Глава 3. Опустошенность

В редкие дни, когда я не пил, мне было чертовски плохо; боль зияющей дыры каждый раз возвращалась и с еще большим нажимом выдавливала из меня душу. В один из таких дней мы с Тарой маялись в моей квартире, не зная, чем еще заняться. Из-за аварии на каком-то заводе в стране был провозглашен траур, и ни одно увеселительное заведение не работало. Идти на вечеринку к ее приятелям домой нам не хотелось.
- Почему же так хреново, Тара? – спрашивал я свою подругу. – Это что, ломка?
- Нет, дурачок, - Тара заправляла шприц жидкостью из капсулы, которую достала из своей сумочки. – Это не ломка, это жизнь… Такова в действительности наша безысходная жизнь, и только в веселии - единственное спасение…
- Но мне никогда не было так хреново раньше, честно, - я съежился, посильнее поджав под себя колени. В рваной дыре в моей груди застыл холодок.
- Это все контраст… - зачарованно сказала Тара, проверяя, выходит ли из шприца жидкость. Из шприца брызнул небольшой фонтанчик. – Чем тебе сейчас лучше, тем потом хуже становится… И с каждым разом все сложнее добиться сносящих крышу ощущений… Будешь? – спросила она меня, указывая на заправленный шприц.
- Нет, - отшатнулся я. – Что это? Героин?
- Нет, ты что, с ума сошел? – возмутилась Тара.
- Ну ведь наркотик, так?- Слушай, - она посмотрела на меня презрительно. – Не строй из себя паиньку; траву-то ты со мной куришь…
- Но она ведь безобидная, - сказал я.
- Эта шняга тоже безобидная, - возразила она. – Так что, разделишь со мной радость жизни? – она подмигнула.
- Нет, - не знаю почему, но я категорически не хотел принимать внутрь своего тела это вещество.
- Ну тогда сиди и завидуй, - махнула она на меня рукой и ввела в свою вену все содержимое шприца. Не прошло и десяти минут, как ее кислое выражение лица сменилось на блаженную раскованность. Тара расхаживала по моей комнате, расправив руки так, словно парила в облаках; затем она стала медленно расстегивать на себе рубашку.
Новая сцена, которую разыгрывала передо мной подруга, немного приглушила ноющую где-то внутри печаль. Я с увлечением смотрел на нее, ожидая, когда она приблизится ко мне. Но когда полуобнаженная Тара застыла в шаге от меня, я почувствовал что-то неладное.
Ее тело затряслось, и девушка повалилась на пол. Я еле успел подхватить ее. Изо рта ее шла пена, глаза превратились в стеклянные пуговицы, грудь ее полыхнула ярким пламенем. Я никогда прежде не видел столько огня в теле человека. Одна искра отлетела от Тары и чуть было не попала мне прямо в глаз, я вовремя моргнул, и веко приняло на себя весь удар горячей искры.
Переложив ее тело на кровать, я, не спуская с нее глаз, начал вслепую искать рукой под своим ложем бутылку с водой. Я вылил на пылавшую девушку два литра воды. Хотя пламя и прекратило бушевать в ее теле, Тара оставалась неподвижной
- Тара, очнись! - я изо всех сил тряс ее тело, бил по щекам, пока она не пришла в себя. – Слава Богу, - вздохнул я. – Ты хотя бы жива…
Она не отвечала и рассматривала меня сквозь едва открытые веки. Еле двигая губами, она спросила:
- Надеюсь, ты скорую не вызвал?
- Не успел, - виновато произнес я. – С тобой возился…
- Это хорошо. Об этом никому не стоит знать…

