Родом из расстрелянного детства

Родом из расстрелянного детства.

Я хочу посвятить этот очерк всем детям войны, всем, родившимся накануне или в самом ее начале, всем подросткам, всем, сохранившим в памяти свое детство, обожженное войной, и всем тем, чьи воспоминания стерлись за малолетством или давностью лет, и кто по крупицам собирал их из скупых воспоминаний родителей, близких, соседей. Я хочу посвятить его и моему старшему брату Эдуарду, который совсем недавно ушел из жизни.

Маленькое стандартное удостоверение № 35. Оно так похоже на сотни других. У каждого из нас в жизни их было немало - примерно так выглядели пропуска на завод или другие важные учреждения, допуски в читальные залы. Но такой документ, на развороте которого печатным текстом было четко написано «Малолетний узник войны», я держала в руках впервые. Как и положено официальной бумаге, лаконично обозначена организация, выдавшая это удостоверение – Муждународная Ассоциация бывших узников фашистских концлагерей и гетто, ОЕК-Одесса. Выдано оно на имя Зиновия , 1940 года рождения. Зиновий показал мне его при нашей первой встрече. Симпатичный пожилой человек, несколько смущенный визитом незнакомой дамы, впрочем, достаточно галантный – не выпустил меня, не угостив конфетами, явно чувствовал себя не очень уверенно, считая, что он, рожденный за год до войны, мало что помнил о тех давних событиях и что внимание к нему со стороны прессы не очень для него понятно. И удостоверение «Малолетний узник войны», выданное ему по праву, он считал только скупой констатацией факта.
Скупая констатация факта! Сколько за ним детского горя, боли, страха, отчаяния, детского безумия! Сколько детских слез и детских ран впитало в себя это понятие! И разве важно, что именно запомнили маленькие подранки войны из своего голодного военного детства?
Герой моего рассказа родился в июле 40-го. Ему был всего один годик, когда война пришла в их город, Могилев-Подольский, что на Виннице. Что мог запомнить такой малыш о событиях первых лет войны, ребенок, которого просто лишили детства, обреченный на смерть уже только по факту своего рождения? Я представила, что должна была пережить его мать, оставшаяся на оккупированной территории с тремя детьми! Как ей удалось спасти их, пройти через все круги ада и выжить, выжить в этой катастрофе? Все, что представлено на страницах моего рассказа, основано на обрывочных воспоминаниях Зиновия Ароновича, почерпнутых из скупых диалогов родителей, бабушки, старшего брата, которому тогда было 8 лет, 4-летней сестрички  (воспоминания скупы, потому что в семье, впрочем, как и в тысячах других семей, на эту тему было наложено табу – слишком многое пришлось пережить). Использованы и подлинные материалы жителей Могилева-Подольского и окрестных местечек, собранные на страницах книги бывшего узника Шаргородского гетто Бориса Забарко «Живыми остались только мы: свидетельства и документы».
В предисловии к этой книге я наткнулась на слова Хельги Хирш, почерпнутых Б. Забарко (далее Б.З.)  из немецких СМИ. Привожу их со ссылкой на автора: «...Некоторые, возможно, слышали о Бабьем Яре, в котором в течение последних двух дней сентября 1941-го года 33771 еврей был убит выстрелом в затылок. Но кто знает о Луцке, Тернополе, Каменке, Могилеве-Подольском... Кто знает, что погибло почти 1,5 миллиона евреев Украины?...».
 В этом ряду страшных страниц войны свое, особое место, занимает и трагедия евреев Могилева-Подольского, местечка, в котором прошли детство и юность героя моего очерка Зиновия.
До войны почти 40% населения городка были евреи.  По переписи 59-года их осталось всего 22,5 %, то есть почти половина погибли на фронте, эвакуировались, навсегда остались в местечковом гетто или созданном неподалеку, в селе Печора, концлагере, прозванном его узниками «мертвой петлей». Через это гетто и «мертвую петлю» прошла и многочисленная семья Зиновия – мать с тремя детьми, бабушка, дядя, тети. Вырваться удалось далеко не всем.
