Сказки Секретного сада. День девятый

А теперь пойдем в дом, и я буду хвастать своими дизайнерскими решениями. Тебе ведь тоже не нравится мокнуть здесь под дождем?  Тогда пошли, возможно, я открою для себя сегодня многие неприятные стороны своего характера, но ничего не поделаешь, я должен все это сказать, чтобы в дальнейшем наши отношения не привели меня к дискомфорту.

Знаешь ли ты человека, ведущего тебя теперь к дому? Веришь ли ты ему? Ты можешь сразу ответить словами Козьмы Пруткова: «Единожды солгавши, кто тебе поверит?» Двоякая фраза, то ли не поверит тот, кто сам солгал, то ли не поверит тому, кто солгал. Да я лгал тебе не единожды, но разве в этом мы не равны? Ты лжешь, я лгу, но при этом не испытываю чувства вины, я вообще такое чувство не испытываю, потому что выдавливал его из себя по каплям, как того раба. И не даю пустых обещаний – обещания я выполняю и чаще всего в срок, а врать не перестану, потому что это обратная сторона творчества. Я разделяю эти два понятия, но обещания выполняю всегда или просто не даю их. А вру я тебе о желаниях, потому что мои желания, на самом деле, являются намерениями, просто слово «желание» звучит красивее. Романтичнее звучит. И целью я ставлю исключительно собственный душевный комфорт и собственную радость, которую, в конечном итоге, можно трактовать как счастье. Да-да, та самая отдаленная цель, существующая в моем мире и есть квинтэссенция моего собственного эгоизма. Я строю этот мир по образу своему и подобию, и я здесь король. В моем срезе реальности ничего другого и быть не может. И так у всех, кто в состоянии творить собственную реальность. Их немного, но они есть и поэтому я до дрожи боюсь оказаться пешкой в чужом мире, приняв его по ошибке за свой. Надеюсь, что такого казуса никогда не случится.

Для тебя здесь тоже нет опасности, хотя я не отнимаю свободу выбора. Ты можешь быть здесь со мной, а можешь не быть. А есть еще вариант, что одна часть тебя будет здесь со мной, а вторая там, где ей угодно. Но мне, все-таки не хотелось бы довольствоваться лишь частью кого-то.

А вот мы уже и дошли. Ну, открывай двери, распахивай обе половинки и смотри. Ты видишь этот черный пол, отражающий потолок как зеркало? Ты видишь эти темно синие стены, уходящие в черноту потолка, усеянного звездами? Звезды вверху, звезды внизу. А посмотри на эти витражи – фиолетово-синие, как сумерки. Я унес идею витражной ночи из базилики Агония, никто же не запрещает строить для себя подобие храма. Лестница на второй этаж, на галерею словно парит в воздухе – она покрыта черным ковром, но ее перила, ее кружевные перила белы как снег. И это единственное яркое пятно, соперничающее со звездами потолка. Я украсил и обе нищи, просто выкинул из них ржавые доспехи, и взгляни, что теперь там находится. Нет не имитация, и не чучела. Обижаешь. Это настоящие тела гуманоидов в стеклянных колбах из восемнадцатого ангара. Это их серо зеленые хилые фигуры заменяют мне и крест, и якорь, это они исторгают из меня крик – «я хочу верить!» и рождают надежду, что еще не все похоронено, и осталось что-то, к чему можно стремиться.

Поверь, я не требую от тебя точно такого же восприятия и таких же ощущений, которые испытываю сам, но мне хотелось бы разделить с тобой эту неземную радость, это блаженство, этот полет – все то, что можно назвать счастьем.

Садись же на этот удобный диван, пока это единственное место, где можно посидеть. Справа и слева двери, за ними начинается анфилада комнат, проходящая через весь дом по периметру. Там пока нет ничего, кроме сырости и отваливающихся обоев. Все покрыто паутиной и плесенью, ветхую мебель придется уничтожить, хотя в ящиках может обнаружиться что-то интересное, но пока руки и мысли не дошли до дела. А вот за этой дверью, которая возле нас – там внутренний двор. Скорее всего, я сделаю оранжерею, ведь, именно, в оранжереях чаще всего происходят особо значимые события, а иногда даже и преступления. Но об этом я подумаю завтра, а сегодня мы здесь, и этот космический холл, может быть даже нутро инопланетного космического корабля, «тарелки» или «сигары», как принято их называть в научно-фантастических романах, располагает к совсем другим мечтам и рассказам.

