Нательный крест

Летнее Дальневосточное Солнце по-настоящему грело, а не просто светило. Согласно всем сонникам - чистая морская вода говорила о хорошем здоровье наблюдателя, что спящий понимал даже во сне. На плече сидел черный щенок «Бушлат», и краснофлотец ласкового поглаживал его, теребя за холку. В какую-то минуту радостных сновидений он вспомнил, что «Бушлата» смыло во время последнего шторма, и тут же сидящая на плече крыса, учуяв, что ласки ей больше не светят, лихо юркнула под пайолы. Проснувшись старшина "тридцатьчетвёрки" слез со своей койки в крошечной командирской каюте, с пророчеством удачного дня, но крупных неприятностей в будущем.
Этот катер, с экипажем из четырёх первогодков и одного второгодника, Алексей получил по третьему году военно-морской службы, после долгих морских скитаний наведших его на мысль - стать архитектором, он даже сдал экзамен на архитектурную специальность в ДВГУ. Однако, законно «выйти сухим из воды» он не мог, эти три года он был обязан отслужить в ВМФ СССР. По окончанию геополитического экстаза, командование вспомнило, что срочный старшина имеет мореходное образование и вполне может заменить офицерскую должность командира поисково спасательного катера, с которого сбежал последний мичман, разочаровавшись в своей военно-морской карьере. Катер выполнял обеспечение аварийного поиска и спасения неизвестных академической науке людей и предметов, как на поверхности воды, так и ниже отметки уровня моря, но чаще буксировал баржи с продуктами для островной военно-морской базы, и в обременении, "спасая" загулявших в городе морских офицеров, опоздавших на паром, являющимся единственным транспортным средством связывающее остров с мегаполисом.
Старшина поднялся на палубу очень вовремя, по сходне скользил в своих гражданских ботиночках старший лейтенант из знакомых - островных. Катер стоял на зимовке в «Рыбном порту», провиант на плавсредство не поставлялся, и молодёжь ловила голубей, чтобы сварить их на крохотном камбузе. Моряки рыболовных плавбаз, сдавливающих своими гигантскими бортами крохотный катер, наблюдая за бытом военных моряков, иногда бросали на палубу коробку замороженной рыбы, что позволяло экипажу катера выживать в сложных экологических условиях владивостоксой зимы, когда при свежем ветре и высокой влажности, температура -5 по Цельсию, была сущим наказанием для сухопутных сибиряков и уральцев, попавших на флот совершенно случайно.
Загулявший старлей, по годам был ровня старшине, задержавшемуся в торговом флоте и выглядевшего стариком для срочной службы. Утренний гость, с похмелья вообразил, что катер его единственное спасение от опоздания на утреннее построение, припёрся совсем не к месту, плавсредство не обладало ледовым классом, а потому до весны не смело выходить даже в акваторию порта.
Споткнувшись на трапе, лейтенант покраснел, то ли от свежего порыва восточного ветра, то ли от замеченной старшиной его неуклюжести. Как известно – нападение, это лучший способ защиты. «Почему до сих пор флаг не поднят!» сердито спросил пришелец. На что Лёха громко крикнул: «Экипаж, подъём! Построится на поднятие флага!» Молодняк охренел от неслыханной команды дембеля, а потому вырядился, одевшись по уставной форме, вполне осознавая, что вопреки уставу, регламентирующему утреннее построение и подъем военно-морского флага на клотике, у них на борту две спящие девицы, которых первогодки охмурили прямо в рыбном порту по причине социального голодания вдали от родной бригады. Безусловно, склеивая юных рыбообработчиц, они наплели им о своих подвигах, во главе со своим славным старшиной, совершённых на Африканском Роге, и наверняка путались в показаниях об обезвреженных ими диверсантах, покушавшихся на борта наших замечательных советских кораблей. Однако их командиру предстояло совершить нечто более героическое.
