном экземпляре… Творцом-создателем…
- Очень уместное сравнение! – Кузя взяла в руки чашку и стала дуть на янтарного цвета горячую воду.
Это прямо начало стиха – «На горячую воду янтарного цвета… «
- Понятно. Он мучается, но зато… есть живой ребёнок...
- Да, и живёт на две семьи. Вернее, почти каждый день навещает Ворону, что-то приносит, утешает, как может…  Наливает, может. Как тот престарелый султан в гареме – всё что могу. Из анекдота.
- Понятно. Проворонила Ворона… Не она первая, не она последняя. Но жалко старушку…
Я впрямь расстроилась. А если бы со мной так? Чай остывал и терял пурпурность, приобретая темноватый оттенок. И его тоже было жаль…

- Если говорить вообще, то брак можно сохранить и на всю жизнь, но… если оба супруга бесхарактерны – Кузя, по ходу, ушла в философию семьи.
- Как это?
- Ну, друг для друга без характеров. Характер и принципы свои проявляют где угодно, но не в семье. А в ней всё прощают... ВСЁ!

Мы помолчали. Она еще может шутить, вот выдержка профи.
- Я вот почему одна? Вовсе не потому, что насмотрелась на разные экземпляры и стала мужефобом… Прикидываться я не могу, ну, что тебе рассказывать…
- Какие твои годы – автоматически отозвалась я. Но каков этот тип! Ловко подстраховался!
-  И вот теперь скажи, что я должна ему советовать? Как это всё разруливать?
- Ты меня спрашиваешь? Кто у нас психолог?
- А ты зато эзотерик, верующий притом.
В голосе Кузи звучит неприкрытое ехидство. Но доброе. За что и терплю ее, болтушку… Я и сама хороша бываю, как шлея под хвост попадёт.
- С твоим богом потом. Но мужики, они точно как боги: ничего не создают в единственном варианте.
  О, еще один афоризм от Кузи!
- А вот как ты думаешь, Ворона знает про всю эту параллельную жизнь?
- Вопрос, конечно, интересный – как говорилось в популярной сценке.
- Если знает, то впору сойти с ума…

5.

К разговору о Вороне мы поневоле возвращались снова и снова.
Что-то в ее судьбе, которая теперь сплелась с нашими, цепляло нас. Как ветка одичавшего шиповника у дома бабули, всегда умудрявшегося впиться в мое пальто или кожу. И я всегда злилась на него, как на живое существо…
Так и с Вороной – вцепилась и не отпускала нас. Как будто мы блестяшки...

Я даже как-то после ужина поделилась своими  причитаниями по этому поводу с Эдиком:
-  Представляешь, мало того, что сына потеряла единственного, так еще и мужа. Он де-факто предал ее дважды – когда изменял, а сейчас – получив ребёнка. Для себя, любимого… Есть чем утешиться. А что ей-то делать?! Вот что?
Муж молча терпел мою патетику, уставившись в настенный поп-артовский пейзажик за моей спиной.
- И вот понимаешь, ей надо пройти сейчас через такое испытание! Такое лютое, нечеловеческое… Понять, почему и зачем это ей? Отказаться от прежней жизни? Или еще что... Но, понимаешь, мне самой страшно впасть в злорадство,  связать ее золотой бизнес с трагедией как следствием…

Наконец мой супруг заговорил:
- Наверное, пять тонн царского золота осели в Америке. Вот  почему она и продвинулась… Я так думаю.

Ясно.  Я почти спокойно пошла мыть посуду. Раньше я при такой вопиющей глухоте заплакала бы, впала в ярость, ушла к маме, хлопнув дверью... Но то была другая женщина, а не я. Приоритеты, что ли, сменились. Ближе к пятидесяти...

