Когда штормит на Ланжероне...

 
    В Одессу  тихо и незаметно вошла осень. Накануне где-то в глубине моря у румынских берегов произошло землетрясение и всколыхнуло наше «самое синее в мире" Чёрное море, что принесло на пляжи Ланжерона мощные накатные волны. Сегодня день, вопреки смене сезона, такой же по-августовски тёплый - отрада для души. Но море разыгралось и гулко бьёт мощными волнами в подножие пляжа. Слухи о землетрясении  подтвердились и потому купающихся сегодня мало. Мало их ещё и потому, что отсутствует  их самая суетливая и беспокойная часть – дети.  Они сидят уже за партами. Но  взрослым ещё не время ставить точку  в   купальном сезоне, и никакой шторм  не помешает  им окунуться в последний тёплый день!

     В стороне от центрального пляжа, рядом с  небольшой лодочной станцией,  на каменных ступенях, уходящих в воду,  сидят два давних приятеля: старый одессит Боря и  приехавший к нему в гости бывший одессит Симон (Семён). Когда-то жили они в одной коммунальной квартире, откуда Симон выбрался в Германию. Когда-то они без проблем понимали друг друга,  а сейчас особо и сказать нечего.
Не   понимает Симон, обеспеченный хорошей пенсией и льготами, своего  почти  нищенствующего друга. И это его раздражает,  и говорит он с Борей  немного свысока.
     - Вот что тебе мешало тогда свалить со мной отсюда?
     - Я любил Аллочку, ты же знаешь,  - с грустью отвечает Борис. – А  она ехать не хотела. Да и я не очень-то хотел…
    - А сейчас что мешает смотать удочки?
    - Да ты что, Сёма? Сматывать уже нечего…
      
     Симон молчит,  продолжать разговор нет смысла,  слишком долго они молчали о главном, о котором всегда хотелось говорить, об Аллочке.
 А завтра он улетает.

       Они оба смотрят, как из моря, цепляясь за скользкие мокрые ступени, старается между набегающими волнами успеть выскочить совершенно  голый мужчина. Наконец,  ему это удаётся. Он сам хохочет,  и прикрывает резиновой шапочкой свою, главную после
 головы, но всегда скрытую часть организма.
    Свободной рукой отжимая мокрые длинные волосы и не испытывая неловкости, пловец-неудачник подходит к нашим приятелям:
      - Вот уж верь или не верь, но в шторм купаться без потерь не получилось! – он всё ещё смеётся! -  Господа,  у меня  к вам небольшая просьба…
     - Увы, нам нечего Вам предложить, разве что носовой платок, - сочувствует бедолаге Борис. Ждать от шторма раскаяния и возврата имущества бесполезно, шторм обычно выбрасывает на берег свои трофеи совсем не там, где их ожидают потерпевшие. Об этом Борис
  и напоминает  мужчине, который представился  Михаилом и который оглядывается на каждую  прибывшую  волну.
       - И почему  это Вам так весело? – спрашивает Сёма, и вдруг сам начинает смеяться. -  Борис, тебе этот тип ничего не напоминает?  Вспомни  наши первые уроки по анатомии в 9-м, кажется, классе? Какие муляжи мы помогали биологичке приносить из кабинета?!
     Но тут с верхней ступеньки подаёт  голос молодая женщина:
    - Аллё, мужчина, подойдите ко мне, у меня есть, чем Вас обрадовать!    
     - Через минутку с удовольствием подойду к Вам, мадам! – галантно отвечает мужчина, на минутку забыв, что он не вкостюме герцога Ришелье, и спохватившись, снова поворачивается  к приятелям:
    - Друзья,  Вам смешно, а у меня проблемка. Я тут на десять минут  отлучусь к Якову, к его лодкам,  я у него разделся, а Вы, будьте добры, поглядывайте  за прибоем, вдруг вынесет мои красные плавки, они у меня новые - жена только подарила их, и не простит, Вы ж меня понимаете?!   
    Тем временем женщина стянула с плеч полотенце,  которое  прикрывало её классическую, а-ля Венера Милосская, грудь, и готовится  бросить  его мужчине, что вызывает новый приступ смеха  у  наших  приятелей.  «Жаль, зрителей маловато! Сценка впрямь из древнегреческой трагикомедии, да ещё в натуре!» - смеётся Семён.  Тем не менее, герои  успели представиться друг другу.  Пани Елена, товарищ Михаила по несчастью, караулит здесь свой лиф,  и присмотрит  за плавками. Михаил, уважив просьбу  Елены, промокнулся её полотенцем, и только вознамерился убежать, как был перехвачен Яковом.
     Дежурный лодочник Яков, он же и.о. начальника станции, долго наблюдал за весёлой компанией, и решил разрулить ситуацию. С Мишей они знакомы давно. Поэтому, бросив общее «Привет рабочему классу!», он обращается     непосредственно к Михаилу:
     - Шо ты тут мёрзнешь, веселишь  народ! Бежи вже! Штаны  твои я у Ангелы забрал, Клинтону под брезент подкинул. Глянь, у него на носу  пара плавок, таких вже, высохших! Бери, какие смотрятся!  Хозяева усё равно в чужих уже убёгли! Погода ж такая – жаловаться некомц!
 