«Флаг, бля. Видел бы то, что у меня там внизу?» - подумал обречённый старшина. Старлей, не услышав оправданий странного мужика в альпаке, неизвестного флотского звания и срока службы, воспрянул духом и полез своими ботиночками в тёплый трюм. Экипаж умело выстроился в кубрике, стыдливо прикрывая спящие в койках обнажённые задницы посетительниц.
«А эти, почему не на построении?» Прорычал лейтенант, сдергивая одеяло со спящих.
«Бля! Да тут у вас бордель!» В глазах инспектора промелькнула маслянистая зависть. «Немедленно доложу командованию!»
«Медленно, очень медленно доложишь, лейтенант»- не выдержал старшина и послал птицу говоруна в известном всем направлении.
Поняв принципиальное непонимание личным составом плодов его воспитательной работы, и осознав, что «плавучее такси» на остров ему не светит, поверяющий лихо ретировался, приказав вожаку сегодня же явиться на базу.
«Караси» почувствовав свою вину перед командиром, живо достали из рундука его ненадёванную шинель, которой старослужащий искренне удивился, слегка задумавшись, когда последний раз надевал этот военно-морской аксессуар, и пока старшина сочинял себе командировочные документы, почистили бляху и даже подшили белый подворотничок на его «сопливчик» (галстук). Закинув на плечи армейский вещмешок, в расчёте получить сухой паёк на экипаж, Лёха двинулся к паромной переправе.
Первым человеком в бригаде, которого встретил старшина, был штабной писарь Михалыч, который радостно сообщил о почтовом уведомлении, в надежде получить магарыч с депеши причитающийся за благую весть. Посылка из дома уже как месяц ждала адресата на почте. В полученной коробке оказались: блок болгарских сигарет «Родопи», две больших шоколадки фабрики «Рот Фронт» и небольшой конверт, из которого выпал серебряный крестик.
С тех пор, как сын ушёл в моря, мама стала ходить в церковь, регулярно ставя свечку Николаю Угоднику – покровителю моряков. В те времена, это был смелый поступок, но мама демонстративно повесила над своим рабочим столом карту мира, на которой с гордостью отмечала походы сына возбуждая общественное мнение. Этот крестик она пыталась навязать ребёнку в его последний приезд домой, который представился в виде отпуска со службы, но уже из ВМФ, сын решительно отказался. «Да помню я, вам ничего нельзя на себя надевать, ни на шею, ни на пальцы, но ведь ты сам говорил, что ты служишь на флоте художником, а художнику полагаются амулеты, а это твоя крёстная - тетя Вера передала. Алексей продемонстрировал надетый на шею крестик, который становился ключевым элементом привлекающий взгляд в прорезе матросской «фланки с гюйсом». «Ах, конечно, слишком вызывающе, но возьми с собой, и носи в кармашке…», но осмотрев белую полотняную рубаху и не найдя в ней кармана мама вновь вздохнула.
И вот, она добилась своего.
Сунув крестик в карман шинели, Лёха поспешил на «разборку полётов». Правосудие вылилось в партийное собрание дивизии, где последним «сладким» вопросом были слушания дела – не мысленного поведения старшины ПСК34. Обвинителем выступил тот самый старлей, оказавшийся комсоргом дивизии. Он гневно осудил экипаж катера во главе с его командиром, описав произошедшее с явным преимуществом своей значимости, выступив разоблачителем по раскрытию грязного притона на боевом корабле, тем самым заметая следы своего грубого похмельного опоздания на утреннее построение.
Поступило предложение – снять старшину с командования катером, переведя его в художники, тем более возникли новые мысли по оформлению плаца «билбордами» с изображениями членов политбюро.
В защиту, взял слово командир отряда. Капитану первого ранга было не кем заменить штрафника, а на членов политбюро ему было глубоко плевать.
