«Я так и знал… Я так и знал… Я чувствовал!» – ревность мощной волной сбила меня с ног и поволокла за собой в открытый океан необузданных страстей. Я, наверное, не сдержался бы и бросился в сию же секунду к Анжелике, и истерично потребовал бы от неё объяснений, скулы свело бы судорогой от гневного возбуждения, губы задёргались бы, а изо рта брызгала бы во все стороны слюна вместе с резкими и обидными словами. Но от рокового шага меня спасла откатная волна здравого смысла, она потащила меня обратно, ударила прямо в мозг, как настоящая волна бьёт в лицо, проникает через ноздри в носоглотку и оставляет на нёбе неприятное, долго не проходящее ощущение сухости и жжения. Зато хорошо лечит насморк и просветляет ум. – «Ты чего так раздухарился? – привёл меня в чувство всплеск благоразумия. – Ты же сам искал Павла на вершине скалы. И какое тебе дело до их отношений!? Ты лучше молись, чтобы он был жив, чтобы не его тело нашли у подножия Сигирии. А не то это будет уже вторая смерть, в которой ты замешан…»
Мысль про возможную гибель Павла меня окончательно отрезвила и Чандана не успел заметить моей внутренней борьбы. Анжелика по-прежнему шла впереди и, судя по всему, не слышала нашего разговора. Или не подавала виду, что слышит. Её обворожительная походка, окрыляющая даже рождённых ползать, никак не предполагала, что девушка замешана в чём-то нехорошем. «Нет, она прекрасная актриса, - пытался я себя настроить на обвинительную волну, - и не такое может сыграть. И потом, почему бы ей не быть маньячкой!? Что я о ней знаю?»
- Мистер Игорь, - вмешался в мои размышления Чандана. – Как вы считаете, надо сказать об этом мисс Анжелике? Или лучше дождаться полной ясности? Я оставил свой телефон полицейскому, и если мы понадобимся, то мне позвонят. Да и внимания прессы эта трагедия не избежит. Может случиться большой международный скандал. Мисс Анжелика всё равно так или иначе об этом узнает.
- Нет-нет, давайте ничего не будем говорить пока. Тем более, что это может оказаться совсем другой человек, наверняка это другой человек, - отвечая так, мною двигала вовсе не забота о нервах девушки, наоборот, я ждал от неё какого-нибудь невольного прокола. Однако, даже если жертвой и взаправду был Павел, а Анжелика была к этому причастна, наши слова ничего не прояснили бы, наоборот, она искусно разыграла бы удивление, горе, напускное безразличие, да что угодно она бы разыграла, и дело с концом. Потом её ни за что не выведешь на чистую воду. Я продолжил: – Пусть пока остаётся в неведении. Если узнает из СМИ, из чьих-то разговоров, если обвинит нас в утайке, то мы скажем, что щадили её нервы. А если это случится по приезду в отель на побережье или по её возвращении домой, в Россию, так и того лучше. Вы, наверное, заметили, что у них сложные отношения? – Гид согласно кивнул. – Да и не рано ли мы хороним этого парня? А если это не он? Что скажете, Чандана?
- Вы очень разумно всё изложили, мистер Игорь, - ответил гид безо всякого подобострастия. По всему было видно, что он не стремился мне угодить, он и сам так думал. – Мисс Анжелика очень впечатлительная девушка, не нужно торопить события.
На этих словах мы подошли к машине. Секундами ранее из неё пружинкой выскочил улыбчивый водитель, изрядно нас заждавшийся, оббежал её и любезно открыл заднюю дверцу перед подошедшей Анжеликой. Девушка даже не оглянулась удостовериться идём мы или нет, она села в машину с грацией и достоинством коронованной особы и стала глядеть прямо перед собой с высокомерно-важным видом, выпрямив спину и чуточку приподняв подбородок. Водитель с почтительным поклоном осторожно захлопнул дверцу, он словно признавал за ней такое право – быть принцессой. Губы его растянулись в блаженной улыбке, он чуть ли не копировал фирменную гримаску Анжелики, только была она совсем другой – не жёсткая и снисходительная, с похожими на запятые складками в уголках рта, а по-настоящему просветлённая, как у Будды, говорящая, что человек пребывает в блаженном состоянии, в ладах с самим собой внутри и с миром вовне. При виде меня он мигом белозубо осклабился, и это правильно, негоже южному мужику улыбаться, не разжимая губ, иначе вся его простодушная хитрость или изощрённое коварство так и останутся уликой на лице. Он с той же предупредительностью распахнул для меня переднюю дверцу и вежливо ждал, пока я усядусь, чтобы затем также бережно затворить её, но в его широкой улыбке, адресованной мне, было всего лишь уважение к гостю и к состоятельному человеку, а вот Анжелике он улыбался, как потомственной аристократке, чьё генеалогическое древо уходило корнями глубоко в недра веков.
Подавив в себе первый приступ паники, когда Чандана сообщил мне о новой жертве, и что ею мог быть Павел, я теперь был на удивление спокоен. Нет, не так, я поймал себя на мысли, что я был на удивление спокоен, причём до такой степени, что во мне даже проснулся азарт сыщика или беглеца, уходящего от погони – я либо распутываю сложное дело с риском для жизни, либо должен изловчиться, сбить со следа своих преследователей и благополучно скрыться. Я даже испытал некое удовольствие, пока ещё робкое и стыдливое, от осознания того, что Павел может быть мёртв. Конечно, я себя внутренне осаживал, возмущался, обзывал по-всякому, но самому себе лгать не получалось. Полю я сейчас сочувствовал, а вот на Павла ополчился, хотя, по справедливости, всё должно было быть с точностью до наоборот. Но ревность грызла нещадно. Необходимость сжиться с мыслью, что Павел был на вершине Сигирии и виделся с Анжеликой, выворачивала меня наизнанку. Ну и что из того, что я сам его там искал? Не нашёл же! Значит, его там как бы и не было. А сейчас, оказывается, он там был. И теперь с превеликим трудом надо сдерживать свои эмоции. Конечно, моя ревность шла не от сердца, а от уязвлённого мужского самолюбия, но какая, в сущности, разница, откуда?
Несмотря на то, что до Пидурангалы можно было дойти за полчаса по тенистой лесной тропинке (расстояние составляло около двух километров), Чандана убедил нас воспользоваться машиной, сославшись на то, что в джунглях могут водиться агрессивные дикие слоны, ползать ядовитые змеи, и вообще, что нам надо немного отдохнуть перед ещё одним трудным восхождением. Я так понял, что Чандане не очень улыбалась перспектива идти пешком, вот он и проталкивал идею поездки к Пидурангале на авто. Впрочем, мы и сами, порядком уставшие от всего увиденного, пройденного и пережитого, не противились такой возможности, я так уж точно, а что до Анжелики, то ей по статусу полагалось быть кисейной барышней.
Но ехать пришлось кругалями, минут двадцать, из-за того, что самая короткая дорога была перекрыта полицией. Она проходила как раз там, где собралась толпа посетителей, которых не пускали на территорию Сигирии и мы вынуждены были объезжать её по периметру. Не знаю, как Анжелику, а меня это только обрадовало. Объезд мы совершали против часовой стрелки, начиная с южной стороны, с той самой, откуда упал человек, предположительно Павел. Мы миновали какую-то деревушку, рисовые поля, в двух местах Чандана предлагал нам остановиться, чтобы сделать фото Львиной Скалы с разных ракурсов, но Анжелика осталась безучастна к этой возможности, а я не настаивал. Девушка вошла в образ «а-ля Леди Ди» - изящной, искрящейся ослепительным и холодным светом хрустальной статуэтки, отчего к ней боязно было подойти и дотронуться, вдруг ненароком разобьёшь хрупкую и дорогую вещь. В какой позе она уселась на заднем сиденье, в такой и пребывала весь путь до Пидурангалы, чем и впрямь напоминала фужер богемского стекла на тонкой ножке. А сколько у неё ещё таких образов на все случаи жизни, поди ж ты, разбери? Странно она, всё-таки, себя ведёт. На Сигирию с ракурсных мест смотреть отказалась, а до появления полицейских была вся такая увлечённая и воодушевлённая её видами и тайнами.
Честно говоря, взирать лишний раз на Сигирию, зная, что с неё только что упал человек, не исключено, знакомый тебе, мне тоже не хотелось. В первые минуты я даже подумывал отменить восхождение на Пидурангалу, а заодно и поездку в школу ангампоры к Рушану, а вместо этого вернуться в отель и там обдумать случившееся под отвлекающее от мрачных мыслей стрекотание цикад и голос джунглей. Потом я решил, что правильнее будет не ломать программу, дабы не настораживать Анжелику, если она всё-таки причастна к возможной гибели теперь ещё и Павла. К тому же, по складу характера я меньше поддаюсь панике, когда сам нахожусь в движении. Надо было вышагаться, довести себя до физического изнеможения, тогда и мозги встанут на место. А им требовалось разложение по полочкам, они были у меня в полном разброде и шатании после того, что я услышал от Чанданы про встречу Анжелики и Павла на вершине Сигирии. И хотя я уже сказал, что пребывал в спокойствии и внешне, и внутренне, и даже ощутил приток адреналина от того, что попал в критическую ситуацию и теперь азартно искал выходы из неё (пока что на уровне переживаний и подсматриваний украдкой за девушкой), тем не менее в уме была полная каша от разного рода страшилок, а на сердце - какая-то мешанина из дикой ревности и жуткой досады на эту самую ревность. Поэтому падение кого-то там со скалы, пусть даже это был сам Павел, казалось мне куда меньшей трагедией, чем их свидание.
Как только машина повернула на север, дорога нырнула под полог тропического леса. Львиная Скала оказалась по левую руку, с той стороны, где сидели я и прямо за мной Анжелика. Я посмотрел в зеркало заднего вида и наши взгляды встретились. Глаз она не отвела, но глядела на меня (или сквозь меня) до обидного просто: невыразительно и бесхитростно. Чандана покосился было в нашу сторону, но заметив дуэль взоров между Анжеликой и мной, отвернулся к окну. Правда, длилась она недолго. Во взгляде девушки на мгновение вспыхнула хищная кровожадная искорка, она выпустила её в меня, словно стрелу из туго натянутого лука, после чего отвернулась и стала разглядывать мелькавшую в разрывах между кронами деревьев вершину Сигирии.
Даже сквозь лесную завесу гигантская Львиная Скала давала о себе знать. Прежде всего самим фактом своего существования. Причудливым образом её мелькающие в листве очертания казались размытыми и подрагивали по краям, словно это был мираж. Невольно опять вспоминался фильм «Звёздные Врата». В нём пространство, окольцованное контуром врат, когда путь через них был открыт, колыхалось похожим образом. Впрочем, эту размытость и кажущуюся рябь вполне можно было объяснить и без привлечения фантастики. Под воздействием жары насыщенный влагой лес окутывали слабо видимые глазу испарения, и появлялся своеобразный оптический эффект смазанности изображения, из-за него все очертания мелко подёргивались и изгибались, как в кривом зеркале. Но так думать было неинтересно. Вокруг меня происходили жуткие мистические события и толковать их обыденным путём надлежало дотошным следователям, а подозреваемым и их адвокатам полагалось верить в мир, полный чудес и доказывать другим, что так оно и есть на самом деле.
С вершины Сигирии только что упал человек. Павел? Не факт. Могла ли Анжелика толкнуть его в пропасть? Судя по её странному виду, могла. И не могла, судя по нему же. А если он сам туда сиганул, а девушка стала свидетелем этого рокового шага и теперь носит в себе и ужас от увиденного, и боль на сердце? Вполне согласуется с её поведением. Ну что ж, пока буду считать, что она ни в чём не виновата, что она сама жертва и ей послано ужасное испытание, а я её невольный спутник в этом. И не стану ей намекать, что я в курсе чего-то. И Чандану попрошу от этого воздержаться. Правда, он в моих просьбах не нуждается, он и сам так поступит. А как быть дальше, покажет время. Остановимся пока на том, что со скалы упал неизвестный человек европейской наружности. Точка.
Массив Сигирии в очередной раз промелькнул сквозь проплешину в толще леса. С западной стороны скалу подпирали джунгли под самое основание, отвесный склон был очищен хуже, чем противоположный, и к нему то тут, то там лепились чахлые деревца. Ближе к вершине, где-то на трёх четвертях высоты были видны отчётливые следы золотистой штукатурки, подобной облицовке в пещере с фресками. Я обратил на это внимание Чанданы и он подтвердил мои догадки: да, так и есть, это действительно та же самая штукатурка, скорее всего она предназначалась для облицовки всей скалы, чтобы полностью походить на золотой город бога богатства Куберы, который после того, как его отсюда изгнал младший брат Равана, сменил своё название и стал называться Блистательной Ланкой. Под воздействием солнца, влаги и растений большая часть штукатурки могла осыпаться, а эта сохранилась, потому что её предохранял, по крайней мере, от дождя и нещадного полуденного зноя естественный, а может быть и подправленный человеческой рукой, небольшой козырёк (в том месте скала немного утолщалась кверху). Что там, он не знает. Возможно, там и замурован вход в Звёздные Врата или в пещеру с сокровищами, которые, как он уже нам рассказывал, пытались искать в гигантских лапах на Львиной Террасе. Но, если серьёзно (тут Чандана улыбнулся с хитрецой) он думает, что там просто следы едва начатой работы по проходке ещё одной ниши для фресок.
Во время его ответа я краем глаза следил за Анжеликой. Что ни говори, Леди Ди вышла бы из неё отменная. Благородной осанки она не поменяла, её волевой подбородок, ещё более выпяченный из-за надменно сжатых губ, не казался тяжеловесным благодаря своей обтекаемой форме, он даже терялся на фоне широких скул и выпуклых щёчек. И вместе с глазами, в зависимости от ситуации то округлыми, то миндалевидными, то в пристальном прищуре напоминавшими маленькие, изогнутые с острого конца, стручки жгучего перца, её лицо притягивало к себе смесью утончённой породы, тяп-ляпистой простоты, самовлюблённой холодности и едва сдерживаемого жаркого темперамента. Наверное, такое есть в каждой женщине, но у большинства всегда выделяется что-то одно, а остальное прячется в его тени, это что-то одно и выпячивается на публике либо умышленно, либо инстинктивно. Но, несмотря на странную, и вроде бы как ни к месту, позу барышни из высшего света, от внимания моего не ускользнуло, что ушки она-таки навострила, Чандану слушала, а обращённое к нему левое ушко даже слегка подёргивалось, как у дремлющей кошки или собаки, если сквозь сон до них доносится хозяйская речь или иные настораживающие звуки, причём всегда подёргивается именно то ухо, которое направлено на источник шума.
Когда мы подъехали к монастырю у подножия Пидурангалы, Анжелике видно наскучило быть в образе великосветской особы; она не стала дожидаться, когда водитель выйдет и распахнёт её дверь, а решительно выскочила сама. Шофёр только посмотрел в зеркало заднего вида и состроил недоумённую гримасу. Мне же, когда я открыл свою дверцу и вынес уже одну ногу наружу, он ободряюще широко улыбнулся, памятуя скорее всего о моём недавнем восхищении его ездой. На всякий пожарный, я наградил его ответной улыбкой русского интеллигента, сдержанной и несколько вымученной, но подкрепил её для пущей убедительности простецким и всем понятным жестом - поднятым вверх большим пальцем.
Чандана остался верен своему слову и от восхождения на Пидурангалу увильнул. Больно крутые ступеньки, ещё раз напомнил он, иной раз чуть ли не до подбородка надо ноги задирать, а они у него больные. Но это не страшно, он проводит нас до монастыря, вон он, в ста метрах от нас, за небольшую мзду мы можем нанять проводника, рассказывать там особо нечего, он нам всё уже и так изложил, остаётся только восхититься потрясающим видом на Сигирию и окрестности, а потом спуститься обратно.
Чандану было жалко, и мы не возражали. Я уж точно, а Анжелика просто бровью не повела и виду не показала. Гид было двинулся с нами к монастырю, но я удержал его и сказал, что мы сами со всем прекрасно справимся, чай не дети малые. Мол, он и так уже перевыполнил свой план по экскурсиям на сегодня, залил в наши головы столько необычной и уникальной информации, которую нам ещё переваривать и переваривать, поэтому мы просто прогуляемся с девушкой вдвоём и как можно быстрее вернёмся назад. Чандана посмотрел на меня с некоторой тревогой и сомнением, не задумал ли я чего по отношению к ней, допрос какой с пристрастием учудить, или нет, скорее наоборот, не воспользуется ли Анжелика случаем и меня отправить вслед за Павлом (если это был он, конечно), тем более, что столкнуть незаметно человека с Пидурангалы наверняка куда легче, чем с Сигирии. Но я ему в ответ подмигнул с ухмылкой Донжуана и сказал тихим голосом, почти прошептал, как это делал он получасом ранее, когда мы шли к машине и шушукались втайне от Анжелики:
- Всё будет хорошо, Чандана! Не переживайте! Я просто хочу побыть с девушкой вдвоём. Ну вы меня понимаете? Может она оттает и разоткровенничается, развеет наши надуманные страхи и подозрения. А там выяснится, что упал со скалы не Павел, а кто-то другой, хотя это, бесспорно, ужасная трагедия. И часто тут такое у вас происходит?
- До сегодняшнего дня документально известно только об одном случае, - ответил Чандана без малейшей тени насмешки. – Это сам король Касьяпа в пятом веке нашей эры.
- Н-даааа, - протянул я. – Пичалька… Ну мы тогда пойдём, а вы возвращайтесь к машине, отдыхайте. И не думайте, мы никому не скажем, что вы с нами не поднимались на Пидурангалу. Пидуру, то есть, - попытался я малость пошутить, но вышло неважно, случай выпал неподходящий. - И на ваших чаевых это никак не отразится, будьте уверены.
Про деньги я ляпнул зря. Чандана явно обиделся. Конечно, деньги для него значили много, как почти для всех в этой чудесной, но небогатой стране. Я даже слышал от кого-то из шриланкийцев язвительную горькую шутку, будто любой бедняк готов оббежать полстраны за лишние сто рупий. Чандана, конечно, был не из таких, но дополнительная тысяча рупий и ему бы не помешала. Но упоминанием про деньги в таком милостивом тоне могло его сильно задеть, если не оскорбить. Мне это пришло в голову уже позже, когда я карабкался наверх по крутым, зачастую просто сложенным из неотёсанных плоских камней, ступеням и при моём росте в метр-восемьдесят-четыре бывало задирал колени до пупка, Анжелика – по грудь, а если бы и Чандана был с нами, ему пришлось бы это делать до подбородка, он и тут не слукавил. Я вспомнил, как он уходил после моей фразы про чаевые: понурый, потухший, что-то бормотавший себе под нос типа «Спасибо, сэр… Вы очень добры, сэр…», сразу ставший каким-то отстранённым, я ещё подумал, что это с ним и насторожился, вспомнил о полиции, о его разговоре с офицером, представил, как нам перед входом в монастырь заламывают руки, надевают наручники и увозят в свою ужасную тюрьму с полной антисанитарией, отталкивающими запахами и пренебрежением к правам личности. И мне стало стыдно, когда я вспомнил всё это, пыхтя вверх по ступенькам, но утешил себя тем, что извинюсь перед Чанданой, едва спущусь вниз. И вообще, перестану страдать разного рода психозами: бояться полиции, подозревать Анжелику во всех смертных грехах, начну любить мир вокруг, радоваться любому пустяку, займусь йогой и своим телом.
А в тот самый момент, когда я заикнулся про чаевые, я просто смотрел со смешанными чувствами вослед семенящему Чандане, больше похожему на печального ёжика на задних лапках. Затем повернулся и пошёл по тропинке к монастырю, в ажурных белых воротах которого Анжелика уже успела скрыться. Я нашёл её у вытянутого в длину одноэтажного здания, с тенистой анфиладой, где стояли красивые резные кресла и столики на витиеватых ножках. Шиферный навес над ней подпирали четыре массивные колонны. Сразу захотелось присесть и расслабиться. Прохлада под ручку с умиротворением гуляли в этом тихом месте сами по себе. Раскидистые кроны деревьев закрывали от палящих лучей почти весь обширный двор монастыря. Одно из них, с мощным стволом и ветвями, с самой пространной кроной, было обнесено массивным кирпичным забором, покрытым сверху белой штукатуркой, а у основания – грязно-оранжевой. Вдоль одной стороны ограды была натянута под небольшим углом верёвка с разноцветными флажками. Под кроной, у самого ствола, находился алтарь высотой в человеческий рост. Рассказ Чанданы я хоть и слушал урывками, но кое-что в голове у меня осталось и я догадался, что передо мной легендарный фикус, дерево бодхи, выращенное из побега другого такого дерева, священного дерева Бо в Анурадхапуре, которое, в свою очередь, произросло из побега того самого фикуса, что в местечке Бодхгая, которое чуть было не задела знаменитая теперь линия Чанданы, которую он чертил на глобусе, и под которым Гаутама Будда обрёл просветление. Уф!.. Да простит меня Великий Учитель Татхагата (он же Гаутама Будда на языке пали), что я позволил себе некоторое святотатство и подумал о нём в стиле стихотворения «Дом, который построил Джек…», но так уж вышло. Татхагата переводится как «тот, кто так ушёл» или «тот, кто так пришёл», разницы нет, сам Будда называл себя этим именем, обижаться он не должен, если различий между приходом и уходом никаких. Что может оскорбить Будду? Его лично – ничего. Его последователей – всё, что оскорбляет людей в этом мире. Боги человечны, пока живы люди.