...Отец Зиновия с 13 лет работал мастером в хлебопекарне Арсения , который и обучил мальчишку всем премудростям этой профессии. Семья отца Зиновия дружила с этой радушной и по-украински щедрой семьей. С рассветом мальчишка бежал в пекарню, откуда разносились такие ароматные запахи свежеиспеченного хлеба, что у жителей всей улицы захватывало дух. Несколько лет спустя от раннего брака отца и его матери, которой  не было еще и 18 лет родилось трое детей, младшим из которых и был Зиновий. В украинской семье Арсения и Муси Баранюков накануне войны тоже было трое мал мала меньше ребятишек, младший из которых был погодкой с Зиновием. Этот его маленький ровесник невольно окажется спасителем не только семьи Зиновия, но и всей украинской семьи Баранюков. Но не буду забегать наперед - попробую изложить все по порядку.
В 39-ом году отец Зиновия был призван в армию на переподготовку. В 41-ом, во время отступления, за несколько дней до прихода немцев в Могилев-Подольский, ему
удалось забежать домой и предупредить семью о необходимости эвакуации. Из послевоенных рассказов матери Зиновий помнил, что большинство евреев не спешили покидать местечко – думали, фашистов в первые же дни «шапками закидают». Никто даже представить себе не мог масштабов человеческого бедствия. Но уже в первый день вступления немецко-румынских войск на территории Могилева-Подольского 60 евреев было уничтожено просто за то, что они евреи. Всем лицам еврейской национальности было строго предписано носить отличительные знаки – белые повязки с шестиконечными звездами. Начались облавы, расстрелы, насилия, грабежи. Родители вспоминали, что румыны грабили исподтишка, а вот немцы – нагло и открыто, жестоко расправляясь за малейшее неповиновение. Сразу, без излишних церемоний, фашизм обнажил всю свою страшную суть. Вот тогда-то маленький Алик Баранюков и спас их от расправы.
С каким теплом Зиновий рассказывал об этой украинской семье, не раз укрывавшей их во время облавы! Война практически сразу проявляла в людях и самые светлые, и самые темные стороны. Одни, рискуя собой и своими детьми, спасали евреев, другие, ради шкурного интереса, бежали в жандармерию с доносами в надежде получить свои 30 сребренников. Семью Зиновия уберегла находчивость тети Муси. Напуганный крысой (их в скрытом от всех глаз схроне на территории дома Баранюковых было огромное множество), маленький Зиновий буквально заходился от плача, и, чтобы успокоить малыша, тетя Муся вынесла его на руках во двор.  От ее глаз не ускользнуло то, как соседка тенью метнулась в сторону жандармерии - решение пришло мгновенно. К приходу полицаев у тети Муси на руках плакал уже не черноволосый Зиновий, а годовалый Мусин сынок Алик, светловолосый от рождения – видимо, впопыхах, соседка не успела обратить внимание на такую мелочь, как цвет волос ребенка. Помог спасти ситуацию и вовремя подоспевший Арсений. Тетя Муся отделалась несколькими ударами нагайки. Но даже после этого семья Баранюковых неоднократно помогала Блиндерам, предупреждая их о предстоящих облавах, укрывая в своем подполе, делясь с ними последним куском хлеба, прекрасно осознавая возможные последствия такой помощи. До конца своей жизни эти украинская и еврейская семьи будут очень дружны, и через всю свою жизнь родители Зиновия пронесут бесконечную благодарность этим мужественным и дорогим для них людям. К сожалению, их имена не вписаны в книгу Праведников мира и не высечены на аналогичном памятнике, установленном на площади в Могилеве-Подольском в честь всех тех, кто, рискуя собственной жизнью и жизнью своих близких, спасали евреев, обреченных на смерть. Но это ничуть не умаляет огромную значимость высокого нравственного подвига украинской семьи Баранюковых.
