Ошибка молодости Глава 26

Глава 26

Мехмед-бей возлежал на подушках в кают-компании своей шхуны и курил наргиле . Он надеялся восстановить доверие и милость Махмуд-султана после драматической потери богатств у берегов Крита, предназначенных в дар повелителю.
Маленький остров Чериготто был как кость в горле у османских пиратов. Волчье логово: неприступное, охраняемое круглые сутки, откуда выходили на охоту дерзкие корсары - стало неприятным сюрпризом для разгулявшихся турецких фелук и галер, желающих поживиться на торговых морских путях Средиземного моря. Мехмед-бей слышал о капитане Кингли и когда у Крита горел его корабль, он возносил молитвы Аллаху, чтобы тот покарал «неверного пса», так вызывающе напавшего на его флотилию.
Мехмед-бей испытывал презрение к англичанину, неожиданно появившемуся на Крите несколько дней тому назад. Тот предлагал сделку: капитан Кингли в обмен на корабль с командой и возможность промышлять работорговлей и разбоем под стягами Мехмед-бея. «Кингли должен быть живым! Я приведу его султану, как бешеного пса на цепи!».

***

Грейс подошла к клетке, где сидел закованный в железо Петька. Его оставили на солнцепеке без воды и еды, из раны на затылке сочилась кровь. Капитан Кингли поднял равнодушный взгляд на пиратку, ничего ей не сказав. Он просто смотрел на нее, пытаясь понять природу поступка когда-то его верной соратницы и задушевной подруги Ксении. Грейс не выдержала первой:
— Кингли, у меня не было выхода!
— Фраза, которая прикрывает любую подлость, Моран! Попробуй еще. —  Петька облизнул пересохшие губы.  — Воды то дашь?
— Тебе не велено давать воду, Кингли, — растерянно произнесла Грейс.
— Ух ты, Моран! Тобой уже кто-то повелевает? — усмехнулся Петька. — Отчаянный тип, надо полагать. — Он опять посмотрел на Грейс, — чем же я тебе не угодил?
— Ты не поймешь, Кингли!
— Да вроде не дурак, Моран, — Петька откинул голову на решетку и закрыл глаза. От жары и обезвоживания его мутило.
Грейс подошла близко к клетке, взявшись руками за прутья, ее тень немного прикрыла от палящих лучей солнца голову капитана Кингли.
— Моя жизнь не усыпана нежными цветами, Питер. Я искала денег и свободы, а люди для меня только инструмент для достижения целей. Мне не понять твоей души, а ты не лезь в мою! Чтобы защитить себя, я готова на все, даже на предательство, потому что меня никто не жалел.
Петька открыл глаза и, не глядя на пиратку, произнес:
 — Дурная ты баба, Грейс! Не знаю, с кем ты якшалась все эти годы, но в этот раз ты промахнулась. Тебе Оливера Бог послал. Он за тебя душу готов был дьяволу предать и предал.  Бедный тихий добрый Олли! Когда он думал, что тебя продали в рабство в Алжире, переродился. Природу свою забыл.
— Чушь! —  криво усмехнулась Грейс.  — Что ты знаешь обо мне? Он отвернулся бы от меня, узнай он всю правду.
— То-то и оно, что Олли от тебя правды не услышал.
 Пиратка сползла на колени, протянула руку к Петьке и схватила его за локоть.
— Он был такой как ты! Красивый, как дьявол! Я носила его ребенка, а он не пропускал ни одной юбки. Ему нужен был корабль, он поднял бунт, а меня прогнал по доске. Его повесили на Ямайке, я видела это и ликовала. А когда родила… задушила его ребенка! Это надо было рассказать Оливеру??
— Ну, ты чистая Медея, Моран! — с ухмылкой проговорил капитан Кингли, высвобождая свой локоть из цепкой хватки Грейс. — Я не судья тебе, но мне тебя жаль. На мне вымещаешь свою обиду. Думаешь, я Эшби в капитаны прочил, чтобы тебя отодвинуть? Дура ты! Олли отогреть тебя мог, а главное, видел за броней страданий добрую душу. Плевать он хотел на то, что младше, на вереницу полюбовников твоих, на «подвиги» твои. Ты Олли своим пылом ублажала, а он под налетом сажи на твоем сердце, сокровище узрел. — Петька посмотрел в глаза пиратки и повторил, — дура, ты, Моран! Перселку опять приголубила.  Вернулась на проторенную дорожку, а ведь могла все изменить. Что ж, живи как знаешь! Ступай, устал я. Не хочу больше слышать твоих излияний. Мне приятней думать о хорошем, прежде чем в ад попаду.
Грейс поднялась. Она злобно посмотрела на своего бывшего соратника.
— Думай, Кингли, думай! Ад тебе уготован не только на том свете, на этом молить о смерти будешь!
Петька не ответил ей, он опять закрыл глаза и виделся ему игривый маленький бугорок на животе спящей лапушки.

