Клубок радости и печали 4. Знахарь

                4.  Жёлтая нить. Знахарь.

     – Ну, кого лечить будем? – мысленно крикнул я, выходя из чума прекрасным летним утром. Несмотря на вопрос, мне было весело. Потому что, ура! Каникулы!
Потому что тундра цветёт! Да так, что, если запивать её аромат простой водой, такой коктейль получается! Намного! Намного вкуснее рыжей фанты! Её, что, выпил и всё! Только в животе хорошо. А аромат цветущей тундры, он везде: и снаружи, и внутри. И настроение сразу весёлое. Я читал, это называется ароматерапия.
Так что я принял ещё немного этой терапии, то есть, подышал полной грудью и вдруг почувствовал неладное. Просканировал пространство – нормально! Повода для беспокойства нет, а беспокойство есть. Да вот же оно, прямо передо мной... сидят рядком, молчат ладком мои Духи-помощники. Событие, честно скажу, редкое. Практически невозможное. Что бы они молчали? Такого раньше не было. А теперь есть и это странно.
– Что случилось? – встревоженно спросил я.
Духи замялись. Дед Сэвтя, он же Дух воздуха, шумно вздохнул, окатил всё вокруг волной духмяного ветра и ничего не сказал. Остальные тоже молчали. Только дед Илко, он же Дух огня тихо потрескивал.
–  Вы почему молчите, все живы? – вконец разволновался я.
Дед Нойко, то есть, Дух воды, что-то булькнул, а Вадё, Дух земли, поднялся со своей вотчины и грустно ответил:
– Учиться пора.
– Вот же, злая медь моя (это я так ругаться научился, чтобы хоть как пар выпускать. А то с тех пор, как я научился зло отражать, могу и собственное раздражение в неповинного человека метнуть. Так что приходится ругаться. Ну, мысленно, конечно). –  Я же сразу спросил: «кого лечить будем». Ну и в чём проблема?
– Проблема в том, что мы не определились, как тебя учить лечить, – пробулькал Нойко. – Классическим или современным методом.
Я так и сел! Ну, и стоило мне так нервы мотать? У меня же воображение!
– Ладно, давайте так: мы сейчас пойдем к озеру, вы мне всё расскажете и вместе решим. Хорошо? – успокоил я Духов, и крикнул в сторону чума:
– Мам, я к озеру, гулять.
Мама тут же появилась в открытом пологе и помахала мне рукой. Но беспокойство в её глазах я успел заметить. Да что ж такое! Все вокруг такие беспокойные. Мама понятно, наслушалась старых баек про болезни шаманов и боится, что мне больно будет. Но Духи-то чего? А Духи уселись на берегу и молчат. Мрачные такие. А вокруг цветет багульник, сквозь белые соцветья синеют незабудки, малиновыми колокольчиками светятся камнеломки, сочная сизая трава волнами стелется. Окинув эту красоту рассеянным взглядом, дед Вадё печально произнес:
– Натена, внучек, пойми нас правильно, мы не шаманы, а только помощники. Мы видели, как Ингутана лечил людей, но что он там делал, не очень понимаем.
– Ну, вот и расскажите, как он лечил. И может, вместе поймем, что к чему. Вот ты, дедушка Сэвтя, что помнишь?
Сэвтя заметно оживился, пригладил бороду и важно сказал:
– Я помню, однажды привезли к Ингутана паренька, положили в чуме. А он весь красный и такой горячий, что я сразу стал на него дуть холодным воздухом. Ингутана меня похвалил. Да, так и сказал, что я молодец. А мне было приятно…
– Не отвлекайся, ладно? Мы все знаем, что круче тебя только горы. Что Ингутана потом делал, помнишь?
– Да всё как обычно, – пожал плечами Сэвтя. – Пока я дул он надергал из пучков, что сушились под пологом, немного травок разных и бросил на печку. Дым пошёл приятный. Ингутана взял бубен, стал греть над дымом, потом гладил его, что-то шептал.
