Палауи

  Лица окружали меня. Видели татуировки из киндер-сюрпризов? Представьте, что их наклеили на воздух и оторвали, оставив бестелесный отпечаток. Были просто чернильные физиономии без объёма. Они недружелюбно поглядывали и всё ждали, ждали. А я стоял, молчал и забывал текст. Все выученные реплики проваливались. От меня требовали старых заученных слов, но я...
  Впервые. Сколько лет говорил ожидаемое! Однако вот оно зарождение смерча — тишина. Перед криком всегда молчание.
  В ушах поселилась мышь: это датчики пищали. Видимо, поломка в системе Палауи. Я проснулся, так и не высказав им себя.
  Первым делом избил приборную панель. Она, получив пару синяков, замолчала. «Эти вечные лежачие полицейские! Сколько можно предупреждать о кометах! Они же не дети», — думал я, выгоняя мышь из норы ушной раковины.
  Палауи был. Нет, этот корабль не плыл, не вспахивал космическую целину, чтобы засеять её кукурузой. Также он не управлялся продвинутой электроникой с Земли. Он просто был. Сложно определить то, что дрейфует невидимо. Африканский корабль в темноте. Сможете отыскать?
  Палауи, тайно запущенный из-под обгоревших баобабов, своим стремительным взлётом удивил только гепардовые шеи жирафов. Среди людей никто не знал об африканской комической программе. Разве только три с половиной чиновника получили премии, а я — анонимный статус африканского Гагарина.
  Почти сразу после запуска началась эволюция: генералов порезали, учёных отправили на экспорт. В общем, важно лишь то, что обо мне совершенно забыли те, кто мог знать. А те, кто не мог, даже и не вспоминали.
  Я неуправляемо волочился в космической пустыне. Часто мусорил, выбрасывая резервуары с остатками еды. Путешествие планировалось длительное, и мой летающий кокос тщательно набили продовольствием. Вот только на третий день молчания с Земли я понял, что меня и не планировали возвращать домой. Железо внутри и вечная темнота снаружи: так я и плыл навстречу гибели.
  Произведений человеческой культуры на борту не было. Развлечений тоже. Только бумага для дублирования отчётов. Космическую ссылку я переносил стоически. На инопланетян, конечно, надежды было мало: эти ленивые проходимцы вечно где-то не тут, а там. Однако когда вы там, они уже тут. Заметают следы, негодяи.
  Иногда думал о землянах. Среди них, вероятно, есть те, кому ещё хуже, ведь они настолько улетели в космос, что не видят Земли. Взяли и зачем-то достигли такой степени развития, что любой человек их тянет вниз.
  Иногда пробирался в темноту космоса, размышляя о безграничной независимости, которая меня настигла. Вселенский вагабунд, бросающий кегли комет и вдыхающий астероидную пыль. Бродяга, ночующий в могилах исчезнувших звёзд. Я, которому... незачем было жить.
  Всегда можно провести эксперимент и закрыться в комнате во время полярной ночи. Всё. Теперь вот так до самого последнего дня, который не наступит: в космосе его просто нет.
  А я нашёл его. Посчитал. Триста шестьдесят пять — как символично! — листков бумаги. Ведь можно писать, пока они не закончатся. Раз в день. Палауи хоть и ошибочно, но всё же справлялся с датами, так что можно ориентироваться.
  Оказывается, создание не нуждается в зрителях и оценках. Оно рождает контуры инструмента для достижения высшей формы существования. Здесь я освободился. Здесь я переродился. В обволакивающем дыму Юпитера, курившего марихуану. Здесь, где Меркурий ухаживал за Венерой, Плутон доказывал своё бытие. Здесь (то есть во всём пространстве, что и есть я) Нептун плавал в бассейне, а Марс стрелял из арбалета, сбивая метеориты.
  Я — это здесь. Отсутствие ограничений, полная автономия. Кто помешает мне создавать? Кто теперь спросит о смысле, если голубоватая планета навсегда покинута со своими законами?
  Я космически нарушал правила вождения. Палауи выдерживал.
  Земля могла спросить: «Зачем творить, когда нет никого рядом?» Но дело отнюдь не в космической геопозиции. Дело не в людях. Причины находятся где-то в глубине души, распахнутой Богом.
  Белые листы давали ощущение сингулярности. Жаль, что их оставалось всё меньше. Было предчувствие, что это и есть топливо Палауи, хоть моя железяка и находилась в свободном падении.
  Вновь лица кругом. Они ждали, что я сыграю по нотам, а я стучал ресницами в барабаны ушей, играл на кларнетах их скучных носов и отплясывал степ на морщинистых лбах.
  Тем временем Палауи где-то есть. Без единой души на борту он летит в расширяющуюся Вселенную, чтобы показать Богу триста шестьдесят пять исписанных листков земной бумаги...