Когда я подошёл, Анжелика уже стояла в тени здания и разговаривала с каким-то местным юношей, не монахом, судя по небритой голове и мирской одежде. Он был строен, высок, ростом где-то с меня, благородно заострённое, но с плавными линиями лицо с редкой кучерявой бородёнкой на подбородке и по краям скул, средней длины чёрные, как смоль, волосы были прилизаны и зачёсаны назад, если бы не чересчур смуглая кожа, хотя по местным меркам весьма светлая, он мог бы сойти за славного гасконца д’Артаньяна, то есть был вполне европейцем на вид, и значит вёл свою родословную от древних ариев, а не от дравидов, чья кровь, как пить дать, в больших пропорциях, если не целиком, текла в теле Чанданы. Дравиды были древнее и цивилизованнее ариев. Арии, что скифы Блока пусть не «с раскосыми», но с «жадными очами» принесли на земли Индостана культ коров, лошадей, пантеон богов и тексты Вед. Дравиды, как наследники цивилизаций Шумера, Мохенджо-Даро и Хараппы, дали Индии ирригацию, городскую планировку и мореплавание. Письменность и своих богов от натиска ариев они не уберегли. Хотя, кто знает! Не на основе ли шумерского клинописного письма и возник санскрит – язык «Рамаяны» и «Махабхараты»? И не души ли шумерских богов вселились в тела богов арийских, а ныне – в индийских? Как бы то ни было, сейчас рядом с Анжеликой я видел бедного потомка мудрых брахманов и воинственных кшатриев, настолько были благообразны черты его лица. Я ещё подумал, что в таких милых юношей охотно влюбляются девушки и дамы в летах и они, конечно, доставляют немало хлопот мужчинам моего возраста, когда увлекают собой наших жён и молодых подружек. Но я тут же поймал себя на мысли, что рассуждаю об этом спокойно, без тени ревности, просто констатирую факт и всё. Полчаса назад, увидь я Анжелику с Павлом, подумай о ней и о Поле, или о предстоящей встрече с Рушаном, я бы мгновенно взвился на дыбы, потом остыл бы под напором здравого смысла, и снова взвился бы. А теперь, как будто и не обо мне речь. Не заставил меня переживать вот и этот местный поедатель женских сердец с ликом Орландо Блума и в простецкой заношенной синей футболке, чёрных, закатанных по колено штанах, обвислых на заду, босой, но притягательный своим естеством или, наоборот, подозрением, что он и есть настоящий Орландо Блум, только вжившийся в роль местного паренька, чтобы в конце фильма из простака с породистой статью перевоплотиться в богатого наследника какого-нибудь раджи и жениться на прекрасной девушке, напоминающей внешне Анжелику. Нет, ну чего уж там, прямо на Анжелике пусть и женится. Но даже такой сценарий не подвиг меня на уколы ревности. Мало того, я нашёл нарисованную фантазией картинку весьма забавной.
Неужели под влиянием стресса последних минут всё моё увлечение прошло? А тогда за что же я должен платить? Но Анжелика знала, за что.
- Послушай, - обратилась она ко мне в прежнем тоне. – Вот наш проводник. – Она движением головы указала на юношу, который не понимал русского языка, но догадывался о чём мы говорим и его лицо киношного красавчика излучало искреннее дружелюбие. – За пятьсот рупий он согласился сопроводить нас на вершину и вернуться с нами обратно, то есть прямо сюда, - девушка ткнула рукой себе под ноги.
- Понравился паренёк? – спросил я с одной лишь мыслью её подколоть.
- Дурак! – мгновенно отреагировала она. – Конечно, понравился. Настоящий Орландо Блум. Не чета горе-двойникам постаревшего и обрюзгшего Рассела Кроу.
Оба-на! Она стала прежней язвой и читательницей моих мыслей. Переменился ветер настроений или молодой человек на неё так благотворно подействовал? И откуда ни возьмись, во мне опять взыграла ревность. Ну надо же, как мало надо для этого!
- Слушай, зачем нам проводник? Мы что, сами в гору не залезем по ступенькам? – я указал на дорожку из уличной плитки. Она пролегала между домом, где мы сейчас стояли, и оградой со священным деревом. Сразу за оградой (получается по левую руку от нас) вздымался огромный валун, а мимо него, полого вверх, устремлялась массивная каменная лестница из трёх пролётов, по качеству исполнения ничуть не хуже той, что мы видели на Сигирии. Значит трудности, обещанные Чанданой были ещё впереди. – Представь, что ты второй раз забираешься на Львиную Скалу. Какой смысл брать туда гида, если ты всё знаешь и дорога тебе известна? – я старался выглядеть логичным в своих поступках.
- Тебе что, денег жалко? – уже знакомое мне чувство брезгливости зазвучало в её голосе. Она не ошиблась, денег мне было жалко. Но не пятьсот рупий, а две тысячи, которые на сей раз оказались самой мелкой купюрой в моём кошельке. Не думаю, что у этого местного Орландо Блума найдётся сдача в полторы тысячи. Сумма по местным меркам немалая. А если и найдётся, он наверняка затеет целый спектакль с расчётом на то, что я сдамся и соглашусь подняться на гору за тысячу рупий, поскольку у него в наличии только одна-единственная скомканная и потёртая бумажка именно этого достоинства. Но, скорее всего, в его карманах, с дырками в палец толщиной (по себе сужу, если бы у меня были такие обвислые штаны на коленках и на попе, то были бы и дырки в карманах) просто гуляет ветер и мне грозила реальная опасность расстаться с двухтысячной купюрой целиком. Скаредничать мне, конечно, противело, но ревность строгий бухгалтер.
- У меня их просто не осталось. Потерял на Сигирии. Теперь ты за всё платишь, - я посмотрел на неё, удалась ли моя подколка, и, кажется, цели она достигла – в глазах девушки мелькнула растерянность, но я тут же снисходительно усмехнулся, давая понять, что просто подтруниваю над ней. – Пошли! – повелительным тоном сказал я и, не дожидаясь её реакции, тронулся с места. – Извиниться перед парнем не забудь. Пообещай ему свидание, когда спустимся обратно, - кинул я уже на ходу и пошёл дальше, не оборачиваясь. «Пойдёт следом или не пойдёт?», - засвербело в мозгу, едва я поставил ногу на первую ступеньку лестницы, но удостоверяться в этом открыто я не посмел, правила игры в «мужик сказал – мужик сделал» такого не предусматривали. Надо было подняться до конца лестницы, там тропинка чуть поворачивала направо и появлялась возможность незаметно скосить глаза в бок и всё увидеть.
Я добрался до намеченной точки и самодовольно хмыкнул. Девушка покорно шла сзади. Держалась на расстоянии, но плелась за мной, как козочка на привязи. Я остановился и стал дожидаться, пока она со мной поравняется. Следующая лестница была круче и уже, ступени из необработанных камней повыше, однако пригнаны они были друг к другу со знанием дела и весьма аккуратно. Массивные бортики из красного кирпича по обеим сторонам не давали ступеням шелохнуться и надёжно сдавливали их, как тиски строптивую деталь. Но даже на ней смотреть себе под ноги было делом нелишним, оступиться на такой лестнице и сильно пораниться - раз плюнуть.
- Ты куда от меня удрал? – спросила Анжелика с нотками капризного недовольства. Она преодолевала последние ступеньки и тяжело дышала. Её просыпающаяся вредность возвращала мой интерес к ней. Мне в который уже раз за сегодняшний день захотелось покорить её, а после всё время знать, что это так и есть. И представлять, какие они будут - минуты нашей близости. Но самой близости, в реальном пространстве-времени, я не хотел. Почему? Да бог его знает! Может я загодя предвидел неудачу и примерял на себя удобную в таких ситуациях басню Крылова «Лиса и виноград»? Или я стал на этой земле, некогда британской колонии, а ныне продолжающей быть членом Британского Содружества, английским лордом из анекдота про секс и «эти напрасные телодвижения»? Или, как герой юморески Жванецкого «ушёл из большого секса»? Но одно я знал точно: желание чувственно повелевать ею будило моё мужское достоинство и заставляло его вставать. – Я ведь так и потеряться могу, - продолжала тем временем радовать меня Анжелика своим плаксивым тоном, едва поравнявшись со мной.
- Да неужели? – я недоверчиво покосился на неё. – Никуда ты не денешься. Я чувствую тебя даже на расстоянии. Мы теперь с тобой одно целое. Ну, почти…, - моментально пошёл я на попятную, видя, как в её взоре вспыхнула искорка недовольства. И тут же счёл за благо перейти на нейтральный деловой тон. – Ну что, отдышалась? Тогда пошли. Думаю, мы уже близко.
Я ошибался. С каждым новым пролётом лестница становилась всё архаичнее, а подъём всё труднее. Ступеньками частенько служили теперь округлые выступы скальной породы, между которыми было уложено несколько плоских необработанных камней и ноги приходилось задирать высоко, как Чандана и предупреждал. Зачастую они прятались в пожухлой опавшей листве. Загнутые по краям листья принимали форму лодочек и делались похожими на бобы какао и по виду, и по цвету. Под их тёмно-коричневым ковром ступеньки были почти не видны, и я несколько раз оступался, когда не туда ставил ногу. Анжелика шла за мной с отставанием и, споткнувшись, я дожидался её, чтобы указать на опасное место. Вместо благодарности она всякий раз говорила, тяжело переводя дыхание: «Ты иди-иди, я вижу, не слепая!», но, без сомнения, такая забота о ней, несмотря на её деланое раздражение, приносила мне очки.
Само по себе восхождение тяжёлым не назовёшь, но, будучи вторым за короткий промежуток времени, помноженное на тревожный урывками сон прошлой ночью, плюс сюда же надо добавить долгую дорогу и, конечно, известия о двух убийствах, или несчастных случаях, а ещё для кучи подозрение, что предполагаемая соучастница, а то и коварная убийца дышит мне сейчас в спину, всё это делало своё гиблое дело и забирало остаток сил. Да и возраст с лишним весом вносили свои коррективы, будь они неладны.
Одно радовало, что в отличие от Сигирии, подъём совершался не по солнцепёку. Слева от палящих лучей дневного светила нас защищал сам массив скалы, а по правую руку и сверху это делали джунгли. Здешние деревца выглядели хило, с тонкими тщедушными стволами, многие вообще напоминали высокий кустарник, но их было так много, и они так тесно переплетались между собой ветвями, зачастую усаженными то устрашающими колючками, похожими на зубья пилы, то частоколом шипов из пасти какого-нибудь глубоководного морского хищника, в результате получалось нечто вроде идущей вверх сводчатой галереи, внутри которой обитала живительная тень. Тут можно было чувствовать себя весьма комфортно и не думать о кондиционере и о пластиковой бутылке с водой. Докучала только надобность круто карабкаться вверх, и мысль, что придётся ещё спускаться на обратном пути по ненадёжным ступеням с немалым риском поскользнуться на опавших листьях. По уровню сцепления они ничем не уступали плохо очищенным от снега ступенькам в зимних условиях нашей российской действительности. И тогда – прощай копчик, здравствуй инвалидная коляска! Я ещё подумал, что на обратной дороге надо быть очень внимательным с Анжеликой, я ведь буду спускаться первым, чтобы по-джентльменски страховать её от возможного падения и ей ничего не стоит легонько толкнуть меня в особо опасном месте и всё, сломанная шея или перебитый позвоночник будет мне достойной наградой за доверчивость и великодушие. Я теперь думал, что происшествие на винтовой лестнице при подъёме в Пещеру Фресок, когда девушка якобы оступилась и чуть было не заставила меня кубарем катиться вниз, было неслучайно и не прояви я чудеса реакции, и не отпрянь вовремя, и не схватись за поручни, мы бы сейчас на Пидурангалу не карабкались. Хотя, может быть и с вершины Сигирии никто бы тогда не упал, а я вполне мог отделаться и лёгким испугом, а если при этом ещё и травмировался, то только психически. За мной ведь поднималось куча народу, кто-нибудь обязательно оказался расторопнее меня и не дал бы сработать принципу домино.
А тропинка тем временем всё забирала и забирала вверх, петляла и огибала все скальные выступы, просачивалась меж гигантских валунов, и в каждом таком узком проходе мне чудились Звёздные Врата, я даже зажмуривался, ожидая молниеносного перемещения на другую планету бог знает где во Вселенной (вот, Чандана, гад, подсадил-таки на свои выдумки!), а когда ничего не происходило, я вновь открывал их и продолжал путь наверх, который стал мне казаться нескончаемым. Я уже начал проклинать всё на свете и тут восхождение внезапно закончилось.
Мы попали на небольшую террасу с остатками кирпичной кладки. Появились и первые следы человеческого рукоприкладства по отношению к камню. Здесь явно пытались выдалбливать нишу в скале, чтобы затем огородить её кирпичной стеной. Кое-где на верхнем своде ниши сохранились следы узнаваемой штукатурки, которую мы уже видели на Сигирии; в частности, на Львиной Террасе ею были облицованы гигантские лапы Льва-без-Головы. Чандана, как вы, наверное, помните, указал в конце экскурсии на эту «утерянную» голову, которая в действительности никуда не девалась, а являлась частью скального выступа на вершине. Но подавляющее большинство исследователей и просто посетителей верили в то, что она была отколота и разбита на мелкие фрагменты, поэтому сигирийский лев оставался у них безголовым.
После подъёма по ещё одной крутой лестнице, на треть уже рассыпавшейся под воздействием времени, растительности и осадков, мы оказались на протяжённой ровной площадке. Тропинка огибала скалу и исчезала за поворотом. Ниша в скале наполовину была скрыта за стенкой из грубо обработанных камней, залитых раствором и разделена на несколько ячеек при помощи такой же кладки. Древняя она или современная – понять было невозможно. Сами ячейки, скорее всего, служили кельями для монахов. Заканчивалась цепочка этих ячеек перегородкой из красного кирпича. Похожую кирпичную кладку мы тоже видели на Сигирии. Что находится за ней, с того места, где я стоял, не было видно, к тому же обзору мешало большое раскидистое дерево, которое росло под большим углом, а выпрямиться и возноситься к небу вертикально вверх ему мешала скала. Чтобы удержаться на месте, оно пустило в разные стороны щупальца своих мощных корней. Странно, но вот только в сторону келий корни не ползли; видимо, топором и молитвами монахи втолковали дереву, как и куда правильно их пускать.
Но едва мы сделали несколько шагов по площадке, как сразу стало понятно, что (или вернее кто) скрывался за кирпичной стенкой. Это была та самая знаменитая статуя лежащего Будды пятого века нашей эры, про которую нам говорил Чандана, и которую воздвигли по приказу всё того же Касьяпы, чтобы он мог любоваться ею с вершины Сигирии. Меня поразило, что статуя тоже была выложена из красного кирпича, а затем искусно задрапирована штукатуркой в виде белых складчатых одежд. От времени или от деяний вандалов верхняя часть тела по пояс, включая голову, валик, на котором покоилась голова Просветлённого, нижняя рука, подложенная под голову, лишились этой облицовки, и мои современники, равно как и мы с Анжеликой, теперь могли отдать должное мастерству древних скульпторов, так виртуозно обращавшихся с угловатым кирпичом, что создавали из него округлые изящные формы, даже тонкие пальцы на верхней руке, простёртой вдоль тела, вернее, три из них – большой, указательный и средний, тоже лишённые декоративной оболочки, оказались ни чем иным, как частью кирпичной кладки.
Когда мы были на вершине Сигирии и Чандана вскользь упомянул про эту статую и указал на неё, я тогда ничего не увидел, полог джунглей надёжно защищал её от сторонних глаз. Но, находясь сейчас рядом с ней, сквозь плотную завесу из ветвей и листвы, я мог различить, хоть и смутно, массивный силуэт Львиной Скалы. Значит и вправду, если периодически расчищать заросли, то статуей лежащего Будды можно будет любоваться и с вершины Сигирии, и с Львиной Террасы. Особенно в утренние часы, поскольку статуя располагалась на восточном склоне Пидурангалы, и на лик Будды, безмятежный и с закрытыми глазами, ложились бы первые лучи восходящего солнца. Я представил, насколько восхитительной должна была быть эта картина, как менялись бы цвета самой статуи, от нежно розового до ослепительно белого, и всё это на фоне зелёной растительности и тёмной поверхности скалы. Хотя, чтобы увидеть её, королю-узурпатору Касьяпе понадобились бы глаза-бинокли, иначе пришлось бы созерцать с такого расстояния расплывчатое матовое пятно. Но у древних всё было острое: и зрение, и оружие, и восприятие, и чувства, и жестокость, и благородство. Они не были добрыми, но не были и циниками. Цинизм – это порождение высокоразвитой технологичной цивилизации, когда можно убивать на расстоянии, даже не видя своих жертв.
- Ну и как, впечатляет? – обратился я к Анжелике. Девушка стояла и молча смотрела на лежащего Будду, на мой вопрос она не ответила, а вместо этого стала оглядываться по сторонам и явно прислушиваться к различным шорохам и звукам, словно ждала появления кого-то. А кого ей ждать, если мы здесь были совершенно одни? За всё время восхождения нам не попалось ни единой живой души, что очень сильно разнилось с соседней Сигирией, буквально перенасыщенной посетителями. Уж там-то нашлось бы кого сбросить в пропасть, а здесь выбор был невелик, либо меня, либо её, либо кого-то третьего, незримого до поры до времени. «Хм, снова этот третий! Снова этот Павел!» – проснулась прикорнувшая было мыслишка о подозрительном поведении Анжелики, и я опять наполнился сомнениями и страхами, правда, одновременно с ними засосало под ложечкой и отчаянное любопытство. Всё-таки, Павел жив или мёртв? Полнейший бред, конечно, думать, что упавший с Львиной Скалы человек был именно Павлом, но цепочка событий, протянувшаяся от вчерашнего вечера до нынешней минуты, упорно подталкивала меня к этой мысли: смерть Поля (убийство или несчастный случай), смерть некоего лица европейской наружности, странное поведение Анжелики на вершине Сигирии, присутствие там Павла (покуда со слов Чанданы, но я и сам в это верил). «Она столкнула его! Она его столкнула! А следующий, как нежелательный свидетель, я!» - словно червь внутри яблока, начал выгрызать мой мозг очередной приступ паники. Но, как это ни забавно, страха она на меня не нагнала, наоборот, желание узнать, как девушка собирается со мной расправиться, только раззадорила мою откуда ни возьмись взявшуюся бесшабашность.
- Статуя, как статуя, - ответила наконец Анжелика, пожала плечами и даже скорчила пренебрежительную гримаску. – Львиные лапы на Сигирии куда внушительнее будут. Но…, - она мгновенно преобразилась и выражение неудовольствия сменилось живостью и одухотворённостью, словно сам Будда вселился в неё, а широко распахнутые глаза мне снова показались величиной с полнеба, - в таком необычном месте она смотрится по-другому. Я бы хотела побыть тут в одиночестве, помедитировать, может на меня снизойдёт что-то…, - она даже мечтательно закрыла глаза, но я всё испортил.
- Или кто-то! – не смог удержаться я от выпада в её адрес, и девушка разом потухла, от возгоревшейся было просветлённости не осталось и следа, а на её лицо вновь легла маска стервозности.