 И еще один вечер... Так часто мы не встречались и студентами. Что происходит?
Кузя – нога на ногу – повествует:
- Сегодня один пациент мне сказал одну веселую вещь: если уходишь от жены,  надо успеть вернуться, пока она не поняла, как ей хорошо одной. Скажи?
- Это ты к чему?
- Да так, ни к чему. Но я же знаю, что ты одно время хотела быть свободной и пожить одна…
- Просто моё пространство не должно быть постоянно нарушаемо – залепетала я.
Кузя подхватила:
- Вот-вот. Если нарушаются границы… Уинстон Черчиль вспоминал: в начале брака – а он случился по любви – они с женой решили завтракать вместе, но это оказалось столь неприятным, что они не делали этого практически никогда.
- А вот что еще интересно: он ходит по психологам, а она – нет.
- Кто, Черчилль?
- Чукча ты! Вороний муж!
- У него совесть не чиста, вот и ходит.
- А у неё?
- А чем она уж так нагрешила? Ну натаскала в своё гнездо блестяшек. Как и положено вороне. Помнишь историю из детства, как ворона украла у девочки брошку? А в этой брошке, кстати, подаренной любимым мужем, ее мама должна была танцевать в балете. И помог вернуть это украшение растрепанный воробей...

У Кузи заблестели мечтательной бирюзой умело подкрашенные глазки.
Я подхватила:
- Ага, такая милая  книжка была! И вообще, один писатель сказал: всё доброе и красивое рождается от того, во что человек верит, а не от того, что он знает. Можно спорить, да, и тем не менее…
Мои глубокомысленные рассуждения прервал дикий вопль:

Мирамистин!!!!!!!!!

О, господи! Мы обе вздрогнули. А это просто муж включил телик за стеной. Проснулся, видно.
Я стала думать уже не вере, а об ужине. Что приготовить?

Но Кузя еще не уходила – разве что в туалет отправилась. А заодно и на балкон: покурить, размяться. А ведь ей и правда несладко – думала я. Но тут что-то неверно в корне. Какая-то есть базовая погрешность во всех этих психосеансах.
Как она хорошо сказала: главное нам, кто много говорит и пишет, лишнего не сказать". Ведь истинно так. Потому что лишнее - от слова "лихо". Или лихва.  Надо часть стихов удалить из интернета... Бог-то всё видит, и интернет - тоже один из его инструментов.

Когда проветренная Кузя вернулась, я убежденно заявила:
- Ему надо покаяться. Причём искренне. Снять груз с души…
Еще не договорив, я знала, что услышу в ответ от подруги. Ее ироничный взгляд не позволял в этом  усомниться: «какая душа, какое покаяние, ты о чём?»
- Но как, как ты можешь лечить психику человека, если не веришь в существование души – психе или как там по латыни…
Я чувствовала, что меня несёт:
- Нельзя лечить то, чего нет!
Но и Кузя в долгу не осталась.
- Тебя не устраивает бездушный пенициллин? Понятно.  Мракобесие крепчает.
- Да пойми те вы наконец, умники - всё, что создаётся и делается без Бога разрушительно. Всё, включая искусство, живопись, литературу. И науку, если уж на то пошло!
- Почему? – Кузя искренне недоумевала.
- Потому! Потому что там нет высокой пробы, годной для вечности. И тот, кто это читает, воспринимает, впитывает, не может создать в себе кристалл…

В дверях кухни показалась крупная фигура испуганного Эдика.
-  Какого кристалла ты так орёшь? Ты даже мою кричалку заглушила.
Имелась  в виду программа «60 минут» - состязание голосовых связок клоунов  с неплохим советским образованием и хорошей рыночной оплатой... Как всё это уже обрыдло! Все эти фейки… Если и есть что-то сегодня неподдельное, то это горе. Такое, как у Вороны…

В этот миг ко мне пришли - как схватки -  строчки стиха, которые срочно требовалось занести на какие-нибудь скрижали. Когда вернулась, услышала уверенный и одновременно игривый  голос Кузи насчет какого-то несчастного клиента:

- … в ответ на эти жалобы я ему посоветовала дожить до семидесяти. Это считается вторым возрастом счастья. А первый – в восемнадцать-двадцать. Самый несчастный период, Эдичка, это сорок пять-пятьдесят. Ну, так все спецы говорят…
- А если до семидесяти не доживёшь? – спросил Эдик.
Хм! При моем появлении они как-то подозрительно быстро отодвинулись друг от друга.  Поэтому благоверный мой счёл за лучшее снова удалиться. Как говорится, от греха подальше.

 И мы с Кузей продолжили дискуссию.
- Но ты знаешь, меня поразила одна вещь… Показалась любопытной и похожей на правду жизни. Хотя и нетрадиционную. Он ходок, ясное дело, наворотил кучу гадостей, но! Нельзя сказать, что Ворона – нелюбимая жена. То есть, как бы тебе объяснить? Он её любит. И может быть, она единственная для него.

