Лоскутное одеяло

Будильник суетился напрасно: Андрей   не спал.  Мучал изнурительный кашель, мучал всю ночь… Участковый врач, прибывший по вызову, начал издалека:

- Ничто не вечно под луной, мой друг…Я  делаю всё возможное. И почему Вы решили, что это ковид? Придёт время -  КТ сделаем.  А  пока  таблеточки, обильное питьё,  терпение, спокойствие, свежий воздух.  Только    масочку надевайте.

- Вот с последней  рекомендации и начну, - решил больной.

Зеркало в прихожей давно  украло его  молодость, хотя он всё-таки  недурён собой. А  в профиль – так просто  русский царь.    Правда,   маска уничтожила   индивидуальность – усы, и теперь он,  так себе, случайный сударь.

 Мир привык менять одежду. Вчера сквер был прикрыт разноцветным лоскутным одеялом из листьев,  сегодня  на одеяле -  грязные пятна. Вчера радовало солнце, а сегодня над головой  - унылое серое небо.  Вдоль центральной  аллеи -  почти обнажённые плачущие деревья, и ветер треплет   афишу театра, где в программе   «Траурный марш» Ф. Шопена. Невольно покорившись всеобщему увяданию, Андрей принял   происходящее, как должное.
 
Скамейка услужливо предложила  свои удобства. Можно вытянуть ноги и подумать о чём-нибудь земном. С обещанным светлым будущим  неувязка вышла. Придётся вспомнить  славное прошлое.   Волны памяти понесли к истокам.
 
«Я сижу  у постели умирающей бабушки.  Морщины на её  сером  лице не разгладить. Цветным  полушалком молодость не вернуть.  Согнулась, высохла Прасковья,  спрятала  под   лоскутным одеялом своё  тщедушное тело. Когда-то в её умелых руках сшитые вместе красные, белые, в цветочек,  треугольники, квадраты превратились  в одеяло, способное согреть, объединить, сблизить всех, кто ищет человеческого тепла. Я и сам нередко, прижавшись к бабушке, засыпал под этим одеялом.

Старые вещи здесь в почёте: деревянная скрипучая кровать, табуретка, подушка, чайная чашка с трещинкой, привычные тапочки у кровати, фартук…Величие живёт в малых деталях быта, потому что  каждая вещь излучает тепло и уют.   Я подумал, что счастье бабушки Прасковьи в умении наслаждаться обычными вещами.
Бабушка бережно касается одеяла. Теперь её палец – указка, одеяло – карта, лоскуты – история:

- Вот этот лоскуток  от платья Фроськи Матвеевой. Шила  когда-то к свадьбе.  Нет, не белое… Где  было взять подвенечное? Ткань неказистая – ситчик. Но платье сидело на ней, как влитое. Она уж благодарила меня, благодарила.  Да не пожилось им с Петей: убили парня на войне…

- А вот память  о  бабке  Таньке, - бабушка разглаживает рукой чёрный квадратик. -  Ох, и чертовка она была! А знахаркой в деревне числилась. Со всего края к ней люди  лечиться ездили.  А толку?! Для заговора хотя бы чистой воды в бутылку  наливала, а не из бочки, что под навесом.  Ой, грешница… - бабушка закрывает глаза – силы на исходе, но, отхлебнув воды из чашки, которую   я протянул, находит в себе силы продолжать.

- Время было такое: работали за трудодни – палочки… Их потом зерном отоваривали. Удалось на мануфактуру обменять – счастье. Да не всегда удавалось. Обносился народ – надеть нечего стало. Вот и пришлось мне за швейную машинку сесть: шила, перешивала, заплатки ставила. Платили, кто, чем мог. Идут ко мне люди, а мне -  радость!   Счастье, внучок, одиноких не любит.

Неожиданно она оживляется:

- Смотри, этот лоскут от других отличается. Из дорогущей ткани он, крепдешин называется. А шила из него платье соседке Савельевне. Приезжие они были. Она  в экономках у золотопромышленника работала. Муж Иван  золото мыл. А рассчиталась с ней хозяйка чистым золотом. Целую миску насыпала. Савельевна мне как-то показывала – за шитьё хотела расплатиться. Да к чему оно мне, золото? Что с ним делать? Отказалась я…

- Святая, - подумал я.