- Я знаю, кого ты имеешь в виду, - раздражённо процедила она сквозь зубы, да так, что я готов был поклясться, будто вижу, как в щель между ними просунулся кончик раздвоенного языка, а само тело Анжелики начало сворачиваться в кольца. – Но только пустое это. Мертвецов не ждут, да ты и сам таким скоро станешь, - добавила она совсем уж таинственным и жутким тоном, при этом так пронзительно и злобно посмотрела на меня, что я невольно попятился и отступил от неё на шаг-другой. Моё поведение рассмешило девушку и в её глазах, ещё мгновение назад пышущих пламенем из преисподней, заблистали озорные искорки:
- Что, испугался? То-то же! Остерегайся меня и тогда уцелеешь, - снова добавила она тем же жутким голосом, а своим глазам придала прежний дьявольский блеск. Который не преминула в мгновение ока сменить на озорные искорки. – Ладно, - добавила она уже примирительно своим обыденным голосом (хотя точно ли это был он!?) - веди дальше на вершину, Сусанин. И ничего не бойся. Я Павла не сбрасывала с Львиной Скалы…
Она произнесла эту фразу и испытующе посмотрела на меня. Я аж весь похолодел изнутри. «Так значит тот несчастный был всё-таки Павлом!?» - меня уже который раз за день бросило из огня да в полымя. – «И она, как минимум, видела, как он упал!? Или, как ему кто-то помог упасть!? И она молчала!? Любимый человек, пусть и бывший, уходит из жизни, а ей хоть бы хны! Ни слезинки, ни морщинки! И ведь виду не подавала всю обратную дорогу, когда мы шли к машине. Хотя, как не подавала? Подавала. А кто в обмороки падал? Странные такие обмороки. Исключительно при виде полицейских. Что же всё это означает? В какую же передрягу я вляпался, боже ж ты мой!»
- Так Павел тоже мёртв? – теперь уже я выдавил из себя фразу не своим голосом. Он показался мне умоляющим, писклявым, начисто лишённым мужского тембра.
- Что значит «Павел тоже мёртв»? – Анжелика посмотрела на меня, как на умалишённого. – С чего ты взял, что он мёртв?
Видимо, настал и мой черёд строить из себя идиота:
- Ты же сама только что сказала, что не сбрасывала Павла с Львиной Скалы. Если не ты, то кто тогда?
- С чего ты взял, что его кто-то оттуда сбрасывал? И что он там был вообще? – девушка заводилась всё больше и больше и отношение ко мне, как к жалкому существу, всё явственней проступало и на её лице, и в тоне её голоса. – Кто тебя надоумил, что это он? Ты его там видел? Если бы видел, сразу бы спалился своим поведением или даже мимикой на лице. Во-первых, мы бы вместе его увидели, ибо ходили там почти всё время под ручку, если не забыл, конечно. А если ты его не видел, и я его не видела, значит кто-то тебе это сказал. Кто, Чандана? Сознавайся, он? – она чуть ли не прыжком подскочила ко мне, вцепилась в меня своими длинными ухоженными пальцами с острыми продолговатыми ноготками (глядя на них, мне сразу вспомнилась фраза из фильма «Джентльмены удачи», сказанная про «врачиху», но как нельзя лучше подходившая сейчас ко мне: «Я её… того… бритвой по горлу… в колодце она лежит, можешь посмотреть…»), с силой тряхнула, да так, что чуть дух не вышибла. – Он, да? По глазам вижу, что он. Вот хитрожопый ланкиец! Всё сюсю-пусю, и нашим, и вашим, госпожа да господин, моя хата с краю, а сам плетёт какие-то заговоры! - Анжелика стала чересчур эмоциональна, и, хотя она угадала, что именно Чандана доложил мне, что видел Павла на вершине Львиной Скалы, но сейчас возводила на него явную напраслину; не было у него никаких коварных тайных замыслов в отношении неё. Или я чего-то не знаю.
- Чандана тебя не закладывал, мы беспокоились о тебе, о твоём здоровье, не могли понять, что с тобой случилось, о том и говорили, - отвечал я растерянным голосом, отводя при этом взор; смотреть Анжелике прямо в её бездонные и широко раскрытые глаза я боялся, она бы сразу заприметила, что я вру. – Уж очень странно ты себя вела. И на Львиной Скале, и во время спуска с неё. То меня никуда не отпускала, словно боялась, что я увижу кого-то не того, то на попу приседала в обмороке при виде полицейских…
- Богатая у тебя фантазия, Игорь Карпов, - Анжелика смерила меня уничижительным взглядом и уже привычно, с толикой брезгливости, усмехнулась. – Или это, наоборот, старческое уже, склонность к выдумкам и сплетням. Почему я вдруг почувствовала себя неважно? Голову напекло просто, воды мало пила, жару плохо переношу. Но крепилась, не хотела портить тебе экскурсию. Устраивает такой ответ? – голос её дрогнул и холодное презрение сменилось нотками оскорблённой невинности, а подбородок обидчиво вздёрнулся. – А то, что на вершине повсюду за тобой таскалась, как собачонка на привязи, так это я от шалости женской, захотелось вот мне выставить напоказ, что я твоя близкая спутница, что ты такой вот мачо в летах, весь из себя, раз с тобой такая красотка, как я. Имидж тебе делала и приятное заодно. Тебе ведь было приятно, не так ли? – она в третий раз за короткий промежуток времени поменяла выражение своего лица и посмотрела на меня с деланным жеманством. Я предпочёл не реагировать на её, как мне казалось, издевательский выпад, не сказал ни да, ни нет, но весь мой вид говорил, что да, мне понравилось и это её видимо удовлетворило, дальше она меня троллить не стала. – И запомни, - тон её голоса стал серьёзным, без тени усмешки, - никакого Павла на вершине Сигирии не было, я его не видела с тех пор, как мы покинули отель, и, естественно, я его не сбрасывала со скалы. Там упал кто-то другой, и это тоже печально. А по поводу всего остального, чьих-то выдумок, это вы вдвоём с Чанданой обсуждайте между собой, меня только не впутывайте, мне и так тяжело. Я с дорогим сердцу человеком расстаюсь, очень правильным человеком и очень порядочным. Очень храбрым и очень преданным…, - Анжелика говорила убедительно, решительным тоном и по-прежнему смотрела мне прямо в глаза. В мою душу опять закралось сомнение, уже который раз за день: «Ну вот как ей можно было сейчас не верить, а!? Всё в ней говорило: и поза, и взгляд, и голос, что она не врёт. Отсюда вывод – ошибся Чандана. Вопрос: умышленно ли он это сделал или обознался? Если умышленно, то в чём собственно умысел? Поддержка меня, как своего работодателя, от которого зависит размер его чаевых? Мужская солидарность? Или он ведёт какую-то свою игру? А если так, то какую? Он эту Анжелику до сегодняшнего утра и в глаза-то не видел и знать-то её не знал! Тогда, где тут смысл? Да нету его просто! Если только не предположить, что они и раньше были знакомы, а теперь действуют заодно и плетут одни им понятные интриги. Нет, это конечно сущий бред! Если они друг с другом заодно, то откуда им было знать, что я закажу экскурсию? Нет, и ещё раз нет! Можно думать всё, что угодно, только сходить с ума не надо. Соглашусь-ка я, пожалуй, что Павла на вершине не было, а Чандана обознался и поспешил меня предупредить из лучших побуждений, без всякой задней на то мысли».
- Ладно, я тебе верю, - мой примирительный тон должен был показать Анжелике, что это действительно так. Мне и самому стало легче. Переживания, вызванные событиями сегодняшнего дня, отступили и я открыл для себя, что нирвана и левитация, возможно, и не выдумка вовсе. В отрыве от всего мирского, в звенящей тишине, в необычном месте, возле древней статуи Лежащего Будды, в компании красивой загадочной девушки, в полном безлюдье, под сумрачным пологом экзотического леса, я вдруг ощутил, что не чувствую ни ног, ни веса своего тела. Как всё-таки мало надо для полёта! Достаточно того, чтобы просто камень упал с души.
Анжелика и тут просчитала моё состояние.
- Если ты собрался спеть песенку Водяного «А мне летать, а мне летать охота!», то сейчас самое время её насвистывать и забраться, наконец, на вершину этой не выговариваемой горы, как же её там, опять вылетело из головы!.., - Анжелика раздосадовано поморщилась. – Только не надо косить под Чандану и сокращать названия. Это он так надумал меня развлекать, а я его не просила, – она строго и требовательно, но не сердито, посмотрела на меня в ожидании ответа о названии горы. - Я не запоминаю длинные имена, будь то хоть люди, хоть поселковые советы.
- Пидурангала она называется, - довольный собой сказал я – произносить чужие слова и не коверкать их тоже талант нужен. Потом вспомнил, как девушка, Чандана и водитель в унисон похихикивали над моим произношением длинного названия столицы Шри-Ланки – Шри-Джаяварденепура-Котте и решил, что талант этот потешный и никчемный.
- Так мы лезем на вершину или будем спускаться? – вернул меня к действительности требовательный голос Анжелики. – У меня какое ощущение, что уже темнеет. Так и заночевать недолго прямо тут, а в ночи здесь наверняка змеи ползают. Давай лучше вернёмся, что-то мне страшно стало, - девушка даже поёжилась, видимо рисуя в своём воображении ночлег на холодных камнях в компании с едва различимой во мраке гигантской статуей Будды, по которой снуют, извиваясь, сворачиваясь в клубки, множество змееподобных скользких теней. Вот они попадают в поле зрения, промелькивают и тут же проваливаются во тьму, полностью растворяясь в ней, а на их месте появляются другие. И весь цикл прокручивается заново. И только настораживающие звуки шевелящейся опавшей листвы и зловещее шипение, берущее тебя в кольцо, и на слух воспринимаемое всё отчётливее, всё ближе и ближе, вот уже одно…, нет, два!, нет, три! (о, боже!) касания твоей ступни или лодыжки холодным и липким змеиным телом, и с каждым таким прикосновением, реальным или мнимым, мозг заполняется паникой всё больше, пока не отключается вовсе, и ноги сами начинают нести тебя подальше от этого гиблого места. И ты бежишь, не разбирая дороги, спотыкаешься, наступаешь на всё, что ни попадя – и на твёрдый камень, и на что-то податливое и слегка пружинящее: то ли на полусгнившие сучья, напоминающие змей и видом, и мягкостью древесины, то ли уже на самих змей, в общем, на всё то, на чтобы ты никогда не наступил, если бы сохранил частицу хладнокровия и ретировался с осторожностью или просто остался стоять на месте. И только чудо спасает тебя от смертельного укуса. Или не спасает. И тогда следует молниеносное возмездие за панические настроения – ядовитые зубы впиваются тебе в лодыжку или в икру, приступ жуткой боли, потом жар и онемение разливаются по телу, а вместе с ними невыносимая до слёз тоска охватывает душу, что вот и конец, смерть пришла, нелепая и не ко времени, потом начинается забытье и всё на этом. ««Ты переступил Звёздные Врата…» - хорошая эпитафия на всех могилах кряду», - подумалось мне, но представив себе укушенную змеёй и умирающую в муках Анжелику (на себе, как известно, не показывают), мне стало её жалко и я решил больше не ёрничать таким образом даже в мыслях. «Она меня погубит, а я её – нет!» - таков был мой вердикт своему плохому внутреннему «я».
- Нет, нет, как же так! Мы уже пришли, - запротестовал я. – Вершина совсем близко, за статуей наверняка есть проход.
- Так ищи, чего стоишь!? – повелительно-насмешливо и одновременно с раздражением сказала Анжелика, и я тотчас пришёл в движение, как игрушечный заводной лягушонок, которому взвели до упора пружину, а после пустили прыгать по гладкой поверхности стола. Я чуть ли не вприпрыжку, по-лягушачьи, побежал искать тропинку, что должна была привести нас на вершину Пидурангалы.
Но обнаружить её не удалось. Сразу за головой статуи Будды, справа, монолитная скала заканчивалась и начиналось нагромождение гигантских валунов в полтора-два человеческих роста высотой, а идущая прямо узкая дорожка упиралась в живую изгородь из сплетённых между собой ветвей низкорослых деревьев и кустарника, большей частью снабжённых внушительными острыми шипами. Продраться сквозь такое препятствие, не изорвав одежды и не исцарапав себя до крови, не представлялось возможным. Судя по всему, проход здесь искать было бессмысленно, нога первопроходца не ступала тут ещё со времён царя Касьяпы, а если и ступала, то исключительно по малой нужде, чем я и сам не преминул воспользоваться, благо Анжелика со своего места не могла видеть, каким святотатством я занимаюсь. Впрочем, не видел этого и Будда, статуя оказалась позади меня, в полусотне метров, и лицом была обращена в перпендикулярную мне сторону, туда, где как раз стояла девушка, поэтому, даже с точки зрения рьяного буддиста, я не делал ничего предосудительного, поскольку спиной к Великому Учителю в классическом понимании этого состояния не оборотился.
Понятное дело, что никакого прохода к вершине скалы тут не было и в помине. Ради очистки совести я ещё раз окинул ощетинившиеся мелкими острыми колючками ветви деревьев, которые, вознамерься ты продраться сквозь них, не просто оставят царапины на теле, но и вопьются тебе под кожу не извлекаемыми занозами, где сами ветви для пущего устрашения ещё и опутаны тонкими, но прочными лианами с шипами, похожими на акульи зубы. Сразу припомнил по этому случаю научно-фантастический роман Гарри Гаррисона «Неукротимая планета», прочитанный ещё в детстве, классе в шестом или седьмом, в котором описывалась враждебная человеку природа, готовая каждой былинкой своей сожрать homo sapience с потрохами. Правда, сожрать меня эти джунгли не сожрут, но могут убить куда более изощрённо: например, исполосовать мою кожу глубокими царапинами и занести через кровь смертельную инфекцию, или ужалить притаившейся в зарослях полангой, или уронить за шиворот ядовитого паука, или наслать рой потревоженных ос, а это при любом раскладе неминуемая смерть, похожая на маньяка-расчленителя – она убивает тебя не сразу, долго и по кусочкам.
Всё говорило за то, что путь на вершину следовало искать среди гигантских валунов. Наверняка там есть узкий проход, неприметный с первого взгляда, но если присмотреться хорошенько, немного втянуть живот и протиснуться между двумя нужными камнями, то он обязательно обнаружится. Я почувствовал щемящее душу волнение, какое охватывает на пороге мало-мальски рискованного предприятия, будь то головокружительный аттракцион типа американских горок или первый поцелуй и объятия с понравившейся девушкой. Что ни говори, а наклёвывалось настоящее приключение, в стиле Индианы Джонса. Бедный Харрисон Форд! Я уже поминаю всуе его киношного героя на страницах этой книги в четвёртый раз… Хотя, стоп! Третий! Справедливости ради, четвёртый раз его помянул Чандана, а не я. Но всё равно, надо бы сменить пластинку и делать сравнение с каким-нибудь не замызганным персонажем, а с каким? С Ларой Крофт, чтобы тем самым потрафить Анжелике? Как-никак, Анжелина Джоли почти Анжелика по звучанию, да и роль расхитительницы гробниц девушке пошла бы, у обоих большие выразительные глаза, вот только губами они не сошлись: у Анжелики губки были обычные, даже жестковатые на вид, с решительными кончиками, в которых без вариантов, куда поставить запятую, читалось «казнить, нельзя помиловать», а у Анжелины они были слишком пухлыми и бесхребетными, и от того заслоняли собой всю прочую женскую красоту. Да и, наконец, достали уже все эти заграничные герои! Хотелось своего, доморощенного. И в памяти ни с того ни с сего всплыла некогда читанная заметка про мужественную жену исследователя нашей северной Сибири Ивана Дементьевича Черского, умершего от туберкулёза в очередной экспедиции. Его верную сподвижницу, ставшую после кончины супруга продолжателем его дела, звали Мавра Павловна Черская. Я ещё подумал, а она здесь с какого боку, но едва из подсознания выскочил её портрет, виденный мною в той статье, как меня осенило. Я чуть не вскрикнул от удивления, и слава богу, что не вскрикнул, иначе бы завопила Анжелика, думая, что я наступил на змею и всё, мне крышка, а ей - вышка. Хороший получился каламбур, надо будет с нею поделиться при случае. Я записал его себе на корочку и вернулся мыслями к Мавре Павловне. Это непостижимо, но она чудным образом была похожа одновременно и на Анжелику, и на Анжелину Джоли. Словно их лица наложили друг на друга и получилась она, Мавра Павловна. Верхней половиной лица – вылитая Анжелика, а нижней – стопроцентная Анжелина, а все месте, как три сестры. Невероятно! Тут давеча Чандана вспоминал про Тунгусский метеорит, про те края, где бывала Мавра Павловна со своим мужем, а теперь такая удивительная схожесть Анжелики с ней (про Анжелину Джоли забудем, не наша она!) К чему я всё это? Мне ещё никогда не приходилось очаровываться красотой с таким типом лица. Все мои предыдущие любови не имели с ним никакого портретного сходства. Банальное «всё когда-нибудь случается в первый раз» или это намёки на что-то особенное? «Ты станешь первооткрывателем затерянной Блистательной Ланки из «Рамаяны», а заодно и Звёздных Врат. И может даже твоим именем назовут компьютерную игру и снимут приключенческий фильм про похождения Карпа Саровского, памятуя, что ты выходец из атомного Арзамаса-16», - пронеслась озорная мысль и я её отогнал от себя, как надоедливую противно жужжащую муху, типа, «пошутили и будя». Но идея использовать простонародное имя Карп мне понравилась. Оттого и обладательница деревенского имени Мавра, которую хочется тотчас пожалеть, едва услышишь его, поскольку кажется, что жену с таким именем нещадно поколачивает муж-пьяница, а на деле целеустремлённая, с невероятной силой духа, с недюжинным самородным умом Мавра Павловна Черская куда как круче звучит, чем Лара Крофт! Вот кого надо двигать и делать из неё мировой экшн бренд. «Мавра Черская и Тунгусский метеорит» - уже одно название говорит, что это мировой блокбастер. Про меня так не скажешь. «Карп Саровский – проходимец Звёздных Врат» - ну кто пойдёт на такое кино? Даже, если заменить «проходимца» на «проходчика 4-го разряда», как значится первая запись в моей трудовой книжке. А вот на «Миклухо-Маклай и папуасы», а ещё лучше из двойной фамилии сделать имя и фамилию на русский манер - «Миклуха Маклай», на такой фильм пойдут. Итак, Мавра Черская и Миклуха Маклай – это наши Лара Крофт и Индиана Джонс с большим бюджетом и с большой кассой.
С таким бодрым настроем я оказался перед тремя каменными валунами, два, покрупнее, - по бокам, и один, в полтора моих роста, - посередине. Я попытался с кондачка найти проход на вершину, но не тут-то было! Валуны, как комические гайдаевские киногерои - Трус, Балбес и Бывалый, взявшиеся за руки в известном эпизоде «Кавказской Пленницы», решительно никого не хотели пропускать. У камней, разумеется, рук нет, но они были намертво стянуты мощными корнями деревьев и толстыми лианами. И как назло, и лианы, и корни шли по верху, а если и соизволяли спускаться ниже, то исключительно с противоположной стороны. Попытки допрыгнуть до них, зацепиться, а потом подтянуться на руках окончились позорным провалом, мой живот был ярым поклонником закона всемирного тяготения Ньютона и не давал оторваться от земли на нужную высоту. Впрочем, даже Анжелика, обернись она резвой козочкой, и та не допрыгнула бы. Вставание на четвереньки, чтобы протиснуться в узкий лаз между валунами тоже ни к чему ни привело – уменьшиться до карликовых размеров Нильса, который путешествовал с дикими гусями в Лапландию, я не мог. Один раз мне показалось, что я нашёл проход между скалой и правым большим камнем (я окрестил его Бывалым), игра света и тени создали иллюзию узкого прохода, сквозь который можно просочиться на ту сторону, если при этом основательно втянуть живот и грудную клетку; поначалу так и было, я смог продвинуться на пару мелких шажков, но потом моё плечо оказалось зажатым между двумя каменными поверхностями, что несколькими сантиметрами далее плотно прилегали друг к другу. Пришлось дать задний ход. Пока я пытался из объёмного сделаться плоским и протащить своё тело сквозь зазор между валунами, одна неотступная мысль заставляла холодеть меня изнутри с каждым пройденным миллиметром. Спиной я прижимался к скале, а моя грудь и живот тёрлись о шершавую, в бесконечных сколах поверхность Бывалого. И всё бы ничего, но вот ноги мой с каждым разом затягивало всё дальше и дальше под его основание. А там была непроглядная темень и полно сухих листьев, и они вкрадчиво шелестели, причём шум этот рождали не мои медленно переставляемые ступни. Таиться в таком укромном, укутанном мраком, месте для всякой ядовитой нечисти – самое то. И я ждал, что вот-вот в мою ногу вопьётся и нанесёт смертельный укус какой-нибудь её представитель. Поспешно ретироваться мне мешала Анжелика, она уже освободилась от всех прочих мыслей и медитаций и с пристальным интересом наблюдала за моими попытками найти путь на вершину Пидурангалы. Ударить лицом в грязь и смыться пусть и от надуманной, но вполне реальной угрозы нарваться прежде всего на змею, на виду у девушки я стыдился. Поэтому, когда моё правое плечо подало мне сигнал, что дальше хода нет, я с большим облегчением и той долей поспешности, которая позволяла выдать паническое бегство за рассудительный отход, устремился обратно. Едва выбравшись на свободное пространство, я для верности сделал ещё несколько шагов в сторону на случай, если какой-нибудь припозднившийся кусачий гад, решит напоследок ринуться за мной вдогонку.