***

Мягкая ночь Эгейского моря попутным ветром подгоняла шхуну Мехмед-бея к Криту. Перселл, подобострастно улыбаясь, стоял перед турецким капитаном, пытаясь напомнить о себе и о об условиях сделки с турками. Мехмед-бею он был неприятен. Когда Перселл вошел, он даже не предложил ему сесть. Турок изучающе смотрел на англичанина и его губы изогнулись в презрительной усмешке.
— Зачем ты пришел, Перселл? — проговорил он, оглядывая его. — Ты сомневаешься в моем слове? Хотя ничего удивительного! Человек, способный предать своего соратника всегда в колебаниях.
— Это просто сделка, Мехмед-эфенди! — ничуть не смутившись презрительным тоном турка, хмыкнул Перселл.
— Да, вы англичане хорошие торговцы и люди дела. — Мехмед-бей погладил свою бороду. — Но почему-то мне по душе тот русский в клетке, чем ты! Ты просишь меня о сотрудничестве, что ж сделка есть сделка, но не проси меня доверять тебе. Ты будешь у меня под присмотром, англичанин. — Мехмед-бей поднялся. Он прошел мимо Перселла, даже не удостоив его взглядом.
Наступил третий вечер Петькиного заточения на шхуне. Только на второй день Мехмед-бей разрешил напоить его водой после дневного пребывания пленника под беспощадными солнечными лучами. Петька выдерживал пытку жарой и жаждой стоически, чем вызвал уважение своего врага.
Мехмед-бей подошел к клетке. Его поверженный, но несломленный враг сидел, опершись на решетку спиной, закрыв глаза. Капитан Кингли очень ослаб и когда турок с ним заговорил, он не сразу поднял веки.
— Кингли, ты живой? Не повезло тебе на этот раз.
Петька медленно повернул голову и шутовски приложил два пальца левой руки ко лбу.
— Кабы знать, где упасть, так соломки б подослал, — прохрипел Петька по-русски.
— Я не понимаю русский язык, хотя мой отец воевал с вами десять лет назад. — Мехмед-бей даже улыбнулся. Он подошел ближе к решетке. — Кингли, у меня есть к тебе предложение.
Петька поднял вопросительно брови.
— Мехмедушка, неужто с англичанами не ужился?
— Кингли, ты сильный и отважный воин, и я буду с тобой откровенным. Я не желаю иметь дело с англичанином. Я предлагаю тебе встать под мой флаг. Ты не пожалеешь!
Петька засмеялся из последних сил.
— Перселка-то не люб стал? Да, ты ж сам посуди, обещался султану меня на цепи привести и сотрудничество предлагаешь. Как объясняться будешь с повелителем?
— Ты, Кингли, не торопись! — Мехмед-бей подошел еще ближе, — ты не служишь царице Елизавете, ты сам по себе. Почему бы тебе не сделать свою жизнь и жизнь твоей жены еще лучше. Не бойся, в нашу веру тебя никто обращать не будет. Мне нужны только твои навыки и безрассудство! А на цепи я Перселла султану приведу!
Петька опять засмеялся. Но потом серьезно проронил:
— Лестно мне, Мехмедушка, очень лестно! Но думать я не буду, уж извини. Мозги наши русские, окаянные, никак покоя не дают. Вроде бы и не дураки, а вечно поперек течения плывем!
Мехмед-бей ухмыльнулся. Он сделал знак охраннику.
— Накормите его и воды свежей дайте!
Он вновь обратился к Петьке.
— Жаль, Кингли! Твой род продолжать надо, а не шакалий! Но ты сам выбрал…

Продолжение следует