– Больному шептал? – уточнил я.
– Нет, не больному, бубну. Потом стал в бубен бить и вроде песню петь, но слов не разобрать. Потом подошел к парню, откинул одеяло и цокнул языком от удивления.
– А что его так удивило?
– Да парень этот был весь в красных пятнах и струпьях.
– И что?
– Ингутана его осмотрел, сел рядом и снова стал бить в бубен, покачиваться и петь. Долго так пел, то громче, то тише и вдруг замолчал, и я понял, что его нет.
– Кого нет? – затаив дыхание спросил я.
– Ингутаны нет. Вот, вот так дело было, – вздохнул Сэвтя подняв ветер.
– Ты зачем ребёнка пугаешь? – возмутился дед Нойко. – Не волнуйся, Натена. Ингутана всегда во время камлания исчезал. Тело тут, а душа отправлялась в верхний мир. Это нормально!
И Духи дружно закивали, а дед Вадё добавил:
– Мне Ингутана рассказывал, что там, куда он отлетал, он встречал особенного Духа, который говорил, чем болен человек и как его лечить. Иногда Ингутана возвращался вместе с этим сострадательным Духом. И они оба лечили больного.
Меня эти лирическо-мистические воспоминания стали раздражать. Никакой конкретики. А мне, между прочим, вот такого же паренька лечить придётся. Я же шаман!
– Чем лечили? Мази делали, отвары варили?
– Да, конечно, делали, но потом, когда вылечат.
– Ничего не понял, да как же его лечили?
–  Ингутана в бубен бил и говорил что-то непонятное долго-долго.  Сострадательный Дух всё время возле больного сидел и ничего не делал. А потом исчез. Тогда Ингутана перестал камлать, сказал родным, что всё хорошо, парень здоров. И стал готовить отвар. Ну, это, чтобы тело залечить. А так-то он его вылечил. Хотя по парню этого не скажешь.
Все печально задумались. Больше всех опечалился я. Снова и снова словно кино просматривал виденье, как главный знахарь Игнутана лечил паренька. Как тлели травы на печке, наполняя чум целительным ароматом. Я чувствовал его вкус и даже лицо сострадательного Духа рассмотрел.  Долго так печалился. Духи ждали, что я скажу. И я сказал:
– Всё ясно. Мне этот метод не подходит, потому как у меня бубна нет!
Деды удивленно уставились на меня, как будто первый раз увидели и сердито замахали руками. Это было так неожиданно, что я малость струхнул. На всякий случай.
– Как это, нет? – возмущенно кричали Духи. – Есть! Бубен Ингутаны твой по праву! Ты его наследник!
Тоже мне, нашли наследного принца. И что я с этим бубном делать буду? Это же отдельная наука.  Зачем Игутана бубен грел, гладил и уговаривал, я знал, причём из лекции в краеведческом музее. Экскурсовод сказала, что так шаман настраивал себя и бубен на ритм вхождения в транс. Ну, по крайней мере, теперь понятно, зачем ему этот транс нужен. Чтобы «отлететь» туда, где обитает сострадательный Дух.
По идее, Духов в том месте много и как узнать, который из них мне нужен, непонятно. И тут до меня дошло и стало так плохо, что мои Духи встревожились. Я понял, что объяснить эти моменты мне может только шаман-учитель, который возьми и умри за много лет до моего рождения! Ну, и как это называется? Каким простым ненецким словом?  Духи поняли и понурились, и мне ничего другого не осталось, как ещё раз сказать:
– Го-рька-я-я-я медь мо-о-я-я!
Потому что я хоть и шаман, но вполне сострадательный. Духи выдохнули, вернулись в исходное положение, и тогда дед Вадё сказал:
– Чтобы понять чужую боль, надо самому переболеть. Так другие шаманы говорили, я от других Духов слышал.