Я говорил тебе, что всегда чувствовал себя уникальным? Есть люди, про которых говорят, что их в момент рождения поцеловал ангел, других поцеловала фея. Все может быть, я охотно соглашусь с этими утверждениями, хотя бы потому, что ни разу в жизни не присутствовал при рождении человека. Кошки рожали на моих глазах, крысы тоже, а вот появление человека мне не удалось наблюдать. Но если такие поцелуи в действительности существуют, то я могу с уверенностью сказать о себе – в момент рождения меня поцеловал гуманоид. И я его сумел рассмотреть и запомнить. То, что ты принял за трупы в стеклянных колбах, на самом деле, скафандры, и, скорее всего, они давно пусты. Те «зеленые человечки», которых сейчас изображают все, кому не лень, выглядят совсем по-другому, и они совсем не зеленые. И вообще мало, чем отличаются от нас. Долгое пребывание в космосе сделало их тела хлипкими, руки и ноги тонкими. Узкие грудные клетки рассчитаны на меньший захват кислорода, но головы при этом у них довольно крупные и объем мозга не меньше, чем у человека. Я предпочитаю называть их круглоголовыми, из-за почти правильной шарообразной формы черепной коробки, и соотношение ее и лицевых костей чуть-чуть отличается от привычных нам параметров, но совсем ненамного. До такой степени ненамного, что заметить это различие можно только в том случае если имеешь в руках голый череп или же рентгеновский снимок оного. Кожа их бледного, но вполне себе телесного цвета, глаза крупные, обычно карие с редкими и короткими прямыми ресницами, бровей почти нет. Вообще у них довольно плохо с волосяным покровом тела, но шевелюра пышная. Конечно, если такое создание попадает на землю, растет здесь и развивается, вы никогда и не отличите его от человека. Откуда я все это знаю? Да вот однажды пришлось увидеть нескольких взрослых особей в их естественной среде обитания, на станции.

Но есть в них что-то и неуловимо отличное от нас. Не только пропорции, потому земной человек настолько многообразен и многолик, что идеальных пропорций не существует, а то, что описывается в журналах, все эти общепринятые стандарты, на самом деле попытки получить некий усредненный формат, который, к тому же, меняется вместе с модой. Есть такое чудесное слово «инородец», вот оно подошло бы, как нельзя лучше. Эта инородность существует, но определить ее словами очень сложно. Похоже, что она кроется в гормональных запахах, их трудно определить «на нюх», но они важная часть нашей жизни, определяющая многие поведенческие реакции. Вот на таком уровне и ощущается инородность гуманоидов. Сейчас мне показалось, что использовать слово «гуманоид» не толерантно, мы-то называем себя людьми, а их как бы кличем «человекообразными». У этой расы есть самоназвание – тангату, что перекликается с маорийским словом «тангата» - человек. И впредь я стану называть их так.

История эта началась с традиционной фразы, которую произносят все врачи и акушеры мира:

- Поздравляю, у вас – девочка!

- Как девочка? – возмутилась Тангату-А-Оро, - я же заказывала мальчика!

До последней минуты она молча следила за процессом рождения ребенка, не спуская глаз с мигающих лампочек родильной машины.

- У вас девочка, - повторил Тангату-И-Маму. – Значит будете воспитывать девочку. Месяц назад пришло распоряжение, что нужны девочки, и поэтому пришлось срочно сменить пол вашего младенца. Конечно, некоторое время он развивался как мальчик, но не думаю, что трансформация сильно ему повредила. И какая вам разница, кого воспитывать? Это же ненадолго, лет на десять, а потом можете заказывать своего мальчика. У вас еще лимит не исчерпан.

- Ну уж нет, я не подпишусь на это безобразие. С какой стали мне воспитывать неполноценного ребенка, которые никогда не сможет определиться с собственным полом? Я все знаю о последствиях подобных трансформаций.

- А нам, нашему народу нужны сейчас яйцеклетки, а не сперматозоиды. Ну вы же умная женщина, вы должны понимать, что воспроизводство тангату строго контролируется. А с чем она там будет определяться не все ли равно? Это же будет происходить только в ее мозгах. Скажите, вот вы хорошо отличаете мальчиков от девочек, когда они в скафандрах гоняют на своих космоциклах? С тех пор, как мы отказались от животного воспроизводства пол вообще перестал играть какую бы то ни было роль. Ну будет у вас девочка не такая, как у всех, а умная. Что в этом плохого?

