Дети войны

После холодной зимы 1943 года наступала весна, своим приближением будоража души односельчан. Редкие проталины зазывали ребятишек. Их гомон перекликался с криками прилетевших грачей.

Соседский пес Бобик мирно грыз кость косо, поглядывая на кучкуюшуюся ребятню. Ленька Куренков, хозяин Бобика, с гордым видом дрессировщика, хвалился перед друзьями:
 
– Мой Бобик может говорить!
 
– Да ладно врать-то... – не верил ему Женька.
 
– Давай спорнём?

– На че?

– На десять щелбанов!
 
– Давай! – согласился друг. – Ну и чё он говорит?
 Ленька встал поближе к дворняге и крикнул: «Кто не побоится подойти к нему и потрогать кость?»

– Я не побоюсь! – вызвалась Томка.
 
– Иди сюда, пни ногой и он скажет: «Мало... мало!»

Томка осторожно подкралась к насторожившемуся псу. Тот,  положив лапы на деликатес слегка зарычал, предупреждая не подходить близко. Крайнее любопытство не остановило ее, а лишь раззадорило. И в очередной раз, когда она приготовилась дотянуться ногой до мосла, пес резко дернулся и со зловещим рычанием вцепился в ее валенок острыми клыками.
 
– А-а-а... – завизжала испуганная Томка и упав на мягкое место судорожно, пиная пса в морду второй ногой, пыталась таким образом спасти себя и обувку.
 
Мелюзга, вздрогнув в первый момент от печальной развязки, вдруг развеселилась и стала пронзительно хохотать над пострадавшей от любопытства подружки.
 
Женька, недолго думая, дал Леньке щелбан в лоб, схватил удрученную Томку за подмышки и оттащил ее подальше от Бобика.
 
Кто-то крикнул: «Блокадников везут...»

Все повернулись в сторону дороги, ведущей от железнодорожной станции. На просторных деревянных санках тетка Наталья Савина везла двух женщин непонятного возраста. Они были худы настолько, что у детей от удивления, по раскрывались рты.
 
– Дайте еще, дайте, ну, пожалуйста! – просили дистрофики еды у тетки, высовывая из одеяла иссохшие руки.
 
Мудрая женщина останавливалась, доставала из-за пазухи хлеб, отщепляла малюсенькие кусочки и совала их в жадные рты.
 
– Тетка Наталья, они же есть хотят! Почему так мало даёте им хлеба, жалко, что ли? – кричали жалостливые дети соседке, тянущей за веревку санки.
 
 – Какой жалко! Погибнуть могут! У них желудки-то еды скольки не видали, дай поболе и заворот кишок будет. Понятно?

Она проехала мимо, почти на самый край деревни.
 
– Мама, мама! – вбегая в избу, кричали дети, перебивая друг друга. – Тетка Наталья блокадников домой повезла, худущие – прямо скелеты.
 
Тася засуетилась. Быстрыми движениями рук завязала узелок: с яйцами, хлебом, приготовила крынку молока и стала шустро натягивать на себя короткий тулупчик.
 
– Побегу, помогу Наталье... Заодно может про своих разузнаю.
 
Она резко открыла дверь соседской избы и окунулась в жару. Наталья хлопотала у дубовой кадки, из которой шел пар от вылитого кипятка с душистым запахом березового веника. На большом сундуке, привалившись к стене, сидели измученные долгим голодом и дальней поездкой две ослабшие женщины.
Наталья обрадовалась Тасиному приходу.
 
– Тася, ты как раз вовремя! Поможешь мне их искупать!
 
– И как же этого Гитлера земля носит? Что же он с людьми-то делает, ирод проклятый... – сокрушались соседки, снимая одежды с блокадниц.
 
Трехлетний холод не выпускал из цепких лап ленинградок, и женщины слегка сопротивлялись раздеванию, да и тела болезненно отзывались на чужие прикосновения, но они героически терпели, ради надежды, что на этом их мучения, наконец-то должны закончится. Они так мало весили, что   и Тася, и Наталья,  без труда  опустили  в бочку с березовым настоем сначала одну из них, а потом другую.
 
Ольга и Маша от  блаженства вдруг запищали, и из впалых глаз полились слезы давно забытого счастья.
 
Вымытых, причесанных, одетых в чистые рубахи, напоенных кипяченным молоком, их уложили за печкой на специально сколоченный хозяином дома топчан, где они проспали целые сутки.
 
– Наталья, ты хоть счастлива тем, что знаешь, что они живы, а мои... Что с ними? Где они?.. Последнее коротенькое письмецо получила от Шуры в сорок первом, перед эвакуацией за Урал и больше ни одного... Вся надежда на добрых людей, но ведь и лихих хватает... – потягивая чай из блюдца, приглушенно говорила Тася.

Вернувшись от Савиных, она взяла лампу и вышла с ней в сени, чтобы заправить ее керосином. Достала из шкафчика бутылку и вспомнила, что еще в тот день вылила из неё последнюю каплю. С бутылкой пошла в сарай. Там в углу между ларем и жерновами стоял десятилитровый керосиновый жбан. Открыв его, она поняла, что керосина осталось только на два дня. Пора идти в Новую Пустынь. Мне завтра нельзя, на ферме корова должна отелиться. Придется Женьку посылать, больше некого... – рассуждала Тася.
 
– Сынок, встань пораньше да отправляйся за керосином, завтра как раз керосиновый день. Я тебя провожу до середины леса да на ферму вернусь, а дальше ты уж сам.
 
– Ладно, мам, схожу! – согласился мальчишка.
 
– Женька, а ты не боишься идти один? – спросила Томка.
 
– А чего бояться-то, не впервой! – соврал он, что не боится.
 
– А волки? – приставала она к брату.
 
– А че волки? Против них средство есть! – хорохорился маленький хозяин.
 
Томка боялась волков. Часто во сне она видела остекленевшие глаза задранной ими овцы. Это было в один из летних дней. У избушки сушилось сено, и она изредка ворошила его. Было солнечно, ветерок ласкал загорелое лицо, бабочки порхали с цветка на цветок и одна из них – шоколадница – почти уже попала в руки любознательной Томки, но дикий вопль соседского пастушка Плаксина Васи спас ей жизнь. Томка вздрогнула и перевела свой прицельный взгляд с бабочки на бегущих в сторону оврага людей.
 
– Волк задрал овцу, волк задрал овцу... – бился в истерике Вася.
 
Под улюлюканье толпы, испугавшийся волк метнулся в лес, бросив задранную жертву. Признав свою скотинку, завыла хозяйка. Томка протиснулась между сгрудившихся людей и содрогнулась от жуткого дыхания смерти в застывших глазах бедного животного.
 
Волки часто делали набеги на фермы и деревенские подворья, воруя овец, поросят и даже собак, но, чтобы нападать на людей, такого в их краях еще не было…

 Далее: "Встреча с волком"