Я уже говорил, что у меня воображение? Я мгновенно представил, как весь красный, в струпьях лежу в чуме… Духи тоже это увидели и дружно вздрогнули, а я решил забить последний гвоздь в крышку этой проблемы.
– Ну, простуда, грипп, это ещё, куда не шло. А холера, чума, туберкулёз и дальше по списку? На это я согласен только в условиях стационара. Потому что, если я заболею чумой в чуме, такая эпидемия начнётся! Злая, очень злая и горькая медь моя! Ещё варианты есть?
Мой отказ болеть по очереди всеми болезнями Духов обрадовал так, что они заулыбались.
– Есть, конечно, есть, – Сказал Илко. – Но он очень сложный.
– Что, ещё сложнее? – удивился я.
«Значит, предыдущие варианты были так себе, семечки? Если они сейчас скажут, что я должен сам себе аппендицит вырезать или кровь пустить, уйду к отцу в стойбище. Буду оленей пасти. А больных пусть доктора лечат. Слава-всему-что-есть, сейчас и больницы, и доктора, и сан авиация в наличии.»
 Духи, как водится, мысли мои знали и обрадовались ещё больше. Только чему?
– Вот в этом и дело, – сказал Вадё. – Они лечат… тело. А у человека кроме тела есть Душа.
«Ага, значит вот в чём дело! Я понял! Шаман вначале лечил Душу, а уже потом травки заваривал… Какой же я умный, прямо праздник!»
– Да, ты умный, – согласился Нойко.
А я снова впал в тоску. «Ну ладно, бубен у меня есть, прадедов. Но как я Душу увижу? Она же невидимая!»
– Да видимая она! – сердито рявкнул Сэвтя. – Ну и характер у тебя, Натена! Что ты мечешься, то в тоску, то в радость? Меня укачало!
– И меня, – жалобно сказал дед Нойко. – И, главное, ты никогда не дослушиваешь до конца. Я хотел сказать, что ты умный, ты поймёшь, как увидеть Душу.
– Просто её видят сердцем, – добавил Сэвтя. – К сожалению, тут мы тебе не помощники. И это нас печалит с самого утра.
Мне стало жарко от стыда. «Бедные мои Духи, какой я оказывается» …
– Не противный, – покачал головой дед Илко, услышав мою мысль. – Просто молодой. Мы тебя не ругаем, не думай. В девять лет и терпения, и выдержки ровно на девять лет. Зато ты умный и сострадательный. Мы как твои воспитатели тобой гордимся.
– Всё равно, простите меня. А кто ни будь, знает, как это, смотреть сердцем?
Духи понуро молчали. Илко посмотрел мне в глаза и сказал:
– Обычно сердце включается, когда человек любит.
– Кого? – недоуменно спросил я. – Я люблю свою маму, отца люблю, оленей, тундру…  Этого мало?
Духи печально вздохнули.
– Мало. Ты любишь сердцем и умом. А надо только сердцем.
Мы сидели на душистых кочках, молчали и обдумывали эту, такую простую и такую сложную задачу.
– Мы сейчас уйдем. Недалеко, – сказал Илко. – А ты попробуй полюбить эту землю. Да хоть один цветочек. Ингутана часто так делал: уходил в тундру, садился на кочку и смотрел. Однажды он сказал, что свет и тень делают каждое растение неповторимым здесь и сейчас. И на эту неповторимость сладко и больно смотреть и хочется плакать. Постарайся понять, что это…
И они ушли.  А я остался. И неожиданно для себя заплакал. Глаза щипала обида и слёзы катились, сыпались градом. Мне было так жалко себя, что хоть вой! Я и выл! Размазывал по лицу слёзы и выл. «Я не просил рождаться шаманом. Я не просил рождаться шаманом, у которого нет учителя. Я не хочу делать больно маме, не хочу, не хочу» …
Я не знаю сколько это продолжалось. Этих «не хочу» оказалось так много, что, выплакав их я не заметил, как слова поменялись местами.  И услышал, как говорю.
– Я хочу… хочу быть… … уметь любить сердцем.