- Ну что, как там наверху, далеко видать? – Анжелика не упустила возможности высмеять мои неудачные попытки восхождения. Я стоял пристыженный, не шелохнувшись. – Я же говорила, надо было взять с собой проводника. Сейчас бы уже там наслаждались бесподобными видами. Обнимались бы и целовались, - закончила она язвительным смешком.
Последняя её фраза подбила меня на решительный шаг, как мне казалось, исполненный безрассудного самопожертвования:
- Ты тут побудешь одна минут двадцать? – затараторил я с горячностью. – А я сейчас спущусь быстренько к монастырю, прихвачу твоего знакомого (Анжелика при этих словах состроила раздражённую гримаску) и с его помощью мы поднимемся на вершину. Ну как, устраивает такой вариант? – воззрился я на девушку с пионерским задором во взгляде, призванным немного затушевать мою оплошность, и ожидая от неё одобрительного кивка.
- Дрянь план! – деловито ответила она, да таким тоном, что, того гляди, сейчас сплюнет сквозь зубы по-молодецки лихо, заломит козырёк бейсболки и вперится в меня нахальным взглядом: «Ну что, пацанчик, согласен, Тагил рулит?» И я бы не удивился этому. Как-никак, с Урала девочка, из Екатеринбурга, спокойного на вид города, но внутренне напряжённого и зажатого, вроде бы как и свободолюбивого во всём, но вместе с тем напоминающего измученного арестанта, что плетётся, громыхая кандалами, с этапа на этап аж от самой Москвы. Вот и Анжелика – вся такая яркая и неповторимая, но любит же губки в тонкую полосочку узить, да свои выразительные родниково-прозрачные глаза прищуривать. А ведь распахни она их во всю ширь и могла бы легко получиться сценка, как в ирландском лимерике: «Одна молодая девица, чьи глаза светлы, как водица, бывает раскроет их так широко, что народ в изумленьи бежит далеко, иль сквозь землю готов провалиться».
Три вещи не давали мне считать Екатеринбург своим: убийство царской семьи, Ельцин-центр и американское консульство. Но может быть теперь, узнав Анжелику, я буду относиться к нему куда более сдержаннее и не считать «городом бесов», прозванным так с лёгкой руки одного из известных российских журналистов (не важно кто он и не важно по какому поводу), благо его точка зрения была мне близка, но Анжелика (ангельская по-итальянски) в одиночку была способна переделать его для меня навечно в «город ангелов».
- Почему дрянь? – оскорбился я, но из-за своего промаха готовый выслушать безропотно всё, чтобы она не сказала.
- Ты предлагаешь мне ждать тебя тут до следующего утра? – с издёвкой спросила она.
- Да нет, да я быстро, да я сейчас, одна нога здесь, другая там! Ты даже по мне соскучиться не успеешь! – бросился я оправдывать свою поруганную честь.
- Соскучиться по тебе я не успею, даже если ты придёшь, а это будет уже полдень, двадцать второй век! – весёлая усмешка пробила маску напускной строгости на её лице, и я не мог не порадоваться тому, что девушка дружит с советской классикой или хотя бы читает заголовки книг, раз уж братья Стругацкие ей не чужды и она обыграла в язвительном ответе их коммунистическую утопию «Полдень. XXII век». Написанную, если мне не изменяет память, в пику «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова. У них коммунистическое общество предстаёт не отлитым в бронзе, с одухотворёнными высокой идеей лицами, где даже тайные помыслы чисты, а весьма живым и обиходным, где, не будь коммунизма, могли бы и в рыло дать, и кошелёк стибрить. Уютным был коммунизм у Стругацких, лёгким, певучим и весёлым, и жили в нём мало, а у Ефремова сызмальства все были озабочены титаническими свершениями и умирали лет в триста. Даже не знаю, что и выбрать. Весёлым быть, конечно, хорошо, но триста лет озабоченности выглядят куда более заманчиво. Но и Ефремов у Стругацких в долгу не остался и сумел-таки послать их в нокдаун своим «Часом Быка» - этакой ответочкой на «Трудно быть богом».
- Да нет же! – продолжал я настаивать на своём. – Я быстро бегаю. Бешеной собаке семь вёрст не круг – это как раз про меня. Ты и оглянуться не успеешь, как я вернусь. Главное не бойся тут остаться одна на короткое время, полчаса от силы.
- А чего мне бояться? – философски заключила Анжелика, голос и вид её снова стали отрешёнными. – Бояться нужно меня. Иди уж, давай, пулей не лети и под ноги смотри. Я подожду, не в первой. Но если надумаешь смыться и бросить меня тут, я тебя обязательно найду и отомщу. Я в попутчики тебе не навязывалась, сам позвал. Хочешь прекратить наш дорожный роман, дай денег на дорогу и свободен. Я не знаю твоих конечных целей, зачем ты меня взял с собой, но итог всего этого может тебе не понравиться. Дорога к цели всегда интереснее самой цели. Поэтому зачастую прекратить что-либо на самом интригующем месте и есть лучшая цель. Недосказанность и незавершённость дарят свободу, смысл и оправдание всему. Ну что скажешь?
- Да что ты, что ты! – я протестующе замахал руками, а сам невольно поёжился от сказанного Анжеликой «бояться нужно меня». Бедные Павел нерусский (т.е. Поль) и Поль русский (т.е. Павел), снова мысленно предстали передо мной с такими скорбными выражениями на лицах, что я невольно увяз в догадках, чего они хотят: просят ли отмщения за себя или, наоборот, загробно взывают: «Иди к нам!» «Но ведь Павел жив, это не он упал с Львиной Скалы, это другой!», пытался я отнекиваться, но зловещее эхо тревожным набатом звучало в моей голове и раскачивалось в разные стороны, ударяясь о стенки моей черепной коробки, аки язык колокола о внутреннюю его поверхность: «Это он… онн… оннн… онннн…». Наваждение это длилось не более секунды, но его было вполне достаточно, чтобы страх перед девушкой и нехорошие мысли о ней снова завладели мною. Благо, что ненадолго. Невидимый её адвокат, сидящий во мне, уже успел подобрать нужные слова для судьи и присяжных, и мой внутренний прокурор снова проиграл очередное судебное заседание. «Зачем ты думаешь о ней плохо? – увещевал меня этот адвокат-краснобай. - Думай по-другому. И не будет причин для волнения.» И я в который раз соглашался с ним.
– У меня и в мыслях такого не было! – вслух произнёс я вполне искренне. - Я сейчас, я мигом, ты только не переживай, стой на месте, и в заросли не суйся, и возле камней не трись, мало ли, кто под ними водится…
Анжелика сделала предостерегающий жест рукой:
- Хватит, дальше не продолжай. Если только произнесёшь слова «змея», «паук» или «мышь», обратно пойдём вместе и сюда уже не вернёмся. Мало того, ты меня ещё и на загривке своём понесёшь.
- Я понял! – кивнул я в знак согласия, повернулся и бодрым шагом зашагал в обратную сторону. Пока я шёл к началу площадки, откуда начинался небезопасный спуск по коварной кустарной лестнице, по которой мы только что поднялись, я всё ждал, что Анжелика меня окликнет и придумает какую-нибудь причину не оставаться наедине со статуей Лежащего Будды и прочими обитателями, не просто устрашающими на вид, но и опасными для жизни, но она этого не сделала. В принципе, я не хотел идти в монастырь вместе с ней, ибо прекрасно понимал, что второй подъём будет не из лёгких, впрочем, спуск тоже требовал предельного внимания и отнимал силы. Если бы девушка спустилась вместе со мной, она бы уже не поднялась обратно. У меня же не было выбора, я проштрафился, самонадеянно не взял проводника, изначально пренебрёг её советом, и теперь или умри, бегая вверх-вниз по крутой тропе вдоль склона горы, или окажись на вершине. Просто сказать: «Извини, дорогая, не вышло, как-нибудь в другой раз» тут не годилось, я бы потерял в глазах Анжелики все набранные очки, если таковые имелись, конечно.
Где-то на середине пути я убедился, что мы с Анжеликой по-прежнему не одни на этом свете – мне навстречу поднимались две простецкого вида ланкийки, судя по всему, крестьянского роду-племени. Я сперва подумал, не из родиев ли они, касты отверженных, о коих нам поведал Чандана, но, приглядевшись получше, увидел, что по очарованию они далеко не идеал (а родийки должны быть демонически красивы, Чандана сказал!), а посему оставил их в бедных крестьянках. Обе были миниатюрны и худы, совсем не те дородные мамаши и дамы, встреченные нами на Сигирии. У женщины постарше было измождённое то ли жизнью, то ли нынешним подъёмом лицо, длинная юбка до пят и кофточка до бёдер - одного грязно-серого цвета с выцветшим, видимо от бесчисленных стирок, бледным розовым узором из непонятно чего, то ли из лотосов, то ли из чашек с блюдцами. Едва заметив меня, она уже смотрела в мою сторону не отрываясь, испуганно, я бы даже сказал, забито.
Её спутница, на глаз дочь или младшая сестра, поскольку между ними имелось внешнее сходство, напротив, приглядывалась ко мне с оценивающим любопытством, да и сама смотрелась намного выразительнее старшей женщины, хоть и была абсолютно непригодной для моей в неё влюбчивости. Её одежда - та же длинная юбка и кофточка до талии, была уже светлой, а узор сочным, из красных цветов и зелёных листьев, и черты лица у неё были куда более чёткими, особенно глаза, эти обжигающие глаза молодых ланкиек, словно два солнечных луча, пропущенных через увеличительные стёкла. Но подобно тому, как солнце на юге быстро садится за горизонт, то и эта встреченная мною девушка тоже немного поблистает, как яркий цветок-однодневка малосимпатичного на вид и колючего кактуса, бесцельно выпустит из своих глаз тучи отравленных пылающей страстью стрел, почувствует себя на мгновение Дургой и Лакшми в одном лице, потом колесо сансары провернётся ещё на долю градуса, она выйдет замуж и быстро состарится. У лучников в её глазах закончатся стрелы, бойницы её крепостей опустеют, зрачки потухнут и превратятся в невзрачные болотца, затянутые тиной.
Я горько усмехнулся своим мыслям. А сам-то, а сам-то! Скачешь, как дряхлый горный козёл, чтобы угодить и пустить пыль в глаза невесть откуда взявшейся молодой козочке по имени Анжелика. Эх, жизнь не упростишь. Влюбишься – и хана всему. Почва уходит из-под ног и до того устойчивый фундамент становится шатким и зыбким. Словно со скамейки пересаживаешься в стремительные качели. Ну ладно, что с тебя взять, скачи дальше, Игорь Карпов! Под ноги только смотри. И почаще спрашивай себя, особенно перед каждым неразумным поступком на личном фронте: любишь ли ты, или так, самолюбие тешишь.
Женщины решили первыми пропустить меня и посторонились, вежливо давая пройти по узкой тропе гостю их страны, что своей турпоездкой вносит свой посильный вклад в их слабую экономику. А может в них просто сработала генетическая память и они отдавали должное носителю киплинговского «бремени белых»? Хотя, как говорил Чандана, шриланкийцы были весьма строптивыми вассалами своих колониальных владык, несмотря на внешнее миролюбие и покорность, говорить о полном подчинении было бы неверным. Те, кто идёт на Восток войной, редко становятся победителями в долгую. Они сами становятся Востоком и назад не возвращаются. Восток затягивает, как болотистая трясина, медленно и неумолимо, переделывая всех и каждого под себя. И опять Киплинг на уме с его «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». В том смысле, что Запад, придя на Восток, становится Востоком, а Восток, придя на Запад, Востоком так и остаётся. Но мне себя чувствовать в шкуре плантатора в пробковом шлеме вовсе не хотелось. Мне импонировало быть джентльменом и вернуться домой на Запад им же. Поэтому я тоже решил уступить шриланкийским барышням-крестьянкам дорогу, принял немного вправо, в то время, как они приняли немного влево и отступили к скале, имевшей в этом месте искривлённую поверхность, плавно переходящую в некое подобие козырька, отчего им пришлось слегка согнуться в поясе и получилось, что я прохожу мимо, а они мне как бы мне кланяются, ни дать ни взять крепостные своему барину. Чувствуя неловкость, я улыбнулся с максимальной любезностью, на которую только был способен, а талантов моих в этом – кот наплакал, поскольку не дело северным людям лыбиться во весь свой оскал, так вся эмаль на зубах потрескается от мороза, а ходить к дантисту за голливудской улыбкой накладно. Поэтому я приправил свою гримасу «а-ля компьютерный смайлик» ещё и ответным лёгким поклоном, да жестом руки, призванным дать им понять, что я их пропускаю, мол, прошу вас, дамы, и даже кончиками пальцев дотронулся до козырька бейсболки, как лондонский денди до полей своего цилиндра. Короче, всё в лучших традициях Диккенса и пушкинского «Онегина».
Однако женщины не увидели во мне джентльмена и с места не двинулись. Старшая, так та вообще захотела испугаться ещё больше, такое жалкое и просящее отпустить их подобру-поздорову было у неё лицо. Словно не белого человека она встретила по дороге, а одного из своих местных демонов, в которых ещё продолжают верить в деревнях, да и не только. Вот и Чандана не постеснялся сказать, что верит в них и побаивается. А потому держит у себя дома две красочные и жуткие маски основного демона – Гара-яки - лопоухого, с выпученными овальными глазами размером с куриное яйцо, клювом попугая вместо носа и кобрами вместо волос, со зловещей, но голливудской белозубой улыбкой и со слоновьими бивнями, растущими из того самого места, где у Анжелики ямочка на щеке. Одну маску в доме держать нельзя, поскольку от неё исходит вредительская энергия, а если напротив неё повесить другую, точно такую же, то в силу вступает уже элементарная математика, минус на минус даёт плюс, и разрушительные силы обоих масок взаимно уничтожаются. Да и другие злые духи в дом не захаживают, раз уже двое из них и так уже тут. Забегая вперёд, скажу, что улыбка Гара-яки жива в моей памяти до сих пор и вспоминаю я её всякий раз, когда смотрю на знаменитый портрет улыбающегося Юрия Гагарина. Нет, у нашего Юрия Алексеевича просто эталон русской улыбки, столь же редкой, как какой-нибудь уникальный бриллиант, и от того не менее ценной. Но местный скульптор, что ваял бюст Гагарина для фойе отеля Голл Фейс в Коломбо, видать, прежде промышлял деланием масок, или был под сильным их воздействием - он просто вложил беспощадный оскал Гара-яки в рот Гагарину. И теперь перво-наперво Юрий Алексеевич восстаёт в моей памяти именно с такой демонической улыбкой, и только уже потом она принимает облик настоящей, открытой и лучезарной. Ну, как тут не согласиться с Чанданой, что Гара-яка существует и пакостит по мелкому до сих пор хотя бы уже тем, что затушёвывает во мне, пусть и ненадолго, образ первого космонавта планеты Земля.
Но я, кажется, отвлёкся. Пока старшая женщина продолжала бояться, младшая, наоборот, смелела. На её заострённом смуглом лице, которое я находил слишком простым и некрасивым, появилось некое подобие улыбки, глаза, доселе скромно смотревшие в землю, лукаво зыркнули в мою сторону, метнули свои огненные стрелы и тут же опустились долу. Я с удивлением отметил, что стрелы её частично попали в цель, что-то царапнуло меня по сердцу и молодая женщина уже не показалась мне такой непривлекательной при повторном взгляде на неё. Этак после следующего выстрела её глаз она мне почудится уже неотразимой красавицей, а с третьим залпом что тогда: всё, прощай Анжелика? Я опять вспомнил про родиев, касту отверженных, про их женщин, что пленяли своей красотой и подумал тревожно, а не таким ли вот способом они это делали, гипнотизировали своим взглядом и заставляли видеть даже в страхолюдине ни много ни мало, а звезду Болливуда Дипику Падуконе. А если ещё при этом вооружиться знанием легенды, как местная демоница якхиня Кувени окрутила первого сингала, принца Виджаю, тоже представ перед ним в образе прекрасной девы, а после женила его на себе, чему ж тут удивляться, если меня, уж точно не принца, окрутит её дальняя родственница-простолюдинка.
Я не знаю, возможно магические свойства у здешних представительниц прекрасного пола иссякают со временем или исчезают после замужества. Вот и принц Виджая развёлся со своей демоницей ради женитьбы на принцессе из Южной Индии, хотя она ему двух детей родила. Вот и старшая женщина что-то строго выговорила скороговоркой младшей, и та уже глаз не поднимала, стояла понурившись. Лицо старшей, когда она отчитывала младшую, приняло гневное выражение, но едва она оборотилась ко мне, как оно снова стало кротким и испуганным.
Похоже, я становился суеверным. Там, наверху, я оставил демоническую Анжелику, тут, на полпути вниз, я повстречал двух местных демониц, рядящихся под простых крестьянок. Может лучше разойтись с последними по-хорошему, не затягивать сей процесс до превращения меня в свинью, как это сделала якхиня Кувени со спутниками принца Виджаи, полюбив его самого? Ах, да, кстати, и это лишняя гирька на весы гипотезы Чанданы о схожести сюжетов «Рамаяны» с поэмами Гомера «Илиада» и «Одиссея». А также насчёт того, кто у кого сюжет позаимствовал: индийцы у греков или греки у индийцев. Получается, что последнее. В «Одиссее» богиня Кирка (или Цирцея) тоже обращала спутников хитроумного царя Итаки в свиней и тоже воспылала страстью к нему. Надо обязательно поделиться этой догадкой с нашим гидом, хотя он Гомера проштудировал вдоль и поперёк и наверняка сам до всего дошёл, просто ещё мне не успел сказать или счёл это не шибко важным. Но всё равно похвастаюсь и обязательно в присутствии Анжелики, утру девушке носик, так сказать. А пока лучше, если каждый пойдёт своей дорогой, я – вниз, они вверх, и может там, у статуи лежащего Будды, когда они повстречаются с Анжеликой, то заблокируют вредоносные чары друг у друга, как это делают две маски Гара-яки в квартире Чанданы? И я, наконец, отдохну от свалившихся на меня переживаний по поводу того, кто утопил Поля и чуть ли не Павла сбросил с Львиной Скалы. И не проделки ли это самой Анжелики, и не я ли следующий, и не разделаются ли со мной прямо здесь, на Пидурангале. Ну, не совсем здесь, а на вершине, разумеется. Хотя, почему и не здесь? Меня вдруг обожгла мысль, что обе местные женщины могут быть сообщниками Анжелики, из какой-нибудь таинственной и закрытой секты истребительниц мужчин. Во имя богини Дурги, например, или во имя её ипостаси - богини Кали. Подозревали же родиев в кровавом поклонении ей! А если всё подстроено и Павел тоже сообщник? Утопили Поля, скинули кого-то с Львиной Скалы, меня вот заприметили, поскольку я сам подставился там, в ресторане, а потом ещё следить вздумал за якобы сладкой парочкой Анжелика плюс Поль. Может такое быть? Вполне. Хотя нет, чушь собачья!