...15 августа 41-го года на территории города было создано гетто.  Те, кто туда не попал сразу, понимали - нужно уходить.  И тогда Ида,мать героя моего рассказа, ухитрившись раздобыть подводу, со старшим сыном, дочкой, не отпускавшей мамину юбку, годовалым Зиновием на руках, пожилой матерью, вместе с другими родственниками и соседями попыталась покинуть город. Под обстрелами, полуголодные, они чудом добрались почти до Шаргорода, где их нагнали немцы и всех развернули обратно. Так вся семья Зиновия, за исключением отца, оказалась в гетто.
С 15 сентября 41-го до 15 февраля 42-го через это чистилище прошли почти 56 тысяч евреев! Город был сборным пунктом не только для местных евреев, но и для депортированных из Бессарабии, Буковины, Румынии. Сейчас на этом месте рынок и только мемориальная доска напоминает о том, что здесь когда-то было еврейское гетто. Тогда это была территория, обнесенная колючей проволокой, четко обозначившей границы, которые нельзя было, без особого разрешения, преступать людям с желтой звездой Давида. Каждый день полицаи, немцы, румыны гнали изможденных людей на восстановление Железнодорожного моста, строительство нового моста для автотранспорта через реку Днестр, другие физически изнуряющие работы. Почти никто обратно не возвращался – людей расстреливали прямо там, на месте.
Бесконечно долгих 4 месяца (с сентября по декабрь 41-го) проведет за колючей проволокой гетто и семья маленького Зиновия. Я слушала воспоминания своего собеседника о матери и все время подсознательно возвращалась к тому же вопросу – как можно было выжить в тех условиях, и не только выжить самой, но и уберечь 3-х детей, престарелую мать? Где эта женщина, обиссиленная от голода и постоянного страха за малышей, черпала силы для спасения? Сколько ей нужно было мужества и материнской любви, чтобы выстоять!
В конце 41-го года в гетто начались эпидемии тифа и дизентерии. Узников мучал не только голод, холод и страх – их мучал и стыд: взрослые люди, мужчины и женщины, многие из которых раньше жили по соседству, в отсутствии туалетов вынуждены были справлять нужду на глазах друг друга. Потом, после войны, те, кто выжили, в разговорах друг с другом никогда не упоминали об этом, а иногда молча отводили глаза, которые нет-нет да и выдавали горечь тех, унижающих человеческое достоинство, мгновений. По официальным данным с конца 41-го до лета 42-го эпидемии унесли более 1200 человек!
Как выжили? Все из скудных пожитков, что только можно было обменять на хоть какие-то продукты, было обменяно, что-то удавалось поймать через забор, когда местные жители, рискуя быть, в лучшем случае, избитыми, подбрасывали на территорию гетто картофель, свеклу, морковь в надежде хоть как-то помочь пухнущим от голода людям. Спасала и мамина природная чистоплотность – она ухитрялась оберегать детей от тифозных вшей, чудом раздобывая керосин и не уставая часами вычесывать им головы.
В феврале 42-го более 3,5 тысяч евреев были перевезены в концлагерь села Печора. Об этом лагере знают мало - о нем не сняты фильмы, не написаны книги. Только свидетельство тех, кто чудом уцелел в том аду.  В числе узников этого лагеря оказалась и вся большая Зиновия.. Кроме мамы и бабушки попали в лагерь и мамин брат с женой, и жена второго брата, который еще в начале войны пропал без вести, – все они так и остались в Печоре навечно.
