Сеня, Рождество и доброта

Новый дом

Сеню, когда он лишился родителей, тётка отвезла за город к бабке и деду. Как вошли они только в калитку, да как выросла пред ними избёнка в искристом снегу, так решил он про себя: «Убегу. Минутку выберу — и убегу».

Было тут ему непривычно. Первое – слишком тихо. Второе – всё делается неторопясь. «Поспешай неспеша», — дед говорит. И мобильник не ловит.

Уезжая, тётка крепко мяла в объятиях Сеню, звонко целовала в щёку бабу Шуру и деда Костю. А потом поклонилась им и сказала:

— Ну, воздай вам Создатель за доброту.

Сеня это запомнил. Слово новое – доброта – полюбилось ему. С тех пор он его где надо и где не надо вставлял. Скажет — и слушает, что выходит.

 

Баба Шура


С утреца, по темноте, Сеню обычно будит шорох и стук. Это бабушка ставит в печку большущие чугуны. Один полон борща, в другом — комы. А в третий под самую крышку набилась картошка.

«Наверное, им, картофелинам, радостно вместе, — размышляет Сеня, моргая, чтобы прогнать сон. — Небось, тузят друг дружку. Да толкаются, подпрыгивают — хотят подглядеть из-под крышки… Здорово, когда вас так много…»

Эту мысль он обычно развернуть не успевает: его укутывает тёплая дрёма.

Ненадолго, всего до рассвета.

И будто бы сразу тенькнет ведро, и рука бабы Шуры коснётся плеча. Осторожно, бережно.

Так она будит. Вкладывает в ладошки стакан тёплого молока.

— Только от Зорьки. Ну, пей-не зевай, — шепчет ворчливо.

— Спасибо за доброту, — откликается сонно Сеня.

И получает в ответ лёгонький подзатыльник:

— Что, учить меня вздумал?

Дед старается сохранить серьёзную мину. Но где там: не выдерживает, губы расплываются в улыбке, и он озорно крякает в бороду.

— И ты, старый, молчи! — сердится баба Шура.

 

Зорька, Брюня и Мурин


Это порану она такая деловитая, командует, чуть что — хмурит брови.

К вечеру же сникает, ходит всё медленней. Потом в креслице под иконами прикорнёт и затихнет.

И тогда Сеня с дедом наливают тёплой воды в ведро и отправляются в хлев — проведать старых друзей.

 Дверь открыть нужно быстро, заскочить мигом, чтобы тепло не выпустить.

Сладко и терпко пахнет сеном и немного – навозом.

Зорька всегда им ужасно рада. Мычит и тыкает мордой в ладони.

— Мууу, хлебца дай!

Смахивает у деда языком лакомый кусочек, жует, а потом — раз — и лизнёт его в лысину.

Сеня дёргает деда за рукав:

— И мне! Я тоже хочу.

Берёт гостинец и протягивает бурёнке.

Она глядит большими печальными глазами. Моргает. Ресницы у неё светлые, густые, шикарные.

Медленно слизывает угощение и у него.

Коренастый Мурин хрипит, прядает ушами, тянется за морковкой.

Брюня тем временем поднимает шум в загоне: хрюкает часто-часто, задними копытцами подпрыгивая на соломе, а передними в перегородку бьёт. Хочет пятачком в деда Костю ткнуться.

Когда все приласканы и накормлены, садятся дед с внуком в кучу сена и так бывало заговорятся, что с места не могут сойти.

Дед много всякого знает. Иногда достаёт из-за пазухи маленький потрёпанный томик.

— Скоро вот Рождество. А что это, разумеешь?

Ничего подобного Сеня вспомнить не может. Дома такой книжки ему не читали.

— Это про доброту?

— Про неё. Да не просто. Про самую-самую главную.

 

Усталые Путники


Та Семья пришла в город под названием Вифлеем. Пожилой человек и его молодая Супруга в ожидании Сына.

Начиналась зима, было зябко.

Они искали ночлега.

Но гостиницы заняты. В те дни слишком много народу приехало Вифлеем. Куда же идти?

«Вот кому обязательно нужно целое облако доброты»,— решает Сеня.

Глаза у него слипаются.

Он уносится в сонную страну.