- Что-что? – пламя искреннего возмущения отвлекло меня от сковородки с картошкой и даже затуманило глаза – ты прикалываешься?
- Да нет, пойми: этот тип свято верит, что они будут вместе, обязательно. Но на том свете. В вечности, так сказать. Ты же любишь это слово.
- Они там воссоединятся, представь. ТАМ! Так он чувствует… А жизнь, она корявая, тут не получается чисто пройти свою программу...

Я забыла о картошке окончательно. А подруга развивала мысль:
- Воссоединение – скажи! ВОС! Дарю тебе словцо для твоих стихов. От моего пациента. Хоть он и орангутанг… 

- Это было у поэтов серебряного века – брак через смерть… Кажется, у Иванова… А что!? Слушай… В этой идее есть высшая красота и тайна! – меня уже понесло в другую сторону. Я загорелась. Вместе с картошкой…

- Ну вы даёте, тётки! Что вы тут курите?
Эдик, снова – без труда – заслонив малогабаритный дверной проём, крутил пальцем у лба.  А дым над плитой  отдаленно напоминал культовую композицию «Пинк флойд». Решение открыть бутылку каберне пришло к нам практически одновременно.

6.
Около полугода прошло, и за это время Кузя успела провести с мужем Вороны еще несколько тренингов, а потом и разругаться с ним в пух и прах. Не бедный, но склочный клиент оказался – устроил разборку качества работы психологини и нагло усомнился в ее компетентности. В аккурат после того, как она сделала отсыл… нет,  не по известному адресу из трех букв, а к известной аксиоме о том, что именно жнёт человек после сеяния.  Выдержка Кузина всё же в какой-то момент дала сбой. Учитывая еще и попытки ворониного мужа делать ей неприличные намёки и грубые комплименты с одновременным использованием своих лопатообразных баскетбольных рук…
Кузя могла обсудить всё это безобразие только со мной.

Странное - а может, и закономерное - получается дело: из-за Вороны мы с Кузей изменились. Стали  зорче, что ли… И друг к другу, и к себе. Доходило до крайностей и жёстких «тёрок». Я видела, что Кузя недовольна собой – то ли результатами своей деятельности, то ли  ещё чем-то. Ей не нравилось что-то, но она сама не могла это сформулировать. А тут еще дочка Кузина натворила дел – решила вырезать себе пару рёбер – для сужения талии. Более того, уже оплатила аванс. Двадцать лет – ума нет – отрезала мать-психолог по этому поводу. Но долго ходила потрясённой…
Словом, Кузю раздражало всё, включая меня.
И как положено в хороших сюжетах, в один из наших "пяти вечеров" - любимый фильм - случился апогей. Или даже апофигей – как у писателя, этого… ну забыла фамилию. Эх, память девичья…
Мы опять сидели в моей кухне. И опять наши разговоры свелись к Вороне и ее неверному мужу.
- Ты же знала с самого начала, что он говнюк. И что ты с ним тогда возишься? – добивалась я.
- Это клиент. А его надо удерживать. Маркетинг! И политика нашей клиники - авторитетно отчеканила Кузя.
- То есть, удерживать и брать деньги, даже понимая, что ты не можешь ему помочь?
- А вдруг получится? Чем чёрт не шутит!
- Но если вся проблема - в его гнилой сущности? А ее ты не изменишь! Факт.
- Это бизнес, дорогуша…
- А! Ну, вот так и говори. А то ты хочешь, имея целью общения с человеком исключительно прибыль, еще и нравственность не потерять. Более того, к ней взывать. Так выходит?
- Ну и что? – невозмутимо стояла на своем Кузя.
Меня тоже стало сильно раздражать эта ситуация. Что-то  в ней было неправильным. Наверное, двуличие. И не сдержавшись, я обозвала подругу  прагматиком, а потом  и вообще шкурой. Вот так – ни более, ни менее. Слово за слово…

И Кузя сгруппировалась - будто кобра перед прыжком. Покраснев до корней своих белых волос, она выпалила:
- А ты… ты…  ярчайший представитель русского юродства! Вот кто!
- Это как это?
- Не худший, не лучший, но – типичный! Что самое противное…