          Михаил умчался,  размахивая мокрой гривой, а Яков подошёл  ближе к Елене:
   - А Вам, мадам, могу одолжить свой рабочий халат,  из трамвая не выгонят… А где же то, что сверху у вас было?  Курточка?
       - Так мальчишки стянули с дверцы раздевалки, там же ни одного гвоздя нет, чтоб вещи или сумку повесить! – чуть не плачет Елена.
        - От разбойники! Специально гвозди дёргают! Балуются, черти! Ну, с этим мы счас разберёмся!    -  Яков на несколько метров отошёл повыше в сторону, и стал, как коршун, вглядываться в группку подростков, гоняющих невдалеке мяч по песку.
     И таки нашёл, кого нужно. 
     - Санька! – зычно крикнул Яков. – Подь сюда!
    Когда  Санька  прибежал, запрятав голову в плечи, Яков сперва отвесил ему подзатыльник, а потом грозно приказал:
 - Найди кого надо!  И чтоб через полчаса одёжка была у хозяйки! Иначе… дядю Яшу знаете! К  лодкаи и близко не подпущу!  Понял???  Ступай!  - и Санька, получив контрольный подзатыльник, «ушёл на задание». А Яков  утешил расстроенную «Венеру»: - Вы туточки погуляйте,  мадвм, они принесут! Шоб я так жил!  Они не злые – балуются, паршивцы! 
   И Яков, довольный, что чем-то кому-то оказался нужен, ушёл в свой чистенький вагончик, на свою «станцию», огороженную высокой сеткой-рабицей, где у него три лодки на «выданьи»  и, как раритет,  дряхлый баркас
на цепи у смотровой вышки.
    На прощанье Яков приглашает свидетелей и участников ЧП к себе на кружку крепко заваренного чая, выпить за встречу. Яков скучает: осень, штормит, конец сезона, работы долго не будет…


               
         Неожиданно вскочила пани Елена  с криком: « Плавки! Плавки! Красные плавки!»  Так  могут в Одессе кричать на Привозе « Рыба! Рыба! Свежая рыба!»
     Забыв  про свои 70 лет, бывший Сёма рванул вниз и успел таки схватить плавки, пока вторая волна наката не сгребла то, что щедро подкинула предыдущая. Вот и не верь после этого в чудеса!   (Долго потом будет удивляться своему героическому  порыву Семён! )  Но радость Михаила была так велика, что  Семён не переставал улыбаться,  даже выливая воду из туфель! Или из туфлей?!

     Но что интересно:  градус в природе и в настроении  людей ощутимо стал повышаться. Несмотря на то, что день пошёл на убыль, рядом с этой разбушевавшейся стихией стало  вдруг теплее, накат замедлил набеги,  волны стали ниже,  а их гул уже не мог заглушить голос одессита Романа Карцева с его  трепетной  песней про Одессу,  который  доносился с центрального пляжа:
    Ах, этот город, рыжий город,
     Где солнце вспыхнуло, как порох,
     И красит рыжим листьев ворох,
     И кроет золотом дома……