Понял смысл сказанного и от изумления замер. На реснице повисла слеза. Сквозь неё я увидел, как лепестки ромашки изогнулись, потянулись ко мне, словно хотели обнять, остудить горящие щёки… Это потом я узнал, что капля-слеза сработала как линза, искривила пространство, но в тот миг я верил, что этот живой цветок жалеет и любит меня. До этого я не задумывался, как ко мне относятся растения или облака, или ветер, который не дед Сэвтя, а просто воздух, вкусный, ароматный, который надо запивать родниковой водой. Любят ли они меня?  Теперь я всматривался в травинки. Изумлялся атласному изяществу плавных изгибов. Затаив дыхание следил за изменчивостью цвета в солнечных лучах. Слышал, как под корой берёзы струится сладкий сок, как бело-розовые колокольчики брусники, такие хрупкие, что сквозь них проходят солнечные лучи, покачиваясь, позванивают.  Я увидел белую подушку ягеля и ахнул от сознания, что это жемчужная модель инопланетного мира здесь, сейчас. И я её вижу.  Я не знаю в какой момент отключилось сознание, и осталась только радость красоты, которую я впитывал руками, кожей, сердцем….
Я вдруг увидел, что каждый цветок, листок, травинка, излучают светлое сияние. По краям оно наливалось жёлтым цветом, а он плавно переходил в розовый, сиреневый. Вся тундра сияла, словно в тумане включились невидимые цветные лампочки. Сияние каждого цветка стремилось к синему небу. Но были и шары света, которые плавно перемещались среди сияния растений. Я догадался, что это Души животных.
Я боялся пошевелиться, чтобы не потревожить, не потерять это волшебство и мне на плечо села птица. Маленькая пичуга с зелёной грудкой в облаке нежного света. И чудо не исчезло, а засияло новыми красками. Переполненный этой красотой я прошептал:
– Так вот какая у тебя Душа, моя земля… я люблю тебя…
Огромный вислоухий заяц потерся о мою ногу словно домашний кот и поскакал дальше. Из-за сияния вокруг себя он казался по-зимнему белым.  А я вздохнул всей грудью и пошёл домой.  Возле чума я увидел маму. Она стояла в облаке золотистого света, смотрела на меня и улыбалась.
– Ты такая красивая, такая золотая. Давай завтра поедем к отцу?
Мне нестерпимо хотелось посмотреть, какая у него Душа. И какие Души у оленей. Душу зайца я уже видел.
     Как я и думал, Душа отца оказалась такой же, как у мамы, только чуть ярче, с медным отливом. И я тут же решил «медью» больше не ругаться. Мои вездесущие духи дружно захихикали.
Олени меня потрясли: Души у них оказались бежевыми! У рогачей потемнее, у важенок посветлее, а у оленят почти белыми. И это были такие тёплые Души, что я сразу понял – это тепло доброты. Я не хотел от них отходить, а они тянулись ко мне, тыкались мордами в плечи, в руки. Кто-то из них горячим языком лизнул меня по щеке. Словно погладил. Словно я оленёнок.
Всё было хорошо, но тут на дежурной упряжке подъехал пастух. Это был незнакомый дядька. Душа у него была скукоженная, как старая сумка тучейка, еле-еле светилась тусклым серым цветом. А на затылке и спине вообще не светилась.
Это было так неожиданно и так неправильно, что я растерялся. Потом я уже ничего не видел. Резкая боль скрутила шею, сломала спину.
– Сынок, что случилось? – забеспокоился отец.
– Расскажи мне, кто этот человек, – задыхаясь от боли, я показал на пастуха. – Откуда он приехал?
– Издалека.
– Зачем?
– Ты же видишь, оленей пасти. Почему ты спрашиваешь?
– Хочу знать. Скажи, а там, где он жил, там нет оленей?
– Есть, но… видишь ли, недавно у него умерла жена. Такое горе. Ему тяжело там было. Вот он и приехал. Ладно, пойдем чай пить.
