Утро в июне

Андрей Беляков

Утро в июне


      Утро как утро. Да только кто б знал тогда, что запомнится оно так надолго, и будет вспоминаться и сопровождать его теперь всегда, в те редкие минуты тишины и покоя, да и не только, а постоянно. Июнь был, начало. Около шести утра, и еще довольно прохладно. Закрыв за собой на задах калитку, Иван вышел на рыбалку. «Ку-ка-ре-ку!», - пропел соседский петух. «Тебе-то чего не спится?» - буркнул парень. К речке вела проторенная тропинка — недалеко до нее, до речки той, каких-то полкилометра. Червей он накопал с вечера, правда, немного, только на первое время. «Будет хороший клев, подкопаю на месте», - думал парень, прихватив лопатку. А еще он взял плетеную «морду», яичную скорлупу к ней и хлеб.  Иван шел не спеша, наслаждаясь свежестью и тишиной; лишь птицы перекликами нарушали ее, приветствуя пением своим новый день и солнце, рождавшее его. А солнце поднималось все выше и выше, съедая тени и испаряя накопившуюся за ночь влагу. У Ивана место свое на речке — небольшой залив у невысокого яра. Кстати, хорошее место для купания. Сверху лес, где можно насобирать сухостой для костра. Берег между оврагом и рекой каменистый, подход удобный, даже рогатина имелась, им же, Иваном, когда-то вкопанная. Подойдя к реке, парень пару минут любовался открывшейся картиной. Туман рассеивался к береговой растительности, а водная поверхность искрилась и переливалась под солнечными лучами и рябила кругами, вызванными всплесками рыбешек. «Самое время», - улыбнулся Иван, насаживая червя и смачно сплевывая на него.
      «Ну, ловись большая и маленькая», - с этими словами парень взмахнул удилищем, через пару секунд — шлепок самодельного поплавка о водную поверхность известил округу о начале рыбалки, образуя круг, куда более жирный, чем делали рыбки. Иван вставил удочку в крестовину. Далее он закинул морду поближе к камышам и, придвинув пенек, который тоже сам давным-давно притащил из леса и обтесал, сел на него, подперев ладонями подбородок. «Костер разведу позже, сначала порыбачу». С собой имелась сырая картошка, соль, хлеб и квас, но есть пока не хотелось. Не прошло и пяти минут, как клюнуло, причем резко так. Поплавок без предварительной раскачки устремился под воду. Иван вскочил и дернул удочку. Попался окунь, размером с ладонь. «Ну, неплохо!» Окунь клюет сразу, заглатывая весь крючок, не дразнит, как та сорожка. И по одному не ходит; значит, стайка подошла, охотится за мальком, это хорошо, начало положено. Через час ведерко наполовину наполнилось окунями. Но тут клев резко прекратился, поплавок уже несколько минут словно замер на месте, лишь водомерки теперь беспокоили его, скользя по водной глади. «Ушла стайка, надо бы место переменить», - думал Иван. «Пора бы и костер развести». Солнце уже высоко в зените, наступала жара. «Искупаюсь в полдень», - решил парень, вскарабкиваясь на яр...

II
      В лесу он накопал червей и принялся собирать для костра дрова. И тут Иван услышал девичьи голоса. «Это еще кто пожаловал?» - парень отложил ветки и прилег на край обрыва. По тропинке к реке шли две девушки, бойко и оживленно беседуя между собой. «Катя!» - Иван не верил своим глазам. Девушка, что так давно ему нравилась, и к которой он все никак не решался подойти и познакомиться, направлялась сейчас к заливу. Вторую звали Полиной, но нашего героя волновала именно Катя! Подойдя к речке, девушки присели и принялись ладонями загребать воду.
 - Ой, какая холодная!
 - Ну что, будем?
 - Ты предложила, ты первая и заходи.
       Иван лежал, боясь пошелохнуться. Подруги принялись раздеваться, оглядываясь по сторонам. Парень сглотнул, до сих пор не веря в происходящее. Глаза еще, как назло, от напряжения стали слезиться. Полина разделась первая. Иван раньше никогда не видел голой девушки. Он вообще был стеснительным парнем, и с противоположным полом особо отношения у него  не складывались. Так, если в компании где приходилось общаться, один на один же — никогда. Белая кожа на теле Полины контрастно граничила с загорелыми по локоть руками и ногами,чуть выше колен. Она немного худоватая, грудь еле заметная, почти как у мальчишки, и только широкие ягодицы и бедра сразу заявляли, что это девушка. Глаза от частого потирания заболели.