     Ещё с утра не знакомые друг с другом люди, неожиданно почувствовали себя почти   приятелями. Пришёл Михаил и , не принимая во внимание отказ пани Елены, стал натягивать  на её красиво выдающуюся часть тела (собственноручно,  как заботливый отец!) свою белую майку.  С не меньшим удовольствием он  через несколько минут помог её снять, когда трое  сорванцов с притворными извинениями вернули хозяйке её курточку и бюстгальтер.
 И тут же умчалась  «получить по полной» за содеянное от дяди Яши.
    - Нет, вы только  гляньте,  господа, - возмутился Михаил, - добряк Яков  уже простил воришек!  Они уже раскачивают старушку «Ангелу»,  точно, теперь  не дотянуть ей до следующего сезона!
   - Миша, а кто даёт лодкам такие имена? – спросил Семён.
   - Это память от туристов из городов-побратимов, их у Одессы больше десятка.  Их  летом тут наверху,  в «Лермонтовском» санатории размещают. Кто-то лечится,  а кто-то  здесь у Якова загорает.  Яков особо  привечает французов из Марселя. Они  ставридку с лодки наловят – он её здесь им и пожарит!  В этом году они ему старую «Джину»  в «Макрона» перекрасили, Яков его бережёт, ребятню в «Макрона»  не пускает.  А «Клинтон» в этом году гостей из Штатов так и не дождался, оттого такой облупленный и зимовать будет… Пани Елена, Вы готовы? Я Вас провожаю до 28-го трамвая! 
А песня всё ещё звучит:
   Как хорошо, что мы не знали,
   Когда встречались на причале,
   И волны счастья нас качали,
   Что это всё не навсегда!
И рыжей девочки улыбка –
      Скрипка,  то рассмеётся, то заплачет…
        Значит – на этих улочках портовых,
    Снова нам от любви сходить с ума!
    Ветер относит слова в сторону. Рука Семёна  удобно примостилась на плече Бориса, который почти на голову ниже Семёна. Когда стоят рядом – забавная пара, как Тарапунька и Штепсель! 
   - Борь, а Аллочка и в старости была рыжей? – тихо спрашивает Семён
    - Наполовину седой.  Всё равно красивой была!   Но всё собиралась седину закрасить... Не успела… Прости, дружище, знаю, ты её любил.. Да и ты, поверь, был ей небезразличен…
 - А выбрала тебя!.. И что такое особое она в тебе нашла,  так я и не отгадал!.. Да, любил. Уехал, думал – забудется… а снится до сих пор!
      Друзья  долго молчали.
     – Эх, и выкупался бы я  сейчас!  Жаль, плавок не захватил! А ты мне и не подсказал, Борька!  Меня бы шторм не остановил, не из пугливых я!
     - В следующем году пораньше приезжай. И с внуком. Внучка моя из Мурманска приедет, рыженькая, вся в бабушку, Аллочка тоже. Познакомим их…
    - Что ж ты  все молчал, Борис?!  Это же  счастье!  Аллочка с тобой остаётся! … А меня счастье обошло. Осталось здесь, я понял это поздно! Родину менять нельзя! Жена у меня  немка,  хорошая женщина, хозяйка, мать, …Она и сын русский выучили ради меня, а внук, ему 17, категорически не хочет на нём говорить. И они между собой только по-немецки, я их понимаю,  но… не дома я – не дома!  Поверь! Не принимаю я этот язык!  Когда услышу «Яволь!»,«Шнеллер!», !Ахтунг!» , меня наизнанку выворачивает, память из глубин такое достаёт.. Вот как этот шторм…ты видел, что там волны  нанесли, кроме плавок?  Столько мусора!  Это море само очищается… И я здесь дома! А там, на чистом озере – тоска зелёная!  Ах, эта песня!  Она мне душу царапает…Он её в который раз сегодня ставит!
   Ах, это иоре,  что за море!
     На этом ласковом просторе
    Не знали мы ни слёз, ни горя,
   Пьянил нас ветер, как вино!
     - А «Лермонтовский» помнишь, Сёма? – резко поменял тему Борис. -Мама твоя там медсестрой работала, а мы туда через забор из переулка лазали воровать сирень.   Помнишь?        -    - Это не забудешь! А сирень-то какая была!  Ветви длинные, тонкие, гибкие,  а на них большие, душистые, сиренево-розовые кисти!  Нигде в городе такой  больше не было…А давай сейчас туда махнём! 
     Старые друзья попрощались издалека с Яковом и тройкой его «президентов»  и, взяв правее Ланжерона, вышли на знакомую с детства дорогу наверх, прямо к санаторию,  где  в далёкой юности ломали они для смеющейся рыженькой девочки  душистую персидскую сирень.
  Влюблённый в «Рыжий город» пляжный радист поставил в эфир в третий раз  свою любимую  песню, очевидно, в честь закрытия сезона:
     Осенним дождиком проплачет
     Вдруг небо над одесской дачей,
     Значит - что золотое наше лето
     Не возвратится никогда!..