- Да, отличаю. По голосу, и по поведению. И я хочу воспитывать мальчика, а эту… эту можете оставить себе.

Тангату-А-Оро разрыдалась. Она ведь уже подготовилась и даже имя придумала для малыша, но разве можно теперь изменить центральную букву «И» на «А»? Это же настоящее варварство, так только земляне поступают. А они, тангату, давно уже отделились от землян и создали свою собственную великую цивилизацию, самую справедливую, самую развитую, и вот теперь такой возврат в прошлое?

- Я не возьму ее, - пробормотала Тангату-А-Оро сквозь слезы. – Девайте, куда хотите.

- Так, куда же ее деть?

- Утилизируйте и сделайте для меня мальчика. Я жаловаться буду!

- Нет такого закона, чтобы утилизировать младенцев, - сурово ответил Тангату-И-Маму. – Вы с ума сошли?

- Отдайте в другую семью.

- И это невозможно, у всех точно такие же лимиты, как и у вас.

- А мне плевать! Делайте, что хотите.

Тангату-А-Оро плюнула на пол и выплыла из родильного отделения. Она направилась в самый дальний уголок станции, чтобы в одиночестве выплакать свою обиду на несправедливость властей. Женщины у тангату чрезвычайно слезливы, и это тоже было одной из причин, по которой мальчики оказывались предпочтительнее. Шуму меньше.
С брошенной девочкой поступили так, как делали обычно. Поздней ночью отвезли ее на Землю и подкинули на порог сельского дома. Никто из землян и не знает, сколько космических детей они воспитывают в своих приютах и приемных семьях. Так и девочка, считающая себя мальчиком, стала дочерью для простых и добрых людей с простыми и добрыми именами – Анны и Роберта. Все произошло как обычно, среди ночи Анна увидела яркий свет, очень испугалась и, конечно, пошла посмотреть. Земляне странные, они всегда идут смотреть на что-то непонятное и страшное вместо того, чтобы спрятаться под кровать. Снаружи было холодно, ночью выпал снег, и поэтому младенец орал как резаный. Женщина его сразу обнаружила, прижала к груди и напрочь забыла и о ярком свете, и о своем страхе. Только наутро на заснеженном поле обнаружили идеально круглую проталину и поняли, что деревню посетила летающая тарелка. Но с находкой ее никак не связали. Круглоголовая девочка получила земное имя Мадлена и быстро адаптировалась к новым условиям жизни, потому что ничего другого узнать не успела. Она поздно встала на ножки и еще долго неуверенно ковыляла, когда все остальные дети уже бегали. Но хороший уход и развитая медицина сделали свое дело, и к семи годам уже никто не мог бы отличить ее от остальных земных сверстников.

Я же говорил тебе, что они такие же как мы, они даже наши родственники, просто пошли по другому пути развития. Да и откуда бы вблизи Земли взяться инопланетянам? Не долетят чудики на периферию Вселенной.

Мадлена росла симпатичной, ладной, только вот сбылись пророчества Тангату-А-Оро – она считала себя мальчиком. Не то, чтобы это проявлялась как-то внешне, скорее таким было ее мировоззрение. Тяготила ли ее физиология – не знаю, но, думаю, что не очень. Хотя не берусь ничего утверждать, потому что Мадлена оказывалась тем самым звеном, которому было суждено вернуться к традиционному размножению, если, конечно, она не решила бы остаться старой девой или заделаться монашкой.