На всякий случай я обернулся, за спиной никого не было. По крайней мере, Анжелика со зверским лицом и кирпичом в руке, чтобы огреть меня по голове, там не стояла. Второй раз оглядываться на виду у женщин было опрометчиво, если они подосланные, то сразу смекнут что к чему и процесс моей ликвидации ускорится. Самое разумное в данной ситуации было идти, куда шёл. Ну, я и пошёл. Поравнявшись с женщинами, я повернулся к ним лицом и туловищем, и теперь шагал по своему краю тропинки, почти как древний египтянин на каменном барельефе или фреске – голова и ноги смотрят в одном направлении, а остальное тело – в перпендикулярном. Получалось, что я как бы держался от них подальше и одновременно уступал им дорогу, поскольку сама тропинка оставалась свободной. Когда я поравнялся с тем местом, где стояли женщины, наши взгляды со старшей снова встретились, впрочем, она его от меня и не отводила всё это время. Ничего кроме настороженности и ожидания чего-то нехорошего я в её взгляде не прочёл. Младшая глаз не подняла и с преувеличенной сосредоточенностью разглядывала свои простенькие вьетнамки и пятнистые от разной пигментации лодыжки. Но было видно, что она еле сдерживается, чтобы не зыркнуть на меня ещё раз и не выпустить очередную порцию огненных стрел. «Вот пропасть! – с досадой успел я подумать, пока проходил мимо них. – Этак я в каждом ланкийце научусь видеть якхов и нагов – духов, что населяли Шри-Ланку до прихода сюда принца Виджаи. Пора уже возвращаться в тот мир, где меня ждёт услужливый Чандана и улыбчивый шофёр. В их компании шриланкийцы выглядят по-иному. Хотя, постой! – насторожился я, уже оставив женщин за своей спиной. - Ведь родии были хорошими предсказателями и астрологами! А если старшая, как цыганка, разглядела на мне какую-то порчу, или ещё круче, что мне уготовано скоро умереть, тогда понятен её ужас при моём появлении. Кому же понравится встреча с ходячим без пяти минут покойником в столь пустынном и таинственном месте!»
Мне стало не по себе от этих моих измышлений, я мысленно покрутил пальцем у виска, обозвал себя больным, кретином, но легче от этого мне не стало. Несколько раз я оглядывался, даже когда тропинка вильнула за поворот и женщины скрылись из виду. Всё боялся, что они могут кинуться мне сзади на спину, как Панночка в образе старая ведьмы на Хому Брута в «Вие». И опять, подумал я, не иначе как злые проделки Гара-яки всему виной: если при нашей встрече старшая из женщин боялась меня (или прикидывалась, что боится), то теперь, едва мы расстались, я её боюсь. А младшую так и того пуще.
Я прибавил шагу для верности, и чем дальше я шёл, тем тревога моя ослабевала всё больше и больше. И тут одна светлая догадка заставила меня резко остановиться: «Да чего это я, да как же это я так! Они наверняка идут подыматься на вершину скалы, ну так и мы за ними пристроимся. И денег платить не надо».
От мысли, что они могут быть в коварном сговоре с Анжеликой относительно моей персоны, я уже успел избавиться и она меня не пугала. Но бережёного бог бережёт, и я решил, что будет лучше, если я стану держаться на некотором от них удалении и не дам себя обнаружить. А потом ещё понаблюдаю минуту-другую, как они будут вести себя с Анжеликой, вступят ли в контакт, начнут ли шушукаться или, наоборот, громко чего-то выяснять. И всё сразу станет на свои места.
Я неспешно двинулся вверх. Торопиться мне не хотелось ещё и потому, что сил уже почти не осталось. В запале я пообещал Анжелике быть одна нога тут, а другая там, но на поверку выходило, что я зверски устал. И только чувство тревоги и постоянные переживания как-то умудрялись держать меня в тонусе.
Когда я достиг площадки со статуей лежащего Будды, то сразу различил двух женщин, стоявших перед ним в благоговейных позах, со сложенными вместе ладонями на уровне груди и со слегка склонёнными вперёд головами. Анжелика находилась поодаль, там же, где я её оставил и смотрела в мою сторону, что вполне логично, если она меня поджидала. Было непохоже, что она и женщины знали друг друга ранее. Даже на расстоянии, в небрежной позе девушки (обычно в таких стоят дамы лёгкого поведения на ночных автострадах, чуть выставив вперёд одну ногу, согнутую в колене) читалась досада, что она здесь не одна. Едва заметив меня, Анжелика мгновенно сменила легкомысленную стойку на решительные шаги в мою сторону. По тому, как она переходила с обычной ходьбы на спортивную, я понял, что очередной нахлобучки мне не избежать. А за что, будет ясно из самой нахлобучки.
- Ну и где проводник? – глаза девушки метали громы и молнии. – Ты пришёл мне сказать, что мы спускаемся к машине и едем в отель? И зачем я тогда ждала тут всё это время, подвергаясь опасности быть укушенной змеёй?
- Как? – перепугался я не на шутку. – Ты видела змей? Они пытались напасть на тебя или просто проползали мимо?
- Да не видела я никаких змей! – взвизгнула Анжелика. – Но точно знаю, что они смотрели на меня из всех этих тёмных щелей в камнях, где ты копошился до этого.
- А почему же они меня не укусили, когда я там лазил собственной персоной? – раздражение стало овладевать и мной.
- Ты не женщина, чего тебя кусать, напрасный перевод яда, сам умрёшь! – огрызнулась девушка, а меня опять обдало могильным холодком. Что это за постоянные намёки про смерть мою? Мало ей Поля, а, возможно, и Павла? Как пить дать, она последовательница какого-то языческого культа, основанного на людских жертвоприношениях. А тут ещё и старшая из двух ланкиек подлила масла в огонь, ибо снова уставилась на меня с прежним испугом. Видимо, мы своими разбирательствами отвлекли её от молитв. Непонятно было одно: она сейчас боялась только меня или уже с Анжеликой в придачу?
Есть у меня такая идиотская черта – всего пугаться и заранее трястись от страха: и реальных угроз, и мнимых, особенно рождённых богатым воображением. Словно мне не хватает адреналина, а также денег на его выработку при помощи экстремальных видов спорта. Вот и растут препятствия, как грибы после дождя, большей частью в моих фантазиях. А едва опасность принимает осязаемые черты, страх исчезает и появляется удовольствие от мысли, мол, ну вот, дождался, а что я говорил, настал полный трындец, затем на сцену выходит непоколебимая решимость (от которой тоже тащишься, как от остросюжетного сериала) выкарабкаться из создавшейся передряги или хотя бы её перетерпеть. Опасность, как баллистическая ракета, или как шаровая молния - если не достигает цели за короткий промежуток времени, то самоликвидируется. Конечно, азартом и лихачеством тут и не пахнет, это скорее суицидальная форма стоицизма. И всё-таки, я часто ловлю себя на мысли, что куда приятнее было бы жить без проблем и просто прыгать с парашютом после работы. Но стоит мне прийти к такому выводу, и я тут же начинаю рыть себе новую яму, в основном, в финансовых делах. Иногда, разнообразия и цветистости ради, к этому примешиваются нелады на личном фронте. Но не по моей вине. Женщины всегда находят во мне кучу недостатков, правда, уже после того, как влюбляются. Если бы они обнаруживали их до того, то вина была бы на мне. А так, нет.
- Слушай, а ты чего всё время смертью мне грозишься? – решил я поддеть Анжелику, а заодно посмотреть на её реакцию. – Если я сейчас сорвусь с Пидурангалы, как некто с Сигирии, или меня укусит поланга, случайно упавшая мне за шиворот, то ты останешься без денег, а добрый Чандана возьмёт тебя за груд…, хм, - поспешил я поправиться, - за грудки это он меня может взять, а тебя за что-нибудь другое и потребует доплату за тур. Я ведь заплатил пока только за себя. А за тебя ещё нет. Так что погоди отправлять меня на тот свет, дождись оплаты, - я вроде бы делал вид, что подначиваю девушку, а на самом деле внимательно следил за выражением её лица. Но мой выпад в её сторону успеха не имел и кроме усталой усмешки ничего у неё не вызвал.
- Я всегда найду деньги, - ответила она. – Если я буду в компании только с одним мужчиной, и он окажется жмотом, то ты прав, денег я могу не найти. Но если рядом появится ещё один жмот, то деньги будут.
- На меня намекаешь что ли? – в голосе моём зазвучала обида.
- Да нет, солнышко, успокойся, - Анжелика чуть ли не просюсюкала, обращаясь со мной, как мамочка с хныкающим младенцем. – Не переживай, ты не жмот, ты просто бедный рыцарь. Так, где проводник? – не дала она мне возразить на последнее её утверждение про бедного рыцаря, весьма для меня обидное: бедный не бедный, но плачу-то сейчас я.
- Ах, да! – скрыл я свою досаду за деловым тоном. – Тот парень нам не понадобится. Я знаю, как отыскать путь на вершину. Тебе знакомы эти женщины? – указал я на двух ланкиек и опять пристально взглянул на Анжелику, выдаст она себя или нет.
-Нет, не знакомы, - ответила она и в голосе её я не заметил лукавства. – Я аж расстроилась, когда их увидела, они такую уединённость нарушили, никогда не испытывала ничего подобного. Даже змеи, и те попрятались, чтобы не мешать мне побыть наедине с собой. Но они на ме-ня смо-тре-ли! – Анжелика произнесла последние слова по слогам и с повышением тона, прочитав на моём лице желание постебаться на тему змей. А я и впрямь хотел это сделать, вставить шпильку, типа: раз змеи ползали, то почему я не вижу их мёртвых тушек со следами твоих укусов, но съязвить мне не дали. - Я даже подумала, - продолжала она уже ровным голосом, - что эти две бабы съели тебя по дороге, а теперь пришли и мной закусить. – Я невольно хмыкнул про себя, вот те раз, девушка тоже приняла их за родиев или демониц. - А чего ты спрашиваешь? – нахмурилась она. - У тебя с ними что-то было?
Ох уж этот прекрасный пол! Любую умную мысль приправит чувствами, как бочку мёда ложкой дёгтя.
- Да так, ничего, - поспешил я свернуть эту тему, чувствуя, как тошнота подбирается к горлу при мысли о том, какой смысл вкладывала Анжелика в своё «что-то было». – У меня с ними было…, - я сделал паузу и сглотнул, - небольшое замешательство: никак не могли уступить друг другу дорогу, но потом разошлись. Они и будут нашими проводниками, кстати.
Деловитость требовала не слов, а действий. Желая показать девушке, насколько я расторопен в решении вопросов, я быстрым шагом направился в сторону двух местных женщин. Они уже не стояли возле статуи лежащего Будды, а присели на краешек кирпичной кладки рядом с пятками Просветлённого. Святотатства ланкийки не совершали, подошв Будды они видеть не могли, поскольку те упирались в кирпичную перегородку с остатками белой штукатурки, а женщины сидели с другой её стороны.
- Экскьюз ми, лэдиз! – начал я своё обращение к ним ещё на ходу, после чего при помощи жестов и скудного запаса английских слов попытался объяснить, чего мне от них надо. Старшая была от меня просто в ужасе, иного я от неё и не ожидал, а младшая, пользуясь ослаблением контроля со стороны старшей, послала-таки в мою сторону колкий и жаркий взгляд, от которого я даже замедлил шаг, чувствуя, как её стрелы вонзаются в моё сердце и она на несколько мгновений опять сделалась неотразимой, но потом её внимание переключилось на другой объект за моей спиной, который не мог быть никем иным, кроме как Анжеликой. И если в меня летели просто стрелы с горящими наконечниками, то в сторону Анжелики извергся целый сноп «греческого огня». Я даже обернулся невольно, удостовериться, не кучка ли пепла там от неё осталась? Ан нет, девушка была цела и невредима, никакие демонические уловки её не брали, только Господь мог сейчас взять её, но и Он не захотел. Старшая женщина, не сводя с меня глаз, опять что-то произнесла скороговоркой, и младшая послушно потупила взор, как и при первой нашей встрече. Она надула губки, видать, от обиды, шмыгнула носом, как заправская девчонка, которую лишили куклы в наказание за провинность и даже в гневе стукнула ладошкой по кирпичной кладке. Старшая никак не отреагировала на её демарш и с тревогой взирала на меня, стараясь понять, что от неё нужно этому назойливому иностранцу. Наконец, до неё, видимо, дошло, чего я хотел.
- Будда! Будда! – она энергично стала тыкать сухим и корявым указательным пальцем с огрубевшим ногтем, никогда не знавшим маникюра, в статую за перегородкой. – Ногала! – она ткнула им же в скалу, а потом показала наверх. И снова повторила, - Ногала! Будда! - опять её указательный палец смотрел в перегородку, а затем повернулся в противоположную сторону и уставился на тропу, по которой мы сюда пришли. – Вихара! Ногала!
Уроки Чанданы даром не прошли. Меня смутило слово «ногала», но я быстренько припомнил, как гид говорил, когда рассказывал о Пидурангале, что слово «гала» означает «камень, скала». И я перевёл слова старшей женщины практически правильно – «нет скала!», думая, что она говорит английское «ноу» и сингальское «гала!» И только потом Чандана мне объяснил, что в сингальском языке частица отрицания «но» (не) ставится в начале слова и пишется с ним слитно, и женщина объяснялась со мной только по-сингальски: «ногала» - «не скала».
Но едва я разобрался, что означает эта самая «ногала», как сердце моё упало, а сознание преисполнилось панического ужаса. Короткие слова старшей женщины «Будда! Вихара! Ногала!» почти погубили меня и моё невеликое достоинство. Для меня они были сродни смертному приговору, поскольку несли в себе убийственный смысл: оказывается, женщины пришли отдать должное статуе лежащего Будды, лезть на вершину они не собирались и теперь просто вернутся обратно. Я боялся озвучить эту мысль и донести её до Анжелики. И сейчас я даже жалел, что младшая ланкийка не нашла в себе силы испепелить её взглядом, не перед кем было бы оправдываться. Отчаяние придало мне силы, напрягло мозговые извилины и выход из создавшегося положения нашёлся. Скрипя сердце, я достал банкноту в две тысячи рупий, указал ею на вершину скалы, а потом на старшую женщину, как бы говоря: «Доставите нас туда, получите вот это».
Конечно, для бедных крестьянок, знахарок или колдуний-демониц из касты отверженных это были большие деньги. Когда старшая увидела двухтысячную купюру, страх в её глазах сменился огоньком наживы, но, увы, быстро померк, уступив место опять страху. Женщина энергично замотала головой и затараторила своё «ногала». А потом добавила ещё одно слово - «ма;раная». Догадаться о значении этого слова я никак не мог, поэтому счёл его каким-то местным заклинанием, а может передо мной просто извинялись или, наоборот, посылали куда подальше, но вежливо, раз мне было невдомёк о содержании посыла. К тому же я был полностью раздавлен осознанием того факта, что, либо придётся сдаться и спуститься к машине, и как я буду тогда Анжелике в глаза смотреть, да и Чандане тоже, или снова бежать вниз за этим двойником Орландо Блума, будь он трижды неладен! Вернее, оба!
Я было предпринял ещё одну попытку помахать у них перед носом бумажкой в две тысячи рупий, причём с умыслом, чтобы и младшая это заметила, возможно, они ей более надобны, чем её упрямой старухе, хотя это я от злости так думал, старшей женщине на вид было от силы полтинник, а с учётом преждевременного старения, и того меньше. Впрочем, у Тургенева, скажем, или у Куприна, или у любимого теми же шриланкийцами Чехова и Бунина, или у почитаемого мною Лескова, она бы тоже обзывалась старухой; русская классика, конечно, гуманная вещь, но после сорока всем отказывала в праве на жизнь в средних летах: вот ты молод, молод, молод!, а потом бац! и сразу старик.
Но и младшая не соблазнилась деньгами. И даже не посмотрела на них, а так и сидела обиженная, с надутыми губами, болтала одной ногой и сосредоточенно глядела, как туда-сюда качается вьетнамка на тесёмке, зажатой между большим и указательным пальцами стопы. Ослабь она их хватку и улетит тогда вьетнамка в самую гущу джунглей на склоне горы, повиснет на какой-нибудь колючей ветви, сольётся с нею в окрасе, фиг найдёшь и достанешь. Впрочем, не моё это дело. «Уже и бедняки не берут у меня денег, это конец!» - невесело подумалось мне. – «Это что же получается, за три часа взобраться на Сигирию, спуститься, почти подняться на такую же высоту на Пидурангале, спуститься наполовину, опять подняться, а теперь снова спуститься с неё, потом снова подняться, да ещё и с навыками скалолазания, а после снова спуститься! И каждый подъём или спуск – это почти триста метров круто-наклонного пути! Если мои ноги и выдержат, то сердце и дыхалка – нет. Надо капитулировать.»
- Что случилось? – услышал я недовольный голос Анжелики. – Мы идём наверх или торчим тут и дальше? Что тебе сказали эти местные дамы? Заколдовали? Очаровали? Сосватали?
- Если бы! – я виновато развёл руками. – Они не идут на вершину и не знают даже, как туда залезть.
- Иии?.., - тон её вопроса не сулил мне ничего хорошего. Бить она меня не посмеет, кто же лупит не пустой кошелёк, но сказануть что-нибудь обидное может. По мне, так лучше кулаком, чем словом. Кулак поражает, а слово унижает.
- Иии…, - передразнил я её. – И пошёл я вниз. За твоей реинкарнацией Орландо Блума. А ты стой тут, женщин развлекай, а то они чего-то боятся меня, успокой их. Хотя я могу их понять, от всех этих спусков и подъёмов у меня рожа действительно должна выглядеть зверской.
Девушка не стала меня больше поддевать, видя, что выдержка моя на пределе, она лишь обронила фразу:
- А чего ты тогда плачешься? Пошли вниз и дело с концом. Отдых нам не помешает, обед тоже, да и к встрече с Рушаном надо подготовиться, как следует. И мне, и тебе…, - закончила она загадочно-томными интонациями.
- Нет уж! – упоминание Рушана добавило злости моему голосу. – Мы должны попасть на вершину. Будь здесь и жди. Я скоро вернусь. Не один…
- Ещё приведёшь пару местных красоток для гарема? – не удержалась она и съязвила. Я только махнул рукой и снова отправился по ставшему уже почти родным пути.
Спуск не подъём. За него я особенно не переживал, шёл достаточно бодро и только внимательно смотрел под ноги. Когда я оказался около монастыря, двойник Орландо Блума был там, причём на том же самом месте. Он как чувствовал, что мы за ним вернёмся. И без лишних слов устремился по тропинке вверх, я даже рта не успел как следует раскрыть и сказать, что мне нужно. Я старался изо всех сил не отставать от него. А он, видимо заметив мои страдания, которые отчётливо отпечатались на лице в виде выпученных глаз и перекошенного открытого рта, немного сбавил темп и пару раз даже спрашивал, всё ли у меня хорошо. Всякий раз я молча отнекивался, махая рукой, поскольку в горле стоял сухой колючий ком, и я не мог бы вымолвить ни слова, кроме нечленораздельного мычания, пот змейками струился по мне и, скапливаясь под бейсболкой, нещадно щипал кожу головы. Вдыхаемого воздуха хронически не хватало. Всё плясало перед глазами. Больше всего я боялся оступиться и сильно пораниться, если не убиться насмерть об острые плоские камни, служившие ступенями. Поэтому я неестественно высоко задирал ноги, чтобы поставить их на очередную ступеньку и ещё больше терял силы от этого. У каждого в жизни, наверное, случается дорога в ад и вот сейчас я проходил свою. Не хотелось бы скатываться в банальность и говорить, что она показалась мне целой вечностью, но именно так и было. Когда всё закончилось, и мы вновь оказались на площадке перед статуей лежащего Будды, я какое-то время (долгое, как мне показалось, но на деле длившееся не более нескольких секунд), не мог понять, где я, а главное, кто я и как здесь оказался. Анжелика что-то мне вещала, но я не воспринимал сказанное, двух женщин-ланкиек я не видел вовсе и только наш провожатый стоял и молча ждал команды двигаться дальше. А потом мир внезапно включился и я в него вернулся.
Озабоченное лицо Анжелики свидетельствовало о том, что вид мой был ужасен.
- С тобой всё хорошо? – заботливо кудахтала она. – Попей водички, дорогой! – было видно, что девушка не на шутку встревожена моим состоянием. – Может послать молодого человека за врачом?
Сочетание «молодой человек» и «послать за врачом» подействовали на меня, как ватка под самым носом, смоченная нашатырём. Ещё чего не хватало, немощного дедулю нашли! Так и видится немая сценка «врач его осмотрел и дал добро на похороны».
- Не надо никакого врача! – замахал я руками, протестуя. – Я в порядке, лезем дальше!
- Да уж, дальше лезть совсем некуда! – укоризненно сказала Анжелика – Дальше будет одна сплошная ма;раная…
Я ещё раз нюхнул воображаемого нашатыря.
- Что? Что ты сказала, повтори? – воскликнул я, поскольку услышал знакомое слово, прозвучавшее из уст старшей ланкийской женщины.
