Загадки Нирнзее. 3. Окончание

       Глава 3.

       Аромат кофе, вот что меня смущало! Так пахло в коммунальной бабушкиной квартире. Я отпила из фарфоровой чашки, которая тоже показалась знакомой. Вкус кофе был не просто восхитительным, он был волшебным! Я сто лет не пила такого! Господи, именно этим я «здесь и сейчас» занимаюсь – пью кофе столетней давности!

       Перед глазами, как диафильмы в стареньком проекторе, прокручивались картинки воспоминаний. Они соответствовали рассказам моей «первой» бабушки Тани, маминой мамы. Оставшись без родителей маленькой девочкой, она переехала в квартиру к самой старшей из трёх сестёр, которая вышла замуж за большого чиновника, ещё до революции. Они жили в доходном доме, в переулке рядом с Тверской улицей. Детей в том многоквартирном доме было немного. Со своими друзьями Танечка каталась в лифтах, училась гонять по крыше на деревянном самокате и трёхколесном велосипеде. И назывались они не дворовой, а крышовой ребятнёй! Бабушка произносила это с гордостью. Хоть я и восхищалась в детстве её приключениями, но такие рассказы казались сказками. Какие лифты и велосипеды на крыше?! Тем более в центре Москвы. Точного адреса бабушка никогда не называла.

       В груди кольнуло. Эти глаза-вишенки девочки Танечки! Это же моя бабушка, а белобрысый Александр – мой будущий дедушка, которого я никогда не видела, только на фотографиях. Он воевал со второго и до последнего дня, вернулся в конце сорок пятого, а умер от ранений задолго до моего рождения. Но в двадцать седьмом году они не могли быть детьми. Мой дедушка уже закончил обучение и работал машинистом паровоза, а будущая бабушка, совсем молоденькая, служила помощницей в одном из отделений банка, куда её пристроил зять. К тому же в середине 20-х годов их выселили из дома. Ведь такое жильё привлекало многих, особенно работников органов госбезопасности. Зятя и вовсе позже расстреляли.

       Что же это за дом? Похоже, он живёт своей жизнью, управляет нашими снами, и, возможно, способен поведать многое. Нужно только уметь слышать и видеть. Интересно, а здесь летают по ночам волшебные лебеди, о которых упоминала бабушка?

       Погруженная в воспоминания своих предков, я допила кофе и крутила на блюдце чашку из сервиза моей второй бабушки.

       – Да-с. Этот тучерез располагает к мечтам и видениям. – Раздался над ухом приятный мужской голос.

       Я подняла голову и поняла, что это тот блондин с галстуком-бабочкой.

       – Простите, если прервал Ваши размышления. Красивой барышне не подобает быть такой серьёзной и задумчивой.

       Мне хотелось возмутиться. Мол, я сама знаю, какой подобает быть, а какой нет. Но взглянув на умника ещё раз, я почему-то улыбнулась.

       – Простите, мне стало как-то тревожно за Вас. Разрешите присесть?!

       – Да, конечно. – Отставила, наконец, я чашку. – Вы сказали: «тучерез»! Что это?

       – Вы не знаете? Хотя Вы правы, теперь его называют Чедомосом. – Ироничный взгляд, морщинки вокруг глаз, зачесанные назад светлые волосы, и бабочка чёрная в горошек. Он был похож на какого-то актёра, и казалось, просто подшучивал надо мной. «Но где я могла его видеть?»

       – Чедомосом? Ну да, конечно. Теперь всё понятно. – Глядя в его синие глаза, пробормотала я. – Вы издеваетесь?!

       Мне показалось, он по-настоящему смутился.

       – Простите! Я позабыл все манеры! А Вы просто давно не были в Москве-с?!

       – Вы даже представить не можете, насколько давно. – Вздохнула я, и в тот же момент подумала: «Как странно, всегда казалось, что раньше, прежде чем заговорить с дамой, мужчины представлялись по полной программе. Объявляли фамилию, имя, отчество, чем занимаются, а уж потом вели непринужденную беседу. А этот ни слова про себя».

       – Вы так печально вздохнули... Позвольте-с я Вам что-нибудь расскажу? – Обаятельно улыбнулся он.

       – Хорошо! Только объясните сначала, почему здесь всё такое странное? – Я обвела глазами зал и сделала неопределенный жест рукой, хотя ничего странного в интерьере ресторана не было. – Почему по крыше носятся чёрные коты и разгуливают дети? И лифт этот... зависает между десятым и одиннадцатым этажами, когда нужен седьмой. Вы про какие-то видения и Чедомос! Это, вообще, ни в какие рамки не укладывается! – «Почему я произнесла эту дурацкую фразу про рамки? Сама не люблю куда-то укладываться! Да-с, уже похоже на какую-то необъяснимую истерику...»

       Словно прочитав мои мысли, незнакомец ответил:

       – Не все явления можно объяснить современными средствами познания. Поверьте, я по профессии врач, знаю, что говорю. Но Вы не тревожьтесь! Чедомос – это всего лишь Четвёртый Дом Моссовета, так его назвали после революции. Возможно, ему это совсем не понравилось. Сами посудите, Дом носил красивое неординарное имя – Нирнзее, и был настоящим Тучерезом. Видели бы Вы его в ненастную погоду! Самый высокий, в десять этажей, с лифтом на крыше! Ресторан, кинотеатр, парк и издательство! Дом построили около пятнадцати лет назад, а слухов и необычных историй хватило бы любому лет на сто.