А вот сейчас я могу вернуться к своему «гуманоидному поцелую», поведаю, с чего это я так решил. Я постоянно смотрю в небо, если не смотрю под ноги. Когда иду – то под ноги, когда сажусь на скамейку или оказываюсь у окна, то в небо. Ты понимаешь, что при таком раскладе я и вовсе не воспринимаю то, что находится на уровне глаз – то есть весь остальной мир, который пытается меня окружать. Чтобы рассмотреть его приходится фокусироваться, делать усилие, но не всегда есть желание надругаться над своей волей подобным образом. Я смотрю в небо и постоянно чего-то жду. Пока я не начал создавать наш секретный сад, я даже не знал, что вокруг существует не только статичный мир в общих чертах, а еще и щедро сдобренный деталями. Что мне было до тех деталей? Да и сейчас сравнивать мне не хочется, трепетное отношение к деталям здесь и полное небрежение к ним же там – это естественное состояние для того, кто чувствует неизбывное отвращение к системе, выстроенной другими. Наступит день, когда я либо навсегда уйду в мир, созданный моим воображением, либо меня заберут в тот, откуда я постоянно жду гостей. Я и раньше никогда не боролся с действительностью, сейчас же предпочитаю ее и вовсе не замечать.

Мадлена оказалась точно такой же. Она словно пребывала во сне. Ее оболочка нежилась в объятиях любящих родителей, не чаявший в ней души, а мысли уносились так далеко, что стороннему наблюдателю было бы трудно даже предположить, о чем она там грезит. Она и сама не смогла бы объяснить, что заставляет ее напряженно всматриваться в небо, как не смогла бы облечь в слова свои мечты, в которых не было ничего конкретного, а только непонятная тоска и жгучее ожидание, заставляющие сжиматься сердце. Она хотела верить во что-то необычайное родное и близкое ей, хотела верить. И надеялась, что рано или поздно поверит, потому что увидит то, что теперь скрыто.

Страшная эта вещь – желание верить в свои ожидания, в то время как они еще и не сформировались. Это чувство похоже на наркоманию – чем дольше находишься в таком состоянии, тем труднее из него выйти. Круглоголовая девочка, считающая себя мальчиком, в одиночестве бродила по полям и лесам, не пытаясь воспринимать как-то окружающий мир и из-за этого, не представляя себя частью него.

Иногда, устав от бесцельного брожения, она ложилась прямо на траву, и тогда темнеющее небо вставало перед ее глазами словно огромный экран. По нему степенно двигались искорки планет, сияли звезды, прочерчивали пространство метеоры, скоро пробегали искусственные спутники. Мадлена называла все эти небесные тела по-своему, просто давала им имена, всплывающие в сознании как пузыри в газировке.
И вот, однажды, ее поиски были вознаграждены. Высоко в темно синем небе появилась блестящая точка – не звезда, для звезд еще не наступил их час, а просто какой-то блестящий предмет, вырастающий на глазах, приближающийся к Земле. Вот он обрел форму и стал похож на серебристый диск, на «летающую тарелку», точно такую, как ее описывают уфологи.

Мадлена вскочила и замахала руками. Она кричала:

- Сюда! Сюда! Я здесь!

И ее услышали. Космический аппарат выпустил три тонких ножки и мягко приземлился на опушке леса. Вблизи он не казался большим, всего-то метров пятнадцать в диаметре. Не казался и пугающим со своими бесшумными двигателями и ясной серебристой окраской.

Снизу открылся люк и к земле протянулась металлическая лесенка, по которой спустились на лужайку два зелененьких человечка. Ростом они были невысоки, не выше Мадлены. Один даже и пониже. Их огромные темные глаза казались стеклянными, а ушей и вовсе не было. Только две дырки, прикрытых сеточкой, по бокам головы. У одного из них на груди висело устройство очень похожее на iPhone.

- Тино тангату, - сказал он и из устройства раздалось, - «здравствуй, человек».
Это был переводчик. Простенькое устройство, позволяющее не тратить время на изучение иностранных языков.

Мадлена тоже поздоровалась, но только назвала их друзьями. Так и сказала: «Здравствуйте, друзья». И нисколько не покривила душой.

- Как тебя зовут? – спросил зеленый.

- Мадлена.

- Тангату-А-Длена? А я Тангату-И-Доно, а он Тангату-И-Чару.

- Доно и Чару! Я буду называть вас так, - воскликнула Мадлена и, ухватив новых друзей за руки, повела на экскурсию по своим владениям. По лесу, по полю. Благо, что в это время нигде не были ни одной живой души, все уже разбрелись по домам и пили вечерний чай.

- А нам уже разрешили ездить на космоцикле, - рассказывал Доно.

- А я уже учусь в третьем классе, - отвечала Мадлена.

Ты не ошибся, оба гуманоида были еще детьми, находящимися под опекой родителей. Ровесниками Мадлены, потому и сразу нашли общий язык.