 - Бр-р, какая холодная! - Полина, ежась вся, по колено зашла в воду, согнув при этом в локтях руки.
 - Ну, давай, - смеясь, подгоняла ее Катя.
 - Ты сама раздевайся уже, стоишь, ржешь.
 - Сейчас, сейчас, - Катя, подняв свои длинные волосы, укрепляла их сверху головы.
 - Ай, - окунулась Полина и поплыла, шумно размахивая ногами и руками.
      «Хана рыбалке!» - мелькнуло в голове у парня. - «Да и шут с ней, с рыбалкой этой».
      Уложив волосы, Катя продолжила раздеваться. Иван практически плакал — так слезились глаза. Нет, он, конечно, увидел ее тело, но все как-то сливалось и казалось таким нереальным. Катя долго стояла по колено в воде, все не решаясь войти. Ее грудь больше, чем у подруги, тут никаким мальчиком и в помине не пахло. И попа округлая и аккуратная такая, красивая очень. Катя чуть полнее Полины, но в меру, все как раз так, как и представлял Иван, воображая женщину. Наконец, Катя занырнула. Парень постарался успокоиться — как учил его дед на охоте. Он выдохнул, закрыл глаза, дав им передохнуть, хотя так не хотелось терять такие драгоценные секунды. Через минуту открыв, увидел четкие силуэты девушек. А те, видно, привыкли к воде и не думали выходить на берег, резвясь и плескаясь. И тут Полина заметила:
 - О, Кать, смотри — удилище!
 - Кто здесь? - крикнули девушки, испуганно озираясь вокруг.
 - Кто здесь? - повторили они.
      Иван отполз от края, взял охапку дров, и поднявшись, подошел к обрыву.
 - Иван, ты? - удивились подруги, присев по плечи в воду.
 - Че раскричались? Всю рыбу распугали мне, - парень старался выглядеть спокойно.
 - Ты что, подсматривал за нами?
 - Да больно надо, тоже мне принцессы, глазеть на вас. В лесу я был, дрова собирал.
 - Отвернись, дай, мы выйдем. 
 - Да выходите, кто вам не дает, - Иван спустился с яра и принялся об колено ломать ветки, организуя костер.
 - Ну, холодно же, отвернись.
 - Да не смотрю я, костер вот разжигаю, вам, дурам, согреться; всю рыбу мне тут распугали.
      Прикрыв грудь и местечко между ног руками, первой из воды выбежала Полина, сразу схватив платье и прикрывшись им, вся дрожа от холода. Иван, раздувая угли, ухмыльнулся.
 - Не будешь, значит, отворачиваться? - переспросила Катя. Парень молчал. - Ну, как знаешь, тебе дороже.
      Она поднялась в полный рост и спокойно, степенно так, не прикрываясь, стала выходить из воды. Иван очередной раз покосившись, больше не смог отвести свой взгляд. Парень даже рот открыл от удивления. А она вышла на берег, демонстративно потянулась, нагнулась за полотенцем и стала вытираться, не обращая ни на парня, ни на подругу никакого внимания. Полина, глядя на нее, прекратила щелкать зубами, тоже отложила платье и последовала ее примеру. Иван отвернулся, глаза вновь заслезились — но теперь, может быть, и от дыма, огонь просто разгорался.
       Одевшись, девушки подошли к костру, выставив вперед руки.
 - Ну, после такого, Иван, ты теперь просто обязан на нас жениться.
       Парень, сидя на пеньке, подбрасывал в костер дрова.
 - На обеих что ли?
 - Ну, зачем же на обеих, на одной, выбирай на ком.
 - Мне вот ты люба, - указал Иван на Катю.
       Девушка, опустив глаза, вспыхнула вся, покраснев.
 - Надо же, - разочарованно удивилась Полина. - И давно она тебе люба?
 - Давно. Только в армию мне скоро. Вернусь вот и женюсь, дождешься меня? - вновь обратился Иван к Кате.
      Девушка молчала. Полина ткнула подругу в бок.
 - Дождешься?