Снится ему, что где-то там, далеко-далеко, плывет над землёй пребольшущее облако доброты. Она похожа на белую сладкую вату. Стоит только кусочек себе отщипнуть да упрятать за пазуху — и готово: всем с тобой уютно и хорошо, всем ты готов помочь, особенно тем, кому отказали в тёплом ночлеге.

Просыпаясь в кровати, на заре, Сеня тут же спрашивается себя: где найти это облако?

 

Побег


Так и решил он самостоятельно в город съездить, может быть, там отыщется что.

Дед с бабушкой хлопотали, чтобы задать корм скотине, а он оделся как следует, скрипнул калиткой, мимо Кучума в будке, пошагал по тропинке расчищенной, валенками скрип-скрип, и добрался до большака и до остановки.

Человека четыре там уже было.

Он поближе к одной из тётенек подошёл, за нею — в автобус, и к окошечку сел.

Никто внимания и не обратил на него.

Мимо проплывали крыши в снежных шапках набекрень, трубы с дымком, ёлки в снежных шубейках.

Тут ему отчего-то вспомнилось, как папа рассказывал: в старину  ездили всего на одном или трёх конях. А теперь в каждом моторе — не меньше ста лошадиных сил.  Сто — это очень и очень много.  Вон до того холма — все бежали бы коники. Каурые, пегие, в яблоках — разные! Автобус тянули бы, как на санках.

Вот здорово!

Стало Сенечке весело.

Так дорогу и скоротал.

 

На улице


В городе, сойдя с другими пассажирами, зашагал Сеня по тротуару.

Прохожие бегут, чуть об него не спотыкаются, но не замечают.

А вокруг интересно: огоньки, праздничные гирлянды.

Он в одну из стеклянных дверей заглянул, а она — раз! — и закрутилась, подтолкнула Сеню, и он очутился внутри.

Глядит — кто с бумагами бегает от принтера и обратно, кто по клавиатуре стучит.

— Что вы делаете? — спрашивает дяденьку за компьютером.

— Праздничный номер сдаём.

— Про Рождество?

— Не, Новый год на носу!

— Как это?

— Сам подумай! — и задорно подмигнул.

— Не мешай, мальчик, — отодвинула его от стола высокая рыжая тётенька. — К маме иди.

Сеня, конечно, рад бы, только нет рядом с ним больше мамы…

А дяденька очень смешной попался. Новый год у него сидит на носу!

Сеня ещё постоял, поулыбался, но понял, что один шатается тут без дела, один лоб не хмурит. Подладился под вертушку — и снова на улице.

Неподалёку увидал он через стеклянную дверь женщину со шваброй и тряпкой.

— Динь! Дан! — ласково прозвенели колокольчики, когда Сеня вошёл.

Хотел на цыпочках по мокрому полу пройти, да в валенках никак.

Протопал вглубь, а там — ничего интересного. Сидят скучающие за столиками, беседуют, кофе пьют.

Он попятился и опять на мокрый пол угодил.

— Раз оставил следы, что снова топчешь? — рассердилась тётенька с тряпкой. — Так я до праздника не управлюсь! А ну-ка иди к родителям. Вот я тебя!

Колокольцы запели грустно: «Дин-дон».

Это выбежал Сеня.

 

Ёлочный шар и Мистер Зубастик


Неподалёку две снегурочки наряжали ёлку, одна в голубом, другая в блестящем жёлтом.

Сеня рядышком встал, смотрит, как первая достаёт, вторая, на лестнице, развешивает.

И тут, совсем рядом, внизу, он заметил шарик! Ах, какой же он был красивый! Внутри — маленький замок, с башенками, с окнами — как настоящий. И снежинки падают, кружатся…

Рука самая потянулась, сняла это чудо, чтобы поближе его разглядеть.

— А ну-ка верни! — говорит голубая снегурочка, наклоняясь. Белые косы чуть не до земли.  — Ишь, какой! Нельзя брать чужое!

— Я посмотреть!

— Дай сюда, повешу назад. А ты отойди на три шага, оттуда смотри.

Сеня послушался, но издалека неинтересно.

Он побрёл дальше, до следующей витрины с игрушками. Были там и машинки, и куклы, и поезда…

Сеня в угол взглянул и вздохнул.