М. Берман, узник «мертвой петли», вспоминает: «Начальник румынской жандармерии велел сдать ценные вещи: золотые кольца, серьги, браслеты, часы, деньги. Но всего собранного ему показалось мало. Вскоре на людей набросились румыны и полицаи. Избивая палками, они начали грабить все подряд, забирая все, что пришлось по вкусу.... Ехали в товарных вагонах, как скот, по 50 и более человек в каждом вагоне. Всю дорогу приходилось стоять. Люди задыхались от духоты...» (Б.З.) В каком из этих вагонов с Зиновием и Евой на руках ехала Ида , все время с тревогой поглядывая на свою престарелую мать и старшего сынишку, понимая, что все они едут по дороге в никуда?... И снова возвращаюсь к воспоминаниям очевидцев: «...Уже при выгрузке на станции Рахны были десятки жертв, ... которых под плач  и крики близких  увозили на телегах. Потом были 20 км пешком. По дороге зверски избивали...» ( Б. З.).
Лагерь был размещен в селе Печора Тульчинского района. Когда–то в этом живописном местечке, покрытом хвойными деревьями, обнесенном с 3-х сторон каменным забором, с красивыми входными воротами, крутым спуском к порожистой части Южного Буга, было имение графа Потоцкого. Потом, в советское время, здесь был расположен костно-туберкулезный санаторий. Место, предназначенное для исцеления больных людей, стало местом уничтожения здоровых. Всего в лагере, с декабря 41-го до марта 44-го, погибло почти 10 тысяч евреев – это без учета убитых во время побегов, а также забранных на работы и уничтоженных за пределами лагеря. К моменту прихода Советской армии в лагере осталось не более 300-400 человек. Узники этого лагеря (Б.З.) вспоминают, что еще до отправки в Печору евреев подвергали медицинским экспериментам – в бывшей еврейской школе №2 детям делали уколы, якобы от инфекций, после чего они страшно и тяжело болели, многие умерли, так и не добравшись до лагеря. Оказывается, их попросту заражали разными болезнями, аппробируя на них какие-то медикаменты. Коснулись ли эти прививки малышей из нашей семьи, о которой идет речь, – никто из них об этом уже не узнает, но, наверняка, они могли оказаться в числе этих потенциальных жертв фашисткого насилия. Кто знает, как судьба и на этот раз уберегла маленького Зиновия, его брата и сестренку?
 По прибытии в лагерь вновь испеченные узники увидели настолько изможденных и обессиленных людей, что в них невозможно было просто узнать человеческие существа, отличить мужчину от женщины.  Кругом валялись трупы, которые, как они «имели счастье» убедиться впоследствии, каждый день как бревна бросали на подводы и вывозили с территории лагеря. Самых маленьких детей планово увозили для забора крови, которую отправляли в немецкие госпитали для спасения раненых. Как полуторогодовалому Зиновию удалось избежать участи других малолетних детей, которых использовали как доноров, а потом убивали? Вопрос, на который он тоже не может найти ответа. Просто судьба и на этот раз пощадила его семью.
