Зима

Мороз и солнце, день чудесный.
Утро декабря, предновогоднего,начиналось, с яркого зимнего морозного солнышка в окошке,разрисованном причудливыми морозными узорами.Печка уже растоплена и тепло разливается от ее боков по всему дому. Мать хлопочет у печки, гремя ухватами и кочергой. Вкусно пахнет блинами, именно блинами а не блинцами. Толстые пышные блины, да еще с маком, которого у нас в деревне  на каждом огороде было полно.Мы его пололи как сорняк, оставляя лишь на семена.
Отец гремит в сенцах дверью, пытаясь открыть.Накануне  сутки мела метель, завывая всю ночь в трубе, и вот к утру успокоилось, выглянуло солнышко, мороз усилился. А нас, как и все другие дома в деревне, занесло  чуть не под самую крышу.Кое как, чуть отжав снег, отец приоткрыл дверь, чтобы лопату можно было просунуть и начиная сверху потихоньку отчищаться.А снаружи уже слышно как сосед помогает пробиваться. У него дом стоял как то боком, и его дверь почти не заносило, а вот окна всегда были занесены.
Наконец , общими усилиями дверь откопана, соседи встречаются и присаживаясь закуривают.
Это был как бы неписанный закон -  помоги соседу. Друг другу всегда приходили на помощь, даже если об этом не просили. Жили одной большой семьей, причем семьей дружной, сплоченной.
Мы слазим с печки, на этот блинный неповторимый запах. Мать отгоняет от печки; мы сначала умылись, потом она перекрестила нас и усадила за стол. Принесла горкой наложенные блины с маком и миску со сметаной, коровка у нас всегда имелась своя.Блины были настолько толстыми, пышными, что больше трех , никто из нас не осиливал. Наконец, наевшись, мы вылазили из стола и мать , опять же перекрестив нас и перекрестившись сама , отпускала нас на улицу, зная, что все равно нас не удержать дома в любую погоду.
Одевшись потеплее( мать опять же проверяла), мы выскакиваем на улицу.От двери, как по тоннелю, выходим на свет божий и... какая красота. Все блестит, переливается. От ослепительно белого снега и яркого солнца  глаза не выдерживают. Но вот, постепенно привыкнув к свету, оглядывая округу, мы видим такие большие сугробы по всему селу, что дух захватывает.
Вытаскиваем из сеней салазки -  санок мы тогда почти не видели, они были только, может, в городе и дорогие. А салазки нам наши отцы сами делали, кто какие смог. У нас отец сделал побольше ; добротные, деревянные  и со спинкой. Они были легонькие, и мы могли втащить их на любой сугроб.А вот садиться можно было и вдвоем, что мы и делали. Выбирали самый большой сугроб, обычно за клубом у пруда, и пропадали там целый день, если выходной.А в простые дни -  после школы до самой темноты, пока мать не загонит.
Кто на лыжах, кто на салазках -  шум, визг . Раскручивали колесо -  карусель до того, что летали как ласточки. На карусель обычно привязывали салазки покрепче железные сваркой вареные, деревянные не выдерживали. И летали, падали, и не орали, а с синяками, с ссадинами опять  лезли в эту карусель и такой адреналин был -  дух захватывало, воздуха не хватало, а она, карусель, усилиями старших крутилась все быстрее и быстрее. И вот этот полет: выскакиваешь из салазок и  под крики товарищей делаешь немыслимый кульбит, который при любом желании уже не повторить. И не дай бог тебе захныкать, заплакать, все, засмеют, задразнят, и больше сам не подойдешь к бывшим друзьям. Таковы законы улиц: или ты мужик, или слизняк на всю жизнь. У нас, я помню ,даже девчонки были такие, что и летали , и падали, и не жаловались, не хныкали.
Домой целый день было трудно матерям загнать нас, если только обманом.
И мороз нипочем, все красные, распаренные. Шапка то и дело слетает, а уши подвязать гордость не позволяет: что это за мужик, если уши у шапки подвязал.Опять же засмеют.
Но вот дело к вечеру, мороз уже щипать начинает, брови и волосы в инее, темнеет рано, да и уроки надо учить -  начинают расходиться. Первыми уходят, кому идти подальше, и за кем мать с жичинкой пришла. Мы уходим последними,живем то рядом.
И только уже в сенцах, разуваясь, начинаешь чувствовать и холод, и мороз.Бегом в избу к теплым бокам печки, одев теплые шерстяные носки,и скинув ставшие такими тяжелыми штаны , теплые эти знаменитые штаны с начесом. А на них снега налипло и примерзло, что их поставь , они стоять будут;забрасываем их на печку, к утру высохнут.
И вот согревшись, наевшись блинов, садимся за уроки. А глаза уже слипаться начинают, но отец всегда проверял, сделали или нет.
Наконец уроки приготовлены, все проверено и мы с чистой душой забираемся на печь, И она, кормилица наша, принимает нас в свои объятья. Где то за стеной заливаются сверчки, убаюкивая нас и мы мгновенно засыпаем.Мать  нас спящих опять крестит, шепча какую то молитву, но мы уже не видим и не слышим ничего. Мы сладко спим.
А завтра, завтра как обычно школа... Жизнь продолжается!