- Ма;раная, - повторила Анжелика и недоумённо пожала плечами. – Ты когда ушёл, старая женщина всё повторяла его, как заведённая, да ещё и раскачивалась всем телом туда и сюда, словно в трансе была. Я аж перепугалась и на всякий случай отошла от неё подальше, поближе к спуску, чтобы было, куда бежать. Вдруг они местные колдуньи! Вот оно и врезалось мне в память. Забавное словечко, можно вставлять при случае, людей в ступор вводить…
«Ну вот, они ей тоже показались нечистой силой!» - мелькнула в моей голове довольная мысль. – «Значит не я один схожу тут с ума. А слово и впрямь интересное, надо у Чанданы спросить, что оно означает».
- А, кстати, женщины-то где? – вспомнил я про местных якобы колдуний-демониц. – Навстречу они мне не попались. Я хоть и шёл на автопилоте, но за маршрутом следил, препятствия огибал.
- Туда куда-то пошли! – девушка неопределённо махнула рукой, получалось они могли и в колючий кустарник углубиться, но там бы они неминуемо изранились и порвали в клочья свою скромную одежонку, а могли и на скалу залезть, хотя мне отказали в этом даже за деньги. Странно. А могли… Я осторожно покосился на Анжелику, опять подозревая её в нехорошем. Но девушка не проявляла и тени беспокойства по поводу отсутствия женщин. Ушли и ушли, туда им и дорога. Симпатий к ним она явно не питала и их исчезновение сочла во благо.
- Они что, поднялись на скалу? – решил я развеять свои подозрения или их подкрепить.
- Да чего ты пристал? Они тебе родные, что ли? – рассердилась девушка. – Я не видела, куда они делись. Я стояла поодаль, почти у начала спуска, больше глядела на тропу, тебя ждала и высматривала, ну и на них поглядывала время от времени, один раз обернулась, а их и след простыл. И, как видишь, простыл хорошо. Если они колдуньи, то могли просто уйти по воздуху или в нём раствориться, - Анжелика говорила вроде бы как серьёзно, но глаза были очень странные, хищноватые малость, то ли она посмеивалась надо мной, то ли планы коварные замысливала. То есть, была сама собой.
«Вот злобные тётки, а!» - досадовал я про себя. – «Конечно, они подались наверх. Но почему отказались отвести нас за приличную для них сумму? Неслыханный случай для здешних бедняков и даже людей с относительным достатком. А может здесь на самом деле снимается голливудский фильм, актёры выполняют режиссёрскую задумку и вживаются в роли на натуре? И проводником сейчас у нас всамоделишный Орландо Блум, а эти две женщины – загримированные кинодивы, хм, правда кто? Не тянут ни на одну из мне известных. Хорошо, пусть будет мне ещё незнакомые, будущие звездульки, так сказать».
Несерьёзные мысли имеют серьёзные последствия. Они помогли мне прийти в себя, восстановить дыхание и вернуть сознанию ясность, а душе – спокойствие.
- Ладно, пошли наверх, они, наверное, там! – буркнул я и сделал знак проводнику рукой, мол, подниматься пора. Недолго думая, тот пошёл к тому самому месту, где я недавно слепо тыкался во все щели, к самому большому камню, схватился за невидимые мне выступы на нём, подтянулся слегка, занёс одну ногу и будто присосался подошвой к поверхности валуна. Правой рукой нащупал очередную щербину повыше, опять подтянулся, подтащил вторую ногу, раз-два и он уже стоит с улыбкой на вершине камня, знаками приглашая подойти и дать свою руку. А он уж сверху подсобит, нужно только немного помочь себе ногами.
- Дамы вперёд! – я сделал учтивый жест и с лёгким театральным поклоном предложил Анжелике быть первой.
- Попробуешь подтолкнуть меня за попу, получишь нечаянно пяткой в лоб! – серьёзно ответствовала Анжелика. Я нисколько не сомневался, что она так и сделает, но даже за соблазнительную задницу мне её сейчас подсаживать не хотелось. Часом ранее я может быть и согласился бы, часом позже тоже может быть соглашусь, но прямо сейчас - нет. Просто не хотелось, и всё. Может от того, что припомнился мне подъём по винтовой лестнице в Пещеру Фресок на Сигирии, где, не прояви я бдительность, летел бы кубарем вниз, калеча себя и идущих следом. И много всего непонятного клубилось вокруг этой особы по имени Анжелика, «ангелочек» in italiano. Мы были «на ты» всего четыре часа, от силы – пять, а срок выходил лет на пятнадцать.
Анжелика подошла к валуну, протянула проводнику руку, они обхватили друг другу запястья, и он лихо, в одно мгновение, увлёк её наверх и расположил рядом с собой. Настал мой черёд. Но вместе с ним проснулось и ущемлённое самолюбие. Ну как же так, почему я не увидел все эти выбоины, не попытался схватиться за них и тоже подтянуться? Я ведь ходил, смотрел, трогал - камень был абсолютно гладким. Околдовали меня что ли, туманом застили глаза, или это и впрямь возраст вкупе с усталостью так действует? Или я просто забыл непреложный факт: если пошёл в гору, хоть немного, но придётся побыть скалолазом. Это Сигирия со своими искусственными лестницами до самой вершины сбила меня с панталыку, я и здесь ожидал встретить нечто подобное. Моему расстройству не было предела. И потому я захотел взобраться на валун без посторонней помощи. И тем показать свою удаль. Хотя три раза подняться и спуститься на гору за одно восхождение – своего рода удаль и есть, не каждому ещё дано. Дурак, как и казак, тоже бывает удалой.
Мне показалось, что легче покорить валун будет с правой стороны, где он немного подлезал под основной массив скалы и где была довольно просторная щель, куда я уже пробовал протиснуться и где меня посещали страхи по поводу змей. Там я, по крайней мере, смогу взобраться лесенкой, отталкиваясь попеременно одной ногой от валуна, а другой от скалы, имея в качестве дополнительных точек опоры две руки и свою задницу. Нужно только немного подпрыгнуть и за что-нибудь уцепиться. Но едва я туда сунулся, как услышал истерический окрик проводника:
- Ноу, мистер, ноу! – его глаза наполнились ужасом. – Снэйкс! Снэйкс! Гет аут! Гет аут! (Змеи! Змеи! Уходите оттуда! Уходите!)
О, мама миа! Я выскочил из щели, как ошпаренный. Значит предчувствия меня не обманули, я не страшилками себя пугал, а кожей ощущал присутствие этих ползучих гадов. И Анжелика тоже. Почему же они на меня не напали, один укус и дело в шляпе. Не хотели моим трупом загрязнять свою окружающую среду? Ведь сколько их не соберись, всё равно же не заглотят они меня целиком. Или это один из фирменных приёмов любого гида - пугнуть доверчивого туриста, чтобы он потом сам поведал в своих соцсетях и в застольных беседах, каких немыслимых опасностей и приключений стоило ему покорение той ли иной достопримечательности.
- Кам хиэ! (Идите сюда!) – лже-Орландо Блум уже с тёплой дружеской улыбкой протягивал мне руку и приглашал точно таким же способом взобраться на валун, как до этого Анжелика. А та выглядела теперь Гулливером-в-юбке и насмешливо взирала на меня сверху вниз, словно на беспомощно копошащегося под её ногами лилипута. Мне не оставалось ничего другого, как воспользоваться любезностью нашего провожатого, мгновение – и я стою рядом с девушкой. Стыдно до жути, даже смотреть на неё не могу, но чувствую, что она издевательски посмеивается. Хоть помалкивает, и на том спасибо.
- Плиз, кам (Пожалуйста, пойдёмте)! – любезно приглашает нас проводник последовать за ним. Дорога преображается. Теперь нужно перелезать с валуна на валун. Но особых скалолазных навыков уже не требуется. С одного валуна съезжаешь на попе, идёшь короткой тропой, сплошь усеянной опавшими сухими листьями, параллельно протискиваешься в расщелину между двумя огромными массивами камня и тощим по тропическим меркам деревом, чьё семя изволило прорасти в гости земли на одном из камней, а потом, пустив жадные до жизни корни, раскололо с их помощью сам камень и теперь росло по центру его, словно в разбитой человеком клумбе, хотя никто кроме природы руку тут не прикладывал. Через несколько шагов тебя ждёт другой валун, на порядки больше первого, но зато куда более удобный для восхождения, один-два приёма и ты уже на его обширной ровной площадке. А дальше уже вершина самой скалы, откуда откроется восхитительный вид на Сигирию и окрестные дали. Нужно лишь пару раз невысоко задрать ногу, чтобы преодолеть последний небольшой подъём и…
- Ааа! – раздался душераздирающий вопль Анжелики. – Мамочки, змея-а-а! – девушка бросилась ко мне и судорожно схватила меня за запястье. Страх её был неподдельным, она дышала взахлёб и её колотила мелкая дрожь. И вправду, посередине обширного валуна лежала, свернувшись кольцом, средних размеров змея с пятнистым коричневым окрасом, как щиколотки у той молодой ланкийки, что совсем недавно обдавала меня жгучими взглядами. «Только не говори, что это она и есть?» - не замедлила проскочить в мозгу дурацкая мысль. Проскочить-то она проскочила, а вот озвучила её Анжелика:
– Фу, какая гадкая и страшная! – прошептала она и вцепилась в моё предплечье обеими руками. – И вся такая пятнистая, как щиколотки твоей новой знакомой. А вдруг это она и есть? – девушка словно читала мои мысли. – Может, она из этих, как их, людей-змей, нагов, если я не ошибаюсь? Тогда понятно, почему я не увидела, как она исчезла с той второй, кажется, её матерью. Превратились обе в змеюк и уползли по-тихому. Спасибо, что хоть не ужалили. Ой, а если она сейчас это сделает? – Анжелика боязливо прижалась ко мне, понарошку или взаправду значения уже не имело, я опять был счастлив такому мгновению, пусть даже и в присутствии змей. И, разумеется, проводника, пусть видит, чья она девушка. Но я не успел как следует насладиться этим моментом, Анжелика почти сразу отстранилась и пристально посмотрела на меня. – Надеюсь, ты не думаешь, что я дурочка, которая несёт всё, что не попадя? Ты ведь и сам так подумал, что та, с пятнистыми лодыжками, могла превратиться в змею. Не лги мне! - она буквально въелась своим взором в мои глаза и всё там прочла. – Вижу, мы оба дураки. Я не удивлюсь, если оно так и было. В этой стране всё возможно… - Анжелика вдруг хихикнула. – Слушай, а что, если этот красавчик, к которому ты меня ревнуешь тоже наг?.. Ну, не в смысле гол, - она опять хохотнула и указала на проводника взором лукавых глаз, в которых, как мне показалось, вспыхнул и тут же погас неподдельный плотский огонёк, - а в смысле человек-змей?
Разыгравшаяся фантазия Анжелики явно превзошла мою. Если бы такой бред городил я, мне за себя было бы стыдно, а в её устах и манерах это выглядело мило и хотелось ещё. «М-да, старик, - подумал я саркастически, - ты совсем выжил из ума с этой девчонкой. Суток не прошло, а ты уже психический хроник».
Я снова посмотрел на змею. Та никуда не ползла и оставалась на месте в прежнем положении. Голову с раскрытой широко пастью, в которой виднелись мелкие зубы, она пристроила на одном из колец своего тела, и, кажется, пребывала в полной нирване.
- Чэйн вайпэ о тик-поланга, вэри дэйнджрес (Цепочная гадюка или тик-поланга, очень опасная)! – предупредил мой вопрос проводник и улыбнулся при этом, словно там не змея разлеглась, а леди топлес. Затем он показал пальцем в небо и уважительно произнёс: - Санбэйс. Джаст нау нот дэйнджрес, нот хангри, релакс (Солнечная ванна. Сейчас не опасная, не голодная, наслаждается отдыхом)! - говорил он простыми рубленными фразами для нашего лучшего понимания.
- Ой, мамочки, вот значит она какая, эта поланга! – произнесла опять Анжелика, едва услышав слова проводника. Она судорожно вцепилась в меня и семенила в бок маленькими шажками весь путь, пока змея была в поле нашего зрения. Девушка смотрела на неё, не отрываясь. Только, когда мы оказались на вершине Пидурангалы, она успокоилась, но ещё косилась первые мгновения в ту сторону, где цепочная гадюка нежилась на солнышке, хотя видеть её уже не могла; змея осталась этажом ниже и была скрыта от наших глаз скальным выступом. А затем пришла пора наслаждаться другими видами и все возможные и мнимые опасности отступили на второй план.
Конечно, открывшийся вид на Сигирию и панорама на полные 360 градусов стоили того, чтобы ради них предварительно помучаться. Лукавить не буду, с Львиной Скалы картина окружающего пространства поражала не меньше, но отсюда была видна уже сама Сигирия и её причудливые очертания вносили в пейзаж совсем иной настрой. Я видел маленькие фигурки людей на Львиной Террасе, на лестнице, что вела на вершину и на самой вершине. Так вот откуда смотрел Рама на Блистательную Ланку накануне её разрушения! Какое же великолепие открылось его глазам в лучах стремящегося к закату солнца: спешащее за горизонт светило в последний раз обливало его своим светом, зажигало золотом его стены и склоны цитадели, завтра оно уже увидит этот город сперва под тучами стрел, а потом в руинах, и с этой поры на протяжении тысячелетий будет изо дня в день наблюдать, как он погружается в забвение и зарастает буйной тропической зеленью. И всё, как всегда, из-за слабого пола. «Рамаяна», конечно, великий эпос и Сита – потрясающая женщина, но лучше бы она вылетела из виманы Раваны на полном лету и разбилась оземь, а Блистательная Ланка осталось бы цела. И все были бы довольны: и Рама, ибо честь его уже не была бы задета, а мстить за мёртвую супругу, саму наложившую на себя руки, невелика заслуга (за живую или за убитую насильно – другое дело, есть и кому оценить, и кого покарать), и несостоявшийся похититель Равана недолго горевал бы, в конце концов ненавистному Раме он насолил, а Сита… Ну что ж, утешительная мысль из «Бесприданницы» Островского «так не доставайся же ты никому!» послужила бы настоящей палочкой-выручалочкой в подобной ситуации. А так всё кончилось плохо: Блистательной Ланки нет, Равана убит, Рама с Ситой вернулись на родину, но подданные не поверили в её целомудренное поведение в плену у десятиголового властителя Ланки и Рама был вынужден изгнать её и она от горя и стыда провалилась сквозь землю. Ну, и кому легче от этого стало? Хотя… Может оно того и стоило? Как-никак, а родился на свет великий эпос «Рамаяна». Воистину:
«Нет книг великих без великих потрясений,
Без войн кровавых, без трагедий жутких.
Появится на свет литературный гений
По разграбленьи города на третьи сутки…»
Так от Адама повелось: там, где замешана женщина, ход истории развивается по неблагоприятному сценарию.
«Но ведь чертовски хороша!», - это я так об Анжелике подумал, когда смотрел на неё, снова ставшею восторженной от увиденного. Она опять порхала, как птица, кружилась в ей одной ведомом танце, расставив руки в стороны – в её распоряжении была огромная почти ровная площадка, которая начинала заметно идти под уклон только метрах в двадцати от той точки, где мы сейчас находились. Наш проводник тоже смотрел на девушку, как заворожённый, и улыбался искренне и широко.
«Да, с такой женщиной и дрона иметь не надо, - подумалось мне. Я представил, как она вдруг взлетит, я бы даже не удивился этому, если бы такое случилось, волшебная девушка, всего можно ожидать, но почему-то картинка была одна – вот она летит и снимает всё на камеру, то есть я не её в воздухе вижу, а съёмку её с воздуха, как с дрона, но чётко осознаю, что это не дрон ведёт видеозапись, а она, и что за спиной у неё большие белые крылья, то ли ангелочка, то ли бабочки. Но поднять её в воздух силой воображения, чтобы видеть её со стороны, у меня не получалось – она по-прежнему просто порхала по поверхности скалы. И только улыбка сама напросилась мне на лицо, потому что на ум пришла бессмертная сценка Аркадия Райкина: «Вот балерина крутится. Крутится, крутится, аж в глазах рябит. Прицепить её к динамо - пусть ток даёт в недоразвитые районы…»
- Я теперь точно знаю, затерянная Ланка была там, на Сигирии! – чуть ли не пела она, смеясь. – А ты веришь? – она подбежала ко мне. – Веришь? Ну скажи, что веришь! – Девушка схватила мою руку и встряхнула её. – Вот тут стоял Рама и смотрел на неё, на фонтаны и пруды у её подножия, на золотые стены, опоясывающие её, на белоснежные дворцы на её вершине, похожие на облака… А, кстати, облака. Это не туча там? – она указала на восток, где часть неба подозрительно почернела и это свинцово-синее образование явно двигалось в нашу сторону. Находясь под пологом леса у статуи лежащего Будды, мы не заметили перемены погоды. Анжелика указала рукой на небо и обратилась к нашему провожатому: - Вот из ит (Что это)?
- Ооооо! - протянул он, не смахивая улыбки с лица. - Смолл рэйн, ноу проблем (Небольшой дождь, ничего страшного)!
- Да? – с сомнением больше подумала вслух, чем сказала, девушка. – Такая большая тучка и дождик такой маленький? Странно…, - еле слышно проговорила она, и тут же, повысив голос, добавила: - Но зато мы сможем спрятаться от него вот под этим камнем! – Она опять дёрнула меня за руку. – Смотри, какой он огромный! Прям с двухэтажный дом! А когда смотришь на него оттуда, - она махнула рукой в сторону Львиной Скалы, - кажется, что он не так уж и велик. Прав Чандана, он размером с тот Золотой Камень в Мьянме, если не больше. Ну скажи, что ты со мной согласен, чего молчишь? – она снова затеребила мою руку.
- Да согласен я, согласен, - как бы неохотно пробурчал я в ответ, хотя был полностью на её стороне в этом вопросе. Я вдруг вспомнил про двух местных женщин и теперь мог убедиться, что на вершине Пидурангалы их не было. Если их тут нет, то куда они могли подеваться? Меня это стало напрягать и беспокоить. Может они всё-таки тут, прячутся за камнем с противоположной стороны? – А пойдём, действительно, глянем на него вблизи, прислонимся ладонями к его поверхности и пропитаемся его энергетикой. Сфоткаешь меня, наконец, на фоне его и Львиной Скалы, - обратился я к Анжелике.
- А пойдём! – согласилась она легко, весело и без лишних раздумий, и подозрения мои опять улеглись. Я жестом показал проводнику, что мы идём к камню и он кивком головы и с улыбкой дал знать, что понял наши намерения. Но сам с места не двинулся, видимо, в его задачу входило доставить нас сюда и спустить обратно. Может он и владел большим объёмом информации, но выслушивать её на английском, пусть даже элементарном, не хотелось.
Несостоявшийся двойник Золотого Камня в Мьянме и впрямь был колоссальных размеров. Когда мы подошли к нему вплотную, мне он уже казался высотой с пятиэтажную «хрущёвку». Правда, потом, когда я пригляделся получше, он потерял в росте пару этажей, но всё равно выглядел очень внушительно. Поверить в то, что его сюда приволокли или подняли откуда-то снизу, я не мог, не хватало фантазии. Скорее всего он был тут уже изначально, его могли передвинуть на какое-то незначительное расстояние, это я ещё мог как-то вообразить. Тем более, что на поверхности камня осталось много выбоин от работы древним зубилом и даже сколов, вызванных перепадом температур – видимо, под камнем разводили костры, а потом поливали заранее припасённой водой (или подавали её наверх тем же таинственным способом, что и на Сигирию), в результате камень трескался и от массива отслаивалась какая-то его часть, как правило, в виде тонкой пластины.
Первым делом я обошёл вокруг камня и никаких женщин там не обнаружил, в чём я нисколько не сомневался. Значит, ноги их здесь не было. Мне опять стало тревожно, но я решил отложить беспокойство до поры до времени. Может тут был ещё один путь на вершину, которым проводник нас не повёл по причинам безопасности или ещё каким? Может они спрятались, когда мы вместе с проводником поднимались к террасе лежащего Будды? Увидели меня, с маниакальным упорством в третий раз идущего в гору, струхнули и притаились за каким-нибудь камнем или деревом (от такого одержимого и сомнительного фрукта лучше действительно держаться подальше), я ведь тогда плохо различал, что творится вокруг и смотрел только себе под ноги, да вперёд; не зря же старшая всё пугалась меня, как боятся ихнего Гара-яку, и всё твердила про какую-то там «ма;ранаю», даже в моё отсутствие.