И снова я попытаюсь передать своими словами рассказы чудом выживших жертв «мертвой петли», бережно сохраненные в книге Б.З. В помещения, рассчитанные на 4-5 человек, загоняли по 25-30 и более узников. В отличие от немцев, которые иногда входили в лагерь с целью расстрела, от полицаев, которые отличались своим особым зверством, по словам Зиновия (со ссылкой на мамины воспоминания), румыны действовали «благородно» - они просто морили людей голодом, холодом и болезнями.  Выживали за счет того, что местные крестьяне иногда подбрасывали пищу, некоторым удалось наладить натуральный обмен с местным населением – все, что могло представлять для них ценность, обменивалось на продукты. В основном, питались какой-нибудь растительностью, найденной на территории бывшего поместья. Даже вода для узников была в цене – не всем удавалось добыть ее, спустившись с крутого обрыва.  Все стены промежуточных комнат были съедены людьми (они были сложены из подсолнечных стеблей). В гетто и в лагере основным блюдом, которое «подавалось» и на первое и на второе, было «жондра» - так называлось месиво из кукурузной муки (2-3 ложки муки заливали максимальным количеством воды и кипятили) - до сих пор Зиновий не употребляет в пищу ни кукурузу, ни мамалыгу во всех ее, даже самых изощренных, кулинарных фантазиях). Многие люди были так измождены, что не могли двигаться – они лежали и справляли нужду под себя. Но убивал не только голод – убивал и холод. За каждую вязанку дров нужно было платить. Все, что могло гореть, было сожжено. Люди в поисках спасения обдирали крыши – если немцы кого-то замечали за таким занятием, сразу расстреливали. Мама рассказывала Зиновию, что его 8-летний брат Михаил все порывался забраться на крышу, чтобы дать возможность семье хоть немного согреться - ей с большим трудом удавалось уберечь старшего сына от таких подвигов. Каждый день опухших от голода людей гнали на работы за пределы лагеря, и, как и в гетто, никто из них не возвращался обратно - немцы расстреливали их и сбрасывали в общие ямы, ставшие безымянными могилами для тысяч евреев.
И все-таки «мертвой петле» было далеко до других лагерей, поставивших уничтожение людей на поток. В Печоре не было ни душегубок Треблинки, появившихся чуть позже, ни крематориев, ни «циклона» Освенцима, значительно облегчивших труд нацистов. Так что можно считать, что нашей  семье, как и сотням других евреев из концлагеря Печора, «повезло». Впрочем, некоторым удалось выжить благодаря тому, что комендантом лагеря был румын Стратулат и, как вспоминают многие узники, он, как мог, спасал людей – доставал какие-то фальшивые документы о болезнях, чтобы их не отправляли на работы, наверняка знал он и о проводниках, выводивших людей из «мертвой петли». Нашей семье  действительно повезло – Ида с детьми и матерью смогла выбраться из лагеря смерти с помощью юного проводника. Все, что о нем знает Зиновий – это то, что его звали мальчик Моттл. Возможно, это был Моттл Фукс, о котором я нашла в интернете очень обрывочные сведения. С помощью проводника им удалось вернуться в родной город. И снова украинская семья Баранюков укрывала их, спасала от голода, рискуя собственной жизнью и жизнью своих детей. На страницах книги Б.З. встречаются имена и других украинских селян и горожан, выводивших евреев из концлагеря только им известными дорогами жизни, укрывавших их у себя. Пусть все эти имена будут благословенны!
Но давайте снова вернемся в Могилев-Подольский тех, далеких 40-ых лет. 19 марта 44-года город был освобожден. Площадь Танкистов, сооруженная после войны – это дань благодарной памяти могилевчан танковым частям 2-го Украинского фронта, освобождавшим город. Могилев-Подольский постепенно возвращался к мирной жизни. Дом моих героев, как и многое другие дома, был разрушен, и семья осталась жить там, где была во время гетто. В 3-х маленьких комнатках ютились 4 семьи. Зиновию уже было 5 лет и многое, конечно, сохранилось в его памяти. Он помнил, как мать сносила все, что только можно, гадалкам, чтобы узнать о судьбе отца, от которого пока не было вестей.  Помнил, как донимало чувство постоянного голода. Следы от него до сих пор сохранились на руке Зиновия. Как самому маленькому в семье, ему готовили более-менее съедобный квач и, завернув его в кусочек марли, давали жевать. Наесться этим было невозможно, но чувство голода как-то притуплялось. Старшему брату, у которого живот тоже был подтянут от постоянного недоедания, невыносимо тяжело было наблюдать за «питательным процессом» малыша. И однажды, не выдержав такого испытания, Михаил попросил у брата дать хоть немного насладиться этим сомнительным подобием жвачки. Он так активно старался ее ухватить, что прокусил Зиновию палец – ноготь так и не смог восстановиться в своем первозданном виде. Помнит Зиновий и то, как у них на всех был один переходной тулуп и, если один выходил на улицу, то остальные дети вынуждены были оставаться дома, потому что одеть было больше нечего. И тем не менее, уже чуть подросший Зиновий при любом удобном случае любил наведываться к тете, маминой сестре, которая жила неподалеку и, как могла, его подкармливала. Он помнит, как обувшись в чьи-то взрослые галоши на босу ногу, нацепив безрукавку на голое тело, соорудив таким образом какое-то подобие верхней одежды, отправился в гости. Снега было так
много, что он буквально проваливался чуть ли не до пояса. Но вернуться назад – значит остаться голодным. И мальчик начал прокладывать себе дорогу сам – он ложился спиной на сугроб, как мог приминал снег, поднимался и пытался пройти этот подготовленный отрезок пути. Кто знает, чем бы закончился его поход, если бы не соседка, заметившая маленького, почти окоченевшего Зиновия, упорно пробивающего себе дорогу к одной-единой цели – дойти до нужного дома, где тебя покормят. В конечном итоге, цель была достигнута – соседка на руках доставила этого горе-путешественника по нужному адресу.