 - Посмотрим, - ответила Катя, и подруги рассмеялись.

III
       Их звонкий смех перетек в пронзительный свист и вдруг: «УХ! УХ! БУХ! УХ!» будто содрогнулось все вокруг, а с неба посыпались замерзшие куски земли. И какой-то даже ударился о каску — «дзынь». Иван открыл глаза, снова этот вечный дым, но дым уже другой, с запахом гари, пороха и какими-то примесями масла, а не тот, лесной, с печеной картошкой, вызывающей аппетит. Свист, гул и разрывы давили на уши, а еще истошные крики раненых. Иван закрыл уши руками. Хотелось вжаться в эту мерзлую землю и раствориться в ней, чтоб не слышать и не видеть всего этого ужаса. А земля эта мерзлая, словно отталкивала, неприятная такая, и все сыпалась и сыпалась сверху.
       Конец ноября 41-го, где-то под Москвой. Била крупная артиллерия, кромсая и перемалывая землю, а с ней и все, что находилось на ней, да и под ней тоже. Через полчаса все пространство, до этого белое от выпавшего снега, превратилось в сплошное черное, дымящееся месиво, над которым нависло облако поднятой вверх взвеси из пыли, дыма и мелких кусочков земли. Но и в этом кромешном аду кто-то все же умудрялся выкрикивать приказы и отдавать распоряжения.
 - Каски! Всем надеть каски!
 - Санитара сюда!
      Иван машинально потрогал каску. А в ушах все это непрерывное «У-У-У» и боль от неожиданно резких звуков. Но вдруг все стихло — так же неожиданно, как и началось. Осталось только это «У-У-У». Иван попытался подняться, ноги дрожали и плохо слушались. Он выглянул из укрытия; не видно ничего, взвесь и дым еще не осели, и глаза от всего этого слезились, а кто-то уже кричал: «Приготовиться, сейчас пойдут!».
      Иван озябшими пальцами зачем-то протер приклад винтовки, затем закрыл один глаз, всматриваясь в даль. Спустя несколько минут послышался шум моторов. И уже можно было увидеть еле различимые силуэты серых танков. «Торопятся, даже перекрасить не успели», - мелькнуло в голове. «Раз, два, три... восемь», - насчитал Иван. Удивительно, но страха не было, наоборот, какая-то потеря реальности, сердце только готово было выскочить из груди. Танки за собой оставляли клубы белых облаков из взъерошенного снега, вперемешку с выхлопными газами. «А где пехота?» - всматриваясь, думал Иван. Людей видно не было. И снова свист — и «БАХ, БАХ, БАХ». Это уже не артиллерия, а минометы, но от этого нисколько не легче. Перепонки все так же надрывались, а осколки сыпались градом. Иван вновь присел.
 - Живой? - в укрытие к Ивану заглянул старшина.
       При виде бывалого вояки парень приподнялся и кивнул головой.
 - Ну давай, сынок, стреляй.
 - Так не видно ж никого, - выдавил боец.
 - Так и не увидишь пока, они там, за танками прячутся, стреляй по бортам, глядишь, отрекошетит; пуля ведь дура. Патроны только береги, но стрелять надо. У меня на вас, сибиряков, вся надежда, - он похлопал Ивана по плечу и стал пробираться дальше, к следующему.