Я опешила.
- А можно поподробнее?
- Такие, как вы, способны всё … как это сказать лучше?... Вот тут -то нужен ентот самый нейминг, блин. Сейчас, погодь…  Опоэтизировать! Да, да, вот-вот, именно так – опоэтизировать. Причём буквально всё: разбойников, воровитых цыган, дворника-таджика, беглых, бездельников, гулящих, алкашей…  И даже брошенных детей… Помнишь в детстве мы переписывали в дневник песни: «В день, когда исполнилось мне 16 лет, подарила мама мне шерстяной жакет»? И жакет этот от отца, якобы. Всё, всё включая самое аморальное и тунеядское вы стремитесь обратить в песню. Не буду отрицать, что в красивую. Душещипательную и лирическую. Далеко ходить не то что не надо, а руку протяни – вон у тебя на полке:  Есенин, Бродский, Высоцкий. Начиная с Баяна. Ага, Олег-Баян от счастья пьян…
Она криво усмехнулась, отдышалась и, явно оседлав пойманную волну,  понеслась дальше.
- Я уже не говорю о Гоголе… Мертвые души – чем не повод написать поэму? Мертвые особенно хорошо в песню ложатся! И революцию пытались «обпеть», и надо сказать небезуспешно. Хоть Блок, хоть тот же Владимир Владимирович, даже молодой Пастернак. А композиторы помогали, начиная с Дунаевского. Русь-песня – это вовсе не метафора. Это самая настоящая правда. И она погибельна, как оказалось теперь.
Слышать такое от легкомысленной Кузи было также удивительно, как от домашнего кота с аналогичным именем. Поэтому я ошарашенно молчала. И Кузя, заводясь всё больше, продолжила:
-  То есть самое плохое вот в чем: вы, блаженные, думаете… вы уверены в том, что этого достаточно для победы над злом.  Вы опоэтизировали, к примеру, целину, БАМ, потом Беларусь, Украину, Грузию и так далее. Невозможно трогательно и напевно-песенно: «Молодость моя, Белоруссия…» И «Дывлюсь я на небо тай думку гадаю…» А «Ничь яка мисячна…»? Это ж охренеть!
Супер. Но что дальше? Вы делаете вид, что кроме песен, нет в этом мире ничего – нет денег, нет понятия прибыль, маржа, а также налогообложение. Лишь бы песенка была… Стишки и поэмы. А считает пусть кто-то другой. У кого не вдохновение в дружбанах ходит, а деловые люди. Вот они и считают. И от песни-Беларуси скоро останутся … нет, не ноты, а банкноты. Ничем не обеспеченные. Так же, как и от прочих объектов воспевания. Как пыль от целины и болото от «силы сибири»…
А вот Китай не поёт обо всём, что видит, не строит иллюзий-утопий, но растёт себе и растёт, становясь мировым лидером. Как-то без песен и стихов обходясь… Ну, разве в меру – про желтую Хуанхе… А пока вы носитесь со своими стишками, у вас из-под носа утекают нефть и инвестиции, отбирают последние гроши у пенсионеров, землю из-под ног… мужей уводят в конце концов!

Сказать, что меня это всё потрясло – ничего не сказать. Я впала в ступор. И при этом была немо-счастлива от такого понимания Кузей нашей русской доли. А ведь права, психогинюшка моя, права на все сто! Затронула золотник прямо какой-то!

 Словом, ночь для меня обещала быть плодотворной, ёмко-бессонной. Такой, когда дверки открываются в запредельную, не виданную нигде на земле школу, где на картинках – принципы миротворения…

Но сердитая Кузя-то, оказывается, еще не ушла.
- Что ты выпучилась? Да не еврейка я, просто настроение мерзкое… - проворчала она. - А родину я тоже люблю, и песни про неё в башке сидят, не вытравишь:  «С чего начинается родина-а-а-а…»

И тут меня – уже, не дожидаясь ночи – ударило током прозрения. Я вскочила.
- Слушай, ты хочешь сказать, что Ворона – не певчая. Так это же многое объясняет! Так? Может, это совершенно новый подход в психологии?! В понимании человека, его проблем и взглядов? Кузя, ты – гений!!!