- А почему вы зеленые? – спросила девочка, - и у вас всего по три пальца на руках?

- Это скафандры, - ответил Чару, - нам не разрешают их снимать во время полетов. Три пальца – это оптимально. Потому что скафандр тугой и и сгибается с некоторым сопротивлением. А вообще, пальцев у нас – пять, как и у тебя, и вообще, мы такие же. Ну почти.

Мадлена погрустнела:

- Я тоже нахожусь в чужом теле, но снять его не могу. А ведь я – мальчик.

- Ну и какая разница? Просто смени имя, поменяй букву «А» на «И». Все остальное значения не имеет. Все просто тангату, а это разделение на мальчиков и девочек нужно только для размножения, для донорства.

- У нас не так. Мне придется выйти замуж, заниматься хозяйством и рожать детей.

- Самой?

Они еще долго говорили, рассказывали друг другу о своей жизни. Доно и Чару очень удивлялись укладу землян, а вот Мадлена нисколько не была удивлена порядками космической расы. Наоборот, ей казалось, что она все это давно знает. Еще бы, ведь она тоже была Тангату, хотя и воспитана в других условиях.

- А зачем тебе эти две антенны на голове?

- Это косы с капроновыми бантами.

- Зачем?

- Не знаю, мама говорит, что это красиво.

- Не очень, - признался Доно. И окончательно завоевал сердце маленькой Мадлены.
Встречи продолжались. Каждую неделю Мадлена приходила на заветную опушку леса и почти сразу же там приземлялась тарелка – космоцикл.

Дети прекрасно проводили время, и казалось, что так будет всегда. Но однажды их выследили. Наступила зима, и люди стали замечать круглые проталины, возле леса и в поле. И в один прекрасный день кто-то заметил космоцикл и заснял его посадку на видео. Сразу же после этого все оцепили и даже пригнали военную технику, чтобы сбить корабль и не позволить злым инопланетянам завоевать Землю. Люди, я не перестаю им удивляться, люди странные существа, принимающие в штыки любого, кто на них не похож, и тут же придумывающие какие-то характеристики пришельцу и приписывающие ему некие злобные намерения, которых нет и в помине. Наверное, они просто сами себя спрашивают – «а я бы как поступил?» и тут же себе сами и отвечают - «а я бы завоевал чужую планету!»

Мадлена, как и всегда, пришла на опушку и, как и всегда, в небе появилась тарелка, но тут, с высоты Доно заметил нацеленные с земли пушки и самолеты, готовые взлететь по команде. Он распахнул иллюминатор и крикнул:

- Хаэро ки! Хаэро ки! Те каинга! Тангату-А-Длена!

Мадлена услышала этот крик, но не поняла слов, потому что автоматический переводчик не умел так громко кричать. А тарелка на глазах уменьшилась в небе и исчезла, еще до того, как последовал приказ стрелять.

- Подождите, - позвала она, - возьмите меня с собой!

Но было поздно. Доно и Чару улетели навсегда.

Она запомнила эти слова на всю жизнь и, оставаясь в одиночестве, часто повторяла их вслух: «Хаэро ки те каинга». И в такие минуты с горечью понимала, что упустила какой-то шанс, что не сказала вовремя нужных слов, думая, что все в жизни стабильно и вечно.

Что означали те слова? Конечно, знаю, это же так просто. Доно крикнул Мадлене, чтобы она возвращалась домой.  И поверь, он имел в виду только ее собственный дом, как нам бы сейчас не хотелось предположить другое. Наверное, и Мадлена, если бы знала перевод, то истолковала их по-своему, мол, они угадали, кто она и куда должна вернуться. И признали в ней свою. Хотя нет, этим двоим и в голову не могло прийти, что дружили они с настоящей тангату. Они приняли ее за землянку, да ведь и сама Мадлена не могла бы предъявить никаких доказательств своего космического происхождения, потому что сама о нем не знала. Только чувствовала, а чувства бывают обманчивыми.

Пока человек жив, он всегда хочет попытаться вернуть упущенный шанс и им воспользоваться. Он надеется, он хочет верить, что каждое неотыгранное действие, в любом случае должно быть реализовано еще в этой жизни. А уж если ты настоящий тангату, то, рано или поздно, снова получишь свой шанс и проживешь часть своей жизни так, как захочешь.