- Этот лоскуток от гимнастёрки твоего деда. С войны пришёл, но недолго прожил – умер, - бабушка всхлипнула.  – Вот так всю жизнь и плачу…

-  Вчерась Манька  Козлиха приходила. «Сшей, - говорит, -  мне рубаху на смерть. Устала жить. На покой пора».

- Так болею я, шить не могу,  при всём моём к тебе уважении, Мань…

 Как не слышит:

- А ты, Параска,  валеночки надень, да по снежку побегай – вот и поправишься. - Совсем баба глупой стала.

Помолчала, вздохнула,  взволнованно заговорила:

- Андрюшка, спрячь-ка валенки. Не унёс бы кто…

Бабушку я не узнавал: суетливые движения, в глазах страх.

- Не бойся, - как мог, успокоил я, - теперь у тебя никто ничего не отберёт.

- Не отберёт… Как же?! Помню,  всю скотину со двора увели, хозяина на Соловки угнали. Посмотри в комоде, родимый, целы ли мои  тапки, полотенце,  платочек? На смерть приготовила.

Сколько всего надо было вытерпеть в прошлом, чтобы так в настоящем  бояться! Не жаловалась она, а воспринимала, как должное. Притерпелась, горемычная…

На следующий день бабушки не стало. Ушла в мир иной так же тихо, как и жила. Она знала, зачем жила…

У меня пока нет  лоскутного одеяла. Лоскутница осень одарила меня только увядающими листьями. Если захотеть, можно мысленно их соединить, превратив в одеяло. Но оно не согреет, не спасёт, не защитит…. А вот о настоящем напомнит.

Рядом со мной на скамейке -  кленовый листок.
 
Недавно я лишился работы. Сначала был сокращён с должности менеджера. Пришлось  работать на стройке.  Тяжеловато… С нетерпением ждал зарплаты.  Наконец получил жалкие гроши.  «Бог терпел, и нам велел». Залезли в карман, вывернули его наизнанку, а я совсем недавно рассуждал о милосердии, справедливости.  Теперь мне казалось, что мир  не изменить.
 
Другой листок моего одеяла, берёзовый,  покружил в воздухе и опустился  на скамейку, где сидели  погружённая в телефон  молодая особа и   маленькая девочка в розовом комбинезоне. Часть  лица ребёнка прикрыта  маской, на коленях  – детская сумочка. Украдкой взглянув на мать, девочка  достала из сумки пустышку и  приподняла маску. Пустышка мгновенно  оказалась во рту. Несколько сосательных движений, и соска   снова в сумочке. Девочка хитро посмотрела на меня  и рассмеялась. Цена временной свободы – радость!  Одна маленькая радость способна прогнать тысячу  печалей.

Мне тоже этого захотелось! Я тоже почувствовал себя ребёнком: приподнял маску и сделал несколько глубоких вдохов! Это сладкое слово - «свобода»!  Сердце перешло на новые обороты.

Жизнь – это то, что происходит! Теперь в моей жизни  одним эпизодом  больше».
 
  Шагами измеряя тишину,  Андрей топтал увядшие лоскуты своего одеяла. Женщина, появившаяся из-за поворота, была красива,  он решителен и смел. Хотелось догнать, спросить, признаться.  О такой женщине он  мечтал. Теперь  всё изменится. Забьётся в угол пустота, в которой  он жил после смерти жены. Всё встанет на свои места. Пропустив женщину  вперёд, Андрей  шёл за ней по пятам, чувствуя напряжённость её тела. Они поравнялись.

- Здравствуйте! – шутливо раскланялся  Андрей, снимая маску.- Царь!

- А я – твой подарок, - женщина тоже открыла лицо.- Дарину помнишь?

Ах, эти школьные годы! Прогулки под луной… Первый поцелуй…

 Он   любовался ею,  она рассматривала его. В тепле автобуса, в толпе,   встреча дозрела:  да,  ей  туда, где будет он…

Не заметили, как несколько раз повторили   маршрут и  снова оказались  в сквере.
Дворники завершили  работу, оставив  на газонах горы листьев.
 
- Теперь листья сожгут.  А в них  ещё живёт былое величие, - вернулся к настоящему   Андрей.

- Не грусти, -  успокоила его Дарина. -   Ничто не вечно, не совершенно, не закончено.  Через год осень  укроет землю новым  лоскутным одеялом…

- И  это будет   наше одеяло, наша история,  - добавил Андрей.  – и мы наполним её  своим  смыслом.