Неизвестно, поняла ли Кузя эту эвристически богатую метафору, но ей это слово понравилось. Она положила себе еще одну котлету.
- Если бы вороны пели, их судьба была б другой… - сложилось само собой начало нового стиха.
- Ну вот, что я и пыталась донести до тебя! – провозгласила Кузя, жуя котлету вместе с сыром. Очевидно, пространные рассуждения о поэтизации  и ее судьбоносности отняли у нее много калорий.
 
– А если бы мы пели поменьше, видели бы реальность, а не химеру… «Ты всё пела, это дело, так поди же попляши» - лучше Крылова не скажешь. Что, не так? Единственный здравомыслящий писатель был…

Подруга умолкла.
А мне хотелось петь, как никогда…
Это бывает, когда перед тобой блеснёт нечто, чего ты совсем-совсем не знала, но хотела узнать. И про других, и про себя. Или смутная, долго мучившая тебя догадка вдруг развернулась в четкий по абрису цветок. Подобный андреевской розе мира. И ты просто молчишь восхищенно и незаметно перетекаешь в мерцающую красоту вневременности...
При этом здраво подумалось: а ведь я как та ворона - тоже люблю блестящее.

ЭПИЛОГ

А потом наступил этот лихой двадцатый год, и нам стало не до Вороны и тем более, не до ее мужа.
Кузю я больше у себя не принимала. Она сама перестала приходить. И не из-за соображений вируса. Дело в том, что я в очередной раз заметила, как она недвусмысленно флиртовала с моим (моим ли?) Эдиком. И она поняла, что я, хоть и с поэтическим приветом, но кое-что вижу. А тот смотрел на Кузю томным взглядом. Или двухтомным – как пошутил один известный артист.
Я же предложила ему – нет, не артисту, а мужу – попробовать попытать счастья в другом месте. Например, на природе. Или у Кузи. И он съехал – пока к брату, в коттеджный посёлок, там работы мужицкой много. Что тут в клетке-то мучиться? А я спокойно поживу на дистанционке, допишу начатую повесть, мерцая обновленным сознанием. А там посмотрим...

А Ворона наша, как оказалось, в сентябре умерла. Потом мне рассказали, уволившись из ювелирного после гибели сына, она устроилась работать в хоспис, где доживал и дожил-таки до своего христианского исхода ее немощный отец. Ворона же продолжала ухаживать за больными, провожала, как могла, умирающих, успокаивала их, находя нужные слова. Даже иногда пела им песни... А потом заразилась и сама. Ковид оказался сильнее. А может, не так уж она и боролась за свою жизнь, кто знает?  Муж похоронил ее по высшему разряду. В красивом, позолоченном, увитом белыми розами, немыслимо дорогом гробу. Хотя и в закрытом, как велели эпидемиологи… И, говорят, сильно плакал на отпевании.
И в какой-то момент мне стало необходимым позвонить Кузе.
Она обрадовалась, как ребёнок.
- А я думала, что стала тебе врагом... Из-за Эдика...
- Ты что, старушка, дисквалифицировалась? Забыла свои советы? Что всех надо отпускать. И это и есть любовь.
  На другой стороне молчали. Потом послышалось хлюпанье. Ничего себе!
- А ты знаешь про Ворону? Что она...
- Да, да. И только тебе хотела сказать... Ведь она, царство ей небесное, была для нас учителем - готовила нас к крутым переменам этого года.
- Да. Я бы сравнила ее с триггером. Для самопознания. Ведь она еще и проверяла нас на ... что, как думаешь?
- На всё - твёрдо сказала Кузя,  - ты прости, что я тебя юродивой тогда...
- Да брось ты, чучело моё ненаглядное!
- Ты наверно не поверишь... но я ведь ни разу не встретилась с мужем твоим без тебя.
- Ну и зря! Впрочем, дело твоё. Как будет, так и будет. Обоих вас люблю, паразитов.
Кузя помолчала, опять подозрительно посопев.
- А давай на могилку сходим к ней?
- Только в масках...
- Непременно. Чтобы не болтать лишнего. Поскольку главное мы с тобой уже обсудили.
- Не всё.
- А что еще?
- Ворона-то, то есть Галка... пела, и неплохо. Представляешь? Там, в хосписе. А ты говорила - не певчая...