Как и его собрат Золотой Камень в Мьянме, валун на Пидурангале тоже должен был стоять шатком основании и, судя по всему, в своё время этому усиленно способствовали. Следы деятельности древних камнетёсов были повсюду. Валун-гигант располагался почти на краю скалы в ложбинке, естественной или искусственной уже понять было невозможно; в ней он по замыслу зодчих далёкого прошлого и должен был слегка раскачиваться без угрозы сваливания вниз, будто и он покоился на волоске Будды. Работа по каким-то причинам не была доведена до конца и валун на Пидурангале таким свойством так и не обзавёлся, как и не стал Золотым Камнем номер два, если не номером один. Но и в грубом, естественном своём обличии он притягивал взор и оставался кладезю неразгаданных тайн, о которых Чандана успел нам поведать на Сигирии. Под ним, со стороны, обращённой к Львиной Скале, находилась небольшая площадка, где можно было сесть, свесить ножки вниз и, болтая ими, любоваться видами Сигирии. Пока я ходил вокруг валуна, Анжелика уже разместилась там и делала именно то, что я только что описал, то есть болтала ногами и любовалась видами Львиной Скалы.
- Чего ты там бегаешь, как неприкаянный? – сказала она, не поворачивая головы, - Смотри красота какая! Давай, присядь, тебе, дедуля, отдых не помешает, - на этот раз она обернулась уже с лукавой мордочкой и показала мне кончик языка.
- Спасибо, внуча! – я охотно плюхнулся рядом, нисколько не задетый такой уничижительной фамильярностью как «дедуля», ибо вымотался изрядно и ни на какие пикировки сил уже не осталось, и только усевшись и свесив в пропасть теперь уже свои собственные ножки, я испуганно подумал, что сбросить меня вниз ей не составит особого труда. Резкий толчок руками, и я полечу на встречу с Полем и, как это сейчас в политике говорят, хайли лайкли, с Павлом. Я весь напрягся, плотно прижал ладони к каменному основанию, на котором сидел, быстрым движением глянул себе под ноги, чтобы понять, как долго и куда я буду лететь в случае толчка, и столь же быстро отпрянул назад. Своими наблюдениями я остался доволен, падать придётся не шибко высоко, подо мной густые кроны деревьев, ветви спружинят и задержат падение, а если не растеряться и правильно сгруппироваться, то можно даже зацепиться за них и отделаться в итоге лёгкими царапинами. Если не получится и я проскочу дальше, к царапинам добавятся сильные ушибы и переломы чего-нибудь. Но смерти избегу. Мне даже полегчало на душе от такого умозаключения, но я счёл за благо чуток отодвинуться от края, на несколько спасительных сантиметров и придать спине слегка откинутое положение. Теперь я в безопасности, никакое внешнее воздействие не заставит меня принудительно сигануть вниз, если только сам камень не даст трещину и не обрушится вместе со мной. Я представил в мыслях такую картину, даже услышал треск ломающейся горной породы, вообразил злорадствующее лицо Анжелики, которая следила бы, как я проваливаюсь вниз, словно съезжаю в бассейн по жёлобу с водной горки, и как я в последний момент успеваю схватить её за руку и, визжащую от страха, под мой гомерический хохот увлекаю за собой в преисподнюю. Вполне нормальная концовка для средней руки ужастика.
Хотя для развития подобного сюжета мешало, по крайней мере, одно обстоятельство. Это наличие с нами третьего лишнего, то есть проводника. Не думаю, что девушка решила бы меня спихнуть у него на глазах. Я на всякий случай посмотрел, где он, не отвернулся ли, тогда можно улучить минутку для воплощения коварного замысла, но нет, он стоял неподалёку, опёршись поднятой рукой о поверхность валуна-гиганта и смотрел в нашу сторону и ждал момента, когда он нам снова понадобится. Видя, что я обратил на него внимание, он лучезарно улыбнулся.
А главное, сама Анжелика не проявляла никаких признаков агрессии, сидела себе и сидела, болтала ножками и мечтательно глядела на Львиную Скалу. Как будто жизнь прекрасна и удивительно и нет утонувшего Поля и Павла, то ли сброшенного с вершины Сигирии, то ли сумевшего как-то незаметно просочиться на выход мимо меня. Чандана его видел, а Чандана не врёт, в этом я был уверен, он, конечно, малость сочиняет на потеху туристам, но у него работа такая.
Мне мои страхи опять стали казаться паранойей. Девушка вела себя вполне естественно, никакой комплекс вины не просматривался в ней и в помине. Если она и горевала о смерти Поля, то быстро её пережила, особенно, если сама непричастна к этому, я бы тоже не сильно горевал по шапочному знакомому – покивал бы головой сочувственно, поцокал бы языком, сказал бы пару раз «ну, как же так!», и дело с концом. Вот по Павлу она бы страдала, тут сомнений нет. Даже, если бы сама его и укокошила. Однако в грусти по нему она не замечена не была, от меня это не ускользнуло бы, у меня теперь на неё глаз намётан, раз уж так всё завертелось, я готов её обвинять по сто раз на дню и ровно столько же оправдывать. Как сейчас, обвинил и тут же оправдал.
- Какой потрясающий вид! – прервала мои размышления Анжелика, придвинулась ко мне поближе, положила голову на моё плечо и двумя руками обхватила моё предплечье. Я напрягаться не стал, за спиной стоял проводник-свидетель, скинуть меня у него на глазах она не посмеет. – Ты хоть восхищаешься тем, что видишь, или так, сделал снимок и пошёл дальше, дома посмотрю? – Она дёрнула меня за руку, которую до этого оккупировала без спроса. – Чего там, дождя не видно? – сразу же задала она второй вопрос. Я посмотрел через плечо в ту сторону, откуда наползала туча, в лучах солнца она не казалась такой страшной, хотя дождь из неё лил, но не тонкими косыми нитями, а сплошной матовой завесой и было совершенно непонятно, накроет она Пидурангалу или пройдёт мимо. Однако, наш сопровождающий, как говорится, не парился по этому поводу, никуда нас не торопил, значит и нам волноваться нужды не было.
- Дождь я вижу, - ответил я, - но похоже нам придётся любоваться им со стороны.
- Это хорошо, - промурлыкала Анжелика и, устраиваясь поудобней, ещё крепче сжала мою руку и потёрлась щекой о моё плечо. – Посидим так немного и пойдём дальше.
Наступила идиллическая пауза в наших непростых и недолгих отношениях. Я застыл в одном положении и не смел шелохнуться, чтобы девушка не дай бог не отпрянула от меня. «Может руку на коленку ей положить?» - мелькнула мысль, но я её не одобрил. Я попытался сосредоточиться на созерцании Львиной Скалы, на людишках-муравьях, что сновали по её вершине, взбирались по лестницам, а некоторые даже протягивали свои тонюсенькие ручонки в нашу сторону и видимо что-то про нас говорили, о точно таких же забавных ничтожных муравьишках с их точки зрения, однако близость Анжелики вела мои мысли в ином направлении. Хотелось видеть себя Рамой, а девушку - освобождённой из плена Ситой: вот перед нами поверженная и разрушенная Ланка, её правитель демон Равана убит моею собственной рукой, хотя нет, в нарушение сюжета пусть он, как и царь-отцеубийца Касьяпа, что отстроил Ланку заново и сделал её Сигирией – Львиной Скалой, тоже наложит на себя руки сам, видя какая цена им уплачена за похищение чужой жены – город в руинах, его сыновья и ближайшие соратники убиты, полегло много его воинов и простых подданных, пусть и он бросится со скалы вниз. Как и тот бедолага, что упал сегодня, и про которого я не хочу, но думаю, что он Павел. Хотя те живые, что находились на вершине в момент его падения тоже бедолаги - они ведь теперь все подозреваемые и пока их не опросят, не запишут их личные данные, им со скалы никуда не деться, хоть стой, хоть падай, хоть помирай от жажды. Это особенно несправедливо, потому что убийцы там давно нет. «Стоп, а кто у нас убийца? Кого ты имеешь в виду?» - спохватился я, поймав себя на мысли, что опять думаю про Анжелику плохо. – «А вдруг там, на Сигирии, потому и тычут руками в нашу сторону, что знают, кто убил? И показывают полицейским, да вон они, убийцы-то, ножками дрыгают на соседней горе, берите их тёпленькими! А те уже и рады стараться, идут на приступ Пидурангалы, мчат во всю прыть, задыхаясь от усталости точь-в-точь, как я!» - сомнения, обвиняющие Анжелику, а меня выставляющие её пособником не собирались сдаваться так просто, но я сопротивлялся, как мог. – «В конце концов, причём тут тыкающие в нас посетители Сигирии, они могут тыкать и не в нас, а просто в гору, потому что сами хотят попасть туда и терзают своих гидов лишними вопросами на этот счёт? Кроме того, ничто не мешает тому же Чандане исполнить свой гражданский долг и заявить о своих подозрениях относительно Анжелики куда следует. Оснований для этого у него более чем достаточно. Но он этого не сделает, хотя бы потому, что я этого не хочу, а деньги его у меня», - подытожил я свои панические умозаключения, нисколько их не стыдясь. – «Думать малодушно не грех, грех малодушно поступать», - выбил я для себя в бронзе утешительную сентенцию.
- Ты чего застыл, как египетский Сфинкс? – толкнула меня в бок своим локтем Анжелика и внезапно осеклась. Я совсем окаменел и даже обернуться побоялся. Значит полицейские уже на вершине, сейчас винтить начнут. – Ух ты, ничего себе! – девушка вновь ожила и ткнула меня в бок ещё раз. – Как это я про Сфинкса удачно ввернула! Ты только посмотри на правый край Сигирии, ничего тебе не напоминает?
Я не сразу понял, что она от меня хотела, в мыслях мне уже заламывали назад руки и надевали наручники стражи порядка, но едва я осознал, что арест откладывается на неопределённый срок, меня словно подменили, я стал похож на китайского болванчика с пляшущей головой.
- Что там? Где? – стал я рыскать взглядом и тянуть вслед за ним шею то в одну сторону, то в другую.
- Бедненький, загоняли тебя сегодня, ничего не соображаешь, - издевательски-сочувственно произнесла Анжелика и легонько погладила меня ладошкой по голове, а точнее, по надетой на неё бейсболке. Потом с усилием коснулась подушечками пальцев моего затылка, они буквально присосались к нему и повернула мою голову в нужном направлении. – Ну, убедился?
- В чём? – я пялился на восточный край Львиной Скалы, но ничего не замечал. Не дай бог, ещё один добровольный прыгун из жизни в смерть.
- Вот слепой! – не выдержала девушка и ещё раз хорошенько встряхнула меня, теперь уже ударом плеча о плечо. – Ну посмотри, неужели ты не видишь, что восточный край Сигирии тоже напоминает контуры головы египетского Сфинкса? И ведь смотрит он на запад, на закат солнца. Вот это номер! Вот бы линию прочертить на карте, посмотреть, так ли это?
- Чандана прочертит, он в этом деле мастер, - ответил я квёло, не потому что был в какой-то прострации, просто я уже убедился в правоте Анжелики и меня снедало чувство зависти и злость на себя, что отвлёкся на какие-то дурные мысли, а главное прошляпил если не открытие, то хотя бы тему для бахвальства. Это я должен был сказать ей: «Смотри, какая интересная штука!», а не она мне. И она должна была на это ответить: «Подумаешь! Ерунда полная, обычная игра света и тени». А я должен был бы горячо оправдываться и доказывать, что это не так, а она бы подливала масла в огонь и подзуживала ещё больше, а про себя бы думала, бросая на меня украдкой, между залпами злословия, нежные взгляды: «Какой он умный!»
- Слушай, надо сказать об этом Чандане, - не унималась Анжелика. Она уже не плечом меня толкала, а тыкала своим острым локотком мне под рёбра и ей, похоже, это нравилось куда больше. - Пусть со всех четырёх сторон он Сигирию обследует. Ой, смотри, смотри, а на восток-то уже голова дракона глядит, или даже змеи со сжатой пастью. Ой, а если пасть открыта, то это опять морда льва, только уже не Сфинкса, а настоящего льва. Смотри чуть ниже, видишь, как будто пасть приоткрыта…
От её слов у меня рябило в глазах. И я на какой-то момент перестал её слушать. Я видел, что западный край Сигирии напоминает контуры львиной головы или головы Сфинкса, только с вытянутым затылком и этот самый затылок становится головой или дракона, или змеи со сжатыми челюстями, или льва с разверстой пастью. Всё это можно было бы списать на игру воображения, но мы так видим оба, и это факт. Восток поклоняется дракону, а запад поклоняется льву, я это не сам придумал, а где-то вычитал, похоже. Или сам, неважно. В Китае, Вьетнаме, Индонезии рассказывают сказки про драконов, здесь, в Шри-Ланке и в Индии, и западнее, в Африке, на Ближнем Востоке, в Средиземноморье – про львов, у нас на севере – про медведей, а на юге… На юге увы некому сказки про пингвинов сочинять. Полярники – не сказочники, а лемурийцы ушли на дно Индийского океана, как атланты – на дно Атлантики. У них наверняка про пингвинов сказки были. Надо у Блаватской почитать при случае.
- Ну что, посидели и хватит? – прервала мои блуждающие бесцельно мысли Анжелика. Она явно была горда собой. И конечно же сразу раскусила, что задела моё интеллектуальное достоинство, мужское было задето уже и так. – А то меня одолевает эта, как её, ма;раная, вот! Звучит, как массаж. Как ты думаешь, что это слово означает? Мороку или нирвану?
Мне самому было интересно это узнать. Я жестом подозвал нашего проводника, и он с готовностью оказался возле нас. Если бы он знал русский язык, я бы спросил его в лучших традициях нашей классической литературы: «Скажи-ка, любезный…», но поскольку он может быть его и знал, но не до такой степени, то я задал ему простой вопрос на английском:
- Вот из ма;раная (Что такое ма;раная)?
Реакция его на мой простой вопрос оказалась неожиданной. Улыбка с лица мгновенно слетела, как последний осенний лист с ветки от дуновения морозного ветра, глаза округлились и наполнились неподдельным ужасом. Неужели и он разглядел во мне Гара-яку? Долго же он кумекал на этот счёт, а с виду сообразительный парень. Или просто вопроса не расслышал, и тогда я его повторил. На сей раз он ответил, но с усилием, словно пропихивал, сглатывая, застрявший комок в горле:
- Скьюзми, сёр, итс дэс (Извините, сэр, это смерть)!
- Вот (Что)? – не понял я.
- Ма;раная из дэс, сёр (Ма;раная – это смерть, сэр)! - ещё раз повторил он испуганно, но торжественно.
- Полная нирвана, вот что это значит, - услышал я спокойно-холодный голос Анжелики, какой бывает у маньяков, вампиров и у зомби в триллерах. Говоря это, она отстранилась от меня и села прямо. – Короче, эти две тётки смерть накаркали…
- Кому? - я молниеносно вскочил на ноги, словно подброшенный вверх реактивной струёй.
- Кому-нибудь, - ответила она всё-тем же потусторонним голосом, но выглядела при этом по-человечески. – Может себе, может нам с тобой…
- Не многовато ли смертей рядом с тобой? – не удержался я от ехидного вопроса, хотя сам был на грани паники. Как ни крути, а ланкийские женщины ведь тоже куда-то пропали.
- А ты себя проверял? – огрызнулась она и подала мне руку, чтобы я ей помог подняться. Я ничего ей не ответил. Вернее, я хотел ей ответить, но нужных слов при отсутствии мыслей не нашлось. В голове вертелись только две истерические фразы: «Да как ты смеешь? Да кто ты такая?» и всё.
- Ладно, - примирительно съехал я со скользкой темы. – Давай досмотрим вершину по-быстрому и вниз. Мы и так уже выбиваемся из графика… Ну да, ну да, не смотри на меня так, я тому виной, не спорю, - упредил я её, видя, что она собирается выдать на-гора обычную в таких случаях фразу: «А кто виноват?» - Может успеем до дождя, а может он нас и не затронет.
Не сговариваясь, мы с опаской посмотрели на небо. Туча вырастала в серьёзную проблему, но у неё ещё был шанс обойти нас стороной. Ну или хотя бы задеть самым краешком.
- Рэйн (Дождь)? – я снова привлёк внимание нашего проводника к возможности промокнуть до нитки, но он только равнодушно отмахнулся:
- Ноу проблем, ноу рэйн (Не беспокойтесь, дождя не будет)!
Я очень хотел ему верить, но туча висела как-то непонятно и двигалась в неопределённом направлении. Но Лже-Орландо Блум по-прежнему оставался безучастен к возможности промокнуть до нитки и это сильно обнадёживало. Доверие – мощное чувство, пока доверяешь, оно сильнее любви и ненависти. На доверии всегда сделаешь больше, чем по любви. И теряешь его почти безболезненно, а любовь нет: и расстаёшься с ней с кровью, и не расстанешься никогда.
Не успели мы сделать и шага, как наш проводник показал на смартфон в моей руке, потом на меня и Анжелику, потом на гигантский валун и на Сигирию поодаль. Сперва я его не понял:
- Ват (Что)?
- Фото, - ответил он. – Фор ю, сёр, энд фо лэди (Для вас, сэр, и для дамы)!
- Аааа! - протянул я в точности, как Семён Семёныч Горбунков в «Бриллиантовой руке» и обязательно хлопнул бы себя ладонью по лбу, да козырёк бейсболки помешал. Потом обратился к Анжелике. – Он предлагает нам сфотографироваться на память на фоне этого камня и Львиной Скалы.
Девушка сосредоточенно всмотрелась в моё лицо, несколько раз повела взглядом туда-сюда, опять впилась в меня взглядом, скептически скривила ротик и поморщила носик, а потом неожиданно спросила:
- А ну-ка улыбнись!
- Что? – не понял я. – Зачем?
- Затем, - ответила она деловито. – Ну улыбнись, тебе жалко, что ли?
Я изобразил улыбку одними губами, не разжимая их.
- Не паясничай, - сделала она мне выговор. – Ты по-настоящему улыбнись, широко, как вот этот прекрасный юноша, - она кивнула в сторону нашего проводника, а он, словно чувствуя, что от него хотят, опять оскалился по-голливудски. Обнажил свои зубы и я. – Дааа…, - протянула разочарованно Анжелика. – Видел бы ты сейчас себя со стороны. У тебя улыбка кровожадного зверя, измученного погоней за жертвой. Видать твои частые побегушки с горы и в гору даром не прошли. Ты восстановись сначала, верни себе человеческий облик, а то если я рядом с тобой сфотографируюсь, другие подумают по твоей гримасе, что ты еле сдерживаешь ко мне отвращение. – Она выждала немного, видимо наслаждаясь моим унынием от услышанного, потом вновь сказала, - Ну-ка, улыбнись ещё разик. Да поширше, да полюбезнее. – Я покорно и старательно исполнил её просьбу. – Всё-таки, нет, - подытожила она и поморщилась. – Наверное, те две тётки были колдуньями и запустили в тебя какого-нибудь местного демона. Такую улыбку я встречала только на здешних масках. Вот что, друг любезный, фоткайся-ка ты один! И я попробую получиться в кадре одна. Без тебя это трудно будет сделать, конечно, но я рискну, - закончила она с подчёркнутой издёвкой, взяла из моей размякшей руки смартфон, подошла к проводнику, вручила ему гаджет и, указав в мою сторону, произнесла отстранённо: - Плииз, мэйк э фото (Пожалуйста, сфотографируйте)! - Затем добавила с кокетливой улыбочкой, - Зэн ми, бат он хиз мобайл олсоу (Затем меня, но тоже на его мобильный).