Тара полностью отошла от передоза и вернулась к обычной жизни только через пару дней; хотя она и не говорила об этом, но я отлично понимал, с чем связанное ее временное затишье.
Не теряя времени, в ее отсутствие я связался  с Джинной. Как наважденная, эта девушка преследовала меня, стоило лишь нам оказаться на одной территории. Меня это забавляло: никогда раньше ни одна девушка не преследовала меня; Тара же приходила в бешенство, стоило ее приятельнице лишь подойти ко мне и заговорить. Она клялась вырвать из ее головы все волосы, и, чтобы избежать конфликта, я уводил разгневанную подругу в другое место.
- Не боишься остаться без волос? – пошутил я при нашей встрече, напомнив Джинне о ее ревнивой подруге. Та покачала головой и потянула меня за воротник в свою комнату. По ее помутневшим глазам я сразу понял, что она уже была под кайфом.
В ее комнате стоял запах травы, ним была пропитана чуть ли не каждая вещь. Я ощущал, как этот приятный пряный запах осел на моей коже. Тара дала мне закурить и нетерпеливо забегала своими тонюсенькими иссохшими пальчиками по моему животу, это раздражали мою кожу, и я отвел ее руки в сторону, взяв инициативу в свои руки.
Обнажив ее грудь, я со страхом уставился на два обвисших и сморщенных слоя кожи с уродливыми, неестественно бледными сосками, которые отчаянно поедала пустота. Из ее раны исходил не запах гари, а гнилостная вонь. «Что она сделала со своим телом?».
Мне захотелось тут же покинуть общество Джинны, но та села мне на колени и запустила свои отвратительные пальцы в мои волосы, нашептывая надо мной несвязные обрывки фраз. Не в силах сдержать своего отвращения, я попросил еще закурить. Нехотя она поднялась и начала рыться в ящике стола. Соврав, что мне нужно в туалет, я, не оглядываясь, выскочил из ее логова и выбежал из дома.
- Она же ходячий труп, - твердил я, вспоминая ее изъеденное пустотой тело. – И как она вообще на ногах держится?

Я шел домой пешком через весь свой город, скрываясь в темных переулках от собственной пустоты. После ужаса, который я лицезрел на теле Джинны, во мне поселилась паника.
«Я не хочу, чтоб такое случилось с моим телом», - лихорадочно думал я и растирал свою пустоту замерзшими ладонями. Ночь была прохладной, и едва заметная теплая дымка исходила из моего дырявого тела, растворяясь в сероватом тумане. Я глубоко дышал, надеясь выветрить застывшую в носу вонь, гнилой запах пустоты Джинны, который испугал меня куда больше всего увиденного.

Мы с Тарой снова закружились в прежнем ритме, вот только я ослабил хватку. От наших забав я уже не получал удовольствия. Даже будучи сильно пьяным, я не мог освободиться от вины и страха. Тара, замечавшая, что я тоскую, тянула меня в гущу событий, и я вяло следовал за ней.
Проснувшись одним утром с Тарой в ее постели после очередной пьянки, я понял, что все наши развлечения мне окончательно приелись. Неприятно давившая на мою пустоту голова Тары стала меня раздражать. С пренебрежением я отодвинул ее на подушку. Никакого удовольствия мне не доставляли ни общество ее приятелей, ни веселящая травка, ни наша близость, вошедшая в привычку. Все стало механичным, лишенным малейшего оттенка новизны. Теперь все меня злило, от прежде возносимых мною эмоций веяло фальшью…
Тара проснулась, когда я искал в ее комнате свои носки и, задумавшись, замер над полом.
- Что-то ты снова становишься ленивым чмом, - пошутила она, рассматривая, как неуклюже я нагибался, пытаясь достать свой носок из-за шкафа. – Больше энергии, Джеймс.
Я ничего ей не ответил. Злостно натягивая носки на свои ноги, я мечтал уйти из ее жизни раз и навсегда. Мне был противен ее голос, ее вызывающий запах и даже красивое, но глупое лицо.
- Я не хочу так больше жить, - признался я Таре, собрав волю в кулак. – Я ухожу от тебя.
Моя подруга, прикрываясь одеялом, встала со своей кровати.
- Этого и стоило было ожидать… И куда ты теперь? Обратно в свою скучную жизнь хорошего мальчика? – она истерично засмеялась. – Что, небось папочка домой возвращается? Или нашел себе кого-то нового?
- Я еще не знаю, - сказал я правду. – Но мне нужно переосмыслить свою жизнь…
- «Переосмыслить», - передразнила меня Тара. – Поздно. Чем больше ты будешь «переосмысливать», тем невыносимей будет тебе казаться твоя жизнь, и тем сильнее ты будешь желать вернуться обратно. Ты скоро вернешься, вот увидишь; не ко мне, так к кому-то другому. Потому что твоя пустота всегда будет сильнее тебя. Она будет ломать тебя до тех, пор, пока ты не сдашься окончательно…
- Позволь мне саму разобраться со своей пустотой, - сухо произнес я. Ее слова поселили во мне тревогу: она, наверняка, была права.
- Неблагодарный, - Тара чуть ли не шипела на меня. – Значит, теперь ты и сам разберешься с пустотой… Моя помощь тебе больше и не нужна.
- Но ведь я и не просил тебя о помощи, - заметил я.
Тара со злостью запустила в меня моими же брюками, все это время лежавшими у ее ног. Время, пока я натягивал их на себя, мы провели в молчании.
- А ты ведь мне нравился, - сказала Тара напоследок. – Я думала, мы встречаемся…
- Тара, но как можно назвать все это встречанием? – возмутился я. Наши походы по вечеринкам я называл для себя обычным развлечением; то, чем логически завершались наши вечера, было вполне приемлемо в компании, в которую она меня влила.
- Люди ведь называют, - процедила она.
- Но… - продолжал защищаться я, затягивая ремень. – Я всегда думал, что встречаются как-то более… романтично… А мы с тобой просто тусовались.
- Дождешься от вас романтики, - ответила она и разочарованно закинула голову назад. - Я думала, что ты другой, но, как оказалось, ты такой же, как и все; хоть с дырой в груди, хоть без – все вы одинаковые!
- Тара, но ты ведь сама мне позволяла быть с собой таким!
- Убирайся! – услышал я ее истошный вопль, и поспешил удалиться из ее обители.