Работая над материалом, я думала, поймут ли наши внуки то, что пришлось пережить детям войны? Представят ли они, избалованные деликатесами, окруженные десятками игрушек, навороченными айпедами и айпадами, что у их сверстников ничего этого не было и в помине?
Любимым развлечением мальчишек тех лет были тонкие ободы от колес, которые они, подцепив металлическим крючком, часами гоняли по улице (я это помню из своего послевоенного детства). Старые резиновые мячи они ловко приспосабливали для игры в футбол. Но интереснее всего было в тайне от родителей играть в войну на поле, за городом, где еще совсем недавно шли бои, и можно было полазать по танкам, пострелять из настоящих винтовок, коих найти в местах боев не представляло особой сложности. Однажды такая игра чуть не стоила жизни маленькому Зиновию, который постоянно тягался за своими братьями (к тому времени с ними уже жил 12-летний мамин племянник, потерявший родителей в «мертвой петле»). Но для того, чтобы описать этот случай несколько подробнее, надо сначала рассказать о возвращении с войны отца.
Встретивший победу в Германии, прошедший путь от рядового до капитана, награжденный боевыми орденами и медалями, он демобилизовался только в 47-ом году. Зиновий, конечно, не помнил отца. Но в его памяти сохранилось то, как мама и бабушка, пытаясь разыграть его, представляли мальчишке в роли папы то одного, то другого военного, заходившего к ним с вестью о том, что отец жив. Но ни разу мальчишка не отозвался на этот розыгрыш - его сердце молчало, оно не хотело признавать чужого человека. А вот отца он признал, вернее, почувствовал сразу. И первое, что он сделал при встрече – наябедничал на своих братьев, пригрозивших ему «расстрелом» за раскрытие «страшной военной тайны», которую Зиновий подслушал из разговора двух юных заговорщиков. 
...Встреча отца с матерью была не менее трогательной. Отец Зиновия, еще не зная, жива ли семья и, страшась и пытаясь хоть что-нибудь разузнать об их судьбе, подсел почистить сапоги к подрабатывающему этим нехитрым промыслом подростку, в котором он узнал племянника жены. Тот, в свою очередь узнав дядю , ничего не сказав от потрясения, помчался сообщить тете о возвращении мужа. Отец же это бегство воспринял по-своему – значит, никого не осталось в живых и мальчишка просто побоялся сообщить ему эту страшную новость. А Ида, работающая в это время в лавке, бросив все, уже бежала навстречу мужу... Потом отец все содержимое лавки раздаст людям и, побыв дома всего 3 дня, оставив всю нижнюю одежду детям, в кителе на голое тело и брюках-галифе вернется на службу. Этот короткий приезд отца запомнился Зиновию не только яркостью эмоций от встречи, но и событием, которое, не будь отца рядом, могло обернуться достаточно серьезной трагедией. Брат, где-то добывший затвор от винтовки, пытался разобраться в этом интереснейшем для пацана механизме – и вдруг затвор выстрелил! Пуля, пролетевшая над Зиновием, чудом не снесла ему голову, а то, что осталось от затвора (прошу простить мне мою некомпетентность в деталях этой операции), разорвалось на мелкие куски в руках Михаила. Врач военного госпиталя отказался принимать мальчишку – и все-таки помощь была оказана после нешуточных угроз со стороны отца, готового в тот момент применить боевое оружие. Чуть позже доктор признается, что, если бы не решительность капитана капитана, чрезмерно любознательный подросток, в лучшем случае, мог бы лишиться руки.