Отец повернулся и пошёл в чум, а я отошёл от пастуха подальше, боль стала меньше.  Я стал думать. Значит, от горя так бывает, что Душа становится такой некрасивой, слабой…
– Да, Натена, от горя так всегда бывает, – подтвердил дед Сэвтя.  – Душа болит, а ты чувствуешь эту боль как свою. Ты же шаман.
Я едва не расплакался, потому что с этим горем я не смогу ничего сделать. «Вот если бы я мог дать ему немного своей Души… Интересно, так можно?»
– Так можно, – согласился дед Нойко. – Не боишься за свою Душу?
«Боюсь? Да после вчерашних откровений и всей той боли, что я вытерпел… да, боюсь. Но, все равно, рискну. Нельзя, чтобы Душа так болела. Даже чужая.»
– Вы знаете, как это делать, ну, свою Душу отдавать?..
Духи молчали. И тогда я пошёл к этому, незнакомому пастуху.
– Ань торова, меня зовут Натена, – сказал я, сдерживая боль в спине.
– Торова, – ответил мужчина.
– Вы должны вернуться домой. У Вас Душа болит от горя и ещё она болит от разлуки. У Вас там дети остались и внуки? Вы нужны им.
Мужчина задумчиво смотрел на меня, а я смотрел на его Душу, которая то разгоралась новым светом, то гасла. Я всем сердцем хотел, чтобы он улыбнулся и вернулся к детям. Они вылечат его. Мужчина улыбнулся глазами, повернулся и пошёл. Я видел, как через дырку над его спиной вытекает свет. И тогда я, совершенно неожиданно для себя, догнал этого дядьку, подпрыгнул и хлопнул в ладоши прямо над дыркой! Дядька вздрогнул, его душа на миг сжалась, а когда распрямилась, дырки не было. А меня тут же перестала мучить боль.
– Ты чего?  – спросил он.
– Ничего, кузнечика поймал! – нагло соврал я и показал ему кулак.
Духи молчали. А я прислушался к себе. «Как там моя Душа, не пострадала? Жалко, что я её не вижу. Хотя я только свою не вижу, а дедушки мои ни у кого Душу не видят и ничего. И люди, которые не шаманы, тоже не видят. Поэтому такие смелые: говорят и делают, что хотят, не заботясь ни о своей Душе, ни о чужой» …
     Остаток каникул прошёл без приключений, хотя, если честно, это было одно большое приключение, наполненное красотой. И удивительное дело, меня совершенно перестали бояться звери: хомяки-лемминги, потеряв страх, лезли под ноги. Зайцы только что на ручки не просились. Белки, птицы стаями предпочитали отдыхать у меня на плече. А однажды пришли песцы, сели рядом со мной и улыбались. Глазами.
– Это они греются у твоей души, как ты грелся возле оленей, – восхищенно прошептал Сэвтя.
– Все-таки мы молодцы, успели, – радостно сказал дед Нойко.
Я встрепенулся.
– Что успели? Опять что-то натворили?
Духи радостно рассмеялись.
– Говорят, что если ребёнок до десяти лет не научится любить сердцем, то всё считай, пропало…– улыбнулся Вадё.
– Ребёнок-шаман или любой ребёнок?    – осторожно уточнил я.
– Любой. А уж ребёнок-шаман… Для тебя это вообще вопрос жизни и смерти. Это ж основа твоей профессии, – кивнул дед Сэвтя.
– Да, это вы молодцы, – важно согласился я. – Честно, спасибо. Без ваших подсказок я бы никогда не догадался, как это, любить сердцем. И никогда бы не узнал какое это счастье.
     Так мы жили счастливо до конца лета. Я любовался Душами растений и звериной мелочи. Залечил лапу зайца и крыло птицы, вернее, их Души, которые, оказывается, от испуга могут заболеть.
А потом я вернулся в школу.  И каждый день думал, что лучше бы я в тундре остался.