       Взять хотя бы его архитектора! Никому неизвестный ранее Эрнст-Рихард Нирнзее  строит в Москве порядка двадцати домов, быстро и без обычных проволочек. В немыслимо короткие сроки ему удаётся подписать проект этого затейливого доходного дома для небогатых людей, несмотря на непреодолимые препоны Московской бюрократии.

       Доброжелатели прислали анонимные письма о запрете строительства из-за невозможности обеспечить пожарную безопасность. Архитектор что-то подкорректировал в проекте, и через год дом уже построили. Как только заселились первые жильцы, прохожие стали замечать над сооружением необычное свечение. Поговаривали, что по ночам люди слышали посторонние голоса, начинались панические атаки, и в состоянии транса некоторые сбрасывались с крыши.

       Жена Эрнста Нирнзее сломала ногу, слегла, и, по-моему, так и не выздоровела. Его сын, вполне успешный и красивый юноша, ни с того ни с сего спился, и тоже бросился с крыши. Архитектор даже обращался в Церковь Николая Чудотворца, там внизу. Просил изгнать всю нечисть из дома, но священник отказался. Потом и сам Нирнзее исчез.  Кто-то ловил его за полы одежды, когда он падал с крыши, кто-то уверял, что архитектор отбыл в Германию, но доказательств тому не было. Дальнейшая судьба Нирнзее не известна.

       Многие винили во всём Гришку Распутина, который был здесь частым гостем и устраивал оргии. – С невозмутимым видом мой собеседник достал из внутреннего кармана пиджака монокль и вставил его в правый глаз. – Думаю, выдумки это всё. Каждый мечтал бы пожить в таком доме, вот и расчищали себе место в квартирках.

       Не исключено, что я застыла с открытым ртом. Перед глазами всплыли кадры из фильма Владимира Бортко и гениальный Александр Абдулов в роли Коровьева-Фагота: «...Я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе иностранца, имеющего резиденцию в этой квартире...». Тот же взгляд, та же интонация, только без жокейского картузика, и не в клеточку.

       – Мадемуазель, что с Вами? – Мужчина вскочил, инстинктивно поймал выпавший монокль, засунул его в карман брюк, и начал обмахивать меня салфеткой. – Простите! Хотел Вас развеселить! – Он налил воды и протянул мне бокал. – Выпейте!

       Можно сказать, я безропотно повиновалась, что со мной случается крайне редко.

       – Всё в порядке? – В его голосе прозвучала неподдельная обеспокоенность.

       Я улыбнулась.

       – Всё прекрасно! Просто не каждый день можно увидеть... услышать такую историю!

       – Вам нужно на свежий воздух! Да и погода сегодня для прогулок! Пойдёмте – с, я Вас провожу! – Он оставил какие-то деньги на столике и галантно предложил мне руку.

       Мы вышли из ресторана. Над крышей по-прежнему светило солнце, внизу на бульваре крикливые птицы достраивали гнёзда, и пахло настоящей весной.

       Нажав кнопку вызова лифта, он спросил:

       – Хотите посмотреть на волшебных лебедей? Скажем, в следующий четверг?

       Я кивнула.

       – В Гнездниковском их не видно, он очень узкий. Разглядеть можно только из дома в Трёхпрудном переулке, там мой друг снимает квартиру. До четверга я успею договориться.

       – Хорошо, в четверг я совершенно свободна. Где встретимся?

       – Конечно, у поэта! У памятника Пушкину! – Улыбнувшись, ответил Булгаков.

       Лифт дёрнулся, свет погас, я почувствовала дурманящий аромат гиацинтов. Когда дверцы открылись, я оказалась на седьмом этаже серой панельной девятиэтажки.

       Из двадцать седьмой квартиры выбежала счастливая Юлька и, как всегда, радостно затарахтела:

       – Светка! Кудатыпропала?! Яужезаждалась! ОйКакаяпрелесть! Тыпомнишьчтоялюблюгиацинты? Пойдёмскорее! Познакомлютебясовсеми! Выпьемкофезавстречуинетолько!

       – Привет! И я рада тебя видеть! – Старалась быстрее вставить я пару слов. Мы обнялись.

       – Актотебяпровожал? Какзовут? Чемзанимается?

       – Юлька, ты не меняешься! – Смеясь, ответила я.

       – Что тут такого? Я видела в окно, как ты входила в подъезд с мужчиной в чёрном костюме. Как зовут-то его, ты можешь сказать? Когда встретитесь вновь?

       – Булгаков его зовут, Михаил Афанасьевич. А встречаемся в четверг у памятника Пушкину!

       – И ты всё такая же! Всё шутишь!

       – Почему, когда я говорю серьёзно, ты считаешь, что я шучу или смеюсь?


       *Майоликовое панно "Лебеди и русалки", худ. А.Я. Головин. 1912 год, Абрамцевские керамические мастерские.

       **Адрес дома Нирнзее: Москва,  Большой Гнездниковский переулок, дом 10.