Хотя я и не испытывал к Таре каких-либо эмоций, кроме благодарности за совместно проведенное время, наше расставание заселило во мне неприятную тяжесть, чувство вины, растекшееся по всей брюшной полости и медленно отделявшей мясо от ребер.
«Нет, я не могу с этим чувством ни есть, ни спать», - решил я, промучившись более суток в тягостном состоянии. До приезда домой отца оставался всего один день, и я решил, в последний раз запить свою боль горячей жидкостью.
Проведя пару часов в баре со знакомыми Тары, которые давно забыли, откуда вообще со мной знакомы, я очнулся под мостом, в заросшем камышом стоячем участке реки.
Никого не было рядом… Только я, неприятная музыка неподалеку, в местном кабаке, и успокаивающее баюканье тихого хода течения реки. Фрагментами я вспоминал, что разочарованно вышел из бара и полз по измазанному илом берегу; из тела моего клубился едкий черный дым, и я с испугом кинулся в воду, чтобы погасить это разъедающее тело пламя.
«Сначала ты была снаружи, но не уродовала изнутри мое благословленное тело, - обратился я к собственной пустоте. Она пускала пузырьки в воде и продолжала протяжно ныть. - Потом ты проникла внутрь, но я хотя бы не ощущал твоего давления извне. Теперь ты зажала меня в тисках с двух сторон... Мне плохо и с людьми, и наедине с собой; я не могу вернуться назад, но и абстрагироваться от тебя так, как это пытаются сделать другие люди, я тоже уже не в силах... Так раздави же меня полностью, сколько же можно надо мной издеваться?».
Очень хотелось броситься в глубину (а плавал я слабенько) и захлебнуться, умереть, лишь бы больше не быть терзаемым собственной пустотой. И лишь одна мысль остановила меня от этой затеи: «А что, если то, что я испытываю здесь, - лишь маленькая репетиция, а там, по ту сторону жизни, я продолжу эти скитания, умноженные на вечность? Может быть, я даже и не заслужил еще свою смерть...».

Это был момент, пережив который, мне стало легче. Что-то надломило во мне стержень, но это не привело к упадку духа. Наоборот, я воспрял. Во многом этому способствовал и возврат отца домой. Едва увидев самое родное в мире лицо, я кинулся его обнимать. Казалось, он был свеж, и пустота в его теле частично восполнилась. Хотя, возможно, мне просто хотелось в это верить.
- Мне так тебя не хватало, - признался я, и что-то радостно булькнуло в моей груди. – Как же хорошо, что ты вернулся…
И папа просиял в счастливой улыбке, при одном взгляде на которую я позабыл все свои печали. Покровительственно хлопнув меня по плечу, он произнес:
- Я о тебе беспокоился… Как ты тут без меня обходился?
И лишь теперь я понял, как же мне было одиноко все это время; вместе с отцом в мой мир вернулся уют, и никакая Тара с ее развлечениями не могла хотя бы частично восполнить собой пропасть в моей груди.
«Эта пустота внутри… Может, она возникла от тоски по папе, и мои мирские удовольствия здесь не причем?» - мелькнула мысль у меня в голове, и я одернул края кофты, чтобы не засветить перед папой своей пустотой. Ему категорически не стоило о ней знать…