Там «Мистер Зубастик» сидел, которого можно разбирать и собирать. Вот бы такую игрушку!

Представилось ему, как сидит он под ёлкой с Зубастиком, вынимает и чинит зубы. Деду Косте не даёт: вдруг сломает?

Сеня, вздыхая, побрёл прочь.

Стало ему грустно-прегрустно.

По той улице он двигался всё вперёд, мимо машин гудящих и бегущих прохожих, а потом, сам не зная как, оказался у автовокзала, куда в самом начале прибыл.

Вышел на площадь, огляделся и увидал великана.

 

Почти дед Мороз


Сеня остановился, голову поднял и удивляется:

«Вот так громада!»

Борода белая, щёки с носом красны от стужи. Вокруг глаз — морщинки от частых улыбок. И шапка имеется, и пальто длиннющее, хоть и чёрное. Мешка с подарками, правда, не видно.

— Ты дед Мороз?

Великан смеётся:

— Почти! А ты кто у нас такой?

— Сеня.

— А чего бродишь один? Чей ты?

— Деда Костин и бабы Шурин.

— Матушка! — кричит человек-громада. — Гляди, кого к нам и занесло! Накрывай на стол.

Взял великан Сеню за руку и привел в сторожку, на кухню.

Вошли они, а он объявляет:

— Вот ваша пропажа из Репшино.

И тут к Сене кто-то бросился и давай щупать его, обнимать, охать да причитать:

— Не по-доброму это, внучек. Что же ты с нами так? Ох, накуролесил…

Это — баба Шура. Руки её, тёмные от работы, крепкие, подрагивают, прижимая его к себе.

Сене раньше и в голову не приходило, что он бабушке настолько важен и нужен.

Слов у него не нашлось, и он молча обнял её в ответ.

 

Пещера


Накормленные и с подарками возвратились они домой. Еле успели на последний автобус.

Деда обнаружили у Зорьки, в хлеву: на морщинистом тёмном лице сияют голубые глаза.

— Ну, нашел в городе доброты? – ласково спрашивает он и прячет улыбку в усы.

— Не понял пока.

— А! То-то и есть.

Рыжун мурлычет и трётся о дедовы ноги. Мурин морковки требует. Всё как всегда.

Но какой интересный выдался день!

Пока всем корма задали, пока в хату зашли и прогрелись, пока чаю напились, притомился Сеня.

Но деда всегда готов слушать.

Баба Шура закончила возится по хозяйству, поворчала для виду, устроилась в кресле и уронила голову на грудь.

— Ну, — говорит дед Костя, — вчера начали мы с чего? Путники после трех или четырёх дней пути достигли городка по имени Вифлеем. Устали с дороги. Кутаются, от ветра прячутся. Ходят от двора ко двору. Но мест нет. Никто приютить не хочет.

— Старый, что ты плетёшь? — сонно встревает баба Шура. Оказалось, она не спит. — В тех-то краях погода куда теплее и мягче.

— Хех. Так ведь кто к чему больше привык. Нам своя зима холодна и люта, им — своя. Ну, какая б не стояла тогда пора, а негде путникам было передохнуть и обогреться с дороги.

Сеня сам теперь понимает, каково это, и не удивляется:

— Ни у кого для них не нашлось доброты.

— Выходит, что так.

 

Рождество на пороге


— …И тогда они вошли в пещерку, где держали скот, и в ней укрылись от непогоды. У нас коровушка, конь и Брюля. Еще Рыжун и Кучум. А в той далёкой стране бывают овечки, ослики и волы. Тут и ясельки, куда сено кладут. У нас, видел? Тоже такие есть. Воздух в пещере согрет дыханием и теплом животных. Там и родился у Марии Сын, Богомладенец Христос. Человек и Бог.

Сене досадно, что никто Богородицу с Маленьким не пожалел. Хорошо хоть, звери не обидели Их.

Он кладёт ладонь на стекло. Смотрит в оттаявшую дырочку, как кружатся в свете фонаря серебринки и золотинки.

Глаза у него слипаются, на губах расцветает улыбка.

Последнее, что он слышит — Рождество на пороге.

Скоро родится Христос, у Которого для каждого — бесконечный запас доброты.