«Товарищ старший лейтенант» - обратился он к комсоргу. «Вы можете найти в Корабельном Уставе строчку, что нельзя пускать женщин на боевой корабль?» Старлей смутился, а капраз продолжал «Предлагаю старшего лейтенанта Березкина (комсорга), назначить командиром ПСК34, а главному старшине, за три месяца, до его демобилизации передать новому командиру дела!» В зале наступила тишина. Старлей потупил глазки. После оправдательного решения, Капраз подошёл к старшине, намекая на его сексуальные подвиги, но "штрафник" пытался убедить, что у него ничего не было с пришлыми женщинами. Комбриг заговорчески ухмыльнулся, и осужденный полетел на камбуз, чтобы тряхнуть коков для усиленного питания своего экипажа, уже месяц находящегося в «автономном плавании», без должного материального обеспечения и витаминов. Набрав в мешок сала, сыра, колбасы и других деликатесов не входящих в рацион надводных кораблей, реабилитированный кинулся к переправе. Последний паром отсигналил ему кормовыми огнями и натужено раздвигая льдины, ушёл в город. Возвращаться решительно не хотелось, ночёвка в казарме не прельщала совсем, и надев на шею крестильный крест, старшина ринулся пешком через морской пролив. Вначале пути лёд был крепкий.
Поставленная задача: «Пройти по льду до ближайшей точки - мыса Эгершельд, потом подняться на береговые скалы, а уже там конечная остановка автобуса, который будет долго тащиться вокруг всей бухты Золотой Рог, на полуостров штабс-капитана Ивана Францевича Черкавского, в простонародье - Мыс Чуркина, где ждут и беспокоятся его моряки.
Когда огни острова уже исчезли, а город светился лишь шапкой зарева уличных фонарей, Беглец почувствовал, что лёд стал зыбким. «Блин, ледокол недавно прошёл» - подумал герой, и во внутренний диалог влез холодный мерзавчик. «Ну и какого хера ты сюда попёрся? Сгинешь в водах морского пролива Босфор – Восточный, подумают, что дезертировал». «Какой дезертир, мне три месяца до дембеля, решат, что героически погиб». «А тебе-то, что от того?» «Надо идти осторожно, при проломе, откинуть мешок с сигаретами, мужики давно окурки в порту подбирают, стыдно за них, а тут целый блок импортных сигарет. На лёд надо выползать медленно, не ломая кромку льда. Главное не терять рассудок, не паниковать» С этими мыслями лёд затрещал, и моряк погрузился в ледяную воду. Спасла шинель, которую Пижон презирал всё время своей службы. Она сохранила под своими полами спасительный воздушный мешок, и не дало телу уйти под лёд. Все остальные действия были точны, как при всплытии боевого пловца с глубины, согласно инструкции за минуту до этого записанной в нейронах головного мозга. Мешок с сигаретами лежал вдали от полыньи, как и было задумано. Далее, страха уже не было, Счастливчик бежал стремительно, бежал по тонкому льду, который трескался уже следом. Марш-бросок согрел тело, но в ботинках предательски хлюпала морская жижа. Выскочив на береговую полосу, марафонец бойко взлетел на скалу, как на бастион врага с криками УРА!
Ярко освещенная стоянка, теплый автобус, в котором Потерпевший тут же уснул. Никого не удивил вид промокшего моряка в позднем вагоне, Владивосток всякое повидал. Командира экипаж встретил радостно, с интересом разбирая вкусные подарки. Наконец, вспомнив про кормильца, моряки натёрли его тело спиртом (на катере всегда есть спирт для заботливого протирания внутренних органов локатора, в это раз ему не свезло) На голом теле старшины, мужики отметили нательный крест, ранее никем не замеченный, никто ничего не спросил, оставив удивление глубоко в себе.
Леха снял оберег: «Спасибо, Мама!»
Шинель стала реликвией экипажа, оставшись на борту навсегда..

(Фото сослуживцев - дембелей не имеет к рассказу никакого отношения. Дальневосточное Солнце, Лёхе ещё светило полгода ; )