Лже-Орландо Блум обнажил свои зубы, они сверкнули, словно далёкие, находящиеся у самого горизонта, белоснежные купола-дагобы буддистских монастырей, и не будь на глазах Анжелики солнцезащитных очков, это сияние могло бы поразить её в самое сердце. Бережно взяв из её рук мой смартфон, он отошёл на десяток-другой шагов, потом предложил то же сделать и мне, чтобы и сам валун, и заросли гигантского, похожего на кактусы, молочая по левую руку от него, и Львиная Скала в отдалении вошли в кадр. Он навёл на меня камеру, сделал снимок, ещё один, попросил улыбнуться и сам показал как, снова сделал два кадра, потом немного сместился в сторону, ещё раз меня запечатлел, потом стал показывать, какие манипуляции я должен делать со своими руками, чтобы принять определённую позу, собственно, всё свелось к одной единственной – держать свою правую руку над головой ладонью вниз, то приподнимать её, то опускать и всего лишь для того, чтобы в кадре получился эффект, будто я накрыл ладонью вершину Львиной Скалы и как бы поглаживаю её. Я щерился при этом широко и вымученно, а в глазах застыло голодное отчаяние, щёки мои слегка ввалились, видимо, за прошедшие полдня, благодаря активному треккингу я сбросил немало лишних кило. Душевные переживания от круговорота событий, в которые я оказался вовлечён, тоже внесли свою посильную лепту в моё похудение буквально не по дням, а по часам. Перед тем, как показать мне фотки, проводник ещё раз предложил Анжелике стать рядом со мной для совместного снимка, но она отказалась и тогда мы с ней просто поменялись местами. Она также «погладила» ладонью вершину Сигирии по указке нашего провожатого, но потом взяла инициативу в свои руки и устроила целую фотосессию с различными ракурсами и подчёркиванием особо привлекательных частей тела, с глазками, губками и даже с чем-то бестелесным, но осязаемым и присутствующим в кадре. На всё про всё у неё ушло не более минуты, после чего проводник вернул мне смартфон и даже поклонился при этом. «Будешь любоваться мной до конца жизни», - успела шепнуть мне Анжелика, когда проходила мимо. Она улыбнулась с ехидцей, коснулась кончиками пальцев моего запястья и слегка погладила его, словно давая понять, что всё, что она сейчас говорит и делает, она говорит и делает понарошку. Несмотря на тонкогубую ледяную улыбку снисходительного превосходства, было видно, что внутри неё всё же тлел какой-то источник подогрева и жёсткие губы слегка подрагивали под напором исходящего оттуда тепла. Возможно, она бы и выплеснула его, как это отчасти случилось минутами ранее, когда мы сидели рядышком и любовались видами Сигирии, а её голова покоилась на моём плече, но видимо растаять совсем команды ещё не было.
Наш проводник повёл нас к противоположному, более низкому краю скалы. Мы ступали по тёмной, чуть шероховатой, местами почти гладкой поверхности, которая плавно шла под уклон. По внешнему виду она напоминала застывшую миллионы лет назад вулканическую лаву, только старательно утрамбованную солнцем, ветрами, осадками, да неисчислимым количеством человеческих ног. Справа параллельным курсом продолжала своё движение пугающая меня туча, из которой проливался косой столб дождя. При взгляде на неё мне вспоминалась сцена из «Войны миров» Герберта Уэллса, где марсиане на гигантских треногах разгуливали по доброй старой Англии и поливали сверху всё живое тепловыми лучами, такими же косыми, как и ливень из нашей тучи. Она и обликом своим походила на эту зловещую марсианскую машину, а дорисовать к ней треногу было пустяшным делом для мало-мальски развитого воображения. Мне казалось, что она даже подрагивала, словно бы не плыла по небу, а шла вразвалку, переставляя со скрипом эти треноги на шарнирах. Слава богу, что из неё низвергалась при этом вода, а не пламень, хотя… Как в песне поётся, «Вот пуля пролетела - и ага!» Вот молния сверкнула – и Уэллс! Полный причём. Что стоит молнии ударить в вершину скалы, она же любит бить в возвышенные места. А если их будет много, целый пучок, какими в мультиках и на картинках пуляются с небес древние боги, будь то греческий Громовержец Зевс или индийский метатель молний Индра? Ох, как она клубилась и клокотала, эта туча, то замирала и даже скукоживалась немного, а потом опять раздувалась, темнела и погрохатывала, как страдающий запором человек, когда он надувает щёки, краснеет от напряжения, покряхтывает и пыжится изо всех сил, рискуя заработать пупочную грыжу. Вот и тучу словно бы пучило от непроходимости накопленного в ней электричества. От этого туча виделась ещё более жуткой, чем была на самом деле, и мне казалось, что движется она уже не совсем параллельно, и по закону подлости обязательно зацепит нас хотя бы краешком, чтобы вымочить с ног до головы – это в лучшем случае. А в худшем, вообще возьмёт, да и смоет с вершины, вон какая тут гладкая поверхность, даже идя посуху ощущаешь её слабое сцепление с подошвами обуви. А на мокрой так вообще будет чуть ли не каток. Стоит малость подтолкнуть или сам поскользнёшься, грохнешься на пятую точку и понесёшься со свистом навстречу неминуемой гибели – пока паника пройдёт (или не пройдёт), пока сообразишь, что к чему, пока решишь, что делать, уже и в пропасть сверзнешься. Хорошо, если успеешь затормозить своё скольжение, уцепившись за незначительные выбоины в древней лаве растопыренными пальцами или пятками, а если нет? Ведь по склону будут течь потоки воды, и ты будешь в них, как бумажный кораблик в ручье с талой весенней водой: или натолкнёшься на препятствие или тебя унесёт вместе потоком в канализацию. Останется уповать только на одно – что кроны деревьев внизу как-то сумеют спружинить и замедлить твоё падение во всех смыслах – и физическое, и моральное.
Такие вот страшилки носились в моём мозгу – сером веществе типичного городского обывателя, привыкшего пичкать себя неврозами по поводу и без. А туча тем временем подошла уже настолько близко, что матовая пелена дождя теперь не выглядела сплошной, а расслоилась на отдельные ниточки-струи.
- Ноу рэйн (Дождя не будет)? – я опять ткнул пальцем в сторону тучи с выражением обеспокоенности на лице.
- Ноу проблем (Нет проблем!), - ободряюще покачал головой наш провожатый. – Вэзэ из гуд (Погода великолепная!), - снова произнёс он, белозубо осклабился и показал поднятый вверх большой палец. – Лук эт зис (Посмотрите сюда)! – переключил он наше внимание на выдолбленный в скальной породе прямоугольник, по длине разделённый пополам бороздой той же глубины, что и по контуру. Внутри очерченной поверхности, почти по центру, находилось углубление, скорее естественное, чем рукотворное, заполненное водой где-то на треть, - свидетельство того, что тучи не забывают проходить над скалой и поливать растущие на её вершине кактусообразные молочаи – Эйншэнт тэмпл (Древний храм)! Буддист эйншэнт тэмпл (Буддистский древний храм)! – тут же поправился он с нотками превосходства в голосе, словно никакой другой религии здесь нельзя было иметь своего святилища, не по праву места, что вполне логично, а просто - потому что. Меня это немного покоробило, но лишь на мгновение, ибо я был в буддистской по преимуществу стране, наш провожатый состоял при службе в буддистском храме, в конце концов, долгих буддистских проповедей он нам не читал, а гордиться своей принадлежностью к сангхе (буддистской общине) у себя в буддистском доме – а где ещё, собственно, как не в нём? При этом юноша не стал утруждать себя дальнейшим рассказом, что это за храм, буддистский ли он, и храм ли это вообще. Сам я засомневался в таком утверждении, поскольку ему там просто негде было разместиться. Поставить времянку под навесом, типа сборно-разборной торговой палатки на однодневном рынке, это можно, пазы в камне как раз помогут ей не быть унесённой ветром. Скорее всего, по моему дилетантскому разумению, это было место для медитаций или… Тут меня ослепила заманчивая мысль, достойная рассказа Чанданы. А не посадочный ли это знак для летающих колесниц-виман, а? Я собрался было поделиться своей догадкой с Анжеликой, но взгляд мой снова упал на тучу, которая уже перестала прикидываться, что проскочит мимо и в открытую шла прямо на нас, волоча за собой матовый дождевой занавес. С вершины скалы было хорошо видно, как ходят ходуном пышные кроны деревьев под ударами дождевых капель, словно невидимая рука прачки истово полощет тёмное-зелёное бельё. Даже неисправимому оптимисту становилось ясно, что наше дело – труба, интенсивного душа нам не избежать. Я с отчаянием посмотрел на нашего проводника, ища в нём последнюю защиту, вдруг он скажет какое-нибудь волшебное заклинание и туча в самый последний момент сменит курс. Но он был безучастен и при этом улыбался уже чуточку растеряно. Словно осознавал свою вину за неправильный прогноз. Я покосился на стоявшую рядом Анжелику. Наступающая стихия, казалось, заворожила её. Внешне она выглядела спокойной, но это было спокойствие сжатой пружины за секунду до молниеносного избавления от спуда. Она была явно увлечена неизбежным. Краешки её губ снова тронулись улыбкой, а тело, как уже бывало, подалось вперёд, ей оставалось только развести руки в стороны, чтобы получилась вызывающая слёзы умиления сценка на носу океанского лайнера из кинофильма «Титаник». Не доставало лишь самого Ди Каприо. Наш гид, похожий на Орландо Блума, сгодился бы на замену идеально, не путайся я под ногами. Анжелика не устояла бы от соблазна изобразить нечто подобное, разумеется, на камеру. А разыгрывать это действо со мной, человеком, потрёпанным годами и поплывшим в теле, значило бы опошлить пусть и набившую оскомину, но всё же одну из величайших романтических сцен в мировом кинематографе всех времён и народов.
Расстроиться от этой мысли я не успел. За мгновение до того, как обрушить на наши головы и тела потоки воды, нас обдало хлёстким порывом ветра, а следом ливануло, как из ведра. Мокрыми насквозь мы стали за доли секунды. Сперва налетевший ветер едва не сбил нас с ног, не столько своею силой, сколько внезапностью. А затем массивные дождевые капли, напоминавшие водяные пули, стали ударяться о наши тела и цокать о камень у ног. Ощущения от долбящих по голове, плечам и спине капель, приятными я назвать не мог, в меня словно с усилием тыкали указательным пальцем во все незащищённые от ливня места. При желании его можно было бы счесть за точечный массаж и даже получить от этого удовольствие, но такого желания у меня не было. Судя по всему, Анжелика тоже была не в восторге. Хоть она и стояла в шаге от меня, но я её почти не видел, настолько плотной была завеса дождя. Её тонкая футболка прилипла к телу и, наверное, прямо сейчас сквозь намокшую ткань просвечивали её упругие груди, каждая из которых легко умещалась на ладони и захватывалась всей пятернёй, их было бы очень удобно и приятно тискать, напирая ладонями или просто сдавливая пальцами. И у каждой была ещё аккуратная кнопочка-сосочек, как выступающая пимпочка (или пумпочка) на крышке фарфоровой сахарницы. «Да-да, две сахарницы из тонкого фарфора с крышечками и пимпочками на них, вот какие у неё груди!» - зачем-то думал я, стоя под тропическим дождём, и представлял ужасную картину, как ливень хлещет и хлещет всё сильнее, груди-крышечки не выдерживают такого напора (или кто-то просто тянет за пимпочки), крышечки отходят, а кубики белого сахара, похожие на зубы Чанданы, вываливаются наружу и мгновенно растворяются в потоках воды. И сами крышечки оказываются вдобавок откидными, на петельках, они начинают раскачиваться туда и сюда, ударяющие по ним капли добавляют им амплитуды и мне кажется, что я даже слышу их лёгкое поскрипывание сквозь шум дождя. Мне явно настучало хлябями небесными по голове, иначе откуда такие видения!? С носа, с ушей, с подбородка с рук с меня низвергаются водопады, дождевые потоки в прямом смысле слова пытаются содрать с меня одежду, она до того набухла от влаги, что никакая прилипчивость к телу её уже не спасает, она сама хочет освободиться от всяких пут, от пуговиц и ремней, превратиться в воду и смыться.
Сощурившись, я стараюсь разглядеть ускользающую от моего взора фигурку Анжелики (так вода меньше заливает глаза), вдруг она уже стоит совершенно голая. Но силуэт её размыт и едва виден, она по-прежнему обнимает себя за плечи и одежда, кажется, всё ещё на ней, такая же приставучая к её прелестным формам, как и минутой ранее. Я могу понять её одежду: футболку, шортики и даже бейсболку с кедами, я сам бы на их месте от неё не отлип. Интересно, ей нравится вот так стоять и мокнуть, беззвучно, без ругани, без выражения восторга? Почему она не придвинется ко мне, ища защиты от стихии, не прижмётся к моему плечу, не ухватится за моё предплечье, как это делала, когда мы были на вершине Сигирии? А может она сейчас попросту плачет, пользуясь дождём как ширмой, дав волю чувствам и переживая размолвку с Павлом и смерть Поля? А вдруг она оплакивает и гибель Павла, если допустить, что это он упал с вершины Львиной Скалы? Никто ведь потом не узнает, что она ревела, дождь смоет все следы. И в результате не будет лишних вопросов и подозрений.
Прошла ещё минута, может две. Дождь не утихомиривался. Туча словно зацепилась за вершину Пидурангалы, как корабль, что в шторм налетает на острый риф и застревает на нём. Она точно вознамерилась составить нам компанию, постоять и полюбоваться окрестными видами вместе с нами, однако с простодушием доброго великана, какого-нибудь Гаргантюа или Пантагрюэля – героев романа Франсуа Рабле или трагикомичного Тылля с эстонского острова Сааремаа, позабыла про свои размеры, и подмяла всех и всё под себя. А ведь когда я смотрел на неё со стороны, она не казалась такой большой. На соседнюю Сигирию наверняка ещё не пролилось ни капли, солнце по-прежнему золотит своим сиянием её склоны, а нашу тучу, наоборот, разукрашивает в иссиня-чёрные тона, что делает её куда более мрачнее, чем она есть на самом деле. И зеваки на вершине Львиной Скалы, если их ещё оттуда не попросила полиция, поскольку расследует случайное или умышленное падение мужчины средних лет европейской наружности, пялятся на тучу с восхищением и страхом, с каким ещё совсем недавно взирал на неё я, и с замирающим и сладко саднящим сердцем гадают, накроет она их или нет.
«Они-то может быть и пялятся, а мы тут втроём мокнем», - подумалось мне с досадой, когда я ощупывал задний карман, где был мой смартфон, но доставать его не стал. И без того было ясно, что его нещадно залило водой и он наверняка сам автоматически отключился. Теперь его придётся сушить незнамо сколько, если он вообще уже не приказал долго жить. О связи придётся забыть. Ни Чандана мне не дозвонится, ни я ему. Наверняка, у Анжелики такая же история. – «И всё это треклятый провожатый, дёрнул меня чёрт позвать его! Поддался на анжеликины бабские капризы. Запала она на этого красавчика, наверное. Когда спустимся, не будет ему никаких чаевых, он мне ещё за испорченные гаджеты заплатит. Ведь сам только-только божился, что бояться дождя не стоит. И ухмылялся ещё при этом, гад!», - я повертел головой, пытаясь отыскать в пелене дождя контур его фигуры, чтобы хоть так излить на него поток своего негодования, может дождевые капли наэлектризуются от моего гнева и поразят его молнией! Но проводника нигде не было видно. А ведь он стоял совсем рядом со мной, чуть ли не плечом к плечу, даже девушка находилась от меня на шаг-другой дальше. Куда же он исчез? В душу полезли нехорошие предчувствия. А если это ловушка? Сейчас дождь закончится и сюда нагрянет толпа полицейских хватать нас за двойное убийство. Вдруг он уже знал про несчастный случай на Львиной Скале к тому самому моменту, когда я спустился повторно, чтобы нанять его, вдруг полиция уже успела приехать с описанием подозреваемых и он догадался, кто мы такие, может те две ланкийские женщины, которые сами позже испарились неизвестно куда, как сороки на хвосте, принесли ему эту новость, одним словом, он специально заманил нас под дождь на вершине Пидурангалы, чтобы мы никуда не делись. Правда, я не видел, чтобы он контачил с кем-нибудь ещё, кроме нас, кому бы он мог передать информацию, но это уже и не важно. Главное, он нас сдал, подбил я итог своим душевным терзаниям и страхам, измученный и измоченный сильным ливнем, я и так уже оказался заточённым в темницу из дождевых капель, а впереди меня ждала жуткая тюремная камера, с голым бетонным полом или слоем зловонной грязи на нём, немыслимая скученность немытых и больных тел в одном помещении. И деваться-то нам с Анжеликой теперь было некуда: просто стой и жди, когда дождь закончится и можно будет спуститься вниз, худо ли – бедно ли, но обратную дорогу по камням я запомнил, может и пронесёт и удастся разминуться с полицией хотя бы на время. Стихия и исчезновение проводника настолько деморализовали меня, что я даже не потрудился найти себе и Анжелике оправдание. Словно Всемирный Потоп свалился мне на голову. Или китайская пытка каплями воды по темечку. Предъяви мне сейчас обвинение в утоплении Поля и в предполагаемом падении с Сигирии Павла, я бы подписал признательные показания не глядя. Мне начинало казаться, что я растворяюсь в этом нескончаемом ливне, что одежда, кожа, мясо смываются с моего тела до самого скелета, и текут по ногам вниз, будто я - это только что нарисованная красками фигурка на холсте, стене дома или на заборе; вот она внезапно попала под сильный дождь, и теперь превращается в размытое нечто, а вернее в ничто, во влажные дорожки туши на щеках плачущей женщины, напоминая о себе только цветастыми подтёками или разводами.
Желая поделиться тревогой об исчезнувшем провожатом, я сделал шаг к Анжелике и едва не навернулся. Поверхность скалы оказалась очень скользкой, и небрежно поставленная ступня тут же поехала, как по льду и я едва не сел на шпагат. Отсутствие должной растяжки и наличие смартфона в заднем кармане, как некоей пластины жёсткости, воспрепятствовали дальнейшему расползанию ног, и спасли меня от этой участи. Я машинально ощупал шов на джинсах между ногами, но он не подкачал - не разошёлся, защитил моё достоинство во всех смыслах, и карман со смартфоном не лопнул, а он сам не треснул, только ещё больше наглотался воды.
Анжелика с места не тронулась и мне не помогла, хотя протянуть ей руку ничего не стоило, однако она сделала всё правильно, её промокшие кеды сами были сейчас настоящими коньками на катке, одно нерасторопное движение и мы вместе могли бы совершить жёсткую посадку, кто на пятую точку, а кто и на мешочек с яйцами. Тогда швы на джинсах точно бы разошлись, задний карман бы лопнул, а экран у смартфона треснул бы.
Я собрался с духом и сделал первый робкий шажок в сторону Анжелики, тщательно проверяя качество сцепления обуви с поверхностью скалы. Потом второй, потом третий. Девушка посмотрела на меня отрешённо; промокшая и уже осовевшая от потока воды, она стояла и покорно ждала окончания непогоды. Кажется, ей никто и ничто не были нужны, только бы прекратился ливень. Если она и злилась на меня или на нашего пропавшего сопровождающего, то негодование это под действием апатии попало в так называемый отложенный спрос и коль ему суждено было выплеснуться наружу, то уж не раньше, чем на небе снова засияет солнце, а девушка не удостоверится, что её дорогой айфон тоже промок вусмерть и придётся где-то искать деньги на новый. Даже если её гаджет и оживёт в итоге, то повод выплеснуть своё раздражение за его порчу и хлопоты по просушке всегда найдётся, а может и повод не понадобится – за одно такое экстремальное стояние на вершине скалы под затянувшимся тропическим дождём, когда в тебя, неровен час, может ударить молния, или ты просто поскользнёшься, съедешь по наклонной плоскости и полетишь в тартарары, чтобы уже на том свете продолжать крутить шуры-муры с Полем, а то и с Павлом, от одного этого, когда опасность минует, под желанным теперь жарким солнцем, столь докучливым ещё каких-нибудь четверть часа назад, в самый раз и проораться вволю.
- Ты не видела, куда делся твой провожатый? – язвительно делая ударение на слове «твой», спросил я. – И ты как вообще, хорошо себя чувствуешь?
Девушка выглядела, как зомби, дождь её, видимо, доконал. Даже зрачки её глаз, казалось, смыло водой, или они повернулись на 180 градусов и теперь смотрели ей вовнутрь. Вытяни она сейчас руки перед собой, растопырь скрюченный пальцы, оскалься злобно и всё, ужастик готов. Об остальном антураже заботиться необязательно, любой человек так обильно поливаемый струями воды в течение длительного времени, становится похож на синевато-бледный труп в морге. Не будь наша положение столь незавидным, я бы обязательно ввернул ей эту остроту ради ответной свирепой реакции, но сейчас мне было не до шуток. Я повторил свой вопрос, чуть ли не криком:
- Ты провожатого нашего не видела?
Анжелика вздрогнула и едва не поскользнулась, я даже придержал её за локоток. Зато она вышла из самопогружения, осмысленно посмотрела на меня и повела головой в сторону плавного спуска:
- Он там был. Вы же рядом стояли. Ты куда глядел? Да, вот же он!
Но едва я повернул голову в указанном направлении, как почувствовал резкий толчок в плечо…
Большая волна в Ахунгалле. Глава 7
© Copyright: Каригор Олегин, 2020
Свидетельство о публикации №220121501019
Свидетельство о публикации №220121501019
Рецензии