В 47-ом году отец Зиновия, по настоянию бабушки, той самой, что прошла с дочерью и внуками весь этот страшный путь, откажется от военной службы – бабушка категорически заявила, что решительно детей не отдаст! Не устояв перед такой угрозой, отец вернулся к мирной жизни. Семья получила квартиру, дети приступили к учебе.  Вот только мать Зиновия, вынесшая на своих плечах всю тяжесть войны, стала все чаще и чаще болеть – пережитое давало о себе знать. Еще далеко не старой женщиной она ушла из жизни, все свои силы израсходовав на спасение своей семьи...
Зиновий после школы продолжил учебу в Житомирском техникуме обработки древесины и до армии работал в Кишиневе на мебельной фабрике. После службы он снова вернулся к работе   по специальности уже в должности начальника ОТК. Но полученные на производстве травмы заставили его задуматься о необходимости приобретения другой профессии.  И он совершает крутой вираж – поступает в Пермский государственный Медицинский институт, после которого начал свой путь в новой профессии – профессии стоматолога. До сих пор в узловой Железнодорожной поликлинике станции Шепетовка, которой он отдал 32 года своей жизни, с теплотой вспоминают этого прекрасного доктора и бессменного профорга! И рядом с ним, во все его годы службы, будет его жена и коллега Клавдия, некогда покорившая Зиновия своей красотой – чего стоила только ее коса, от которой невозможно было отвести глаз. Более 36 лет они будут составлять удивительно гармоничную пару. К сожалению, болезнь жены преждевременно прервет этот счастливый брак, скрепленный не только единством профессий, но и огромной любовью, любовью, озаренной рождением детей и внуков. Самая младшая внучка родится уже после ухода Клавдии, но как похоже на бабушку  это обаятельное юное создание, глядящее на мир бабушкиными глазами и привлекающее взгляды всех окружающих  своей роскошной косой.
Беседа с Зиновием буквально захлестнула меня эмоциями, и эти строки, отрывок из которых я привожу ниже, родились практически спонтанно:

Вы видели глаза детей войны,
Глаза почти безумные от голода,
Детей с просветом взрослой седины,
Потерянных и замерзающих от холода,
Глаза детей перед расстрельной ямой
Или детей, в печах горящих заживо,
Глаза детей, спасенных телом мамы,
И тех, чью кровь до капли брали планово?
Вы видели тот ужас у детей
В концлагерях или еврейских гетто,
На чьих глазах стреляли в матерей,
Расстреливая в этих детях детство?...

Сегодня моему герою уже 80. И, конечно, его воспоминания о войне скупы – он не помнит, как заходился от плача, перепуганный бомбежками, не помнит ни колючей проволоки гетто, ни трупов, валявшихся на территории лагеря Печора, не помнит, как голодал, как со всей семьей прятался в подполе, каждую секунду рискуя быть найденным и зверски уничтоженным. К счастью, он мало что помнит из своего детства. У него даже нет детских фотографий тех, далеких, 40-х. И только удостоверение № 35 напоминает ему о том, что он ребенок войны и что он, как миллионы других детей, родом из расстрелянного детства...