      Танки уже в пятистах, четырехстах метрах, еще ближе. Иван выстрелил в борт переднего, касание пули обозначилось искоркой. Уже слышен  гусеничный лязг и треск пулеметов. Многочисленные земляные фонтанчики то здесь, то там; свист и скрежет, а также треск при попадании пули во что-то деревянное или железное. И вдруг: «БУХ!» Передний танк вспыхнул огнем и задымил черным едким дымом. «БУХ!» Слетела гусеница у второго, и он закружил на месте, и еще несколько «БУХ» рядом с этими серыми чудовищами. Стреляли наши орудия.  Из верхнего люка показалась фигура танкиста. Не успел Иван прицелиться, как тот резко откинул голову и обмяк, раскинув руки, прямо на башне. Кто-то опередил нашего героя. «Черт!» - выругался Иван, снял каску и шапку и вновь закрыл левый глаз, ища цель. Из-под танка вылез горящий танкист, что-то крича и размахивая руками, побежал в сторону от дымящейся машины. Иван прицелился. «Не стреляйте, пусть горит, сука!» Иван разочарованно опустил винтовку. Но кто-то все же выстрелил, и танкист, словно запнувшийся, повалился вперед. Наш герой в пылу азарта скинул шинель. «БУХ!» - загорелся третий танк. А вражеская пехота в белых маск-халатах веером разворачивалась в цепь, метрах в трёхстах от наших позиций. Сначала выглядели они нелепо, белыми пятнами, на ставшей такой черной земле, но буквально через несколько минут слились с этим черным фоном, перепачкав свои маск-халаты. «Самое время», - улыбнулся Иван. От напряжения глаза, как тогда на речке, заслезились. Но Иван выдохнул, и как учил дед, закрыл их. Где-то совсем рядом затрещал «максим». Этот звук Иван не спутал бы ни с чем, запомнив его еще с учебки. Он открыл правый глаз, цели четкие, как на ладони. Иван взял на мушку белую фигурку, поднявшую голову из воронки, задержал дыхание, «сейчас, родной, сейчас» - и нажал на курок. Голова цели дернулась и навечно уткнулась в черную землю. Иван старался дышать спокойно, ровно, как на охоте, будто дед рядом, и за малейший шорох неминуемо последует подзатыльник. А цели! - цели словно замерли, нет, они шевелились, конечно, и жили, перекатывались и даже стреляли, но не для Ивана. «Сейчас, сейчас», - повторял он. - «Каждого тут приземлю. Хотели землицы нашей, сейчас отведаете». Он вновь прицелился и задержал дыхание. Выстрел. Второй замер навеки. А Иван уже переключился на третьего. Он вновь задержал дыхание, но тут прогремел взрыв, прогремел совсем рядом — наверное, его целью был «максим», и что-то сильно и больно ударило по голове (вероятно, кусок земли). В глазах потемнело, Иван по стенке окопа сполз вниз и потерял сознание. Он уже не видел, как загорелись еще два танка, и опять застрочил «максим» - то ли уцелел пулеметчик, то ли кто-то сменил погибшего или раненого товарища. А три оставшиеся танка, огрызаясь, попятились назад. И как вновь свернулась вражеская пехота, прячась за ними, оставив пару десятков навсегда лежать перед нашими окопами — тоже не видел.
 - Боец, боец! - кто-то бил Ивана по щекам. - Ранен? Санитар! Этого — в лазарет, - ротный обходил расположение. - Почему без каски?
      Рядом стоял старшина, и Зина — санитарка — подбежала на крик офицера. Ротный пошел дальше, а старшина, задержавшись, повторил:
 - Кузнецов, ты ранен?
 - Да нет, по голове чем-то шибануло.
 - Не надо его в лазарет, хватит с него крови и впечатлений на сегодня. Сейчас промою и перевяжу на месте, и будет как новенький, - отстраняя старшину, к Ивану подсела Зина.
 - Его б в похоронную.
 - Какую похоронную, Кузьмич? Оставьте парня в покое. Дайте ему оклематься, завтра все повторится, с кем воевать-то будете. В блиндаж его, пускай отойдет малость.
      Старшина махнул рукой и последовал за ротным.
 - Что ж вы все молоденькие такие, - приговаривала Зина, промывая ему голову.
       Когда она перевязывала его, то ли спрашивала, то ли говорила сама себе - «ты кроме мамки, женщину-то видел?» «Видел, - хотелось сказать Ивану, - и даже целых две», но парень промолчал.
      Уже в блиндаже Иван прилег рядом с буржуйкой. Рома, приятель нашего героя, назначенный Кузьмичем следить за печью, заверил, что разбудит Ивана, когда подвезут кухню. Озябшее тело после холода немело и щипало, веки потяжелели, а при упоминании Романа про ужин в животе заурчало, голодный желудок дал о себе знать, но и он не способен был справиться с общей усталостью организма. Спустя пару минут Иван уже спал. Тело его находилось в двух метрах от буржуйки, а сам он был далеко-далеко — в том июньском утре, где ласково светило солнце, и пели птицы, а он на краю обрыва наблюдал картину, как подойдя к речке, Полина и Катя присели и ладонями принялись загребать воду. «Ой, какая холодная! Ну что, будем?» - «Ты предложила, ты первая и заходи». И подруги принялись раздеваться...



….